Землепашец Глава 1

               
                Глава 1

                Теплоход  "Счастливый граф"               
               
   Ах, как отражается этот новенький теплоход-красавец в тихой ночной реке! Ни ветерка, ни волн - отражается луна и даже звезды… Три ряда красно-желтых огней один над другим в бескрайней темноте… И за каждым огоньком уютная каюта.
 
   Вот они допили свой вечерний чай и говорят о завтрашнем дне, своем счастливом, спокойном завтрашнем дне. Наверное, он должен пройти так же, как и сегодняшний день. И завтра поздним вечером они счастливые вот так же возьмут друг друга за руку и перескажут друг другу свой счастливый день – счастливый день, в котором все время находились рядом друг с другом и держали так же друг друга за руку. И после всего переговоренного они будут думать, чтоб через какое-то время вот так же поздним вечером и умереть им в один день и держать друг друга за руку… Но чтоб старый будильник, который они уже много лет берут с собой в путешествия, продолжал бы все так же громко отсчитывать секунды - тик-так, тик-так, тик-так… И ранним утром все так же звонил своими колокольчиками обыденно, бодро.  Для всех. Свет в их каюте гас первым…
 
   - А кто будет заводить наш будильник?

   - Никто. Вот умрем, а он сам будет идти, спи! Ха-ха-ха! Тик-так, тик-так, тик-так. Вслед за нами… Ха-ха-ха! И все будет как всегда. Как тысячу лет до нас. Спи.

   - И ты спи. Сегодня почти совсем тихо. А помнишь, как я уронила этот будильник?..  Стекло разбилось, стрелки вылетели, я плакала… А ты на следующий день сам вырезал круглое стекло, вставил стрелки и сказал, что этот будильник нас переживет… Пятьдесят лет назад.

   - Пятьдесят пять лет тому назад. Ха-ха-ха! И он всегда спешит. Спи.
 
   Стемнело давно, игры и купание в бассейне уже совсем не многолюдны… Хотя некоторые еще шагают от барной стойки к краю бассейна и ныряют в него. У барной стойки стоят рядом в бикини и в длинных, дорогих вечерних платьях, босые и в дорогих туфлях на высоком каблуке. У барной стойки музыка звучит очень тихо, и каждый разговор слышен далеко, поэтому слов не много и каждое слово взвешено – вот ложечка, упавшая из кофейной чашки у официанта, зазвенела как колокольчик, и все оглянулись… Все оглянулись и стали рассматривать ее.
 
   Пассажиры и команда с первого дня стали называть её Русалкой. Она выходила из своей каюты только поздно вечером в дорогом, длинном, облегающем, сверкающем платье и была похожа на русалку. Лицо её наполовину скрывала длиннополая легкая шляпка, но носила она ее так, что никто не мог в деталях описать ее портрет. Чаще всего пассажиры говорили: «Красивая! Красивая, а описать не могу! Ха-ха-ха!». Спорили откуда она, уж очень далеко была от теплохода «пена морская» для мифологического сюжета… И ходила она по земному грациозно и каждому встречному легко и дружелюбно кивала головой. В руках у неё всегда длинный дамский мундштук и сверкающая очень крупными жемчугами сумочка. Обычно она подолгу стояла у барной стойки и ждала, пока бармен осмелится налить ей в стакан того самого вина, которое она выпьет сегодня, не глядя ни на бутылку, ни на стакан, ни на бармена – и через минуту-другую произнесет-оценит: «Сегодня ты был ко мне равнодушен» или, «Вот хотелось умереть, а ты сказал: «Не здесь и не сейчас», или что-то еще...  Бармен всегда ждал ее целый день, он готовился к её появлению. И когда она подходила к барной стойке, он преображался: он становился артистом, философом, астрологом, фокусником, проповедником, как бы старинным ее другом… Он смело и громко спрашивал у нее: «Ты что сегодня будешь пить?!» А главное – он становился ее собеседником и говорил, говорил, говорил, и сам отвечал на свои вопросы, и сам себя хвалил, и сам себя ругал. Он наливал в стакан вино, любовался и восхищался цветом, вдыхал ароматы вина и пробовал его на вкус в поисках того самого «настроения сегодняшнего дня»…
 
   Но сегодня она спешила. Она подошла к нему очень близко, похлопала его по плечу, что-то шепнула на ухо и ушла.
 
