Рождённый выжить Часть 14

Роман «РОЖДЁННЫЙ ВЫЖИТЬ» – остросюжетная драма, живая история, написанная рукой очевидца и свидетеля целой эпохи. Ушедшее поколение оставило нам память о себе в делах, документах, фото, видео,  биографических записях и рассказах. Так случилось, что вся жизнь героя романа  пришлась на советское время, сложное, трудное и опасное, но не менее интересное и героическое. Ровесники этого неспокойного времени пережили Первую мировую войну, Февральскую революцию, Октябрьскую социалистическую революцию, Гражданскую войну, репрессии, голод, расцвет социализма, стройки пятилеток, Вторую мировую войну, период застоя, а затем и распада СССР. В 1991 году вместе с уходом этой эпохи ушёл из жизни и Михаил, вместе с ним ушло поколение Страны Советов, оставив за собой многочисленные споры, обсуждения и осуждения. Но кто вправе судить их? Не судите, да не судимы будете. Сейчас мы оцениваем их прошлое, хотя можем только делать выводы, учиться на их ошибках, гордится их достижениями и строить своё будущее, которому потом наши потомки тоже поставят оценки. И какие это будут оценки, зависит сейчас от нас – современников!

            Роман посвящается Мельникову Михаилу Никитовичу

Начало здесь:
http://proza.ru/2022/03/28/1457

предыдущая 13 часть
http://proza.ru/2022/12/04/278


Продолжение романа

Часть 14

Слезами плакала она -
Сырая ночь под светом тусклым.
Угрюмый ветер, шелестя,
Гулял по саду тенью грустной…



12 глава


В Сталинске


Наступила осень 1933 года. В лесу скрываться стало холодно. Нужно было искать выход, и он нашёлся!
– Слушай, Мишка, – сказал мне тогда двоюродный брат Филипп, – я вот думаю, надо бы тебе документ справить. Бумажку с печатью раздобыть.
– Каким образом? Кто даст нам чистую справку с печатью?
– Я напишу её карандашом. Многие так пишут, у кого чернил да перьев нет. Схожу в сельсовет и поставлю печать на эту справку.
– Ну что с того? А-а, понял: карандаш мы сотрём и впишем мою фамилию?
– Ну вот! Сейчас я схожу за бумагой и карандашом.
Филипп написал справку – разрешение молоть зерно на мельнице (без справки молоть не разрешали). Писал он тонким карандашом без нажима, чтобы можно было легко стереть слова. В сельсовете секретарь поставил на справку штамп и подписал её у председателя. Довольный, что идея удалась, Филя прибежал ко мне домой и радостно закричал:
– Мишка, давай резинку!
Мы стёрли слова и, получив чистый бланк, написали справку, удостоверяющую мою личность. В ней указали мою фамилию Мельников Михаил Никитович, но изменили год рождения с 1910, на 1912 год, чтобы отсрочить призыв в армию на два года. С этой справкой и с мешочком сухарей я отправился в район на поиски работы. Нашёл вербовщиков и завербовался на работу в город Сталинск (ныне Новокузнецк) на Металлургический комбинат. Получил деньги – суточные. Вербовщик купил мне билет, проводил на поезд и поехал я подальше от дома, но мой путь лежал уже на Восток.

Меня встретил промышленный город. Он строился. Повсюду росли дома, здания, театры. Люди ехали сюда десятками, сотнями строить заводы, фабрики и дома. Именно про этот город В. Маяковский написал известное стихотворение:

Я знаю – город будет,
Я знаю – саду цвесть,
Когда такие люди
В стране советской есть!

Я устроился рабочим. Мне дали место в барачном деревянном общежитии. Вместо кроватей я увидел приколоченные к стенам деревянные полки, вернее, нары. Они были пусты. Постель не выдавалась. Так и спал на голых нарах: одну полу пальто под бочок положишь, другой укроешься. Выдавали хлебные карточки. В столовой отрывали талон и вручали ложку. Пока ложку не сдашь, из столовой не выпускали.
Работу я начал подсобным рабочим в утильцехе Кузнецкого Металлургического комбината. Рабочие собирали металлолом по заводу, грузили на платформу и отправляли в мартеновский цех. В утильцех со всего завода свозились непригодные к использованию орудия производства и спецодежда: изношенные лопаты, рукавицы, валенки, ломы, кувалды, ватные брюки. Там же находились портняжные, сапожные, кузнечные, слесарные мастерские. Весь этот хлам в них реставрировался и шёл обратно в цех, в отдел снабжения без накладной. В нём работали сто человек.
Рабочим я был недолго. Вскоре меня поставили экспедитором: оформлять заявки на платформу и руководить погрузкой. А потом назначили агентом по снабжению.
С прошлого года в стране вводилась паспортизация всего населения, и я сильно переживал, пройдёт ли моя липовая справка: «А что, если сделают запрос и разоблачат?» Но, слава Богу, справка прошла, и я получил паспорт.

Как-то в воскресный осенний день я зашёл на местную «толкучку» (базар). Мороз донимал прохожих колючими ледяными объятиями. Пар валил изо рта и носа. Небо заволокло снежными облаками. Неприятная холодная погода пробралась прямо ко мне в душу. Стало мрачно и гадко от того, что опять одинок и хожу по незнакомому городу. Так и бродил по толкучке, безразлично глазея на товары и людей, не сознавая, зачем я здесь. Кругом оживлённо торговались, спорили и кричали. Рынок гудел. И вроде мне ничего не надо и в то же время не хочется уходить. Появилось какое-то предчувствие, что уходить рано. И, как говорится, предчувствие меня не обмануло. Среди толпы снующих между прилавками людей я узнал отца!!! Меня сразу, словно жаром, обдало от волнения, и я быстро подбежал к нему.

