Ошибки Oracle

Добрый лохматый терьер Эрвин-Фердинанд, по-нашенскому Бобик, печалился неудачному дню не меньше чем я - его далекий родственник, друг и хозяин. И дверь, разделявшая наши физические тела, не препятствовала диффузии взаимного дурного мироощущения. Я ковырялся в коде программы, Бобик слонялся под дверью, тревожно скулил, подвывал, и царапал недешевую дубовую, поверхность.

- К Алле иди! Иди к Алле!

Старый пес замирал, разбирая долетавшие до него звуковые вибрации на внутренний смысл подсознательного посыла, вздыхал и сопел от отчаяния. Затем, словно напоминая, что в последние полгода он стал глуховат, продолжал выманивать меня из комнаты протяжным стоном.

- Алла даст тебе косточку… Куда сейчас гулять?! Иди к Алле!
 
Я седой, седой как лунь, но это совершенно никого не волнует. За окном дождит. Давно пора бы сделать над собой усилие и привыкнуть! Но на экране монитора чужая, гадко писанная и недописанная молодым раздолбаем программа, дающая сбой в строке 1452. Я слышу, как она лязгает: «no date found». А до этого было «invalid number». Притом, что полдня потрачено на разбор логических завалов с 562 по 1289 строку. Сегодня в ненастное, наполненное водой воскресенье, с половины пятого до пяти я всерьез размышлял об увольнении по собственному желанию, но Алла принесла блинчики и чай. Я съел и выпил, хотя не собирался делать ни того, ни другого, и скорбь моя притупилась. Кровь опустилась в желудок, свободный от внутреннего цензора мозг подкинул дровишек тлеющему самомнению: взял и разделался с «invalid number». Засветилась надежда, благостно хрустнул позвоночник, расправились плечи. Я закрыл дверь на ключ и в нервном возбуждении придвинулся к экрану. Нет, можно еще покоптить потолок в конторе до весны. Весной стукнет шестьдесят пять, и тогда, вот тогда уж непременно на покой, с Бобиком, Аллой на дачу!

Четверть шестого возникла фатальная ошибка в рекурсивной функции, объявляющая в  каждый третий запуск об отсутствии сегмента отката. Тогда же псина что-то подволок к двери и начал выуживать меня различными, в том числе и несвойственными ему, звуками.

- Черт! Но почему сейчас! Уныло, мрачно, хочется денег. Еще немного денег на  карточку. Еще полгодика зарплаты. Попротирать до весеннего часа Хэ старый костюм, чтобы после выбросить его, ни о чем не жалея. «Мой юный седовласый друг, единственная женщина ждет тебя с нетерпением, - Пенсия»!

Воскресную сверхурочную работу я планировал победно закруглить часа в четыре. Без минуты шесть под нескончаемый вой Бобика и изумительную по лаконичности «no date found» меня опять захлестнуло уныние: «в четыре дня, а не в четыре ночи»! Однако вначале седьмого за дверью внезапно образовалась тишина. В сий момент я резко давил безымянным пальцем на Enter, проводя пошаговую отладку, и слышал только щелчки и хруст опускаемого Enterа. Между восьмым и девятым хрустом на меня снизошло озарение. Я взъерошил шевелюру, рефлексивно повторяя Бобика, и опрометью совершил гениальную манипуляцию. Сверкнули песочные часы, и функция вернула данные. Все-таки программирование – это искусство! Закомментарив отладку, я запустил весь пакет.

«Дерьмо это собачье, а не искусство»! Сказать, что меня обуяла ярость, рассмешить идиота! Я подпрыгнул на стуле, когда  ошибка, обозначившая завершение очередного многообещающего виража, указала на строчку 1109, досконально проверенную мной еще в период между обедом и блинчиками. В этот миг под дверью пес утробно булькнул.

Я понимал, все понимал, Алла на кухне отдавалась телевизору, внутри которого клокотало хорошо продуманное веселье. Последние годы Алле не хватало веселья. Но совесть иметь надо! Или хотя бы капельку участия и сострадания!
Распахнув дверь, я обнаружил огромную лужу слюней, над которой тяжело нависла голова собаки.

- Бобик!!! Да что б ты сдох!

Пес поднял измученную морду с красными виноватыми глазами и попытался подняться на лапы. Он проковылял, неестественно подгибая конечности, несколько шагов по коридору и, вдруг, с размаху завалился на бок.

- Алла! Алла!!!

Мы кружили по квартире, натыкаясь друг на друга, перекидывая друг другу обрывки немощи и ужаса, пытаясь влить Бобику в пасть воды, выключить телевизор, найти телефон ветлечебницы.

- Беги! Беги скорее, - отчаянно просила Алла, держа на коленях голову нашего пса.

Я бежал, звонил, барабанил во все двери. Нестройная, нетрезвая,  непричесанная, пижамная воскресная толпа, сдернутая с диванов, испуганная сбивчивым рассказом об умирающей собаке, носилась по лестничным клеткам в поисках контактов ветеринарной службы. 

Кто-то вложил мне в ладонь надкушенное яблоко.

Я переступил порог квартиры со словами: «будут через десять минут». Алла стояла посередине коридора, подпирая стенку, а я, увидев ее, бледную, еле дышащую, как-то сам собой прильнул к противоположной стене. В конце коридора лежал Бобик.

И почему-то я подумал, что мы втроем образуем на редкость равносторонний треугольник. Фигуру из жестких, невидимых глазом, ребер. Мы трое, по-своему разумных, по-своему добропорядочных и бесконечно несчастных в своей слепоте.

Где-то на расстоянии вытянутой руки еще гудел улей встревоженных мною соседей. Где-то недалеко были слышны голоса.
 
Как ничтожна суета наша перед великим ликом смерти. Как быстротечна смерть перед кромешной суетой. Приедет врач, завернет Бобика, увезет. Алла вымоет пол. Я сяду разбираться с программой.

Я не думал о том, что случилось. Я не смотрел на Аллу. Я надеялся, но от изнурения не мог до конца сформулировать на что. Может быть на то, что вошедший, неведомый, неизвестный мне человек, возможно, даже тот, кто отдал мне свое яблоко, пожалеет меня, хотя бы полминуты. Пожалеет с безбрежной человеческой любовью, старого, глухого, лохматого, и скажет, что вины моей нет.