Интернат

  А на следующий год, когда Гале исполнилось семь лет, её с сестричками определили в школу-интернат, где она была любимицей у учительницы и училась только на «отлично». Галя запомнила, что первую учительницу, в интернате, звали Варвара Владимировна, что она была очень хорошая, частенько забирала её к себе домой, так как за Галей, как и за другими детьми, никто не приезжал. Она помнит, что Варвара Владимировна вышла замуж за мужчину с севера и что у них была дочь. Проучилась Галя у своей любимой учительниц, с первого класса по четвёртый включительно и окончила начальную школу-интернат в селе Марьинки, Марьинского района, Сталинской (Донецкой ныне) области, круглой отличницей, о чём свидетельствует «Похвальная грамота», за подписью, №1, от 24 травня (мая) 1961 года, где написано на украинском: «за отличные успехи в учёбе и за образцовое поведение». Эту грамоту, которую сохранила мама Люба и, в своё время, когда Галя была уже на пенсии, передала ейсвоей дочери. В оригинале: «За видминни успихы в навчанни и за зразкову повидинку». Вспоминая эту учительницу и учёбу, Галя, сама в себе, говорила: «а, что было бы, со мной, если бы она продолжала ходить учиться в школу в Ольгинке, наверняка, та учительница, сделала бы меня дебилом и поломала бы жизнь, уже, с малолетства?!». Слава Богу, что: «не было бы счастья, да несчастье помогло!», - как гласит житейская пословица.
  Напомню, что село Марьинка, находилось в двух-трёх километрах от школы-интерната. Интернат же был в селе Голубивка, рядом с прекрасной рощей и лесом, в бывшем поместье.
  Рассматривая редкие фотографии детства, Галя помнит, что ей купили новое пальто, а это являлось большим событием того времени. Пальто было красивое, с тёплым, цигейковым воротником, с крючками и пуговицей под воротником, и двумя пуговицами на поясе. Осталось на память фото, где мамко Федора со всеми своими девочками. Это произошло 1.1.1959 года. Галя в центре, она опережала ростом своих сестричек на голову. Это были первые зимние каникулы, на Новый год в школе-интернате. Потом, в этом пальто Галя «умудрилась» вляпаться в полынью, в яме с зимней водой. Кто её спас или сама вылезла, не помнит. Бог сохранил её от худшего. Можно предположить, что пальто Гале подарили шахтёры, которые шефствовали над интернатом. Эти рабочие шахтёры очень заботились о учащихся и самом интернате.
  Девочки, в семье, всегда игрались во дворе своего дома, никогда не ходили по другим дворам, хотя видим из приключения с ямой и водой, что не всегда так было. К ним никто не приходил. Когда игрались, то, однозначно, Гале давали роль мальчика и называли всегда одинаковым именем «Толиком». «Толик» ходил нарочно, на работу, зарабатывала деньги, нёс гостинцы. А если играли в папу и маму, то Галя была «папа Толя».
  Начиная с пятого класса и до окончания школы-интерната, Галя вспоминает свою классную руководительницу Дину Кондратьевну. Она приехала в интернат с Западной Украины. Её семье выделили участок земли и они выстроили дом. О своей учительнице и её доброте, и любви, Галя вспоминает часто. С улыбкой говорит: «смотрела на Дину Кондратьевну и мечтала о том, что, когда окончу школу, пойду работать, куплю мотки шерсти и свяжу ей хорошую и красивую кофту и подарю ей!». Любовь, чуткость и забота классной была не напускной, а практичной, повседневной, не сиюминутной. Дина Кондратьевна была полногрудой, бывало обнимет Галю, прижмёт к своей груди и что-то доброе говорила, а Галя чуть было не задыхалась в этих объятиях от проявления такого внимания к ней и, смущалась. Остались фотографии, где их класс на экскурсии в городе Киеве, столице Украины и, конечно, с Диной Кондратьевной Смагий, у которой было два сына. Старший поступил в медицинский институт и она очень гордилась за него.
  Одним из добрых воспоминаний о школе-интернате являлось и то, что руководство школы, ежегодно, на целый месяц, вывозили детей к морю, в город Жданов, названный в честь одного из руководителей сталинской диктатуры, члена Политбюро ВКП(б) = КПСС, (ныне Мариуполь), на Азовское море. Проживали в одной из школ, отдыхали на побережье Таганрогского залива.