– Отец! Откуда ты тут взялся? Какими судьбами?
На мои глаза набежали слёзы. Отец оторопело посмотрел на меня и, осознав, что перед ним сын, обрадовался.
– Здравствуй, сын! – он крепко обнял меня и расплакался. – Уж не чаял увидеть тебя в живых. Мы с дядей Сазоном через год тоже сбежали с шахты.
– А дядя Ефим как же?
– Погиб под завалами.
– Дядя Ефим?!
– Да, сынок. В аккурат через месяц, как ты убёг.
– Ты его семье сообщил?
– Нет ещё. Как тут сообщишь, когда вернёмся, расскажу.
– А как вы продержались так долго, целый год?
– Многих схоронили за этот год. А уж как мы выжили, одному Богу известно. Теперь я здесь работаю плотником, строю мост через реку Обушку (простонародное название Оби). Сазон устроился кузнецом, но сейчас болеет, сыпной тиф у него. Лежит в больнице. Мы живём в бараке, а там много людей, вши. Почти все болеют, вот он и заразился. Я пришёл на рынок купить ему что-нибудь вкусное и кислое. Вот как бывает, Мишаня, там хвороба не застала нас, а на свободе подкараулила, – с горьким сожалением произнёс отец, смахнув выкатившие две крупные слезы. Потом он обнял меня за плечи и позвал с собой.
– Идём, сынок, к дяде Сазону, он будет очень рад.

По дороге в больницу я расспросил его.
– Отец, расскажи, как вы убежали из лагеря?
– Вскоре после твоего побега наш лагерь оцепили колючей проволокой. Сами же мы и устанавливали столбы, на которых эта проволока крепилась. Охраны прибыло много. Тогда я подумал: «Как хорошо, что ты вовремя сбёг». Среди охранников был Илья. Он оказался нашим соседом из деревни Осиновки. Мы узнали друг друга, но виду не подали. А когда ходили в лес деревья рубить на зиму, разговорились, вспомнили родину. Решил он нас спасти. В один из дней, а это было прошлой весной, когда мы снова были в лесу, он всучил нам деньги и еду на дорогу.
– Бегите, земляки! Я буду стрелять, будто это побег. Бегите через лес. Отсюда через сто метров есть река. Пройдёте по ней. Собаки вас не учуют. А как выйдете на дорогу, то уезжайте подальше, домой не возвращайтесь.
– А как ты? Тебя не накажут за наш побег? – спросил я земляка.
– Надеюсь. Уже сколько сбежало заключённых.
– Ну спасибо, Илья, век помнить будем!
Мы и побежали. За собой слышали выстрелы и крики. Добежали до реки, прошли по воде, чуть ноги не отморозили. Переночевали в лесу, а через день вышли на какую-то дорогу. Попросили одного проезжавшего мимо старого деда на телеге довезти нас до станции. А дед догадался, откуда мы.

– Не бойтесь, сыны, я вам помогу. Сначала поехали ко мне – переоденетесь. В таком виде вы далеко не убежите.
Заехали мы к нему в деревню. Он дал нам одежду своих сыновей, которых  тоже за кулачество увезли неизвестно куда. Накормил и спать уложил. А утром отвёз до станции.
– Если встретите моих сынов, помогите им, – попросил он и всучил в руки их фотографии.
– Конечно, отец! Спасибо тебе!
Мы пообещали, поклонились ему до земли и расстались. Купили билеты на поезд до Сталинска и уехали от этих мест подальше. Повезло нам на хороших людей с Сазоном. Но ноги я тогда в лесу отморозил. С тех пор болят окаянные! Мне уже сорок семь лет, а я бегаю по лесам, будто заяц. А как ты, сынок, прожил это время?
Я рассказал ему про все свои злоключения.
– Прости меня, сынок, за всё!
– За что, отец?
– За то, что так всё вышло.
– Ну что ты, батя! Время такое.
– Спасибо! Живы будем, не помрём.

Когда пришли в больницу, дядя был уже мёртв…
На следующий же день сколотили гроб, а мой старший мастер Тимофей Семёнович помог нам выкопать могилу. Выдал лошадь с санями, и мы приехали в больничный морг. В эти годы эпидемия сыпного тифа гуляла по стране и собирала свой смертельный урожай.
Зашёл я за телом дяди, а там умерших видимо-невидимо, и все сложены штабелями как дрова.
– Скажите, как мне найти своего родственника Мельникова Сазона? – спросил я работника морга, стоявшего около окна и нервно курившего папиросу.
– Я один работаю, а покойников тыща. Не успеваю записывать и номерки давать. Да и родственники не больно спешат их забирать. Заразиться бояться. А ты разве не боишься?
– Нет. А кто же похоронит эти трупы, раз родственники не приходят?
– Так в братскую могилу сложим и все дела. Ты ищи, милок, раз пришёл. Чай, узнаешь своего-то, – он затушил папиросу и ушёл, оставив меня наедине с трупами.
Сам я дядю не видел два года, мог и не узнать. Пришлось звать отца.

Мы стаскивали с кучи остывшие, одеревенелые тела и высматривали среди них Сазона.
Смерть, о которой мы знаем с детства, всегда пугает своей неизбежностью, грозит преждевременной встречей, забирает родных и близких. Она приходит в жизнь каждого человека, в каждую семью тогда, когда решит. Над ней никто не властен, даже Бог! Вот она здесь, перед нами, смотрит на нас этими синими телами, которые покинула душа. Груда телесных оболочек казалась мне единой массой, а все застывшие лица в этой массе похожи друг на друга. Так смерть говорит нам, что мы все равны перед ней. Сегодня её праздник – эпидемия! Праздник, когда она собирает свою страшную жатву. Никто не рыдает над погибшими, не оплакивает и даже не хоронит. Никто не мешает ей заниматься своей любимой работой. Наша жизнь сравнима с днём, который постепенно гаснет и, уходя, оставляет за собою тёмную ночь.

Мы сняли десятки тел, сложили рядом и, наконец, среди них отец узнал Сазона. Дядя сильно изменился, узнать было невозможно. Смерть обезобразила его. Болезнь надела на него маску мученика и покрыла тело тёмными пятнами – язвами. Уложили мы дядю в гроб, увезли и похоронили на кладбище на горе в Старокузнецке.
– Прощай, брат! – всплакнул отец. – Покойся с миром. Отбегались мы с тобой. Не думали, не гадали, что ждёт нас такой бесславный конец. Надеюсь, встретят там тебя наша мама и брат Ефим, передавай им привет от Никитки, пусть скоро не ждут.