   Стайку красивых и стройных девушек на теплоходе видели только в купальниках: и утром, и в обед, и поздним вечером. Как они сами говорили, что на них всегда «самое дорогое платье», от которого мужчины подолгу не могут отвести свой взгляд. Еще они смеялись подолгу как-то по-детски искренне, и все: и мужчины, и женщины, улыбались им вслед без всякой зависти. А полный молодой пассажир, который никогда не снимал с себя очень пеструю одежду с множеством карманчиков, в которых, казалось, лежал весь его багаж, всегда кричал им вслед под общий смех: «Мои золотые рыбки».
   
   Новенький, сверкающий теплоход любовался сам собою в отражениях реки. Он плыл посередине реки совсем медленно. Медленно и тихо по течению вниз. А по берегам с обеих сторон была только степь и ни одного огонька. Ни фар автомобиля, ни огонька ночного велосипедиста, ни горящей зажигалки, чтоб прикурить сигарету  – не было никого… Степь и далекий-далекий горизонт. Гладь широкой реки и освещенные луной плывущие облака, которые так же, как и теплоход, тихо плыли, но навстречу.

   На верхней палубе проснулся человек. Вокруг него все остальные шезлонги были пусты, да и на всей палубе уже давно никого не было. Он долго смотрел на звезды, луну, плывущие навстречу ему освещенные луной красивые облака. Смотрел вдаль на плохо различимый горизонт, смотрел вниз на воду, переливающуюся огнями теплохода… Смотрел с улыбкой и удовлетворением на полную бутылку вина на столике перед ним: «Как хорошо, что не надо никуда идти, звать официанта… Да, вот ты уже спокоен и счастлив на час, на два, на три. А много это или мало? Человек и пароход… Просто плывут по течению». Человек дотянулся до бутылки вина с вкрученным штопором в пробку, уже почти высвобожденной из горлышка, очень легко откупорил ее, налил в стакан вино и сделал несколько глотков. И после паузы сделал еще несколько глотков вина: «Я недаром вздрогнул. Не загробный вздор. В порт, горящий, как расплавленное лето, разворачивался и входил товарищ «Теодор…»  Человек, сидя в кресле, сделал несколько быстрых шагов по палубе и отбил чечетку, стараясь не нарушать тишину: «Я вышел на площадь, выжженный квартал надел на голову, как рыжий парик. Людям страшно – у меня изо рта шевелит ногами непрожеванный крик. Но меня не осудят, но меня не облают, как пророку, цветами устелют мне след»… А вот меня никто не знает! Кому я нужен?! «Я поэт, зовусь я Цветик, от меня вам всем приветик!»

   Ветра не было совсем. Ей не надо было придерживать свою легкую шляпку рукой, как раньше, когда она поднималась на верхнюю палубу. И сейчас она сняла шляпку и очень большие темные очки и положила их на ближайший столик. Она очень медленно пошла к человеку.

   - Какое вино прекрасной ночью пьет поэт в одиночестве?

   - Вино красное - как кровь поэта. Вот добрый официант убрал пустые бутылки и оставил только одну, полную красного вина, но без этикетки.

   Сорокапятилетний человек в помятом, летнем светлом пиджаке встал навстречу даме и, немного растерянно, ждал, как ему дальше вести себя с этой дамой. Ухаживать за ней как кавалер… Или как с философом-собутыльником - сразу послать ее еще за одной бутылкой вина. Поэтому он даже вздрогнул от ее слов.

   - Через пять минут нам принесут еще одну бутылку самого хорошего вина.

