8. Раб

Похожий на сосиску короткий палец толстяка указывал на Оливера.

– Вы не могли ошибиться, милостивый сударь? – в голосе обходного звучало недоверие.
– Михар никогда не ошибается! – отрезал толстяк. – Второго дня он убежал.

У Оливера пробежали по спине мурашки, когда тот бросил на него косой взгляд.

– Можно было бы, конечно доверить вам сдать его стражем, – продолжил толстяк, – но… Я предпочитаю разбираться с моими работниками сам. О, этого дармоеда ждёт достойная расправа.

Толстяк сделал паузу. Послышался приглушённый звон монет.

– Надеюсь, мы поняли друг друга? – услышал Оливер его вкрадчивое бормотание.

Обходной лишь хохотнул в ответ. И, заскрежетав ключом в замочной скважине, отодвинул увесистую щеколду и распахнул решётчатую дверь.

– Свяжи его понадёжнее, – распорядился толстяк. – Чтоб не убежал.

Полуобернувшись, обходной кивнул.

– Считай, что тебе подфартило, нелюд, – разя букетом из пивного перегара, табака и гнилых зубов, «конфиденциально» просипел тюремщик, склоняясь над пленником. Проверив, насколько крепко стягивают его запястья эластичные путы, он ткнул парня в плечо концом металлического жезла.

Правильно истолковав этот «прозрачный» намёк, Оливер кое-как поднялся и, пошатываясь на непослушных ногах, вышел из клетки. Оба обходных разразились хохотом, глядя на него. Затем менее разговор

– Может быть, господин Михар желает взять кого-нибудь в сопровождение? – любезно предложил второй обходной. – Не то…
– Вот ещё! – отрезал толстяк, надменно поведя подбородком. Поднявшись на цыпочки, он ловко нацепил на шею Оливера широкий металлический обруч. – В моём распоряжении имеется достаточно средств, чтобы справиться самому. Зна-аю, – добавил он, грозя пальцем разулыбавшимся тюремщикам, – никто не пожелает упустить шанс так легко поживиться!

И дёрнул за цепь, тянущуюся от ошейника, не утруждая себя просьбой следовать за ним.

***

Время было довольно раннее: восходящее солнце только-только позолотило острые шпили краcных черепичных крыш высоких домов, сложенных из ноздреватого жёлтого камня и кирпича, с любопытством заглянуло в окна верхних этажей. Улицы были почти безлюдны.

Вскоре свернув, толстяк и его выгодное приобретение углубились в запутанный лабиринт пустынных и узких, будто стиснутых между стенами домов улочек и тёмных переулков. Похоже, господину Михару не хотелось лишний раз «светиться».

«Это какая-то ошибка, – размышлял Оливер, стараясь приноровиться к быстрым шагам толстяка. После ночной передряги он чувствовал себя далеко не лучшим образом. – Я не мог быть его работником!.. Или мог? Я не помню…»

Шею под обручем слегка покалывало. В голове Оливера вдруг всплыла картина: пустыня, вереница измученных нестерпимо палящим солнцем и дальним переходом оборванных рабов, сердитые, жестокие надсмотрщики с кнутами…

«А может, я и есть беглый раб?! – вспыхнула у Оливера мысль. Ему вспомнились измождённые оборванцы, сгрудившиеся за загородкой деревянного вольерчика, виденные им вчера на ярмарке. Шеи тех несчастных были закованы в такие же обручи. – Этот человек выкупил меня у обходных, чтобы продать подороже на рынке!»

Взглянув на него через плечо, толстяк остановился; маленькая блестящая огоньками плоская штуковина в его пухлой руке казалась забавной детской игрушкой.

Кожу под обручем словно пронзили тысячи тонких раскалённых игл. Оливер вскрикнул и, схватившись за шею, упал на колени. В глазах потемнело от боли.

– Вот та-ак-то! – удовлетворённо протянул толстяк, растянув в улыбке рот и дёрнул за цепь.

Город постепенно просыпался. Горожане спешили по делам, торговцы снимали жалюзи с витрин, заботливо протирали стёкла. Распахнув окна, женщины вывешивали на подоконниках перины и подушки… Откуда-то потянуло сдобной выпечкой…

Миновав низкую и тёмную подворотню, толстяк и его «зверь» оказались на широкой площади. Оливер припомнил: вчера здесь была ярмарка. Теперь палатки и прилавки были убраны, о вчерашнем веселье напоминали лишь рваные и измятые флажки из цветной бумаги, валяющиеся вперемешку с мусором на земле, ожидающим, пока до него доберётся старый горбун метельщик, шаркающий помелом вдалеке.

Цокая копытами по булыжникам, лениво трусили лошади, тянущие деревянные, скрипящие колёсами повозки. Внезапно вынырнув из-за угла высокого серого здания с эркером и флюгером-петухом на шпиле красной остроконечной крыши, ярко раскрашенная оранжево-жёлтая металлическая сфера неторопливо поплыла в нескольких дюймах над мостовой навстречу какой-то телеге, однако сивый мерин, впряжённый в неё, проявив чудеса хладнокровия, продолжал как ни в чём не бывало свой путь.