Не прошло и три дня, как заболел тифом отец. Поднялась температура, открылась рвота, начались галлюцинации. Он разговаривал с женой Маланьей – моей мамой:
– Маланья! Где ты была? Я тебя искал. Почему убегаешь?..  Ефим, Сазон, вы разве живы? Поехали домой…
Я сидел рядом вытирал с него пот, давал пить. В бреду он пытался вставать. Приходилось привязывать его. Каждый вечер я ходил к нему в больницу, приносил еду.
Вскоре отец выздоровел и решил уехать в Омск, где жил старший сын Роман. А я остался в Сталинске, но через неделю тоже заболел тифом, заразился от отца.
 Как свалила меня болезнь, не помню, только помню, что очнулся на полу в больничном коридоре. Меня вытащили из палаты как безнадёжного. Я  чудом выжил.
– Скажите, какое сегодня число и месяц? – увидел я проходящую мимо медсестру.
Она испуганно отпрянула от меня, как от ожившего покойника, и всплеснула руками:
– Ой, батюшки, жив! – и с криками: – он живой! – побежала к врачу.
Я хотел подняться, но почувствовал бессилие, даже рукой пошевелить не мог, словно из меня выкачали кровь и вытянули все жилы.
– Жив, голубчик, – сказал врач и скомандовал медсестре: – быстро его в палату.
Потом обратился ко мне:
– Повезло вам, молодой человек, выжили, счастливчик, поздравляю! Кризис миновал.
Пролежал я ещё несколько дней в больнице. Когда выписали, выдали карточки в столовую на усиленное питание на целый месяц! Вскоре я поправился основательно, силы вернулись. Смерть оставила нас с отцом в покое. Мы выжили в схватке с ней! Не удалось, окаянной забрать наши души.

Помню в Сталинске приключилась со мной одна история...
 Зимой я начал ходить в музыкальный кружок учиться игре на гитаре и балалайке. Так, наконец, моя мечта играть на музыкальных инструментах сбылась. Через полгода наш музыкальный руководитель Артемий Евдокимович из учеников кружка создал ансамбль народной музыки. Мы стали выступать в Домах культуры, Домах отдыха и на предприятиях. А летом по вечерам я уже играл в ансамбле в ресторане.
Публика в ресторане собиралась разношёрстная. Сюда приходили парочки, компании, рабочие коллективы и серьёзные ребята из воров и бандитов. Из завсегдатаев я приметил одну компанию мужчин. Они гуляли всегда широко и шумно, вели себя по-хамски. По их поведению, наглым лицам я понял, что это люди из шайки воров или местных разводил, мошенников. Иногда они о чём-то тихо разговаривали, будто затевали что-то. И вот однажды я застал около кухни заплаканную Лидочку – молодую официантку.
– Лида, ты почему плачешь?
– Миша, что мне делать? Эти пьяные хамы за третьим столиком нагло предлагают мне пойти с ними. Один из них заявил: «Пойдёшь, куда ты денешься, я тебя в карты проиграл». Может, мне милиции сообщить?
– Боюсь, это бесполезно, – я с ужасом понял, что девушка влипла в историю. Я знал их брата-картёжника, на что они способны. Если они кого-то проиграли, спастись уже невозможно. - Я поговорю с ними.
– Ты? Как поговоришь? Их много, они убьют тебя, – девушка ещё сильнее расплакалась.
Нужно было что-то делать.
– Пойдём. Покажешь, который из них сказал про проигрыш?
Она указала на высокого молодого парня с рыжими кудряшками, смеявшегося громче всех. Рядом с их столиком сидела семейная пара, которая то и дело оборачивалась в сторону этой компании.
– Пожалуйста, можно потише!
– Что-о? Ты что, папаша, спать сюда пришёл? Мы тебе спать мешаем?
– Да ладно, Коля оставь их, – попросила этого Колю его спутница.
– Вот именно! А твоя баба молодец!
После выступления я подошёл к этой компании:
– Здорово живёте!
– Здорово, и тебе не хворать. Что надо? В лоб захотел?
Они с удивлением уставились на меня. В их глазах играла ненависть, рот скривился в зверином оскале. Они давно проиграли в карты свою совесть, и, видимо, всё человеческое давно и безвозвратно покинуло их. Я еле сдерживал кулаки.
– Пойдём, выйдем, – обратился я к хамоватому парню, который говорил с Лидой.
– Ты кому? Мне? – усмехнулся рыжий.
– Не дрейфь, Андрюха, иди, вмажь ему. Напрашивается.
– Пойдём, –  Андрюха встал и, шатаясь, пошёл за мной.
За дверьми ресторана я предложил ему прикурить:
– В карты играешь?
– А что, тоже хочешь? – Андрюха, прикурив, поднял глаза к небу.
– Хочу в вашу компанию, давно присматриваюсь. Нравитесь вы мне. Слышал, ты Лиду-официантку проиграл?
– Не твоё дело. Может, пошутил я.
– Меня Мишка зовут. Так вот, хочу отыграть её. Примите в свою игру? Поговори со своими корешами.
Он подозрительно окинул меня своим пьяным взглядом.
– А ты не мент?
– Нет, я тоже в карты играю иногда.
– Спрошу, что Корень скажет.

На следующий день ко мне подошёл незнакомый молодой человек.
– Ты Мишка?
– Да, что надо?
– Зовут тебя. Корней ждёт. Иди за мной.

И я пошёл. На улице Ленина мы зашли в их хату. Там увидел ту же компанию, только трезвую, которая с нескрываемым интересом смотрела на меня.
– За бабу свою пришёл играть? А что на кон поставишь? Деньги не помогут. Жизнь свою поставишь! – приказным тоном сказал Корней. – Жизнь за жизнь, коли пришёл.
«Да, круто берёт», – я вдруг чётко осознал, на какой риск иду. Но обратной дороги не было.

Главный из них – Корней выглядел на первый взгляд разумным и серьёзным мужчиной тридцати пяти лет. На его сухом и тёмном лице отпечатался не один год лагерей и тяжёлой работы на каких-нибудь рудниках. Он смотрел на меня, сверля глазами, словно пытаясь разглядеть меня изнутри.
– Ты не боишься?!
– Не боюсь! Сдавай! – решительно заявил я, усевшись за стол.
Было понятно, что карты у них крапленые, но охотник Марат из Самарово научил меня хитростям и премудростям карточной игры. Я мог не выйти отсюда живым, но мне очень хотелось выручить девушку.
В картах мне везло. Фарт и небольшой опыт помогли отыграть Лиду. Но отпускать меня они не хотели. Я понял, что им не понравилось, что какой-то залётный фраер их обыграл и знает все их подставы. Они стали раскручивать на дальнейшую игру, чтобы отыграться, но в дом зашёл мой мастер Тимофей Семёнович, тот самый, который помогал хоронить дядю Сазона. Я очень удивился и даже привстал.
– Тимофей Семёнович! Здравствуйте!
– Миша? Ты как здесь? –  от неожиданной встречи его глаза округлились.
Он тут же обратился к Корнею:
– Здорово, братишка!
Они обнялись.
– Заходи брат, гостем будешь.
– Слушай, Корней, я тебя прошу, не втягивай ты парня в свой омут.
– Я? – удивился Корней. – Да он сам напросился и обыграл всех. А опыта у этого мальца не меньше нашего. Подфартило фраеру.
Я встал из-за стола.
– Разрешите, я пойду. Я ничего не должен?
Корней немного задумался.
– Не должен. Иди уже! Чтобы я тебя среди нас больше не видел!