   - Тогда… Михаил Семенович приглашает вас, прекрасная и загадочная дама, за свой столик. Вот садитесь на мое место, отсюда очень хорошо видны луна и плывущие  навстречу тебе красивые облака. Вы будете с восхищением смотреть на небо – а я буду с восхищением смотреть на вас. Мы будем оба пить вино… Только… Самое хорошее вино – это, наверное, самое дорогое вино?! Не пристало бедному поэту пить дорогое вино, у бедного поэта уже давно приобретен соответствующий вкус…

   - Да разве вам не нравится вино, которое вы сейчас пьете?

   - Так это вино от вас?.. Я ваш должник. Вот, вот у меня в кармане за подкладкой осталась последняя книжечка… Мой последний сборник стихов, совсем небольшой формат, очень мягкая обложка, худенький такой сборник… Иногда спокойно лежит в кармане, а иногда нет - возмущается. Совсем небольшой тираж… Обычно я дня за три раздаю все книги друзьям. А друзей становится все меньше, да и все  раздать… Иногда хочется перечитать самого себя. Ха-ха-ха!
 
   - Да так, наверное, и должно быть: стихи лучше – друзей меньше.
 
   - Ха-ха-ха! Со временем не только твои стихи становятся лучше… « Я вышел на площадь, выжженный квартал надел на голову, как рыжий парик… Как пророку, цветами устелют мне след»… А на мою могилку года через два уж никто не придет…

   - Вот я обещаю вам, что приду на вашу могилку. Михаил Семенович, подпишите мне свою книгу.

   - Я не знаю, как вас зовут. Я еще не пил с вами вина…

   - Ах, как легко с поэтом говорить. Напишите: «Прекрасной Незнакомке»... Вот подпишите сейчас,  до первого стаканчика вина с Незнакомкой.

   Она налила вино в стаканы.

   - За знакомство…

   - Нет, Михаил Семенович, давайте сразу выпьем «за дружбу и за любовь!»… Ха-ха-ха! Вот подпишите мне свою книжечку. И угадайте, что будет впереди.

   - Да разве поэт может отказать прекрасной Незнакомке. И что-то будет впереди...  Что есть любовь, что есть дружба? Что нужнее человеку?

   - Прекрасный вечер… И даже не хочется объятий и поцелуев. Не сейчас.

   - Вы, наверное, сегодня в карты выиграли много денег?

   - Проиграла. Вот, на сумочке не хватает еще одной большой жемчужины. Я каждый вечер играю только одну партию. Проигрываю – и там же, над зеленым сукном, отрезаю ножницами самую большую жемчужину, правда, они все одинаковые.

   - Вас проигрыш красит.

   - Пишите: «Прекрасной Незнакомке. 20 августа, два часа ночи. Теплоход «Чудесный граф».

   - О, времена! О, нравы! Ведь только поздним вечером в красном закате солнца мы обогнали старенький пароходик с гребным колесом и с настоящим дымом из трубы с таким трогательным, родным названием: «Землепашец Толстой». Там, говорят, снимают кино на черно-белую пленку, вот как будто половину этого фильма снимали при его жизни и Лев Николаевич, говорят, почти настоящий. Два графа рядом на реке… Перебор!

   - Ха-ха-ха! Вот и я всегда перебираю. Я не могу остановиться. У них какие-то волшебные карты… Гладкие, красивые, типографский запах… Карты просят тебя по-дружески взять еще одну, чтоб выиграть… Но всегда оказывается «перебор».

   - Да, сегодня кино везде. Каждый встречный с камерой – он сам режиссер, оператор и сценарист… Всегда надо улыбаться идущему навстречу… А пить вино в одиночестве по ночам… Ха-ха-ха!

   Они выпили вино и стали молча ходить по палубе. Потом она взяла его под руку, и они остановились посередине палубы под красивым ночным небом.

