Однажды... в Ярославле. Глава 7. Конец

   Такие смены, как эта Бакенбардов не любил. Она выдалась на редкость беспокойной, после дежурства старший сержант чувствовал себя опустошённым не только физически, но и морально. Судя по утомлённому виду его коллег, они были с ним вполне солидарны.
   Сейчас, он многое бы отдал за то, чтобы хоть немного отключиться от окружающей действительности. Однако, к его горькому разочарованию, запас спайса, который он взял с собой, подошёл к концу ещё в районе ужина, и через забор, как на грех, ничего не летало. Конечно, кое-что ещё оставалось у него дома, но туда ещё надо было добраться. А успокоить нервы хотелось уже сейчас, уж больно мерзкой работёнкой ему выдалось сегодня заниматься.
   Переодеваясь после дежурства Бакенбардов с неудовольствием отметил, что рукав его форменного кителя замаран каплями крови. Чертыхнувшись, он снял его с вешалки и, скомкав, засунул в рюкзак. Странно, что кровь попала на одежду, на дубинке её было совсем мало.
   - Что, Саня, испачкался малость? - раздался над ухом уставший голос Тарасова.
   Оглянувшись, Бакенбардов окинул сослуживца тупым взглядом. Тот выглядел ещё хуже, чем старший сержант, покрасневшие глаза с набрякшими мешками под ними придавали надзирателю на радость измученный вид.
   - Испачкаешься с ними, - раздраженно ответил Бакенбардов. - Хотел дурака по спине ударить, но он так вертелся что по морде прилетело. Впрочем, плевать на него.
   - А прикинь, он ВИЧевой окажется? - мрачно хохотнул Тарасов. - Ещё бы тебя заразил, придётся производственную травму оформлять.
   Бакенбардов только хмыкнул в ответ на шутку коллеги. О ВИЧ ему было известно мало, однако его познаний хватило на то, чтобы знать о способах заражениях.
   - Что бы он меня заразил, надо его другой дубинкой ткнуть, - с усмешкой ответил он. - Но я таким не занимаюсь, у меня жена дома есть.
   Мысль о супруге не добавила Бакенбардову оптимизма. Он повернулся спиной к собеседнику, тем самым давая понять, что разговор окончен.
Машинально перебирая пальцами застёжку рюкзака, Бакенбардов думал о жене. Давно ли эта смешливая, без памяти влюблённая в него девчонка, превратилась в огромную тушу, которая начинала пилить его по малейшему поводу? Бакенбардов полагал, что давно, возможно, с той самой поры, как у них родился первый ребёнок. С прибавлением в семействе ему пришлось сменить перспективную учёбу в институте на стабильную работу вертухая.
   Платили за службу мало, но "телефонный" бизнес кое-как помогал сводить концы с концами, а прочие "запреты" приятно скрашивали досуг старшего сержанта. К тому же, работа была рядом с домом и предоставляла ряд приятных бонусов, вроде раннего выхода на пенсию. Не последнюю роль сыграло и то, что профессия тюремщика не требовала каких-то особенных навыков или образования, лишь готовность выполнять приказы начальства. Однако, имелись и минусы, которые были не по душе Бакендардову.
   Ярким примером этого можно было назвать сегодняшнее дежурство. В последнее время у начальства колонии возникла идея установить заключённым такой режим содержания, который соответствовал бы официальным правилам внутреннего распорядка. Последний по духу довольно сильно напоминали воинский устав и такое нововведение никак не могло понравится зекам, поскольку начисто уничтожало те последние крохи свободы, которые у них оставались. Эта инициатива начальства не нравилась и Бакенбардову, так как подразумевала крах его подпольного бизнеса, но своё недовольство, по понятным причинам, он никак выразить не мог. К тому же, реализация этой идеи на практике то и дело встречала преграды со стороны самих осуждённых. По началу эту проблему пытались решить с помощью карцеров.
   На утренней планёрке, где надзиратели получали назначения, Бакенбардову выпало дежурство в штрафном изоляторе. Благодаря усилиям начальства, карцеры были набиты плотно, их обитатели обычно не доставляли хлопот патрулирующим коридор тюремщикам. Однако, когда к нему с напарником направили ещё пятерых коллег, старший сержант понял, что смена обещает быть тяжёлой.
   Так и вышло. Видя, что попытки привить казарменный дух арестантам пропадают втуне, администрация колонии решила действовать более резко. Козлами отпущения решили выбрать несколько человек, чей образ жизни никак не намекал, что они  становились на путь исправления.
   Формально, старшим в группе считался Бакенбардов, и именно к нему обратился дежурный оперативник, когда они зашли в здание изолятора.
   - Ну что, Александр Семёнович, откуда начнём?
   Еле заметно поморщившись, старший сержант указал на двери камеры-одиночки. Подбирая нужный ключ, он заметил, как подобрались некоторые его коллеги, словно хищные звери, почуявшие добычу. Замок поддался не сразу, но вскоре Бакенбардов почувствовал, что дверь уступила его усилиям и рывком открыл её на себя.
   Его взору предстала убогая, тесная каморка с крошечным окошком под самым потолком. Койка, напоминающая боковое место в плацкартном вагоне, на день была пристёгнута к стене. Из всей мебели в камере имелся лишь крохотный железный столик со скамейкой, за которым и сидел её единственный обитатель. При виде незваных гостей он поднял голову и неприветливо посмотрел на надзирателей.
   - Почему сидим в присутствии представителе администрации, осуждённый? - сразу взял инициативу в свои руки оперативник, отпихнув стоящего в дверях Бакенбардова. - За что он тут, Александр Семёнович?
