Нарцисс Араратской Долины. Глава 127

Дневник, который я начал вести в марте 1996 года, как-то вдруг резко оборвался: я не помню по каким причинам. На что-то большее меня тогда не хватило; видимо, это у меня такая наследственность, что-то начинать, а потом так же быстро бросать. Если бы я умел всё доводить до конца, то у меня была бы другая судьба, и я бы точно стал известным художником. Ну, не Ван-Гогом, конечно же. В этом смысле я скромен и разумен… Из тех моих записей можно понять, что я довольно часто выпивал, хотя не доходил до свинского состояния. Я редко напивался, - может быть, раз 5 или 10, но уж точно не 50; и всегда чувствовал, когда надо остановиться; особенно, когда стоял на том же Вернисаже на Крымском Валу с другими художниками. Там были и такие, которые не умели себя останавливать, и в конце падали лицом на землю. Это, конечно же, наследственность, за которую человек не несёт никакой ответственности. Ну, в чём его вина, если он склонен к алкоголизму?.. Вот тот же Игорь «Праздник» с которым я в те времена стоял рядом, и который часто по нетрезвости терял акварельные картины других художников, которыми он торговал, - в чём его вина? Он не мог выпивать культурно: понемногу, довольствуясь малыми объёмами спиртного. Мне тогда его компания сильно не нравилась. Он меня раздражал, но всё равно мне приходилось с ним часто общаться. Это был мой, так сказать, товарищ и коллега по работе. Игорёк был умным, начитанным и саркастичным. Хотя, там дураков, среди художников, особо и не было: художник не может быть дураком. Он может быть плохим художником, но не дураком…

                Дневник мой, тех времён, теперь кажется смешным и даже глупым… Встал в 12 часов, и так далее; и какие-то, опять же, глупые сны (сейчас я снов своих особо не помню, но они, наверное, такие же глупые). Но как можно понять, - жил я бедно и питался скудно. Денег мне всегда еле-еле хватало. А тут ещё надо было в конце месяца оплачивать аренду своей строгой хозяйке. Поэтому, нельзя назвать тот мой период жизни каким-то благостным, радостным и спокойным. А с другой стороны, у меня была крыша над головой и своё тихое пространство в самом центре Москвы. Над моим помещением с высоким потолком, жила одна бабушка, Марья Андреевна, которая сдавала комнату милиционеру. Именно он не переносил табачного дыма и пару раз делал мне предупреждения. Хотя сам я не курил, а курили мои гости. После его, так сказать, «наезда», гости у меня внутри мастерской уже не курили, что было хорошо; они совершали процесс табакокурения в предбаннике за дверью или же на улице. Сам я так курить и не начал (я бросил курить в декабре 1993 года), ибо меня сильно пугала эта табачная зависимость, за которую надо было всё время платить. И я тогда следил за своим здоровьем и даже делал по утра зарядку, после которой обливался холодной водой. В общем, нельзя сказать, что я в том году потерял своё душевное равновесие, которое я приобрёл в антропософском кружке, в городе Ереване. С алкоголем же я никак не мог сладить, и это меня, конечно же, немного нервировало; я всё-таки всегда понимал, что часто выпивать – это для моей кармы очень нехорошо.

                Были ещё другие вредные привычки, но они носили более глубокий характер, связанный с моей не очень чистой кармой, идущих из прошлых воплощений…  Да, к слову о карме, - именно где-то той весной 1996 года, я повстречал одну свою старую подружку, с которой я встречался живя у художника Миши По, в 1989 году. Это была юная наркоманка Света с Патриарших прудов… И она даже зашла ко мне в мастерскую, и мы даже немного позанимались любовью, по старой памяти; но Света уже была не та 17 летняя девочка; с тех пор прошло семь лет, и она довольно сильно изменилась и как-бы обуржуазилась. Она мне оставила свой телефон, но я ей так и не позвонил. Меня тогда что-то обидело; возможно то, что мы уже находились на разных уровнях кастовых отношений, которые уже тогда начали в Москве складываться. Я вообще всегда был человеком гордым и довольно обидчивым. У неё был какой-то бизнес, связанный с нижним женским бельём и косметикой. И ещё у неё был любовник, - какой-то там важный московский чиновник. Света была девушка яркая и сексапильная. Со своих таблеток или «колёс» она как-то слезла, и вела вполне здоровый образ жизни. Она ещё раз появилась на нашем Вернисаже и даже у меня что-то прикупила. Больше я с ней не встречался и ничего про неё не знаю. Москва – город большой и там легко знакомых людей потерять навсегда. Девушка она была, конечно же, неплохая и очень умная. А с другой стороны, её любовник мог бы меня, так сказать, вычислить, и «заказать» за небольшую сумму: моя бы жизнь резко оборвалась, и я не увидел бы ни 21 века, ни города Чикаго, в котором я начал сочинять свои мемуары...

                И как видно из дневника, ко мне тогда заходил архитектор Коля, про которого я тоже довольно много написал, вспоминая свой арбатский период. К сожалению, потом он резко перестал ко мне заглядывать, и вскоре наша дружба как-то оборвалась. Я смутно пытаюсь припомнить, почему это произошло: ничего серьёзного вроде бы не случалось. Возможно, Коля на что-то там обиделся. Надо сказать, что Коля находился тогда в переломном возрасте, и ему было уже где-то 55 годков, как примерно мне сейчас. А он же продолжал молодиться, и как-то скрывал свой биологический возраст. Ему не хотелось казаться старым маразматиком. Помню, мы познакомились с одной барышней, - это было в ЦДХ, - и потом зашли ко мне в мастерскую. Ничего особого не произошло, никаких там оргий или пьянок, всё было культурно. Возможно, я что-то не то глупо ляпнул (что мне всегда было свойственно), и Коля на меня обиделся и даже затаил злобу. Что-то он мне потом высказала, будучи в гневе. В общем, всё как обычно, из-за женщины часто мужчины глупо сорятся и даже вызывают друг друга на дуэль. А эту барышню я больше и не видел. Помню, она такая была смазливая, тёмненькая, с большими глазами и в беретке; не москвичка, - откуда-то из дремучей провинции. И вероятно Коле она понравилась, и он читал ей свои немного нудные лекции, а я его как-то невежливо перебил. Мне она тоже понравилась, и я тоже немного потерял психическое равновесие, ну и что-то сморозил. Язык мой всегда был моим врагом…