Я быстро удалился. А на следующий день мастер рассказал мне про своего брата.
– Корней сидел в лагерях десять лет за убийство и шулерство. Я всегда его поддерживал, посылки отправлял, на свиданки ездил. Когда мама наша умирала, просила нас друг другу помогать во всём. Пытался я его в комбинат устроить да и в другие места, но не берут нигде. Пришлось ему взяться за старое – за карты. Этим и живёт. Сколотил компанию картёжников. Затягивают неопытных игроков и обувают по полной. Иногда захожу к нему проведать: жив ли, здоров? Брат всё-таки.
– Спасибо, Тимофей Семёнович, за помощь, помогли от них уйти без потерь, а то пришлось бы продолжать игру, и чем бы это закончилось – неизвестно.
– А ты где это к картам пристрастился?
– В Самарово, на Севере, охотник научил.
– Учитель! Такие учителя добру не научат.
– Да не скажите, пригодилась игра мне вчера. Одному человеку помог.
– Чем это пригодилась? Какому человеку?
– Да так, ничего, ерунда!
Вечером в ресторане я сказал Лиде:
– Лида, ничего не бойся, я всё уладил. А ты уходила бы отсюда на производство. Давай к нам в комбинат.
И Лида ушла, устроилась на другую работу. Иногда мы встречались, ходили в кино. О себе я ничего не рассказал, хотя она пыталась узнать меня получше.

Подошёл мой срок призыва в Армию, тогда возраст призыва начинался с двадцати одного года.В от это на тот момент меня заботило больше всего. Военкомат сделает запрос по месту жительства – всё и всплывёт…
Я активно готовился к этому событию. В 1934 году в ноябре мне исполнилось двадцать четыре года, по паспорту двадцать два. По документам я на год опоздал с призывом. Работал на стройках пятилеток. А это уважительная причина. Физически я готов и созрел для службы. Сдал нормы ГТО (готов к труду и обороне), получил значок «Ворошиловский стрелок». Очень мне всегда хотелось попасть на флот, а у самого душа болела: вдруг по запросу от военкомата придут сведения, что нахожусь в розыске. И тогда прощай, свобода и будущее!
Но всё обошлось, звёзды определённо были на моей стороне. В тот год председателем в сельсовете был дядя Семён – брат бабушки Аксиньи, и на запрос он отправил нужные мне справки, в том числе и справку об окончании семилетки в Ермаковской школе.

С волнением я пришёл в военкомат. Очень хотелось служить. На призывной комиссии меня спросили:
– Молодой человек, что наденете: зелёную фуражку или бескозырку?
– Бескозырку! – с уверенностью ответил я.
– Покажите мне на карте, где север?
Я учился всего четыре месяца в церковной школе. Научился только писать и читать и не более того. Карты никогда не видел, но уверенно ткнул на верхний её край наугад и замер в ожидании ответа.
– Правильно! Молодец!
И меня зачислили на флот.
В эти годы шла чистка в партии. В армию и флот брали только рабочих и крестьян. Кулаков и бывших дворян не допускали. Поэтому в анкете я написал: «все родственники из крестьян», а о раскулачивании умолчал…



Паруса натянуты, гонимый ветром,
Не знает он, куда его несёт,
И сколько миль прошёл по свету.
И времени потерян счёт.


13 глава

   Дальний Восток

Нас, будущих моряков, торжественно провожал Сталинский Металлургический комбинат. Проводы стали праздником города. Духовой оркестр играл марш «Прощание славянки» и морские марши. Вдоль дороги от заводоуправления до самого вокзала стоял народ. Толпа скандировала: «Ура!» –  словно встречала нас после войны с победой. Мы, будущие моряки, гордо шагали в парадном строю. По обеим сторонам улицы висели лозунги социализма. Я шагал среди новобранцев с гордо поднятой головой. И очень мне хотелось в тот момент стать героем, чтобы все эти люди гордились мной. Девушки улыбались и смотрели на нас с восхищением. Матери плакали, махали платочками, провожая сыновей в далёкий путь. Эта воодушевлённость невольно накладывала на нас ответственность перед Родиной. Но на этом мой патриотический порыв и закончился.

Подошёл товарный состав, и нас распределили по вагонам, где находились сплошные нары, стоявшие в два яруса. Ни постели, ни стола, ни воды помыться. Только на стоянках разрешалось выйти, размяться и сходить по нужде. Такие условия вызывали у меня неприятные ассоциации. Ведь когда-то, совсем недавно, точно в таком же вагоне мы с отцом ехали на место заключения. Дорога до Владивостока заняла двадцать два дня! Мы чертовски измучились, и казалось, пути не будет конца. Три раза останавливались в баню. Завтрак, обед и ужин выдавали на остановках.

 Поезд плёлся еле-еле. Мы лежали, сидели, разминались по очереди на небольшом клочке пространства между нарами. Разговорились и подружились. Было очень холодно. Стояла осень. Вагон не отапливался. Но в тесноте не мёрзли. Каждый день крайние менялись по очереди, так как от стен поддувало и к утру человек промерзал до косточек. Мы всё выдержали, потому что понимали: теперь мы моряки и не должны бояться ни холода, ни трудностей. Никто не ныл и не унывал.

 Нас доставили во флотский экипаж. На второй день была баня. После отдыха и бани ушли все тяготы дальней дороги. Нас переодели, выдали полное обмундирование: шинели, бушлаты, брюки, робы. Мы стали неузнаваемы даже друг для друга. Я смотрел на себя в зеркало и думал: «Неужели это я?» Да! Мечта моя сбылась: я моряк!
Прошло ещё пять дней, пока нас не укомплектовали по отделениям и взводам. Учили правильно одеваться. Все эти дни мы спали на полу, под изголовье укладывали свои вещи.