   - Сегодня, завтра, Михаил Семенович, называйте меня Анной Михайловной. А потом, когда мы поругаемся, зовите меня просто Аней. Дорогой и любимой Аней. Почему вы не читаете свои стихи на публике? Вы очень артистичны. Нет, не почему… Вот хорошо, что вы не читаете свои стихи. Мне очень хочется услышать ваши стихи в вашем исполнении, но я боюсь. Я боюсь. Я боюсь, а вдруг…

   - Неужели я так хорош собой, что меня могут испортить мои стихи? И у меня появятся на лице и на языке бородавки? Тогда отдайте мне мой сборник! Пока вы сами не превратились из русалок в льстивую базарную гадалку. 

   - Испугались?

   - Да. Восхитительное небо, хочется совсем немного полетать, но недалеко от столика с вином. Коснуться ладонью реки, расставить широко руки для объятий, совсем на мгновение коснуться сразу всех… 

   - Я не литературовед и не критик. А в детстве всех учили читать стихи:
«Мать говорит Христу: Ты мой сын или мой Бог? Ты прибит к кресту. Как я пойду домой? Как ступлю на порог, не поняв, не решив: ты мой сын или Бог? То есть мертв или жив? Он говорит в ответ: - Мертвый или живой, разницы, жено, нет. Сын или Бог, я твой».  (Бродский)

   - Вот сегодня днем, сюда на палубу, упала замертво чайка… И все испугались, и потихоньку ушли с палубы. Крестились, чтоб беда к ним не пришла… А я кинул ее в реку, чтоб с ней там произошло все то, что всегда происходит с мертвыми птицами… И когда нес ее, ощущал ее горячее тело под крыльями… Но, не долетев до воды, эта чайка ожила и полетела, и я очень легко сбежал вниз к барной стойке за бутылкой вина. Самого красного и самого дешевого. А когда вернулся – чайка сидела за соседним столиком и доедала пиццу. И я целый час пил вино и думал: это та же чайка или нет? Когда я перед зеркалом очень артистично читаю понравившиеся мне стихи, то на какое-то время уверен, что это я их написал и полез бы в драку, если б кто-то стал это отрицать. Все из моей души. А про свои стихи иногда думаю, что их написал Пушкин, а я у него их как-то украл еще тогда, при его жизни. Ха-ха-ха! И только в полнолуние облака бывают такими красивыми.

   - Вот совсем не прохладно, но прошу вас, Михаил Семенович, накинуть на мои плечи свой пиджак. И хочу сфотографироваться рядом с вами в вашем пиджаке.

   - Ха-ха-ха! Да не думаете ли вы, Анна Михайловна, уже о семейном альбоме?

   И наступила долгая тишина. И в этой тишине казалось, что какой-то сильный пловец пытается обогнать теплоход - всплески воды становились все слышнее.

   - Ха-ха-ха! Кто-то решил вплавь обогнать наш теплоход.

   Они подошли к перилам и стали всматриваться в темноту.

   Вдоль берега тихо, с одни маленьким огоньком плыл «Землепашец Толстой», шлепая по воде гребным колесом.

   - Кажется, Лев Николаевич босиком идет по глубокой воде и сам толкает свою лодку. Кого он взял с собой на свой ковчег?

   Очень тихо на палубу поднялись двое, один из них был бармен Сережа с вином, а другой…

   - Вот, Михаил Семенович, ваш друг Панковский Кирилл Александрович третий день ищет вас, уже совсем потерял надежду найти вас на теплоходе.

   - Миша, Миша! Отец родной, нашел, нашел я тебя. Я теперь от тебя ни на шаг. Миша, как много я должен тебе рассказать! Вот знал, что ты рядом, а обнять тебя не мог, вытереть свои слезы о твое плечо не мог, свой стаканчик с вином соединить с твоим не мог!
 
   Панковский стал на колени перед Михаилом и Аней и стал целовать их руки.

   - Кирилл, ты без рубашки, в шортах, бос, в нечесаной бороде… Ха-ха-ха! Ты миллионер или бомж?! На этом теплоходе других нет. Как ты попал на теплоход? Меня сюда лектором от Союза писателей направили.

