Муму. Подтёк сознания...

Темная вода... Темная, как мысли человека. И катятся волны... Как мысли...
Топить или не топить? Вот в чем загвоздка...
Барыню тоже можно понять. Она дама образованная, книги иногда читает. Образованная, значит нервная. К ней часто захаживают образованные люди: писатели, музыканты, аптекари. Недавно проездом из Парижа был сам Иван Сергеевич Тургенев. О чем-то долго беседу с барыней вел. Наверное, о нигилизме и новой парижской моде. А может, о жизни нашей, российской... Помню, писатель внимательно посмотрел на меня, что-то записал в тетрадочке.
Барыню я понимаю. Собачка глупая, залаяла сдуру. А у барыни тонкая духовная конституция. Ей бы рассуждать об ароматной воде из Франции, о фасоне нового платья, а тут глупая собачка со своим лаем. Встряска, нервный срыв. Лет через сто какой-нибудь заморский лекарь назовет это стрессом, придумает как лечить, а барыне от этого легче?
Я человек подневольный, грубый. Мое дело простое: подмести, дров нарубить, еще что по хозяйству сделать.
Хозяйка приказала собачку с глаз долой, так тому и быть. А как иначе? Утоплю собачку, и делу конец. Или нет? Утопить или нет? Вот в чем загвоздка. А она вроде понимает, о чем это я. Собака собакой, а понимание имеет. А глянуть на нее: неказистая, неприглядная. Одно слово, дворовая собака. У господ-то и псы породистые. И думается, что все ухоженные собаки одинаковые, на одно лицо, а неприкаянные собаки своеобразны, у каждой свой вид.
Как же быть. Я ведь христианской веры, а собачонка тоже божья тварь. А собака иная человечнее двуногого.
Еще я думаю, что всякому человеку надобно оказаться в пограничной ситуации, чтобы он понял, кто такой на самом деле. Между жизнью и смертью, между правдой и ложью, верой и неверием. Вот как эта собачонка несчастная с камнем на шее.
А я вершу свой суд над ней. Может быть, неправедный, несправедливый. Как быть мне, если вся наша сторона русская в пограничной ситуации...
И откуда мысли такие, будто не свои, будто кем-то другим нашептанные. От немоты моей? Не могу сказать, так и храню невысказанное...
Ох, мысли, мысли... Тяжело с вами, без вас еще горше.
Наверное, в Европе уже и животных законы защищают. К примеру, мужик аглицкий, вроде меня утопит пса безродного, а его начнут обсуждать, словно он человека погубил. И будут говорить на каждом перекрестке, словно дела другого нет. Да и пусть говорят...
Как быть? Какое решение принять? Тварь ли я дрожащая, или право имею ослушаться барыню? И Гаврила, и Капитон малохольный, и несчастная Татьяна – твари они дрожащие или способны на поступок? И разве так бог устроил, что барыня может делать, что ей вздумается? По божьему изъявлению ли это все?
О, это высокое небо. Почему я раньше не замечал его? Синее, чистое. А я собаку собираюсь утопить. Неправильно это. Неправильно. А ведь когда-нибудь человек по небу ходить будет как по земле. А рядом собака. Верная. Она всегда рядом. А я топить...
Вот утоплю я собачонку, и грех на душу возьму. Барыне что – она забудет о несчастной псине через день. А была ли собачка? Может, собачки и не было. А мне всю жизнь мучиться. С мыслями этими. Темными...
А может в будущем все иначе будет устроено. И люди будут общаться на другом языке: прекрасном и непонятном. Как собаки. Повиляли хвостом друг другу и разошлись мирно. Что ж мы люди-человеки так не можем?
Мысли, мысли... Всегда красивее, чем слова. А слова красивее поступков. Так и должно быть.
Самое подлое в жизни, что есть выбор. Это предполагает предательство.
Сниму-ка я с шеи твоей камень. И самому легче стало.
Дай, Муму, на счастье лапу мне, и пойдем далеко-далеко...