Пришло время, нас посадили на катер и отправили на Русский остров, находящийся в километре от Владивостока, для прохождения курса краснофлотца во флотской школе. На острове густые леса, много речушек, озёра, сопки, бухты. Русский остров – это закрытая для гражданских лиц территория, крупная учебная база всего военно-морского флота СССР, здесь также располагалось несколько воинских частей.

Разместились мы в казарме. Нам выдали матрацы, подушки, постельные принадлежности, и старшина Черногоров повёл нас на берег, где много морской сухой травы. Этой травой мы набили свои матрацы и подушки. Постелили постели, вещи сложили в тумбочку, шинели и бушлаты повесили на вешалки. Когда дали команду «Отбой!», легли спать. Впервые в жизни я лежал на отдельной мягкой постели с двумя простынями, под одеялом и чувствовал блаженство! Вокруг меня благоухала трава. В этом незабываемом ощущении комфорта, покоя и сытости я быстро уснул. Во сне бродил по лугу, прилёг на зелёную траву, а вокруг пели птицы!!! «Я в раю», – подумалось во сне и там же я увидел маму. Она ласково спросила меня: «Сынок, ну, как тебе живётся?»

 Тут раздалась команда «Подъём!», и я вместо рая очутился в реальной жизни, которая для меня в тот момент вполне неплохо складывалась.
Школа готовила минёров, торпедистов, комендоров, сигнальщиков, мотористов, содержателей (снабженцев). Началась строевая и общеобразовательная подготовка. Мы бегали, маршировали, ползали по-пластунски. За день сильно уставали, вечером еле шли в казарму, ложились спать не чуя ног.
В нашем учебном отряде была портняжная мастерская, и мои навыки портного пригодились. Меня часто освобождали от строевых занятий, и вместе с другим портным Денисом Ивченко (мастером своего дела) мы обшивали матросов и комсостав. Кому клинья в брюки вставить, чтобы клёш пошире был (до тридцати двух сантиметров), кому шинель и китель подогнать по размеру, кому бушлат перелицевать. Денис – потомственный портной из Ленинграда. Его отец и дед всегда жили этим ремеслом, но сына тянуло во флот. Ну а здесь, прознав про его умение шить, Дениса обязали работать в мастерской, и ему ничего не оставалось, как продолжать дело предков. В помощники я попал случайно. Починил на глазах у товарищей свои порванные брюки, потом заштопал китель соседу, и пошла молва о моих способностях. Кроме шитья играл и пел на гитаре. Среди нас было много способных, творческих парней. Мы организовали самодеятельность и по праздникам выступали перед всей школой.

Быстро прошли полгода строевой подготовки, и нас расформировали по частям и кораблям. Меня направили в дивизион торпедных катеров, который находился в Японском море, заливе Владимир в бухте Норд-ост, где я прослужил мотористом и содержателем продовольствия три с половиной года.
Несмотря на сбывшуюся мечту, страх разоблачения никогда не покидал меня. И всегда волновал вопрос, что скажут мои флотские друзья, когда всё откроется? Они и так  стали замечать неладное со мной. Сослуживцы регулярно получали из дома посылки, письма, а мне никто не писал.
– Почему ты не получаешь писем? – интересовались они.
– Не от кого получать, меня воспитывала бабушка. Она умерла перед моим призывом, – убедительно рассказывал я свою легенду.
Сидели мы как-то с Денисом, шили. Он вынул из кармана письмо и стал читать. Прочитав, говорит мне:
– Не веришь? Десятый раз читаю.
– Верю.
– Что не спрашиваешь от кого?
– Скажешь сам, если захочешь.
– От девушки.
– Хорошо. Ждёт?
– Пока только переписываемся, перед армией познакомились. А как познакомились – целая история. Рассказать?
– Расскажи.
– Дело было вечером, – Денис уютно уселся на столе с выкройками и,
поджав ноги, начал рассказ: – заканчивался день, темнело, уходящее
солнце слегка освещало улочки города. Молоденькая девушка, ещё
подросток, стояла на остановке, ждала своего трамвая, сегодня ей надо
заехать к брату. Живёт она в посёлке недалеко от Ленинграда и  приезжает сюда изредка к брату – студенту, снимающему здесь угол. На вечерней остановке только она и женщина средних лет. Подъехал чёрный автомобиль ГАЗ с двумя подвыпившими молодыми мужчинами. Остановились. Мужчина, грубо обращаясь к девушке, скомандовал:

– Эй, ты! Живо садись в машину!

Девушка опешила, она совсем не знает этих людей, и ледяной страх охватил её целиком, а в голове завертелись мысли: «Что делать? Бежать? Куда?». Трясясь от страха, она еле вымолвила:

– Нет, я не сяду, Вы обознались!

– Кому сказал, – кричит мужчина, – быстро в машину!

 Тут рядом, стоявшая женщина, сообразила, как помочь незнакомой девушке и подошла к ней:

– Здравствуй, Катенька! А я тебя не признала! Как мама, брат? Что не заходите к нам?

И обняла её. Девушка тоже подыграла ей.

– Да, я обязательно зайду, а давайте сейчас.

– Тогда поехали?

Подошёл трамвай, они зашли и сели вместе. В этом трамвае сидел я. В окно девушка увидела, что тот самый автомобиль едет за трамваем. Она
обомлела. Машина преследует её, а ведь ей скоро выходить! На улицах уже стемнело, зажглись фонари, прохожих мало. Знакомая ей женщина обратилась к сидящим в трамвае мужчинам с просьбой:

– Мужчины, проводите девушку! Её преследуют какие-то незнакомые ей люди.

Все молчали. Один сказал:

– А милиция на что? Пускай к ним обращается.


Я обернулся. Увидел молоденькую, красивую девушку лет шестнадцати с длинными косами. У неё было несчастное и растерянное выражение лица, и у меня сжалось сердце. Хотя я очень торопился, но всё же решил девушку проводить. Тем более что никто не отважился на это.  На остановке она вышла. Я последовал за ней и взял за руку.


– Не бойся, я провожу тебя.

Позади нас остановился автомобиль, и послышались шаги. Чей-то грубый голос приказал:

– Пацан, уходи не мешайся под ногами, это наша девка!

