Городок

Была в советское время система проживания военнослужащих и их семей, которая называлась «Городок». Это было какое-то количество домиков, построенных военными строителями. Городок мог находиться прямо на территории воинской части или вне её. Городок, в котором я родился, находился в Пяэскула на остановке 18 автобуса. Остановка называлась «Хыйму». Городок состоял из четырёх улиц. Я жил на ул. Сыбра. Наш Городок состоял из сборных финских домиков. Домики стояли на кирпичных столбиках и продувались со всех сторон. В каждом домике была комнатка, кухонька, маленькая веранда и туалет. Душ делали сами. Домик был с черепичными крышами и собирался из готовых блоков. Одна стена – один блок. Вместо фирменной засечки в блоках было всё, что угодно, от стекловаты до древесных опилок. Поэтому в каких-то домиках у людей были фурункулы, а в каких-то домиках всякие мокрицы и жучки. Вот борьба с этими «подселёнными» жильцами и занимала половину времени. Улица Сыбра ещё называлась Офицерским Бульваром. На этой улице не было ни одного мичмана, только старшие офицеры. Улица Сыбра имела такое название, потому что была границей между лагерем оккупантов и эстонскими семьями, которые жили там из поколения в поколение. Это был очень красивый район. Там был лес, песчаный карьер, озеро, река и даже болото. Грибы-ягоды и просто отдых – всё было изумительно. Эстонцы жили по ту сторону улицы Сыбра. В основном они жили в двухэтажных частных домиках с высокими чердаками и большими подвалами. Это был элитный район. Там жило очень много представителей творческой интеллигенции. В шахматы играть меня дошколёнка учил изумительный человек и шахматист – гроссмейстер Иво Ней.
Очень много там было художников, артистов и музыкантов. И вот в этом чудном районе появилось поселение русских военных. Это был 1950-ый год. Я считаю, что местным жителям очень повезло, что поселили там именно русских военных моряков. Это была каста. Никаких скорострелок или ускоренных лейтенантов. У всех было высшее образование, неоспоримый кодекс чести и закон кают-компании. Наши папки вместе прошли войну и сейчас служили в ОВР-е. Это охрана водного района. Папки холили по Балтийскому морю и тралили его от мин. Те папки, что не ходили на тральщиках, просто ходили среди мин. Мин было столько, что Финский залив Балтийского моря в то время назывался «суп с клёцками». Клёцки были крутые, рогатые и в них был не мясной фарш, а до 600 кг взрывчатки. Сейчас я понимаю, что все наши папки были смертники. Наверно, за счёт этого отношения между ними, а значит и между всеми нами, были очень дружелюбные и абсолютно чистые. На весь наш городок был один алкоголик – дядя Дима Привис и одна проститутка по имени Леночка. Все знали про всех всё. Секретов не было никаких, и все жили одной семьёй. Ребёнок с оторванной пуговкой (все мы носили сатиновые трусы или штаны на лямках) не мог пройти по городку больше 100 метров. Любая мамка подбирала его как своего и пришивала пуговку. Потом этот ребёнок бегал, зажав во рту длинную нитку. Это чтобы головушку не пришить. А заплаканный ребёнок и 10 метров не мог пройти. Мамки собирались вокруг него как курицы и начинали выяснять в чём беда. Если ребёнок опускал голову вниз начинал сандаликом ковырять песок под ногами, то мамки вытирали ему нос и уходили. Это значит, что была какая-нибудь детская разборка и ребёнок будет молчать до упора. Я не знаю, любили или не любили в городке жалобщиков. Среди детишек их просто не было. Это воспитание наших папок-фронтовиков. В каждом домике была своя земля, ограждённая забором 20-30 см высотой. Забор носил чисто декоративную функцию. ХХХ на параллельной улице всё засеивали картошкой. На нашей улице на огородиках была картошка, капуста. Ещё было много маленьких грядочек, на которых росли лук, чеснок, укроп, редиска. Но примерно третья часть огородной земли на нашей улочке была засажена цветами. Это были георгины, анютины глазки и астры. Ещё у всех были сирень, черёмуха и кусты чайной розы. Цветы окружали дом со всех сторон и тропинку от дома к калитке. Мамки каждый год покупали рассаду, высаживали её по цвету цветов и создавали всякие цветные