Ноль Овна. По ту сторону. 30

Всё-таки Розанов был дивно хорош, когда гневался. Негодование в его исполнении всегда выглядело благородно. Сдержанные жесты и ураническое сверкание Розановских глаз восхищали Жан-Симона и окрашивали его собственный взгляд мечтательной влюблённостью. Сам он был весьма среднего роста, поэтому его безупречная осанка никогда не смотрелась также аристократично как гордая стать высокого и длинноногого Владимира Сергеевича.

– Как это понимать?! – царственно хмурился Розанов. – Меня высылают! Меня!!! На каком основании?! Это ведь ты устроил, Жан! И не надо этих снисходительных улыбок!

Жан-Симон почтительно стоял в сторонке, в тени любимого фикуса и старательно изображал лубочную невинность.

– Ты позволишь выдворить меня из страны? – сурово потребовал от него ответа Розанов, останавливаясь напротив.

– Ни в коем случае, ; нежно заверил его Жан-Симон. – Мы тебя спрячем и ты будешь руководить нами из подполья.

– Что?! Я? Скрываться как какой-нибудь террорист?! Может, мне ещё усы наклеить?

– Усы тебе не пойдут, ; скептически покачал головой Жан-Симон. – С ними ты будешь похож на нелепого старшеклассника.

– Тогда… какого чёрта?!! Почему я вообще должен прятаться?!

– Ты же наш вождь, Вольдемар. Наш король даже в изгнании. – Жан-Симон развёл руками. – Где мы, там и ты. И пока мы не сможем тебя легализовать, мы будем тебя прятать.

– Чёрт знает что! – раздражённым полушёпотом высказался по этому поводу Розанов. Он нервно прошёлся по комнате, сел в угол дивана и оскорблённо уставился в окно.

Жан-Симон переглянулся с Родольфо, который сегодня в алой шёлковой рубашке был похож на опереточного цыгана, и незаметно посигналил ему бровями, понуждая вступить в разговор. Тот недовольно поджал губы в ответ. Он честно выполнил свою часть аферы по дискредитации противника, устроил шумиху в прессе, и сейчас мысленно негодовал вместе с Розановым, что его не посвятили в замысел целиком. Родольфо тоже считал, что патрон сам устроил изгнание главы ордена, и даже понимал почему. Ведь нет лучшего способа заставить человека проявить социальную активность, чем организация травли со стороны этого самого социума в адрес не желающего шевелиться субъекта. Вот Жан-Симон и подтолкнул противника к такому удачному для себя решению. Он давно хотел сделать орден реально значимой для мира силой и всеми правдами и неправдами тянул его в политику, хотя, если говорить честно, задачей ордена изначально была исключительно внутренняя работа, которая не терпела суеты и праздных наблюдателей.

– Мы не хотели вам говорить, но братья-каменщики уже давно нам досаждают. До сих пор эта возня касалась дел только нашего братства и мы не думали, что они решатся нанести такой удар, – скучающе промямлил Родольфо.

Враньё. Патрон явно предвидел такой поворот событий. И пока Розанов барахтался во внезапном романе с унылым русским инженером, воспользовался моментом и обрушил Розановский пьедестал.

– Ваша дочь, кстати, была в курсе, – небрежно заметил Тома, который раньше на подобных собраниях никогда не решался подать голос и сидел в уголку тихой мышью, а теперь осмелел настолько, что начал дерзить наравне с Родольфо. – Она сумела заткнуть братский совет, когда нас пытались вытащить на суд.

– Суд? – удивился Розанов.

– Суд, – на удивление терпеливо ответил ему Родольфо. Он хотел ещё что-то добавить, но отвлёкся на уведомление в коммуникаторе. – Одну минуту. Мне пришли документы… – Родольфо листнул почту и… покраснел. Документы прислал чёртов Мэт: медицинские справки, анализы. Ну, разумеется! Будучи пекарем, он по новым санитарным нормам раз в месяц проходил полную диспансеризацию и потому все документы касательно своего здоровья всегда имел под рукой. И не забыл ведь, воздыхатель хренов!

– Жан! Это уже за гранью… – негодовал тем временем Розанов. – Почему я узнаю об этом только сейчас?

– Ты был занят, – мявкнул Жан-Симон.

– Занят?! Чем? Чем я, по-твоему, был настолько занят, что ты не решился меня отвлечь?!

– Проблема решилась раньше, чем мы успели вам о ней доложить, – живенько встрял Тома.