– Наз-за-ад!!! – прошипел толстяк и, дёрнув Оливера, остолбеневшего при виде этого необычного зрелища, затащил его за какую-то неприметную дверь. – Маги! – выругавшись, процедил он со злобой сквозь стиснутые зубы, осторожно выглядывая в щёлку. – Принесла нелёгкая! Слушай сюда! – он обернулся к Оливеру. – Увидишь что — хоть под землю заройся. Понял?

Тот лишь кивнул. Парень даже не удивился резко изменившемуся тону хозяина. Действительность воспринималась им как сон.

Они двинулись в путь, лишь только Михар убедился, что опасность миновала. Толстяк торопился, вполголоса сетуя, что ради ничтожной выгоды ему потребовалось переться к мраку на кулички…

… Солнце, поднявшись выше, начало припекать немилосердно, обещая жаркий денёк. Для Оливера, одурманенного болью и усталостью, путешествие начало казаться бесконечно долгим. Странное отупение овладело им: ему было безразлично, куда его ведут, и зачем. Единственная мысль билась сейчас в его голове: «Пить!»

У высокой водокачки, торчащей у мясной лавки, мимо которой толстяк вёл своего «зверя», выстроилось человек пять обывателей. Оглянувшись на Оливера, едва держащегося на ногах, толстяк криво усмехнулся и, свернул к насосу, встал за дородной госпожой, облачённой в тёмное платье, поверх которого был повязан измятый, запачканный сажей передник. Обернувшись, толстуха смерила Оливера полным презрения взглядом, но ничего не сказала — лишь, хмыкнув, поджала губы и отвернулась

– Давай, лакай! – приказал толстяк, пихнув Оливера ладонью в спину меж лопаток, когда подошла их очередь.

Вода была ледяная — зубы заломило. Подставив ладони под прозрачную, искрящуюся в солнечных лучах струю, Оливер пил с жадностью, ему казалось, что никогда в жизни он не пробовал ничего вкуснее. Каждый глоток был для него словно эликсир жизни…

Шею Оливера пронзила боль, заставив, вскрикнув, содрогнуться.

– Ну пошли! – прикрикнул толстяк, грубо дёргая за цепь. – И так уже к обеду опоздали…

***

… Трактир Михара Сафрона располагался почти на окраине города. Выглядел он добротно, а яркая вывеска с весьма красочно изображённой на ней троицей весёлых гоблинов с кружками тёмного пенистого пива в когтистых лапах призвана приманивать любителей вкусной еды и выпивки, а, возможно, и ещё какого развлечения (за умеренную плату). Так, во всяком случае, значилось на чёрной грифельной доске, приколоченной у входа в заведение.

Судя по приглушённому гомону голосов, доносившемуся из-за неплотно прикрытой дощатой двери, в «Гоблинах» были посетители. Пахло вкусной едой.

– Сюда! – дёрнув Оливера, невольно засмотревшегося на весёлых уродцев на вывеске, трактирщик повёл его в обход через сад к неприметной двери чёрного входа.

В маленькой кухне, куда привели их несколько крутых ступеней узкой каменной лестницы, была лишь тощая женщина в подпоясанном широким передником сером полотняном платье и мятом чепце, возившейся у очага. Её заторможенность и бледность на лице наводили на мысль о болезни, причиняющей ей страдания.

– Опять подобрал чахлого! – усталым тоном промолвила она, медленно распрямляясь и оглядывая парня с каким-то усталым равнодушием. – Где ты их только находишь?
– Сама знаешь, где, – ответил ей Михар, отчего-то понизив голос. – Радуйся, что хоть такой. Сейчас ничего путного днём с огнём не отыщешь.

И, плюхнувшись на один из грубо сколоченных стульев, кивком указал Оливеру последовать его примеру.

Женщина лишь покачала головой и, вздохнув, принялась накрывать на стол. Поставив перед Оливером глубокую плошку с супом, она отступила назад и принялась наблюдать, как новый раб, держа плошку связанными руками, торопясь, глотает горячую жидкость.

– Ты бы ремни хоть ослабил, – вымолвила она, наконец.

Трактирщик, однако пропустил слова жены мимо ушей.

Она говорила ему ещё что-то кажется, о том, что посетителей мало… Он засмеялся… Спросил о чём-то… Измученный Оливер воспринимал их беседу смутно, краем сознания. Очнулся он лишь от стука упавшей на пол пустой плошки из-под супа, показавшегося ему оглушительным.

– А ну пошли! – прикрикнул на Оливера трактирщик, грубо встряхивая его за плечи и дёргая за цепь.

