Через месяц, через год. Глава 6

6
Жозе два дня пыталась дозвониться до Бернара, чтобы попросить его вернуться. Бернару можно было писать только до востребования. Она тщетно пыталась отправить Николь в Пуатье – та отказалась наотрез; теперь Николь испытывала непрерывные боли, от чего Жозе начала сходить с ума. Тогда она решила ехать к Бернару на машине и попросила Жака сопровождать её. Тот отказался, ссылаясь на учёбу.
“Но у нас уйдёт всего один день, туда и обратно, - настаивала Жозе. - Это недолго”.
Ей хотелось его побить. Он всегда принимал такие окончательные решения, всегда так упрощал, что она дорого дала бы за то, чтобы увидеть его в секундной растерянности, сбитым с толку, защищающимся. Он властно взял её за плечо:
“Ты хорошо водишь и любишь быть одна. К тому же, тебе стоит самой забрать этого типа. Эти истории с его женой меня не касаются. Меня касаются только истории с тобой”.
Он похлопал ресницами, произнося последнюю фразу.
“О, знаешь, довольно давно мы...” - сказала она.
“Я ничего не знаю, - ответил он. - Если я что-нибудь узнаю, я уйду”.
Она смотрела на него с изумлением и каким-то смутным чувством, напоминающим надежду.
“Ты бы приревновал?”
“Дело не в этом. Я просто не люблю делиться”.
Он резко притянул её к себе и поцеловал в щёку. Неловкость его движения привела к тому, что Жозе сцепила руки на его затылке и прижалась к нему. Она целовала его шею, плечо в толстом свитере, улыбалась и повторяла: “Ты ушёл бы, ушёл?” задумчивым голосом. Но он не шевелился, не отвечал, и у неё было впечатление, словно её обнимает медведь, который, возможно, любит её, но не может об этом сказать, приговорённый к животной бессловесности.
“Ладно”, - ворчливо ответил он, наконец.
Она всё же уехала одна, рано утром, и медленно вела автомобиль по голой зимней сельской местности. Было очень холодно, и бледное солнце, искрясь, сверкало на полях. Она опустила верх машины, подняла ворот свитера, одолженного у Жака, и кожа на её лице загрубела от мороза. Дорога была пустынной. В 11 часов она остановилась на обочине, сняла перчатки с заледеневших рук и закурила – впервые с момента отъезда. Сначала она сидела неподвижно, откинувшись на спинку, закрыв глаза, вдыхая дым. Несмотря на холод, она чувствовала солнце через закрытые веки. Тишина была полной. Открыв глаза, она увидела чёрную ворону на ближайшем поле.
Она вышла из машины и пошла по дороге между полей. Она шла той же походкой, что и в Париже: одновременно беззаботной и бдительной. Она прошла мимо какой-то фермы, мимо деревьев, а дорога всё бежала вперёд, насколько хватало глаз. Вскоре она повернула назад и увидела на дороге свою верную чёрную машину. Она вернулась более медленным шагом. Ей было хорошо. “Должен быть какой-то ответ, - сказала она вслух, - и даже если его нет...” Ворона улетела, каркая. “Люблю такие передышки”, - опять сказала Жозе вслух, бросила окурок на землю и тщательно раздавила ногой.

К 6 часам она прибыла в Пуатье и долго искала гостиницу Бернара. Тёмный вычурный холл “Французского экю” показался ей зловещим. Её провели в номер Бернара по длинному коридору, покрытому бежевым ковром, за который цеплялись ноги. Бернар писал, сидя спиной к двери, и сказал “войдите” рассеянным тоном. Удивлённый тишиной, он обернулся. Только тогда она подумала о его письме и о том, что должно было означать для него её присутствие. Она отступила. Но Бернар говорил: “Вы приехали!”, протягивал руки к ней, и его лицо так изменилось, что Жозе успела подумать: “Вот какие лица бывают у счастливых людей”. Он прижимал её к себе, мучительно долго вдыхал запах её волос, а она стояла, застыв, и думала только одно: “Надо ему сказать. Это отвратительно. Надо ему сказать”. Но он уже говорил сам, и каждое слово было препятствием на пути к правде:
“Я не надеялся, не смел. Это слишком прекрасно. Как я смог прожить здесь так долго без вас? Это странно, счастье...”
“Бернар, - сказала Жозе. - Бернар”.
“Вы знаете, это забавно, потому что такого даже представить себе было нельзя. Я думал, что будет что-то неистовое, что я засыплю вас вопросами, а я словно нашёл что-то очень знакомое. Что-то такое, чего мне не хватало...”
“Бернар, я должна кое-что вам сказать...” Но она знала, что он перебьёт её и что ей придётся замолчать.
“Ничего не говорите. Со мной впервые за долгое время случилось что-то правдивое”.
“Вероятно, это так, - подумала Жозе. - Есть женщина, которая искренне его любит, которая находится в опасности, он находится на грани драмы, но единственная правдивая вещь для него – это ошибка, которую он совершает, которую я позволяю ему совершать. Настоящее счастье, ненастоящая история любви. Лошадей не пристреливают”. И она не стала говорить. Она могла молчать, так как не чувствовала ни жалости, ни иронии, а лишь огромную сложность. Однажды она обманется, как он, в этом нет никаких сомнений, и так же будет играть в счастье не с тем партнёром.
Он повёл её в кафе, выпить смородинового вина. Он говорил о ней, о себе – он говорил хорошо. Она уже давно ни с кем не разговаривала. Она была жертвой огромной усталости и огромной нежности. Пуатье сомкнулся над ней: жёлто-серая площадь, редкие прохожие в чёрном, любопытные взгляды некоторых клиентов, голые платаны – всё это принадлежало к миру абсурда, который давно был ей известен и который нужно было вновь найти здесь. Этой ночью рядом со спящим Бернаром, с его большим равнодушным телом, слегка теснившим её, чувствуя его руки собственника на своих плечах, она долго смотрела на свет фар, выхватывающий из темноты цветы на стенах. Покой. Через два дня она попросит Бернара вернуться. Она подарит ему два дня своей жизни, два счастливых дня. Несомненно, это дорого ему обойдётся, и ей тоже. Но она подумала, что Бернар, наверное, много ночей вот так лежал и смотрел на эти огромные уродливые розы на обоях, при свете фар, и что она могла продолжить эту эстафету. Даже если она шла по милосердной дорожке лжи.