ковры. Ах да, были ещё ноготки и вьюнок. Вьюнок вился по наружным стенкам наших домиков. Для этого в стенки вбивали гвозди и опутывали их верёвочками. Гвозди проходили стенные блоки насквозь и зимой на внутренних концах гвоздей выступал иней. Холодно, зато красиво. Мы все занимались заготовками. Грибы всех видов готовки, ягоды во всех вариантах. Ещё солили на зиму капусту в бочках. Кто солил с яблоками, кто с клюквой, кто с брусникой. По субботам все мамки готовили сдобу и выставлял её зимой на веранде, а летом на столике за калиткой. Весь городок ходил, пробовал, раздавал призы и менялся рецептами. Иногда на выходные папки умудрялись попасть домой. И вот представьте: пришли мы всей семьёй из карьера, а из дома пропали все табуретки и половина посуды. Мама сразу крутила волосы на бигуди, а папа брился. Изменение в доме предупреждали семью о том, что где-то в городке будет праздник. Потом детишки прибегут и скажут где. А, вот ещё о детишках и мамках. Подходит моя мама к окну и видит, что мы вшестером играем в футбол. Мама берёт три белых булки, разрезает их вдоль и мажет маслом. Эти булки мама максимально мажет вареньем и кричит: «Саша, кушать». Вся наша шестёрка одновременно поворачивается, подходит к подоконнику, и вся начинает кушать. По-другому просто и быть не могло. Вот представьте: я гуляю где-то в городке и забыл про время. А надо или в школу, или куда-нибудь ещё. Мама выходит на крыльцо и кричит: «Саша, домой». Дальше всё как фильме про индейцев. Домик от домика у нас стоял 50-75 метров. Так вот все мамки поочерёдно выходили на крыльцо и повторяли призыв моей мамы, пока этот призыв не проходил полный круг. Чаще полный круг призыв не проходил. Если я кричал в ответ: «Мама, иду», то мой ответ тем же путём возвращался к маме.
Жизнь была просто изумительна. Такой уже не будет никогда. Мы всей толпой бегали на полигон с матросами. Мы всей толпой играли в войну, в штабы, в разведку. Вооружены мы были все всяким самодельным оружием.  Чаще всего это были деревянные пистолеты и автоматы, но много было и настоящих. Там на торфяниках чего только не было. Гранаты, мины и снаряды мы не трогали (чаще всего не трогали), а все остальные железки тащили к папкам. Папки приводили их в абсолютно негодное состояние и возвращали нам. А самая боевая мамка была у Саньки Иванова. Она сделала ему из детской коляски пулемёт «Максим». Она вырезала пулемётный щиток из фанерки. Спереди было прибито круглое брёвнышко, на котором был чёрный резиновые кружок от унитазного сидения. Сзади фанерки были приделаны две дверных ручки. На круглое брёвнышко была надета круглая коробка от немецкого противогаза. Коробка была из гофрированной жести, дна и крышки у неё не было. Всё это было покрашено зелёной краской. Саньке Иванову завидовали все. Он был вожаком. Он был на 4 года старше меня и учился в одном классе с моей сестрой. Поскольку Санька был вожаком и у него был пулемёт и куча деревянных маузеров (Санька выстругивал их сам в больших количествах), то в нашей команде Чапаев и Петька были в одном лице. Когда Саньке было 13 лет, а мне 9 лет, то всё Санькино оружие перешло мне. Санька меня спросил по секрету: «Слушай, тёзка, а как Инка (моя старшая сестра и Санькина одноклассница) ко мне относится?» Вечером я ему коварно ответил: «Она сказала, что ты ещё в пистолетики не наигрался». На завтра, при полном сборе нашей команды Санька подарил мне всё своё вооружение и с болью в сердце сказал, что ему это уже не интересно. Такие вот дела. Вот ещё немножко о частной собственности. Помню, папа купил телевизор марки «КВН». Сам экран там был чуть больше сигаретной пачки. Перед этим экраном был установлен стеклянный экран, который заполнялся кипячёной водой и работал как увеличительная линза. Телевизор ставился на стол, а если вечером – то на подоконник. Папки с мамками были в первом ряду сидя, а детвора занимала все другие ряды уже стоя. И никому не могло даже в голову прийти, что эти просмотры могут быть кому-нибудь в тягость. Наши папки прошли две войны, уцелели, сейчас ходили на тральщиках и рисковали жизнью каждую секунду. Это были совсем особенные люди, таких уже не