   Старший сержант сверился со списком штрафников и отрапортовал:
   - Этот отказывался выходить на утреннюю зарядку. Наказание - пятнадцать суток.
   - Режим, значит, шатать вздумал? - многозначительно похлопывая дубинкой на ладони, протянул опер. - Думаешь, ты в пионерский лагерь сюда приехал? Ничего, мы тебя сейчас выучим, как беспорядки учинять!
   - Бить, что ли, будете? - с презрительной усмешкой на тонких губах ответил узник. Его косматое, худое лицо выражало упрямый вызов.
   - Правильно угадал, будем, - многообещающе произнёс опер и повернулся к Бакенбардову. - Отстёгивайте кровать.
   Старшему сержанту не хотелось выполнять это приказание, но делать было нечего. Под гробовое молчание своих коллег и застывшего в углу арестанта, он открыл большой амбарный замок и упустил деревянное ложе на столик, служивший ему подставкой. Когда дело было сделано, Бакенбардов отступил назад, стараясь занять место поближе к двери.
   - Ну, осуждённый, ложитесь, - необычайно ласковым голосом сказал опер. - Будем вас учить правилам колонии.
   Видя, что арестант никак не отреагировал на его слова, он злобно добавил:
   - Лёг быстро, кому сказал! Не то в пидарасы у меня улетишь, ты, гнида лагерная! Ну-ка, ребята, помогите ему!
   "Ребята" помогли. Сразу несколько вертухаев отреагировали на этот призыв и шагнули к вжавшемуся в стену зеку. Несмотря на то, что он не оказывал сопротивления, они грубо заломили его руки назад и подвели к койке. Уложив зека на живот, надзиратели навалились на него своими телами, лишая жертву возможности двигаться.
   - Будешь сопротивляться, я тебе дубинку в задницу засуну, понял? - с предвкушением сказал опер, глядя в глаза заключённого. - Ну, ребята, начнём...
   Бакенбардов не хотел участвовать в экзекуции, но выбора у него не было. Пока четверо надзирателей держали истязаемого, трое других без устали трудились дубинками. Первые минуты зек упорно молчал, не желая радовать мучителей криками боли, пока особо болезненный удар не заставил его испустить стон. После этого плотина молчания была прорвана и коридор наполнился и последующими стонами.
   В этот день надзиратели отработали ещё троих заключённых. возможно, их было бы больше, но последний зек оказался хлипковат и потерял сознание ещё в самом начале. Вызванный врач только развёл руками и предложил доставить лежащего в беспамятстве арестанта в санчасть.
   Несмотря на то, что старший сержант не любил насилия, ему по неволе приходилось в нём участвовать. Чтобы голос совести не мешал ему, во время перекура Бакенбардов выкурил сразу несколько сигарет с "сюрпризом", отчего в голове приятно зашумело, а границы морали сдвинулись на новые рубежи. Успокоенный наркотиком, он с чистым сердцем продолжил свою нелёгкую работу.
   - Этот-то, грузин, которого в санчасть отнесли, - негромко произнёс Тарасов, возвращая старшего сержанта к действительности. - Говорят, так в себя и не приходил, Лежит, стонет.
   - А мы здесь при чём? - вешая рюкзак на плечи, флегматично ответил Бакенбардов. - У нас приказ от высшего начальства, сам понимаешь.
   - Не отъехал бы, - озабоченно сказал Тарасов. - Иначе не миновать служебного расследования. А там и звёзды полетят и нам достанется.
   Бакенбардов лишь кивнул в ответ на это. Попрощавшись с коллегами, он двинулся в сторону проходной, спеша покинуть опостылевшую работу.
   Отметившись на пропускном пункте, старший сержант решил заглянуть в небольшой магазинчик, находившийся неподалёку. Его организм срочно требовал спайса, и, чтобы хоть ненадолго заглушить эти позывы, Бакенбардов решил прибегнуть к помощи алкоголя. К тому же, пиво он любил и зачастую радовал себя бутылочкой - другой после тяжёлой смены.
   Отоварившись, он стоял на остановке и неспешно потягивал горьковатый напиток в ожидании автобуса. Когда тот оказался на горизонте, Бакенбардов в несколько глотков разделался с почти полной банкой и, отдуваясь, поднялся в салон. Пристроившись на свободном месте, он уставился безразличным взглядом на проплывающие в окне дачные домики и задумался, прокручивая в голове события прошедшего дня. Лениво подумав о том, в каком состоянии сейчас находится избитый им бедолага, Бакенбардов переключился на думы о себе. Старшему сержанту уже было хорошо за тридцать, а что у него есть? Набившая оскомину семья с ворчливой женой и крикливыми детьми; низкооплачиваемая работа, которой он в глубине души стыдился; и, наконец, наркотическая зависимость.
   Погруженный в свои невесёлые мысли, Бакенбардов едва не прозевал нужную ему остановку. Выскочив из автобуса в самый последний момент, он услышал, как двери с шипением закрылись за его спиной. Вытащив из рюкзака оставшуюся банку пива, старший сержант поспешил домой, продолжив размышлять о своей горькой судьбе.
   Уныние владело Бакенбардовым вплоть до того момента, пока он не добрался до своего тайника с дурманящим зельем. После первой выкуренной трубочки спайса, он почувствовал себя сносно, а после второй позволил себе рассмеяться, чувствуя, как имеющиеся и грядущие проблемы отступают куда-то вдаль. Настроение старшего сержанта было настолько светлым и радостным, что его не смог омрачить даже звонок Тарасова, который срывающимся голосом поведал о том, что избитый ими зек умер.