Через месяц, через год. Глава 10

10
Наконец, настал вечер премьеры. Беатрис стояла в своей ложе; она смотрела в зеркало на эту незнакомку, одетую в парчу; она смотрела на неё с испугом. Сейчас она решит её судьбу. До Беатрис уже доносился глухой шум из зала, но ей было холодно. Она ждала, чтобы пришёл страх сцены, но он не приходил. Однако у всех хороших актёров он есть, она это знала. Но она могла только смотреть на себя, стоя неподвижно и машинально повторяя первую фразу роли:
“Опять он! Разве мне не достаточно его милостей?...”
Ничего не происходило. Слегка влажные ладони, впечатление абсурда. Она боролась, она так долго шла к этому моменту. Надо, чтобы премьера прошла успешно; она опомнилась, поправила прядь волос.
“Вы великолепны!”
Жольё только что открыл дверь, улыбающийся, одетый в смокинг. Он приблизился к ней:
“Как жаль, что у нас есть это обязательство. Я бы с удовольствием пригласил вас на танец”.
Это обязательство!… Шум, доносившийся из открытой двери, становился всё сильнее, и она внезапно поняла. “Они” ждали. Сейчас все глаза устремятся на неё, все эти жестокие болтливые мухи набросятся на неё. Ей стало страшно. Она взяла руку Жольё и пожала её. Он был её сообщником, но сейчас он её покинет. На мгновение она возненавидела его.
“Надо идти”, - сказал он.
Он задумал первую сцену таким образом, что когда поднимался занавес, Беатрис стояла спиной к публике. Она должна была опираться на пианино и оборачивалась только при второй реплике партнёрши. Он знал, почему: он сам  будет стоять за портьерой и увидит выражение её лица, когда поднимется занавес. Это интересовало его больше, чем успех пьесы. Что сделает животное Беатрис? Он устроился перед пианино и приготовился.
Прозвучали 3 звонка. Она услышала шорох занавеса. Она пристально смотрела на складку салфетки на пианино. Теперь “они” её видели. Она протянула руку, расправила складку. Затем кто-то – не она, как ей показалось – обернулся:
“Опять он! Разве мне не достаточно его милостей?”
Всё было кончено. Она пересекала сцену. Она забывала, что актёр, шедший навстречу – её заклятый враг, так как его роль была так же важна, как её; она забывала, что он был педерастом. Сейчас она будет его любить, надо ему нравиться, у него было влюблённое лицо. Она даже не видела тёмную массу, которая дышала справа. Она жила, наконец.
Жольё видет инцидент с салфеткой. На секунду он интуитивно почувствовал, что однажды Беатрис заставит его страдать. Затем, в конце первого акта, под апплодисменты она пришла к нему, невредимая и вооружённая до зубов, и он не смог сдержать улыбку.

Это был триумф. Жозе была восхищена, Беатрис всегда внушала ей симпатию и немного забавляла. Она бросила вопросительный взгляд на Эдуара, сидевшего справа. Он не выглядел очень взволнованным.
“Определённо, мне больше нравится кино, но и это неплохо”, - сказал Жак.
Она улыбнулась ему; он взял её за руку, и она, ненавидевшая любые проявления нежности на публике, позволила сделать это. Они не виделись 2 недели, так как ей было нужно отправиться к родителям в Марокко. Он встретил её только сегодня днём у друзей, после лекций. Она сидела перед открытой застеклённой дверью, так как была хорошая погода, и видела, как он сбросил пальто у входа, прежде чем войти в салон. Она не шевельнулась и только почувствовала, как губы складываются в невольную улыбку, и он остановился, увидев её, с такой же улыбкой, почти страдальческой. Затем он подошёл к ней и пока делал эти 3 шага, она знала, что он её любит. Большой, немного глупый, жестокий. Пока он обнимал её, делая это быстро из-за того, что они были не одни, она провела ладонью по его рыжим волосам и думала только одно: “Я люблю его, он любит меня, это невероятно”. С этих пор она дышала с бесконечной предосторожностью.
“Кажется, Ален вот-вот заснёт”, - сказал Эдуар.
Действительно, Малиграсс, пришедший в театр с дрожью чтобы увидеть Беатрис после 3 месяцев, сидел как мраморный. Эта красивая незнакомка, которая с таким талантом выступала на сцене, больше не имела к нему никакого отношения. Он искал средство уйти в свой бар после падения занавеса. К тому же, его мучила жажда. Бернару хватило ума увести его в первом антракте, чтобы выпить бутылку скотча, но во втором антракте он не посмел шевельнуться. Фанни не возражала бы, но он угадал её мысль; к тому же, свет вновь погас. Он вздохнул.
Это было восхитительно. Она знала, что это было восхитительно. Ей сказали об этом достаточно слов. Но эта уверенность ничего ей не давала. Возможно, завтра она проснётся с этими словами во рту, с уверенностью в том, что она стала, наконец, Беатрис Б., открытием года. Но в этот вечер… Она бросила взгляд на Жольё, который вёз её домой. Он вёл машину тихо, с задумчивым видом.
“Что вы думаете об успехе?”
Она не ответила. Успехом была череда любопытных взглядов, которые она встречала отовсюду во время ужина после премьеры, череда излишних фраз от знакомых лиц, череда вопросов. Она победила, она что-то завоевала, и ей было немного удивительно оттого, что доказательство было таким разрозненным.
Они приехали к её дому.
“Я могу подняться?”
Жольё открывал дверцу автомобиля. Она падала от усталости, но не посмела отказать. Всё это, без сомнения, было логичным, но ей никак не удавалось уловить связь между этими амбициями, этой волей, которая не давала ей отдыха с ранней юности, и вечером, который их увенчал.
Лежа в кровати, она смотрела на Жольё, который ходил по комнате без пиджака. Он говорил о пьесе. Казалось, она достаточно его интересует, как пьеса, которая была выбрана, поставлена, которую репетировали 3 месяца.
“Я страшно хочу пить”, - сказал он, наконец.
Она показала ему, где кухня. Она видела, как он выходит, немного узкий в плечах, оживлённый немного чересчур. На секунду она вновь увидела длинное извилистое тело Эдуара и пожалела о нём. Ей хотелось бы, чтобы он был здесь, чтобы здесь был кто угодно молодой, чтобы восторгаться этим вечером или смеяться вместе с нею, как смеются над большим фарсом. Кто-нибудь, кто вдохнул бы жизнь во всё это. Но с ней был только Жольё и его ироничные комментарии. И он проведёт с ней ночь. Её глаза наполнились слезами, она внезапно почувствовала себя слабой и очень молодой. Слёзы брызнули, она повторяла про себя, что всё прекрасно. Жольё вернулся. К счастью, Беатрис умела плакать так, чтобы глаза не краснели.
Среди ночи она проснулась. Воспоминания о премьере сразу же вернулись к ней. Но она больше не думала об успехе. Она думала о 3-х минутах, когда поднялся занавес, когда она обернулась, когда она преодолела что-то важное этим незначительным движением. Теперь эти 3 минуты станут всеми её вечерами. И она смутно догадывалась, что это будут единственные правдивые минуты её существования, что таковой была её судьба. Она спокойно заснула.