будет никогда. Пройдя свой трёхступенчатый ад, они умели радоваться каждой травинке, каждому солнечному лучику. Ещё они умели дружить, как ни до них, ни после ХХХ, не сумеет дружить никто и никогда. Ведь это была дружба не двух-трёх человек. Это была дружба целого городка. Матросы тоже были очень необычные. В 1950-м году шло полным ходом обновление личного состава флота и армии. С армией было проще, а вот флоту требовались только специалисты. Если на торпедном катере служило 7 человек, значит там должно было бегать то, что при Хрущёве назвали полной взаимозаменяемостью. Каждый член экипажа должен был бегать и штурманом, и радистом, и артиллеристом, и механиком, и электриком. Такого специалиста быстро не подготовить. Поэтому половина матросов и старшин были мужики 30-40 лет. Это тоже были люди, прошедшие огонь и мечтавшие о семьях, о детях, о домашней работе. С нашими эстонскими соседями эти мужики подружились первыми. Эстонцы всё время что-нибудь достраивали в своих домах. Если мужики слышали с эстонской стороны топор, пилу или молоток (и слышали это каждый день не один раз), то свободные от вахты матросы собирались у забора и даже не просто предлагали, а выпрашивали возможность помочь. Постепенно наши соседи поняли, что желание помочь диктовалось не желанием выпить или закусить, а тоской по работе. Я уже писал, что все эстонцы жили в собственных домах и дома они всё время строили и достраивали сами. Эти работящие мужики не могли не оценить таких же работящих мужиков. Это сломало первый лёд. А ребятня уже во всю играла вместе, хотя часто не понимали речь друг друга. Помню, поехали мы с мамой и папой в центр города и в магазине «Динамо» я увидел велосипед. Я сказал: «Купите мне «Мадис прокати». Дело в том, что велосипед у нас был на весь посёлок один, их просто не было в продаже. У Мадиса был немецкий велосипед. Все бегали за ним и кричали: «Мадис, прокати». Я тоже бегал, как все, и кричал как все. Я думал, что это название велосипеда. Потом появились велосипеды «Школьник». У нас в посёлке их появилось достаточно много и почти одновременно. Наш велосипед мы с сестрой видели чуть больше одного дня. Городок ведь жил одной семьёй. Все велосипеды стоят у внешнего забора домиком. Кому надо – брал любой велосипед и катался, а потом ставил его к любому забору для кого-нибудь следующего желающего покататься. Это было в порядке вещей. А воровства у нас не было вообще.
Помню, в году 1958-м я сильно получил по заднице ремнём. У меня была большая жёлтая медаль, а у моего приятеля много маленьких медалей такого же цвета. Моя медаль была красивее. Мой приятель выпросил у меня эту медаль и дал мне взамен 10 маленьких. Я похвастался папе и в первый раз получил по жопе по-настоящему. Как я понял потом, я обменял медаль «За победу над Германией» на 10 золотых царских червонцев. Сумма была просто сумасшедшая. Мой папа вернул все червонцы хозяину. Хотя за все эти дела, если бы стало известно, оба получили бы лет по 10-15. Но боевая дружба была сильнее страха. Об этом обмене знал весь городок. Но о нём не узнал ни один особист, а «друзья» особистов об этом дружно промолчали. Вот такое было время, вот такая была дружба. Особенно дружба с эстонскими соседями у нас укрепилась осенью, когда начался отопительный сезон. У коммуняк снабжение всегда шло через жопу. Уголь и дрова жители Пяэскюла получали в центре города и таскали топливо домой чуть ли не на саночках. Грузовик в то время «поймать» было практически невозможно. А нам топливо возили матросики на Студебеккерах и на этих Студебеккерах всегда хватало места и для саночек, и для груза этих саночек. Тех, кто тащил эти саночки, матросики всегда сажали в кабину, а сами ехали в кузове. Топливо они никогда не разгружали возле дома: Уголь матросики складывали в подвал, а дрова кололи и складывали под навес. Делали они это хорошо и быстро. Им эта работа нравилась и напоминала о доме. А наши эстонские соседи постепенно поняли, что нельзя матросику совать в руки деньги или бутылку, зато можно было пригласить его за стол. Из-за топлива я познакомился с людьми, кого до сих пор считаю Святыми. Об этом следующий рассказ.