Старуха

В старой усадьбе возле пристани жила старуха с одной рукой. Соседей рядом с ней не было, а дощатый забор непривычно для города, имел форму круга. Летом культя висела оголённая ничем не прикрытая. Тогда, нам детям, смотреть на место затянувшейся раны было страшно, да и вид самой старухи пугал. Когда она выходила во двор, то повелительно осматривала свои владения, и было в её глазах что-то недоброе, какое-то желание возмездия или даже справедливость зла. Будто бы претерпела она в жизни, что-то невыносимое и не простила. Мы слышали от старых людей, что руку она потеряла в далёкие тёмные времена, когда отнимали у неё самое дорогое, и так крепко она его держала, что лишь шашка их разлучила. Так вот с той поры рук у неё стало меньше, зато творила такое, что и двурукому не угнаться. Боялись мы и даже не решались срывать нависшие над дорожкой яблоки, а то вдруг превратит в собаку какую-нибудь и как тогда домой идти, родителям на глаза показываться?
Городское строительство подбиралось и к её дому. Старуха бумагами не трясла, не жаловалась, а лишь сказала городскому начальству, что не хочет уходить со своей земли. 
Был один начальничек по строительству широкий такой, с гонором, макушка лысая загорелая, в предрассудки всякие не верил, так вот он со старухой долго беседовать не стал.
- Забирай, - говорит, - бабка ордер на квартиру и с понедельника трактора начнут площадку расчищать.
Старуха наклонилась, подняла с земли топор и сказала:
 - Одна просьба к тебе сынок, дров на зиму мне наколи, а то самой несподручно. Может, раздобрею, тогда и сговоримся.
- Какие бабка дрова? Зимой здесь пятиэтажка стоять будет с центральным теплоснабжением. Короче, завтра за ордером в управление там и грузовик под барахлишко дам и пару бойцов.
- Значит, не поможешь, ну так я тебе дровишек впрок заготовлю, - и с размаху расколола пенёк. 
Не понял он старухиной загадки, махнул на неё рукой, а в кабинете дал отмашку, чтобы поживее сносили усадьбу.
Новый дом быстро построили светлый, длинный, в пять подъездов. Сверкая казённым фужером и лысиной, начальничек перерезал алую ленту и, вручая жильцам ключи, пообещал к каждой семье наведаться на новоселье. Стали люди обживаться, мебель завозят, дрели жужжат, шумно, радостно, качели скрипят.
А старуху ту больше никто не видел. Всякое говорили: одни, что жильё ей дали, но малое, захудалое, а другие, что не взяла она этого добришка и ушла, а куда неизвестно.
Только вот по весне в центре дома трещина образовалась, да так, что свет с улицы видно. Самое интересное, что квартира пострадала та, что в аккурат над тем местом была, где старухин дом стоял. Провели проверку, а ответа нет, откуда трещина корни берёт. Хозяин квартиры бумагами трясёт, ропщет «мол, жильё аварийное,  теперь не продать, не обменять, а место то козырное  – за окном Набережная». Подал жалобу на самый верх и пишет, что дома холодно хоть дровами топи и трещину, сколько не замазывай, всё одно сквозит. Нахмурились густые партийные  брови, и на повестке дня встали вопросы о судьбе дома и судьбе начальничка.
Поморщил начальничек лысину, позвонил кое-кому и бегом с коньяком к пострадавшим. Уж как он рад был, когда уговорил их обменяться с ним жильём, да в придачу ещё гараж отдал, лишь бы всё тихо было.