                Хотя, потом Коля иногда появлялся на Крымском Валу, но не в качестве художника, а он просто прогуливался; культурно одетый и даже при галстуке, ибо Коля всегда следил за собой. Архитектор Коля никогда, после Арбата, не выставлял свои работы на улице. Он работал педагогом в детской студии «Старт», при Доме Архитекторов, и там его уважительно звали Николай Николаевич. И у него была хоть и небольшая, но постоянная зарплата. Насколько я знаю, Коля в этой студии проработал до самой своей кончины (его душа развоплотилась где-то в 2017 году, и об этом мне сообщила в фейсбуке «филиппинка» Маша). Жил он скромно, - одиноким холостяком, в подмосковном городке Троицк, в однокомнатной квартирке, где я бывал у него там несколько раз с ночёвкой. Коля же у меня в мастерской не ночевал; может один или два раза, когда ему было поздно возвращаться к себе домой… И ещё Николай Николаевичу сильно не нравились все мои коты и зайцы; он считал меня талантливым художником, способным на гораздо большее; и он говорил мне, что я должен развиваться и свободно творить, а не производить акварельки на потребу невзыскательной нашей публики. Тут я был с ним, пожалуй, согласился… но, опять же, я не мог в тот период быть настоящим художником, ибо сами понимаете, у меня не было постоянной зарплаты и собственной квартиры, за которую можно было платить небольшую сумму денег. Так что, Коля был хоть и прав, но по своему; и он явно переживал за меня, за то, что я перестал рисовать свои наглые рисунки, как это бывало на Арбате. Я по этому поводу тоже немного страдал, честно говоря; эта зависимость от Вернисажа, вызывала у меня депрессивные мысли, что и не удивительно: это был далеко не Арбат конца 80-ых, с его романтикой и дыханием свободного творчества; где ходили иностранцы и разного рода странные люди.

                В дневнике ещё есть одна ситуация, про которую мне стыдно даже вспоминать: там я был в гостях у бывшего экскурсовода Севы на его дне рождения, и немного там поскандалил с его барышней, которую звали Фаина Матвеевна. Она была тоже прихожанкой храма, в котором меня, при содействии Севы, крестили. И она сказала, что меня не надо было крестить, что меня неправильно крестили, так как моё сознание отравлено разного рода ересями. Вероятно, я там что-то брякнул про своё увлечение астрологией и антропософией. Нас там было трое и других гостей не было. И эта была обычная московская болтовня, а я чего-то вспылил и наговорил лишнего. Даже Сева удивился, так как думал, что у меня есть хорошее чувство юмора. А меня чего-то там торкнуло, накрыло и я взорвался. У меня иногда такое бывает… В общем, неудобно получилось и я тут же ушёл не извинившись. И вроде бы был не пьян. К тому же эта дама была по профессии искусствовед и занималась там разными выставками, и свысока поглядывала на моё незатейливое творчество. Возможно, что это тоже меня как-то обидело. По словам Севы, эта Фаина Матвеевна могла любого обидеть и разозлить своей язвительностью, и я был не первый такой дурачок. Может быть, она это сделала специально, чтобы немного поглумиться и попитаться астральной энергией жертвы. Такая вот опасная женщина-вамп… Вряд ли она была такая уж настоящая сердобольная христианка. Больше я с этой дамой не пересекался; может быть, пару раз видел на выступлениях Севы, который потом стал модным московским поэтом.

                Есть в дневнике ещё один момент, который меня тоже немного вывел из равновесия. Там я у моей тётушки в гостях со своим старшим братом. И брат мне сообщает, что Оля, у которой мы снимали квартиру в Реутово меня при всех (она зашла за квартплатой) обозвала голубым, употребив, правда, другое слово, - пи.арас. Оля была тогда обижена на меня, что я так поспешно съехал с той квартиры, её не предупредив. Возможно, она была права, но зачем она при друзьях моего брата меня так унизила?.. В общем, я тогда был сильно обижен, и даже перестал с ней после этого общаться. Сейчас мне смешно это вспоминать, ибо я как-то перестал на такие вещи обижаться и отношусь к этим вопросам вполне философски. Просто Оле я всегда нравился, и мы с ней даже были как-бы друзьями; и даже несколько раз между нами что-то такое было. Мы с ней хорошо общались; иногда немного ругались, и она была умная женщина. Она читала книжки и не была такой уж мещанкой: Оля работала в Библиотеке имени Ленина, где также работала та самая Света с Патриарших прудов. И так вот получилось, что мы с Олей перестали общаться и что самое печальное, она потом трагически погибла в автомобильной аварии (где-то в августе 2003 года). Я её иногда вспоминаю… Мне кажется, что я был тогда неправ, что держал на неё обиду за какие глупые слова. Я ведь и сам мог что-то брякнуть. Сейчас бы я не стал обижаться, и даже бы рассмеялся. Но мы тогда были все закомплексованы, особенно на эти сексуальные темы. Хотя, Оля была более открытая и, я бы даже сказал, честная в этой области. Прожила она всего лишь 33 года. И была она по гороскопу огненный Овен…