143-оп

Один  пират протянул камень, другой протянул хлеб - одноглазый взял и то и другое - и, положив камень на землю, встал на него и стал есть хлеб… На суше пираты сплошь в трудной ситуации...
Или одноглазый стал разбивать камнем хлеб - или хлебом камень – хлеб был как камень; было как бы два камня, но он точно знал, что, по крайней мере, один из них - хлеб. Не мог бог, издеваясь, дать ему два фундамента для дома и ни одного дома. ...Раскрошил и то, и другое пират, но по-прежнему не мог есть и не знал, хлеб ли это, потому что не было воды; не было даже слюны во рту - пустыня... Да, это очень жестокое кино...

Или одноглазый отправился в путь, взяв хлеб и камень - и смог сгрызть хлеб не раньше, чем сточился камень, на котором сидел во время привалов - пришлось пройти огромный путь, ведь местами и суша огромна как море... (Три года после таких испытаний в гамаке пролежал на судне пиратском - а суши с камнями всю жизнь  боялся как звери огня - и хлеб запивал огромным количеством чая...)


Изжил старый мир одноглазый пират, дорос до потолка в этой каюте и уже свысока смотрел на пышные, но продавленные диваны и лакированные, но поцарапанные столы, будучи не в состоянии ими воспользоваться. Надо переходить на второй, небесный этаж на корабле - но дело в том, что там нет никаких комнат и даже чердаков - есть каменная глыба, в которой придется выдалбливать себе пещерное и первобытное жилище. Остается верить, что не вечен и не бесконечен камень, что небо, протекая широкою рекой, сточило его со своей стороны и уже 3-й этажом будет корабельная  крыша… (Похоже, это притча на тему, что пирата на небо грехи не пускают; и жить он будет на рее, на мачты столбе, как схимник и столпник... Слезы из него неиссякающим польются ручьём - долбёжка камня слезами...)


«Боялся приступать к этому делу одноглазый пират - но все же приступил»... То же было и во второй, и в третий и в миллионной раз (первые разы были в незапамятные, доисторические времена) - все же и сейчас он чувствуется, этот порожек, рубец - и болит волевая жила – она не только закалилась от беспрерывных ударов и претыканий, но и сточилась, износилась - даже прохудилась в одном месте… Всё же невозможно привыкнуть резать людей... Уж лучше их сталкивать за борт (но для других пиратов, казнь - лучшая забава; и надо учитывать, насколько их жизнь бедна развлечениями, от скуки они просто сходят с ума - и начинают резать друг друга...)


Пришел капитан и стал давить своим физическим здоровьем, душевной самоуверенностью и физическим, опять-таки, изобилием. Легко ли чувствовать себя бледным, скудным, слабым, одноглазым? Наполовину легко, нетрудно, если только он с той же силой надавит на него духовно: «ты на меня как слон на чахлое растение, а я на тебя как лопата на крысу». ...Нет, все-таки не годится - будет только обоюдная смерть,  ничья его не устраивает. Не входите в чужие каюты и не впускайте чужих к себе, если только не можете уже при входе выбить чужое из рук... (Но как можно не пустить капитана?! А  что если бы к нему сам автор, создатель пришёл?! Неужели одноглазый уйдёт в полный отказ... Один раз на месяц он уже запирался... - и все нюхали воздух под дверью, мол, не несёт ли уже трупняком...)


Одноглазый-то что - уже бессмертен, а вот его жена еще слаба: может соблазниться, испугаться, войдя в какой-нибудь королевский оперный театр, где всюду лепнина розами, грудями, виноградами, бедрами, чашами и задами. «Жена, выучи этот текст наизусть и повторяй в трудную минуту - и тогда никакие амуры-лемуры и прочие сатиры не одолеют тебя. ...Видишь, как поет эта грудастая тетка черт те что? - а ведь это она вчера на корабле продавала нам рыбу...»


Все берегут «классиков», «чистоту русского языка», пылинки сдувают. Хорошо, если бы только интеллигентные бабушки этим промышляли, но вот приходит бугай, которому забыли сделать кровопускание и туда же: поклон (с напряжением сил переломил шарообразный живот) и дуновение, тихое как молитва (сиплое и перегарное тоже). А одноглазый, значит, явился в этот музей и давай кочегарить. «А что - стол как стол, еще крепкий; если около стены поставить, так даже не сильно шатается». На стуле тоже вроде можно сидеть, пока не проваливается. К тому же я тихонько посижу на этом стуле и тихонько выпью за этим  столом...» ...Переполох, а ведь в музее есть и кочерга, которой орудовал некий горлопан по кличке «Маяк» и ящик с пустыми винными бутылками, принадлежавших ныне покойному поэту Осенину... – «Им можно, а тебе нельзя». – «А я вот тоже кочергу с бутылкой возьму - сразу станет можно». ...«Выпить не дают черти, запыхался аж от злости – при том, что совсем безобидного хочу...»


Каждый человек проживает свою жизнь на пару с одноглазым пиратом - он то ли друг, то ли брат, то ли зять или даже жених... - короче, с ним каждый день видишься, и к нему привык, как ни к кому. И он своему напарнику все грешки прощает, от него не уходит и всё пытается его доброму научить - мастерству владения топором. Но тот упорен: сначала иголки подкладывал и спички поджигал, сунув их между пальцами ног, а теперь стал и ножичком орудовать… Лишил его, в итоге, рук, ног,  ушей, одного глаза и теперь пытается язык вырвать – «чтобы не болтал». А одноглазый все прощает: «живи, если есть еще в тебе сила жить, но живи, чтобы спастись, ведь слишком страшен пиратский Страшный Суд - только поэтому прощаю, жалко тебя до слез, не могу уже на тебя смотреть».


***


Засыпая, одноглазый видел перед собой множество картин шикарной жизни и они были другие, чем те, что он рисовал себе раньше, и он хотел их иметь, но не знал, как такое можно осуществить… Будет дальше развиваться? Или что-то так и останется сбоку… (Так и будет уголь с углевозов ночами в океане воровать - подчалит, сворует, а потом у себя согреется... Остальное на другие корабли обменяет за еду... Небогатая жизнь, но ведь шикарная снится...)