Как Ниночка на Дальнем Востоке побывала

     Однажды семья Ниночки отправилась на Дальний Восток. Это случилось в конце тридцатых годов прошлого века. Ниночка, как и следовало ожидать - обрадовалась. Ну, здорово же - снова путешествие, да ещё какое! Ничуть не хуже одесского приключения. Хотя, говоря откровенно, поводов для радости было немного. Это время ей потом вспоминалось, как череда длинных, тягучих дней, почти неразличимых по своей однообразности. В том числе из-за темноты. И холода. Вечерами в доме очень часто не было света, и регулярно случались перебои с отоплением.
Все были чем-то озабочены и как будто чего-то ждали. Страх, то и дело мелькавший в глазах разных людей, не сулил ничего хорошего. Опасения, как правило, оправдывались. Плохое редко заставляло себя ждать.
Кроме этого, после какого-то совещания отца отстранили от работы, и семье пришлось совсем туго. К этому времени, Ниночка уже работала в кассе кинотеатра «Октябрь». Несколько месяцев семью выручала её крошечная зарплата да помощь старшего брата Ниночки - Валентина, проживавшего к этому времени уже отдельно.
Больше всего на свете Ниночка любила кино. Глядя на экран, забывала обо всём на свете. С невероятной лёгкостью погружалась в этот незнакомый, но такой манящий, дивный мир, полный музыки, света, любви и чего-то ещё волшебного, почти несбыточного, но твёрдо обещанного ей. Не было человека печальнее, чем Ниночка, когда кинолента с треском и свистом оканчивалась, и в зале зажигался яркий свет.
Накануне отъезда Ниночка находилась в двойственном состоянии. С одной стороны, было интересно увидеть своими глазами Дальний Восток, в самом этом названии таилось что-то заманчивое, романтическое. А с другой жалко было оставлять родной дом, этот город, в котором родилась и выросла, своих милых подруг, особенно Лиду, ну и конечно работу, которая так близко, так тесно сообщалась со столь дорогим её сердцу миром кино. Ну, правда, такая жалость, ей как раз обещали место таперши в этом же кинотеатре.
Ниночка играет на фортепиано и весьма неплохо, кстати. Мама учила их с сестрой музыке. И значит, не зря! Аккомпаниатор, это ведь совсем другое дело… Он сидит прямо в зале и имеет возможность смотреть все фильмы подряд! Это вам не касса, которую нельзя оставить.
На вопросы о том, насколько они едут, отец с матерью отвечали уклончиво и туманно, ловко переводя разговор на другую тему. Точная причина была неизвестна, но собирались родители довольно спешно.
И наконец - день, вернее ночь отъезда. Ниночка с сестрой и родители с двумя большими узлами - на перроне, заполненном народом. Рядом, но всё равно как бы отдельно - брат Валентин. Он не едет с ними, он их провожает. У Ниночки снова какое-то двойственное чувство: она завидует старшему брату, - такому серьёзному, взрослому, уже с бородкой, - что он остаётся здесь и одновременно отчаянно жалеет его, что он не едет с ними. И разные чувства, которые теснятся в Ниночкой груди, так остры и противоречивы, что ей нестерпимо хочется плакать.
При посадке была сильная давка и Ниночку едва не раздавили. В этой толчее она потеряла свою бархатную шапочку, она слетела с головы, когда её кто-то толкнул и поднять её не было уже никакой возможности. В дополнении к этому, когда Ниночка, наконец, попала в вагон, то выяснилось, что она потерялась сама. Родителей и сестры нигде не было видно.
Несколько часов бродила она по тёмным, грохочущим вагонам, вглядываясь в спящие, жующие, говорящие лица, пытаясь отыскать своих. Её бросало из стороны, в сторону. В тамбурах Ниночку продувал ледяной ветер. Отцовский рюкзак тяжело оттягивал спину…
Какие-то люди грубо кричали на неё на том языке, которого она не понимала и который жутко пугал её. В каком-то тамбуре, смеющийся со страшными глазами дядька, пребольно ущипнул её пониже спины и проговорил что-то в самое ухо. Смысла Ниночка не поняла, но догадалась, что касалось это чего-то грязного, стыдного. О чём не полагалось, не только говорить вслух, но даже думать. А ещё было больно дышать, и ныли пострадавшие в давке рёбра.
Своих нашла она только через несколько часов. Просто встретилась с отцом в проходе между вагонами. Он шёл ей навстречу, бледный, с разметавшимися волосами и светил перед собой неярким, часто мигающим фонариком. Искал её, свою дочь, большую, потерявшуюся девочку.
- Папа! - Ниночка бросилась ему на шею, и только после этого разрыдалась, чувствуя, как подгибаются под неимоверной, нечеловеческой тяжестью ноги.
Ехали на поезде больше недели. С одной пересадкой и ночным ожиданием на каком-то полустанке. В небольшом, жарко натопленном помещении, было трудно дышать от табачного дыма.
Сестра с матерью быстро уснули, свернувшись на узлах, отец всё ходил на перрон, боясь пропустить отправление.