   - На пристани, вот зачем-то я там оказался, вдруг увидел тебя, поднимающегося по трапу на теплоход с чемоданом. И так захотелось выпить с тобой вина и рассказать тебе все-все, что случилось со мной в тот день... Миша, с каким вниманием ты будешь слушать меня – это мистика, это драма, это трагедия, я даже название своему рассказу придумал подходящее: « Идиот на эшафоте». Меня просто понесло вслед за тобой! Я, конечно, видел на палубах столики с уже разлитым вином!.. Ах, как радостно я бежал за тобой и кричал громко: «Миша, какой номер «нашей» каюты?!» Ха-ха-ха! И меня пропустили на теплоход. И все было неторопливо, чинно, я даже видел еще тебя вдалеке, но на белой скатерти стояло уже разлитое красное вино… И столики эти были везде, и на них стояли разные красивые бутылки… Меня Бог наградил этим днем! А что такое столик с красивыми бутылками вина в укромном месте?!. Теплоход отшвартовался, по обе стороны прекрасные пейзажи, слезы на глазах, разные воспоминания…  Вот ради этого и живет человек!.. Проснулся я поздно вечером и пошел искать тебя по просторным коридорам… Качнуло меня в дверь шикарной каюты из трех комнат к девяностолетней старухе-миллионерше… На ее вопросительный и совсем не злой взгляд я сказал, что капитан прислал меня к ней чесать ей на ночь пятки, как очень дорогому пассажиру теплохода. Еще даже в шутку добавил: «Дорогому пассажиру каюты номер двенадцать». Ха-ха-ха! И она приняла это за должное и стала подробно рассказывать мне о тех давних временах, о тех прекрасных временах… Указала мне на диванчик в соседней комнате, на котором я буду спать и разрешила выпить немного вина. Я сел, взял в руки ее костлявую, сухую стопу и тихо начал читать вслух свои последние стихи, ожидая ее быстрого храпа, чтоб идти искать тебя.  Ха-ха-ха! А через какое-то время она своей костлявой ногой меня легонько по лбу стукнула... Ха-ха-ха! Оказывается, я стал читать ей свои ранние стихи о любви, и на нее нахлынули воспоминания!.. Мы с ней вышли на палубу, и она мне стала рассказывать о том, кого когда-то любила… Когда вернулись, она сразу заснула, а я на своем диванчике с вином прожил еще раз этот свой день, о котором так хотелось тебе рассказать.

   В наступившей паузе Сергей разлил в стаканы вино и даже приподнял свой, но никто его не поддержал - в это время луну обрамляли очень красивые облака, и все очень внимательно стали смотреть на небо. Облака плыли широкой, нескончаемой полосой как след от самолета и плыли точно через луну. Когда луна находилась в просвете облаков, она освещала их сбоку, а снизу облака были освещены меньше, и светлый перламутр менялся лазурью, серебром, темным серебром, агатом… И все это менялось плавно и гармонично, будто кем-то была написана эта лунная симфония, и сейчас исполнялась каждая нота…

   - Миша, Миша, скажи что-нибудь.

   - Ха-ха-ха! Где-то там, далеко-далеко впереди плывет пароходик с ангелами, и из его трубы вылетают эти прекрасные облака… 

   Снизу послышался тихий, зовущий, старческий голос, почти шепотом: «Кирилл! Кирилл, где ты»? Панковский быстро выпил свое вино и ответил ей: «Ах, какая нынче луна! Настасья Андреевна, спешу рассказать вам наш с нею разговор, лечу». Панковский пожал всем руки, сказал, что ему не терпится рассказать им про тот день и быстро спустился по лестнице вниз.

   - Вот когда видишь такие облака, то хочется всех жалеть, любить, петь добрые песни, никогда не умирать, обещать всем стать лучше…

   - Оставляю вас обниматься, мне завтра рано вставать. Смотрите, мы с «Землепашцем» совсем рядом.

   Бармен Сережа ушел закрывать бар и рассказывать официанткам про ангелов и красивые облака, а Миша с Аней стали философски рассуждать: надо ли им для первого знакомства оставаться вдвоем еще какое-то время…