Немного солнца в холодной воде. 4. 1

ЧАСТЬ 4 «Лимож»
Глава 1
Поезд пересекал Францию. Сначала, когда они покинули вокзал, начались растянутые предместья, которые солнце летнего вечера делало почти поэтическими. Затем начались первые луга перед Луарой, зелёная сияющая трава в рамке теней, которые отбрасывали деревья, затем – сама Луара, уже серая. Затем наступила ночь, и Жиль отвернулся от окна, посмотрел на мирные лица своих компаньонов. В поезде было хорошо, он неумолимо катился к дому сестры, к Натали, к миру и к любви одновременно, и ему казалось, что он встретил это соединение впервые в жизни.
Было уже больше 11 часов, когда он сошёл в Лиможе. Было очень темно, и он остолбенел, когда Натали внезапно бросилась ему на шею. Он отпустил чемодан и сжал её в своих объятиях, не говоря ни слова, оглушённый счастьем. Они долгую минуту стояли так на платформе, обнимая друг друга, совершенно не замечая взглядов, которые на них бросали. Наконец, он освободился и посмотрел на неё: он не помнил, что её глаза были такими большими, такими удалёнными.
- Как ты смогла приехать?
- Я улизнула, - ответила она. – Я больше не могла. Этот ужин был кошмаром. Когда ели суп, я знала, что ты – в Орлеане, когда ели тюрбо, я знала, что ты – в Шатору. Я думала, что упаду в обморок. Обними меня. Жиль, ты больше не уедешь.
Он обнимал её, вышел с вокзала с ней, подошёл с ней к машине, забросил чемодан внутрь, сел рядом, вновь обнял её.
- Ты похудел, - сказала она. – Ты меня узнаёшь?
- Меня не было 3 дня, - сказал он.
- После ужина играли в бридж. Я сказала, что неважно себя чувствую и ухожу. Я чуть было не пропустила поезд, я чуть было не разнесла весь Лимож.
Он обнимал её и чувствовал себя совершенно счастливым и опустошённым. Ему больше нечего было сказать, и он вспомнил, что должен был сообщить ей великую новость о том, что любит её. Что он, наконец, отдал себе в этом отчёт. Но это уже не казалось ему таким важным, как в Париже, не казалось таким сенсационным. Тем не менее, из-за какой-то верности к молодому человеку, который удивлялся сам себе, который провёл весь день в Париже, он сделал усилие:
- Ты знаешь, - сказал он пронзительным голосом, который показался ему самому смешным, - ты знаешь, Натали, я люблю тебя.
Она расхохоталась:
- Я на это надеюсь, - сказала она, не высказав ни малейшего удивления. – Не хватало ещё, чтобы ты меня не любил.
Он тоже начал смеяться. Она была права, он был полным дураком. О таких очевидных вещах не говорят. Она с первых дней сказала ему о том, что любит его, и ждала того же с его стороны.
Она была сильной женщиной или скорее женщиной, чьи слабости имели такую силу, что им нельзя было сопротивляться. Да, он провалил это эффектное дело и был счастлив от этого.
- Ты ни о чём не расскажешь? – спросила она.
- Не о чем рассказывать. У меня всё хорошо. Деревня сегодня вечером была очень красивой из окна поезда.
- Забавный рассказ…
- Обними меня, - сказал он. – Я обо всём расскажу тебе завтра. Поедем к воде. Ты обедаешь завтра со мной?
- Да. Но мне нужно возвращаться. Франсуа, возможно, уже дома. Я не должна была бы возвращаться, - сказала она более тихим голосом, - ужасно покидать тебя сейчас.
Они проезжали Лимож, она вела мягко, и вечерний воздух проникал в окно. Он держал её за руку, не думал ни о чём и знал, что это полное отсутствие мыслей называется счастьем. Она посадила его в такси, и он проехал 30 километров в том же состоянии гипноза, прежде чем прибыл к старому дому, разбудил Одиль и Флорана и внезапно рассказал им о своём пребывании в Париже, причём рассказывал долго, сложно и забавно. Этот рассказ он приготовил в поезде для Натали.
Он вытянулся на берегу реки рядом с Натали, было жарко, и они сомкнули глаза от последних лучей солнца. Натали говорила, что они загорают, и он подшучивал над ней и говорил, что в конце лета вряд ли загоришь. Одновременно ему было очень хорошо лежать, в расстёгнутой рубашке, прижавшись щекой к свежей траве. Всё то, что он раньше страстно любил, все эти солнца на палящих пляжах, обнажённые тела теперь вселяли в него ужас. Ему нравился этот нежный пейзаж и эта трудная женщина. Так как она сердилась на него за это, он хорошо это чувствовал. Рассказ, который он сделал о своём пребывании в Париже, вызвал у неё только 2 чувства: огромное сочувствие к Элоизе и восхищённый интерес к Гарнье. А о нём самом – ничего. В ней не было и тени ревности от его признания о ночи с Элоизой, ни тени нежности к нему, когда он рассказал о возмущении, которое внушил ему Фермон. Она находила всё это «досадным», это был её термин. И если бы он действительно хотел досадить ей, он надеялся на то, что она его утешит, а не осудит. Но она, очевидно, всё же немного осуждала его.