А Ниночка спать не могла. Она смотрела по сторонам, с невозмутимым, почти равнодушным спокойствием безмерно уставшего человека. Напротив и чуть правее от неё спал мужик, так и не снявший с себя заплечного мешка, которым упирался в стену. Он спал, широко открыв рот и так сильно откинув назад голову, что его кадык на фоне тёмного окна напоминал греческий профиль.
Было очень тихо. Тишина опускалась постепенно, исподволь, и нарушалась лишь приглушённым, убаюкивающим говором каких-то женщин, отдалённым храпом да посвистом мужчины напротив, что спал с широко открытым ртом, которым и издавал этот негромкий, шипящий свист.
Ниночка сидела неподвижно, не смея и даже боясь пошевелиться. Ей казалось, что при малейшем движении, она просто рассыпется на маленькие кусочки. Как во сне она вдруг увидела, что из-за мешка мужчины, по его плечу карабкается мышь. Она замерла на секунду при очередном выдохе-свисте, а затем, легко и бесшумно пробежав по голове, выглянула из-за другого уха, после чего почти полностью исчезла у мужчины во рту.
Ниночка вздрогнула всем телом и словно проснулась, когда мужик хрипло и яростно закашлялся.
На Дальний Восток они приехали рано утром и долго шли куда-то пешком. Строго говоря, у города было другое название. Обычное, ничем не примечательное имя. Очень среднее. Ниночка за всю жизнь не произнесла его ни разу. Может быть потому, что никогда не старалась запомнить. Этот период в её жизни назывался Дальний Восток. Точка.
Жить они должны были у дальних родственников отца. Ниночка плохо запомнила худую, крикливую тётку, её полусонного мужа и трёх, нет, четырёх детей, которых тётка в течение дня неоднократно колотила по очереди, оглашая длинную, барачную комнату истошным криком.
Дети при этом, - коротко и безобразно стриженные, круглоголовые и бледноглазые, одинаковые, словно сделанные по нехитрому образцу, - лишь потирали озадаченно части тела, особенно пострадавшие при экзекуции.
Засыпая в сыром, напоминающим казарму помещении, Ниночка размышляла о том, есть ли в этом городе кинотеатр. И если есть, - а Ниночка не могла представить себе весь масштаб такого бедствия, как отсутствие кино, - то какой он и что за фильмы там идут.
Интересно, - думала она, - здесь уже показывали «Человека-Невидимку»? А «Огни большого города»? О, с каким бы удовольствием Ниночка сходила на них ещё хотя бы раз! А вдруг, она и здесь сможет устроиться в кинематограф?
Вскоре отец вышел на работу и от завода им выдали довольно большую комнату, окна которой выходили прямо на заводские трубы, дымящие день и ночь.
Кинотеатр в городе был и даже не один. Тот, куда ходила Ниночка назывался «Первомайский». Пойти туда работать не получилось и по совету отца, Ниночка поступила на курсы машинисток.
И каждую пятницу ходила в кино. Иногда одна, иногда с сестрой или с миловидной, смешливой Лилей, с которой познакомилась на курсах.
Весной Ниночка получила место секретаря-машинистки в каком-то строительном тресте.
Примерно в то же время, она познакомилась с молодым человеком, студентом биофака. Его звали Костя. Он был улыбчивым и немного робким. И очень легко краснел, чего ужасно стеснялся. И потому краснел ещё больше и тогда опускал глаза, начиная протирать свои тонкие очки. Они познакомились на премьере «Грозового перевала».
Они часто гуляли, и он рассказывал Ниночке об океане, альбатросах, гагарах, сером буревестнике и других птицах своего родного, приморского края, которых собирался изучать.
Ниночке раньше не нравился город. Он казался серым, чужим и холодным. А ещё из-за постоянного ветра, Ниночке никак не удавалось рассмотреть его как следует. Ветер был злой и неприятный, и задувал, казалось, сразу со всех сторон.
Ночью, Ниночка вздыхала, прислушиваясь к завыванию ветра, и вспоминала залитый тёплым, раздольным солнцем дачный посёлок, над которым в конце лета поднимается к прозрачно-синему небу яблочный аромат и оставшийся далеко-далеко, милый её сердцу, родной город.
Но теперь, с приходом настоящей весны и … Кости, это северный край уже не казался ей таким чужим и далёким.
Костя должен был стать в скором времени орнитологом. Это специалист, изучающий птиц. Но так никогда и не стал. Потому что его убили поздним вечером, когда он, проводив Ниночку, возвращался в своё общежитие. Нарвался на какую-то банду, которых в то время появилось очень много. Так сказала Ниночке его сестра. Но это случилось уже потом.
А сначала Ниночка ничего не знала. Просто удивлялась, что Костик больше не приходит её встречать после работы и не приглашает в кинематограф. Долгое время при воспоминании о Косте, в груди у неё неизменно появлялось тревожное и щемящее чувство печальной обречённости, как на премьере «Грозового перевала», когда только раздавались первые аккорды и появлялись кадры вересковых пустошей.
Осенью семья Ниночки вернулась в свой родной город. Но тягостное, давящее чувство чего-то горозящего и тотального, не отпускало. И омрачало радость возвращения домой. Тогда Ниночка не сомневалась, что обречена на одиночество...
До войны оставалось немногим более полугода…