Незаурядности

         Они были незаурядны, эти друзья- товарищи,  и были понятны друг другу, только не окружающим, потому и не заурядны, потому что остальные были банальными  заурядностями.


         Но всё равно  их  незаурядность или неординарность   даже на фоне других не была какой-то отличительной чертой их натур, потому что  это не  было  биркой  с названием хороший или плохой человек. И как и любой хороший специалист  в своей области, который вовсе не означал  такой же хороший человек.  Так и они, эти незаурядные люди, ничего ещё не означали, ни плохого,  и нехорошего, а только незаурядность... и всё...


    Правда, это означало, что они были не похожи на других,  а  когда кто-то не похож на всех, не входит со своим миропониманием и просто пониманием в общепринятый канон, он воспринимается в штыки, как то же инакомыслие.


       И этих тоже, друзей-товарищей,  что  не входили  в  список заурядностей, мало кто любил,   ещё и потому что не понимал. Просто не понимал. И  этого было достаточно для того,  чтобы не просто их не любить, а сделать изгоями из общей толпы. 

         Один из них всегда  всё  понимал по своему и  за это  удостоился  определения "Вы эстет и потому хуже фашиста". А  потом,   может и вовсе фашист? Что звучало несколько смешно, хотя,  инакомыслие,  как фашизм,  в чьих-то глазах, это  святое дело.

          К счастью  вокруг него  собрались такие же  незаурядности,  каким был он  сам, и потому им  вместе было  хорошо, потому что они были  понятны  друг другу, и никогда не стали  бы друг для друга изгоями, теми эстетами-  фашистами.


        И   это  было  реальное  везение, потому что на самом деле  в одной палате в сумасшедшем доме собрались наполеоны  и бонапарты с гитлерами и сталинами. Они сидели друг напротив друга, иногда пересаживались так, чтобы  сидеть  кружочком,  им было  о чем поговорить,  и они всегда были   на одной волне и согласны друг с другом. 

           Но все - то знали,  те,  другие их окружающие,  что это были  за люди, и те, которые были настоящие и умерли, и те, которые прикинулись такими же незаурядностями, только в веке нынешнем, и тоже были незаурядностями,  теми, что кем- то прикинулись и настолько вошли в роль, что не отличали настоящее от прошлого, реальное  от выдуманного, и от этого им тоже было хорошо.
Было хорошо  даже при том, что они оставались непонятыми другими, теми, что сочли их незаурядными  злодеями, которых никто не любил ни тогда, ни сейчас.  Потому что их никогда  не понимали,  этих незаурядностей, напалеонов бонопартов, гитлеров и сталиных.  Они были чем-то из ряда вон выходящими, чем- то незнакомым  для человека, потому что были еще и бесчеловечны, страдая манией величия и огромным апломбом непобедимости   вместе  с  безнаказанностью.  Но вот эти трое оказались заточенными в одном глухом  помещении, без окон и даже без дверей, чтобы никто не мог войти к ним, и увидеть их в таком непотребном виде. Ведь они находились  здесь без своих обычных военных  мундиров, а в смирительных рубашках белого цвета, чтобы могли смириться со своей участью, как неординарные  и  инакомыслящие, но находящиеся в заточении, в заточении не своих и  своих одновременно мыслей и   идей, вечного превосходства над другими.

         Превосходства над той толпой,  что  обучалась  по какой-то программе, в соответствии с которой она, эта толпа, жаждущая  знаний,  одновременно  или по очереди,  занималась разбором и анализом изучаемого материала,  а программа тем временем    вместе с её вечным   анализом заранее формировала в этих учащихся   определённое  отношение  к прочитанному, и тот  взгляд на него же,  лишая будущую толпу   своего собственного мнения и делая из учащихся,  послушных чьему -то мнению роботов, которые потом сделают всё, что им скажут, став толпой, которая и думать- то не умеет, а только   программно анализировать, хотя саму  жизнь, как известно,  запрограммировать нельзя,  и  потому с такой лёгкостью подчиняющейся чьему-то неординарному мнению.  Тех троих, что сидели сейчас в заточении, и по прежнему жаждали власти и  превосходства над другими.

         Их, даже в таком незаурядном состоянии нельзя было выпустить наружу, как не доброго джинна из бутылки, который летя в дымовой завесе, способен был  окутать,  обаяв толпу людей,  и снова  устроить погром на земле, о котором только слышали нынешние люди,  но не видели воочию его.
      
     Схожий с апокалипсисом беспредел, который им был незнаком. Как и сами эти незаурядности, отличающиеся завидным для кого-то инакомыслием, такого  масштаба, что могли бы горы свернуть голыми руками, если бы эти руки не связаны были сейчас у них  за спиной рукавами смирительной рубашки, и если бы не закрыты были на замок двери, которых как будто бы  и не было, для того, чтобы не выпустить  в реальный  мир того неизвестного джинна.


       А ведь неизвестность, причём любая неизвестность, всегда пугающе страшна. Не важно даже в какой форме и в каком обличье она является перед миром и людьми,  она всегда незнакомка для них.

        А  люди не любят чего-то незнакомого, оно пугает их своей неизведанностью, незнакомостью,  и они готовы с радостью лишь бы откреститься,   подвергнуть остракизму любое  внешнее уродство,  не зная того, что сами смотрятся в такие моменты, как обезьяна с палкой, тыкающая ею в незнакомый фрукт, хотя фрукт не обязательно может быть  горьким или гнилым,  но он был заранее не любим, ибо сразу непонятен.

           Правда, всегда существовал   ещё  один вариант, можно было  не понимать, но любить, но это,  точно так же всегда,  было  мало кому доступно,  и это был не тот случай, не случай, когда в одной палате собрались наполеон бонапарт,  гитлер и сталин.

Они сидели в закрытом помещении  и пытались понять, как так случилось, что вот они,  великие и неординарные, здесь, а те, что ординарные -  там, пусть и в толпе, но на свободе, правда, без свободы  мыслей и идей, и без собственного мнения,  без огромного желания думать, потому что за них уже всё продумали, и не было уже смысла придумывать что- то своё,  может даже что-то неординарное.

        Они всё  приняли и согласились, не успев решить для себя кто они – ординарности  или нет, пусть и не те  неординарности, которые в образе злодеев-  монстров сейчас недоумевали на тему своего  заточения,  но тоже могли бы  чем-то выделиться из толпы, если бы не та программа, если бы не их желание беспрекословно  подчиняться, дабы не попасть в список инакомыслящих, а потом не сесть рядом с этими, что когда друг напротив друга, а когда    в кружочке, были на одной волне, хоть и были наполеонами и  бонапартами,  гитлерами и сталиными, но так понятными друг другу. 

        И  им было плевать, за кого их имеют, за хороших или плохих, только  оттого  что они иначе думали и иначе жили, не всегда находясь в палате в закрытом помещении в  сумасшедшем  доме, а иногда и за его пределами среди той толпы, но даже в ней оставаясь неординарными мыслителями,  писателями, музыкантами и художниками, неординарными профессионалами  своего  дела и даже  неординарными  людьми, со своим мнением и со своим взглядом  на эту жизнь. Просто они всегда и во всем были неординарностями.

11. 12. 2022
Марина Леванте