– Здесь твоё место, – сказал Михар, впихивая Оливера внутрь ветхой пропахшего плесенью и навозом сарайчика-развалюхи, достаивающего свой бренный век в дальнем конце двора, заросшем вымахавшими едва ли не в человеческий рост сорняками; войдя следом, он кивнул на связанные руки и вынул из кожаных ножен, болтавшихся на широком поясе нож. – Покажи!

Оливер протянул руки. Но, вместо того, чтобы освободить его от пут, трактирщик с силой дёрнул за свободно болтающийся край, стягивая их ещё сильнее.

– Повторяй! – промолвил он, ухмыльнувшись, когда пленник вскрикнул. – Благодарю вас, добрый господин.
– Благодарю вас, добрый… господин! – вымолвил Оливер сквозь стиснутые зубы.
– Вот так! – кивнул трактирщик, ловко разрезая ремни. – «Благодарю»! – проворчал он, глядя как, парень растирает затёкшие запястья. – Отработаешь. Так же как и те денежки, что я уплатил за тебя этим олухам обходным. В твоих интересах…

Оливер вскинул на него глаза.

– От этого украшения, – за улыбкой спрятав страх, сладко пропел Михар, тыкая коротким, похожим на сырую сосиску пальцем в ошейник, – я не стану тебя освобождать. Ты ведь эльф, так?
– Я человек, – Оливер пожал плечами.
– А почему тогда… – уперев руки в бока, толстяк удивлённо вскинул женственно-тонкие красиво очерченные брови. – Ладно, – равнодушно махнул рукой, – говори что хочешь. Дело твоё.

Он двинулся к выходу.

– И не вздумай бежать, – сказал он напоследок, с порога зияющего дверного проёма, для наглядности демонстрируя пульт.

«Напрасно боишься», – мысленно ответил ему Оливер, горько усмехнувшись, и в изнеможении опустился на кучу прелой соломы, сваленной в углу.

«Значит, он купил меня для себя… Что ж, может, оно и к лучшему…» – успел подумать Оливер, прежде чем провалиться в тяжёлый сон, едва ли не подобный смерти.

***

– Эй ты, мразь эльфийская! – привалившийся к повозке, запряжённой унылым старым ослом, дюжий детина лицом как две капли воды походивший на трактирщика Михара Сафрона, назидательно щёлкнул кнутом по земле, выбив облачко сероватой пыли. – Поаккуратнее там! Проронишь хоть зёрнышко — расплатишься как за десять.

Свалив тяжёлый мешок на груду других, лежащих на телеге, Оливер распрямился и поднял глаза на молодого хозяина. Тот мгновенно стушевался и спрятал руку, сжимающую хлыст, за спину. В маленьких глазках мелькнул испуг.

Да, это была правда: Каспар Сафрон боялся его взгляда. И компенсировал свой страх жестокостью.

– Но-но! Только попробуй! – Каспар распрямился во весь свой немалый рост; в руке блеснул пульт.

Шею под обручем ожгло. Боль огнем потекла по спине и плечам. Содрогнувшись, Оливер сцепил зубы и стерпел муку без вскрика. Костяшки на стиснутых кулаках побелели.

Блестящие, словно смазанные жиром губы Каспара растянулись в отвратительной улыбке.

– Давай, пошевеливайся, ленивая немощь! – прикрикнул он на раба. – Скоро обход. Не успеем — пеняй на себя! Папочка меня всегда отмажет, ты же схлопочешь по полной.

Оливер отправился к складу, где хранилось зерно, за очередным мешком. Он давно привык молчать.

Каспар нисколько не преувеличивал. За перемещение по городу после часа Х полагалось суровое наказание. Обыватели, имевшие привилегии, отделывались штрафом, размер которого определялся обходными. Но слуга или раб, как правило расплачивался собственной шкурой. К тому же, хозяин вполне мог отказаться заплатить выкуп за свою «собственность», отдав несчастного в распоряжение охранников.

– Сам знаешь, что бывает с эльфами, – продолжил Каспар, прищюрясь, наблюдая, как Оливер сваливает мешок на телегу.

Оливер медленно распрямился, повернулся к нему.

– Я. Не. Эльф. – проговорил он отчётливо, глядя в лицо сыну трактирщика.
– А почему твои глаза светятся как у кота?!

… Какое странное чувство возникает порой, когда смотришься в зеркало и понимаешь: это не твоё отражение. Кто-то незнакомый, поразительно похожий на тебя глядит из иной реальности, и пытается сообщить что-то очень-очень важное, от чего, наверное, зависит твоя жизнь. Так тонка стеклянная грань, вас разделившая. Так хрупка и так прочна!

После того как он очутился в этом мире, Оливер взглянул на себя впервые на следующий день после своего поступления под начало Михара Сафрона. И невольно отпрянул, когда, склонившись над бочкой с водой, что стояла на задворках «Трёх гоблинов», чтобы умыться, увидел свои глаза, лучащиеся голубоватым светом...