Район тёмный, малолюдный, милиции поблизости не видать. Несмотря на окрики, мы продолжали идти. Тогда они подошли к нам вплотную, и один из них свалил меня с ног. Второй схватил девушку. Я быстро поднялся,
ударил ногой в пах нападавшего, тот согнулся и завыл от боли. Потом
вырвал из рук оторопевшего второго мужика девушку, и мы с ней бросились бежать куда глаза глядят.

Забежали в какой-то двор и нырнули в подъезд. Девушка отчаянно стучала во все двери и кричала:

– Помогите!

 И только один голос отозвался.

– Пошла вон отсюда!

– Пожалуйста, не кричи, нас услышат бандиты, – уговаривал я её.

 Мы поднялись на последний этаж и притаились. Вскоре услышали голоса
этих мужчин. Я огляделся и, подняв голову, увидел открытый люк чердака.

– Давай поднимемся на чердак, другого выхода нет.

– Я боюсь, там крысы.

– Чего ты больше боишься: крыс или людей?

Мы забрались на чердак и забились в угол. Слышим, они поднялись на верхний этаж и выругались:

– Ты что, Кот? Какого хрена ты не стрелял?

– Не хватало ещё за девку спалиться.

– Пойдём, другую прихватим.

– Уж больно эта мне понравилась.

– А этого козла я, ей Богу, найду и на ремни порежу!

– Вон чердак открыт, – сказал чей-то голос.

И вскоре в проёме люка мы увидели голову. Девушка зажала свой рот рукой, чтобы не закричать.

– Ну, что там? – крикнул кто-то снизу.

– Темно, ничего не видать.

– Да брось ты, пошли, что, полночи за ней бегать?

Мужчина слез, а мы вздохнули.

– А что это за фраер за неё впрягся?

– Не знаю, не видел раньше.

– Как бы менты нам на хвост не сели из-за машины. Пойдём скорее отсюда.

– Не сядут, до утра уж наверняка…

Голоса удалились, и всё стихло.

– Точно, это бандиты, и машину они угнали, чтобы ночью покататься.
Посидим немного и пойдём, – я не торопился, надо было дождаться, когда
те уйдут подальше.

Прошло несколько минут, и мы вышли из подъезда.

Дворами дошли до дома её брата и стали прощаться.

– Спасибо вам, – тут девушка разрыдалась. Теперь она могла дать волю слезам.

– Пожалуйста, всегда рад помочь. Не плачьте, всё позади.

Успокоившись, она протянула мне руку.

– Меня зовут Люда.

– А меня Денис.

– Теперь они могут вас найти.

– А вас?

– Я утром уеду домой в свой посёлок.

– А я на днях ухожу в Армию, призвали во флот. Будете мне писать?

– Буду!

Так мы познакомились. Это она пишет мне письма.

– Здорово!

– А тебе почему девушки не пишут?

– Так получилось. Некогда было за ними ухаживать, – ответил я, вспоминая Лиду, которую тоже когда-то чудом спас.

– А что так, некогда? Чем был занят?

– Работал много.

Мне нечего было ответить Денису, потому что никому: ни друзьям, ни
подругам – своё местонахождение я не сообщал из-за страха разоблачения.

На политзанятиях политрук объяснял матросам про коллективизацию и про отношение партии к кулакам как к классовым врагам, также рассказывал про других вредителей, предателей и врагов революции. А я сидел и думал: «Знали бы вы, кто среди вас сидит». И так хотелось рассказать им всю правду, свою историю, прижизненные мытарства и несправедливые обвинения, и очень хотелось спросить их: какие мы «враги» и кому? Что я сделал? Разве убил кого? За что моя судьба висит сейчас на волоске, за что живу в страхе? Я обычный деревенский, малограмотный парень, который хочет просто жить, который своим трудом с ранних лет обеспечивал себя, трудился от зари до заката без выходных…

Шли дни. Я не появлялся дома ни летом, ни зимой. Так прошёл не один год. Младший брат Василий не раз подавал меня в розыск. Но ему никто не ответил, и родня решила, что я пропал без вести или того хуже – погиб. А я в свою очередь очень терзался вопросами: что происходит дома, что с родными? Так мы и прожили четыре года вдали друг от друга в неизвестности.
На флоте мне предложили остаться на сверхсрочную службу, предлагали поступить в недавно открывшееся морское училище, но я не согласился. Ведь рано или поздно здесь могут узнать мою подноготную. Да и уж очень хотелось домой к родным. Я весь извёлся от тоски. Поэтому мне пришлось расстаться с новыми друзьями и флотской службой.

В декабре 1938 года я демобилизовался вместе со всеми. Нас, «дембелей», посадили на гражданский корабль, идущий во Владивосток. На нём мы плелись четверо суток, хотя на торпедном катере такая дорога занимала всего восемь часов.


Гуляют сквозняки,
По полу торопясь.
И выдувают всё,
За окнами резвясь.


14 глава

Возвращение

Во Владивостоке нас посадили в пассажирский поезд. До Омска ехали восемь дней, а там моя пересадка в Ишим. В Омске в ожидании поезда до Ишима я решил прогуляться и подошёл к одному из привокзальных домов. Зашёл в палисадник и под окном умыл лицо чистым снегом. Как впоследствии оказалось, это был дом моего младшего брата Василия, который  разыскивал меня вот уже четыре года. В этом же городе жили брат Роман и отец. Всего этого я тогда не знал.

Подошёл поезд, я вошёл в свой вагон и поехал. На вокзале Ишима сдал вещи в камеру хранения и узнал, что в Викулово ходят машины с заготзерна. Договорился с водителем, направлявшимся в райцентр, чтобы подбросил меня. Он с недоумением посмотрел на мою обувь.
– Ты, морячок, в своих ботинках замёрзнешь, а в кабине у меня женщина. Ну да ладно, полезай.
Я сел в кузов, и мы поехали. Мороз крепчал, было не меньше тридцать градусов, а я на ветру в шинели и бушлате. Ноги замёрзли сразу. Про себя я пел: «Ой, мороз, мороз, не морозь меня…» Отстукивал ногами «яблочко» (матросский танец), приседал, но ничего не помогало. Мороз взял моё тело в тиски, будто и не было на мне никакой одежды.