- Но всё же, - говорил он, раздражённый и беззаботный одновременно (так как они провели весь день в его спальне), - но всё же что, по-твоему, я должен был делать? Остаться с Элоизой? Уйти из редакции?
- Не знаю. Я не люблю подобные ситуации. И у меня было такое впечатление, что вся твоя жизнь заключается в этом. Это немного не так. И ты об этом не знаешь. Нельзя осознавать себя виновным и извлекать из этого удовольствие.
- Значит, я испорчен? – спросил он со смехом.
- Возможно.
Она не смеялась. Он перевернулся на животе, обнял её. От неё пахло свежей травой, и она внимательно смотрела на него расширенными, почти испуганными глазами. Но он не видел выражения её глаз, он видел только голубые тени под ними, в которых был виновен именно он. Он улыбался, целовал эти тени, смеялся:
- Ты любишь испорченного человека?
- Когда любят, не выбирают.
- Для воспитанной женщины ты не боишься порочных связей, - сказал он.
- Я слишком сильно боюсь их, - сказала она тихим голосом. – Они почти всегда оказываются истинными.
Он посмотрел на неё. Он увидел, что она действительно боится, и её страх передался ему. Что с ними будет? А что, если однажды она начнёт его презирать? И если он будет заслуживать презрения? Если она больше не сможет его любить? Он зарылся лицом в траву и вздохнул: у них не было передышки. Он любил эту женщину, он сказал ей об этом, а она была испугана.
- Если ты боишься меня, ты должна меня бросить, - прошептал он. Он почувствовал её щеку и губы на своём затылке.
- Я не смогла бы этого сделать, - сказала она. – А если бы и смогла, не сделала бы.
- Почему?
- У меня была очень защищенная, очень сладкая и очень скучная жизнь, - сказала она спокойно. – Со мной должно было случиться что-то вроде тебя.
- Ты думаешь об этом как о везении или как о катастрофе?
- Сейчас – как о везении, - ответила она.
Они неподвижно лежали в траве, она растянулась рядом с ним. Она положила голову ему на спину, он чувствовал, как травинка колет его лоб, его захватило огромное умиротворение и какое-то оцепенение. Он почти удивился, услышав свой собственный голос:
- Что же делать с Франсуа?
Она отодвинулась от него, перевернулась на спину. Он повернул к ней голову и теперь видел её профиль и спокойные глаза, устремлённые в небо.
- Не знаю, - сказала она. – Надо бы его бросить.
Он слегка вздрогнул. Он неосознанно привык к этому слегка смущающему человеку-фантому: Франсуа. Он знал, что она больше не спит с ним - она рассказала ему об этом, и он не сомневался в её словах, зная тягу Натали к абсолютизму. Но это чувство абсолютизма имело и другие последствия.
- Что ты собираешься делать?
Она повернула голову к нему и улыбнулась.
- Быть с тобой, пока ты любишь меня. А потом – посмотрим.
Она была права, совершенно права: они любили друг друга, они должны жить вместе. Он зарабатывал достаточно для того, чтобы содержать женщину. Какова была эта свобода, которая безумствовала в нём, и это одиночество? На что ему нужна была эта свобода, это одиночество, эти 2 вакханки, которые привели его к депрессии, он легко мог их бросить… Но он боялся. Она взяла его за руку, взъерошила волосы:
- Не беспокойся, Жиль. Я не брошу тебя этим летом. До конца лета не брошу. И буду следовать за тобой, только если ты будешь умолять меня об этом.
Он встал, внезапно рассердившись. Он сердился на то, что лето заканчивалось.
- Но я не беспокоюсь. Я хочу тебя. Я хочу, чтобы ты жила со мной. И чтобы мы уехали сейчас же. Сегодня ты говоришь с ним, а завтра мы уезжаем.
«Но куда? – подумал он. – Куда? У меня осталось 3 франка. Здесь нельзя будет оставаться после скандала, который поднимется. Что делать до сентября?»
Но она улыбалась, и он устало сказал:
- Я хочу, чтобы ты жила со мной.
Он почти кричал.
- Я буду, - ответила она спокойно. - Но только если ты просишь об этом, а не приказываешь. Не кричи так, ты покраснел. Что-то не так? Куда ты хочешь ехать?
- Я не люблю двусмысленных ситуаций, - начал он благородно…
Но она так смотрела на него, что он остановился. Она рассмеялась, и он начал смеяться тоже, упал на неё, их волосы смешались, он целовал её куда попало.
«О, Натали! – повторял он. – Натали, ты так хорошо меня знаешь… о, я люблю тебя».
Она смеялась до слёз в его руках, её глаза сверкали, и она не могла остановиться.