Розанов остановил на нём изумлённый взгляд, каким смотрел бы на заговорившего вдруг хомячка, но удержался от ехидных замечаний по этому поводу. Потом он решительно поднялся, одёрнул пиджак и сказал негромко, но веско:

– Значит так. Мне всё равно как вы будете обеспечивать мою безопасность и где прятать, но я требую: во-первых, отчёта о текущем состоянии дел всех братств, во-вторых, общего собрания. Вам, – Розанов обвёл присутствующих широким жестом. – Я поручаю выяснить, чего от нас хотят. Потому что высылка эта, разумеется, дикий бред. Я ничего не нарушил и никаких законов не преступил. Разрешаю торговаться с братьями нашими каменщиками, но держать меня в курсе всех подробностей переговоров на этот счёт. Даю всем полчаса, а затем жду отчётов. – Розанов повернулся к Жан-Симону и холодно обронил: – Я займу твой кабинет. По-торопи всех, пожалуйста. И где Ли Вэй? Почему его нет?

– Он тоже… занят, – услужливо сообщил Жан-Симон.

Розанов испепелил его взглядом, красиво развернулся и вышел.

Жан-Симон радостно потёр руки, сыто улыбаясь ему вслед, и не сразу заметил, как внезапно всполошился Тома.

– Там… там… – лепетал он, беспорядочно размахивая руками.

– Что? – озадачился Жан-Симон.

– Мои трусы, – страшным шёпотом просипел Тома.

– Надеюсь, не на люстре? – ехидно бросил Родольфо.

– Главное, что они не красные, – надерзил Тома в ответ.

Родольфо скучающе глянул в его сторону и усмехнулся.

– Я знаю. Твои трусы голубые и с медвежатами. Прошлый раз я нашёл их между подушками на этом самом диване. Ты не думал о том, чтобы вообще перестать их носить? Нечего будет терять.

Не успел Тома открыть рот, как вмешался Жан-Симон:

– Так. Оба заткнулись и пошли делать отчёт. С нас его явно спросят в первую очередь.

***
– Так, все упоминания о политике выбрасываем, – уверенно распорядился Родольфо, нависая над Тома, который бодро ткал голографический бланк отчёта, казалось, что прямо из воздуха на тёмной поверхности стола.

– И чем же мы в таком случае занимались, если не политикой? – деловито уточнил Тома. В бюрократии он был, конечно, мастер, но Родольфо по сравнению с ним мог считаться по этой части вообще сенсеем. И виртуозом в том, что касалось казуистики.

– Как что? Отрабатывали свои карты! Свои плутоны, сатурны, юпитера и дома с восьмого по двенадцатый – не мы такие, карты у нас такие. А так-то мы занимались проработкой исключительно внутренних своих проблем и личных задач – всё, как любит наш вождь.

Тома подумал, что не хотел бы быть вождём, потому что это гарантированная жизнь в бесконечном потоке полуправды, которым потчуют тебя лукавые подчинённые.
Родольфо между тем продолжал давать советы, внимательно наблюдая, как Тома накидывает в соответствующие графы сведения, которые извлекал из своих ежедневных заметок:

– Сделаем упор на Сен-Жермена, распишем про него поподробней. Мол, для завершения кармического круга работали как проклятые, почти получили философский камень, который когда-то поклялись добыть именно в этом городе. Собрали ради этого кого нужно, необходимые процессы запустили, ждём результата.

– А про парламентскую комиссию совсем ничего не станем писать? – не отрываясь от заполнения отчётного бланка, поинтересовался Тома.

– А зачем? Это всё внешнее, просто работа, род деятельности. Мы свято чтим заветы нашего вождя и в политике ручки не мараем.

– А это… не слишком? – Тома даже перестал копаться в файлах и с опаской покосился на уверенного в себе Родольфо. – Такой стерильный отчёт не покажется мсье Розанову подозрительным?

Тот ответил снисходительным взглядом и заявил предельно цинично:

– Если у мсье Розанова возникнут вопросы, задавать он их будет не нам, а нашему драгоценному патрону. А вот если мы недостаточно благообразно составим отчёт, особенно после того как нам разъяснили, чего в нём точно не стоит писать, нас вздрючит мсье Туссен. И если тебе это будет приятно, то меня вряд ли порадует.

– Сучка, – едва слышно прошептал Тома, возвращаясь к работе.

– Ты что-то сказал? – подозрительно прищурился Родольфо.

– Точка, говорю. Точка вместо запятой.