Но как говорится: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Через пятнадцать километров женщине в кабине стало плохо. Она попросилась в кузов на свежий воздух, и мы поменялись с ней местами. Так я доехал в тепле, радуясь своему везению, ведь иначе мог отморозить ноги.
В Викулово зашёл в столовую и встретил там нашего деревенского парня Василия Чернышёва. Вася повзрослел, возмужал. От прежнего сорванца не осталось и следа. Да, время идёт… Я тоже изменился и уже далеко не тот Мишка-балагур. Мы вместе пообедали.
– Работаю юристом в райпотребсоюзе, – Василий открыл ворот пальто и показал петлицы юриста.
– Молодец! – одобрил я, а Василий продолжал:
 – Твои отец и братья, Ромка с Васькой, живут в Омске.
– В Омске?! А я как раз из Омска. Интересно, а где Ваня?
– К сожалению, твой брат Иван умер от воспаления лёгких.
– Ваня?! – я схватился за голову, такая новость повергла меня в шок.
Сразу вспомнилось, как он прятал меня, когда я скрывался по лесам. Как всем телом сидел на мне, как на мешке, когда вёз до деревни. Я сразу почувствовал тяжесть его тела, словно Ваня опять уселся на меня, но это была тяжесть навалившегося на меня горя. Несколько минут мы молчали. Потом я немного пришёл в себя и, смахнув с лица скупые слёзы, спросил:
– Как там сестрёнки,  мачеха?
– Мачеха с сёстрами живёт в деревне, недавно твой отец уехал к ним.
– Ты говорил, что отец в Омске?
– Ну, да! Живёт в Омске, а в Ермаки поехал с семьёй повидаться.
После столовой Вася пригласил меня в свою квартиру, которую снимал. Оттуда я позвонил в сельсовет Ермаков.
Трубку взяла женщина:
– Слушаю, – проскрипел чей-то знакомый голос.
 Я быстро сообразил, что это баба Глаша – уборщица в сельсовете.
– Баба Глаша, это вы?
– Да, я.
– Позовите председателя.
– Никого нет, сынок.  Сегодня престольный праздник – осенний Никола. Все дома. А-а-а, вот погоди, идут! – послышалось шуршание и обрывки чьих-то фраз.
– Слушаю, – сказал мужской голос на другом конце провода.
– Кто говорит? – я никак не мог определить, чей это голос.
– Никита Мельников, – ответил отец.
Я чуть трубку из рук не выронил, разволновался. Слёзы сразу закапали из моих глаз, и я не своим от волнения голосом сказал:
– Здравствуй, папа, это я, Мишка.
В трубке на мгновение повисла тишина…
– Мишка пропал без вести вот уже четыре года. Кто ты такой и откуда взялся, шутишь так со мной? Откуда звонишь? – голос отца задрожал. В трубке стали слышны всхлипывания, отец плакал.
– Это я, Миша. Я с Викулово звоню, отец!
Чернышёв выхватил у меня трубку:
– Здравствуйте, дядя Никита! Это я, Васька Чернышёв. Я встретил вашего сына на вокзале. Он едет из Владивостока. Вот он, рядом со мной, ваш сын, Мишка!
На том конце послышались рыдания, а на этом конце провода плакал я. Не мог говорить, в горле стоял ком от слёз. Минут через пять, немного успокоившись, отец, продолжая всхлипывать, сообщил:
– Сынок! Никуда не уезжай, жди подводу. Я передам тебе тёплую одежду: валенки, тулуп, шапку. Всё-таки расстояние большое, как никак – на открытой подводе замёрзнуть недолго.

В Ермаках поднялся переполох. Все узнали, что я еду. Говорили: «Мишка едет из тюрьмы голый, босой и без денег».
Пока я ждал в Викулово от отца подводу, Вася познакомил меня с красивой женщиной Глафирой. Она жила рядом с ним и утром зашла к соседу за сахаром. Крупная молодая женщина с пышной грудью, широкими бёдрами была невысокого роста, дышала здоровьем, от неё исходила та энергия, которую мужчина чувствует издалека. Она всё время улыбалась и посматривала в мою сторону, как на диковинку и пока разговаривала с Василием, не отрывала своего горячего взгляда от меня. Мне же не терпелось познакомиться с ней. Видимо, она заметила мой интерес.
– Что ж ты, Вася, не познакомишь меня со своим гостем?
У неё зарделись щёки, в глазах блеснул огонь.
– Конечно! Познакомьтесь: Миша – это Глаша. Глаша – это Миша!
– Миша, а приходите сегодня вечером ко мне в гости. Приглашаю! – кокетливо и многообещающе улыбаясь, сказала она.
– Обязательно приду! – «Вот чёрт! До вечера ещё так далеко!» – сгорая от нетерпения, подумал я.
Вася рассказал, что раньше к Глаше ходил шофёр Панкрат.
 Вечером я взял Васину гитару и в матросской форме явился к ней. Мы хорошо провели вечер. На следующий день я снова пошёл к Глафире.
Бывшему ухажёру кто-то сообщил, что к его женщине ходит какой-то моряк. И Панкрат решительно направился к ней с целью устранить соперника.

Сидя на скамье, заложив нога на ногу, я играл на гитаре, когда на пороге появилась фигура Панкрата. С уверенностью и с высоко поднятой головой, словно он хозяин дома, прошёл в комнату. На нём была кожаная куртка. Он снял свою кожанку и демонстративно бросил её передо мной на пол.
– Кто это здесь матросы? – скрестив руки на груди, он вызывающе посмотрел на меня. – А мы вот ишимские хвосторезы!

Затем подошёл ко мне вплотную, рассчитывая на то, что испугаюсь, но я, ничего не сказав, пнул его правой ногой. Он упал, но быстро поднялся и с глазами, налитыми злобой, бросился на меня. Отбросив гитару в сторону, я тоже ринулся ему навстречу, схватил за горло и коленями прижал к полу.
– Хочешь жить? – я двумя руками сжимал его горло. – Или я тебя придушу, как мышонка.
– Я ничего не хотел, просто так зашёл, – Панкрат испуганно таращил на меня глаза, – по пьянке забрёл сюда, извини, братишка!
Я слез с него:
– Забирай свой кожан и вали к своим хвосторезам, чтобы я тебя здесь не видел!
Панкрат быстро схватил свою куртку и, держась за горло, убежал. Я тоже решил уйти, потому что настроение было испорчено, да и Панкрат наверняка приведёт сюда своих товарищей разобраться со мной. Зачем дожидаться, одному мне не управиться с несколькими парнями. Глаша сидела на кровати, тряслась от страха и плача всё твердила:
– Уходи, уходи, он вернётся с друзьями и убьёт тебя и меня.
– Не убьёт. Но я всё равно ухожу, настроение мне испортил твой Панкрат.
– Он не мой. Так, приходит иногда, когда приезжает в Викулово.

Мы попрощались. Наутро я узнал, что Панкрат приходил к Глафире с четырьмя дружками и жаждал мести. Утром он встретился с Василием, с которым, как оказалось, был в дружеских отношениях. Вася рассказал ему обо мне.
– Ты радуйся, что он тебя не придушил и не избил до полусмерти. Он же моряк, отчаянный и силён, как зверь. Он прошёл во флоте такую подготовку, что вам и вчетвером с ним не справиться. Лучше приходи ко мне, он мой родственник, познакомишься.
Так я познакомился со своим недругом, мы пообщались и расстались уже друзьями.

На третий день моего пребывания в Викулово с утра пришла подвода. И я поехал домой, в Ермаки. В деревне нас ждали к вечеру, а мы появились в полдень. Заехали во двор – никто не встречает. Я взял свой чемодан, зашёл в сени, открыл дверь в хату:
– Кто дома?
– Мишка приехал! Батя, мама, Мишка! – кричала сестрёнка Лиза, бросив мокрую тряпку, которой мыла пол.
Что тут началось! Сестрёнки повисли у меня на шее. Мачеха сидевшая на сундуке, услышав мой голос, подбежала ко мне и тоже обняла меня со слезами.  Отец, лежавший на печи, от радости и неожиданности свалился с неё кувырком. Мы со смехом подняли его и стали все обниматься, заливаясь слезами. Наконец-то мы вместе!
Вскоре набежали соседи и ребятишки с соседних дворов, поглазеть на «живого» моряка, которого они никогда в своей жизни не видели. Набилась полная изба. Меня разглядывали как пришлого незнакомца. Слух обо мне разнёсся по всей деревне, и весь день к нам шли люди. Женщины передавали друг другу:
– Он во всём чёрном, полоски какие-то на груди, а сзади на фуражке синий флаг с ленточками. И уж больно красивый!!!

Пришла сестра Ульяна и позвала к себе в гости назавтра. Идти к ней через всю деревню, и, когда я шёл по улице, из всех окон домов на меня смотрели восхищённые глаза сельчан. Окна буквально были залеплены головами любопытных. Снизу смотрели детские глаза, сверху глаза взрослых. Такого триумфального возвращения я никак не ожидал. Односельчане договорились по очереди звать меня в гости. Я был просто нарасхват.
Как-то вечером по пути зашёл в клуб, там шёл спектакль, увидев меня, кто-то из зрителей крикнул:
– Мишка-матрос пришёл!!!
Вся публика отвернулась от сцены и начала глазеть на меня. Спектакль пришлось отменить. После слов: «Спектакль окончен!» занавес закрылся. На сцену уже никто не смотрел, люди обступили меня, засыпая вопросами.

Погостил я в деревне три недели, а потом из сельсовета пришло предупреждение, чтобы уезжал подобру-поздорову. В эти годы зверствовала «ежовщина». Люди строчили доносы друг на друга. Оговорённых арестовывали, увозили в лагеря, где они пропадали без вести. Поэтому дядя Семён, председатель колхоза, пришёл к нам домой и попросил:
– Сынок, уезжай, того и гляди донос на тебя поступит, и мне надо будет на него реагировать.
– А как же отец?
– Я тоже скоро уеду. Езжай, сынок, – отец как-то странно и печально взглянул на меня, отчего появилось предчувствие, что мы никогда уже не увидимся.
Недолго думая, я уехал в Омск, где жили старший брат Роман и младший Василий. Вася жил в общежитии техникума, в котором учился. Я устроился весовщиком. Проработал около месяца. А вскоре мы получили из дома письмо, написанное чужой рукой со слов неграмотной Авдотьи.

"Дорогие наши дети Рома, Миша и Вася!
С прискорбием сообщаю, что отца вашего намедни арестовали по доносу и увели. Неизвестно куда. Председатель не знает. Они искали вас, сыновей, но я сказала, что не знаю, где вы. Сейчас я осталась одна, каждый день плачу и уповаю только на милость Бога, что вернётся наш батя. Лиза и Аня приходят ко мне иногда, помогают.
Ваша мама."

– Почему он не уехал из Ермаков? Ведь дядя Семён нас предупредил?
– Наверное, надоело ему бегать, – Роман держал в руках письмо и, судя по дрожанию листка, сильно волновался.
– Никак Чернов, сука, его сдал! Надо было ещё тогда его пристрелить, – сказал я в полном отчаянии и уверенности, что это дело рук местного доносчика. – Ей богу, узнаю – убью гада!
– Ты что говоришь! Связываться ещё с таким. Всё равно бесполезно. Отца уже не спасти.
– Может, ещё раз сбежит?
– Не молодой уж бегать.
– Рома, надо нам тоже уезжать, пока не поздно, – я вдруг понял, какая опасность нависла над нами, – скоро и до нас доберутся. Письмо кто-то же нам написал. Проболтается и наш адрес сообщит. Зря Авдотья доверяет людям!
– Уезжать?
– Да. Так далеко, чтобы не нашли, – предложил я.
– Поехали в Киргизию к Лёшке, двоюродному брату. Сейчас, письмо покажу от него.
Роман полез в комод искать письмо.
– Вот, посмотри! – он протянул мне конверт.
– Сам расскажи в двух словах, как там жизнь? Есть ли работа?
– Пишет: нравится ему там. Тепло, жарко, фрукты. Работает в угольной шахте.
Я вздрогнул, вспомнив взрыв от угольной пыли в Нижнем Тагиле.
– Хорошо, я готов. Голому собраться – только подпоясаться.
– Завтра же увольняюсь. Помоги Гале вещи собрать. Вернусь с работы и сразу на вокзал.
 Так мы с Романом решили уехать подальше от родных мест в Среднюю Азию. Надежды на то, что всё уладится и про кулачество забудется у нас не осталось…


Продолжение следует...


В полной версии роман вы можете прочитать в ЛитРес
 https://www.litres.ru/tamara-shelest/rozhdennyy-vyzhit/