  Когда Галя перешла в седьмой класс, то как отличницу, её определили в сборную группу детей, от всей области, для отдыха в Крыму, у горы Айпетри, равно Медведь-гора, в пионерлагерь «Артек». Помнит, как тяжело далась ей эта поездка по перевалам Крыма, в автобусе, как её тошнило и было очень плохое самочувствие. А сопровождавшая Галю и ещё одну девочку воспитательница, дала ей апельсин. До этого она его не видела и не вкушала, было жажда, поэтому этот апельсин был съеден в одно мгновение, потому что от движения автобуса было плохо и тошнило. По возвращении из Артека, Галя узнала, что сопровождающая их воспитательница, которую звали Алла, возмущалась и упрекала её за то, что не угостила апельсином…
  По приезду в Артек, всех одели в одинаковую форму, панамки, галстуки, юбки, кофты, куртки.  Но обуви не дали, а она у неё была поношенной и требовала ремонта, но никто там не проявил к этому заботы и помощи. Водили всех строем, учили речёвки, которые выкрикивали строем и пели пионерские песни. Да, Гале, когда уезжала в Крым, дали фотоаппарат, но никто не научил и не сказал, как фотографировать, а она не сообразила попросить помощи, об этом, у воспитателей. По приезде, так его и отдала. Возили на экскурсии в Севастополь и другие места Крыма, о чём свидетельствуют фотографии, которые сделали и подарили ей. Мало, что помнит, но вспоминает, что на фоне других детей, была бедной, зашуганной, стыдилась своего состояния, потому что видела там заевшиеся молочные морды сынков начальников и знатных мамочек. Она не имела купальника и других предметов, которые необходимы для отдыха у моря, никто не побеспокоился, в своём безразличии, дать их девочке. Просто исполнили, для «галочки», свои номенклатурные обязательства: дети «рабочих и крестьян» - столько-то процентов, из «управленческих» - столько – то, от «детдомов и школ-интернатов» - соответственно… А на самом деле, там отдыхали, под видом «деток» и «пионеров», раскормленные детки партийцев-коммунистов, как сейчас сказали бы: «элиты». И она своим детским умом увидела себя униженной и сиротой, среди тех обстоятельств. Когда были на пляже, загорали и купались, то она подворачивала латанные длинные трусы, выданные на зиму и лето одного фасон, а рванные сандалики, постоянно говорили о себе, в тех горных условиях местности…
  Это, пожалуй, один из хороших примеров пребывания в школе-интернате. Так же запомнилась добротная школа с хорошим спортзалом и заботливыми и любящими учителями, директором школы-интернат. Галя удивлялась красотой постройка старинного особняка, в котором они жили, организацией посадки деревьев, большой липовой аллеей, котельной, подсобными помещениями, старинными конюшнями, парком и лесом, посаженным в те старые времена.
  А грустным и сирым воспоминанием было то, что их детей Гармаша Алексея, никто на каникулы и выходные не забирал. Все уезжали, их забирали родители или родственники, а девочки: Наташа, Люда, Галя, потом Варя и Лена, оставались в этих опустевших помещениях интерната… что сильно томило морально, до слёз. Лена проживала в интернате с первого по пятый класс, включительно, а потом её забрали в Ольгинку, где она весьма успешно окончила школу.
  Система жизни интерната, была организована так, что сёстры росли там, но реально, друг друга не знали, потому что не общались, как родственники. Каждый был сам по себе, строго со своей группой, классом. Галя так и не знала помещений, классов, где они проживали и учились. Она их не искала, да и её тоже. У них не было общения и во время переменок, только мельком что-то отмечалось, что они где-то ходят или стоят и разговаривают. Но справедливости ради, нужно отметить, что когда Галя сильно заболела, то старшая сестра Наташа, забрала её к себе в кровать, чтобы было теплее, там у нее в комнате были рядом батареи отопления.
  В основном, интернат был организован ответственно, помимо учителей и классных руководителей, были на каждую группу воспитатели, которые находились постоянно с детьми, и днём, и ночью, которые и помогали им в учёбе и решении их детских вопросов.
  Столовый зал находился в другом корпусе школы. Это был чисто убранный, колонный зал, с белыми скатертями на столах.  Столы стояли между колоннами. На приём пищи заходили организованно, под контролем воспитателей, садились за столы по своим учебным классам.
  При всей добрости интерната, в нём был ряд недостатков и упущений. Например, туалеты находились на улице и были сильно загажены и весьма редко убирались. Канализация была постоянно забита и все переливания из канализационных люков на рельеф местности, давали постоянную вонь и антисанитарию от нечистот. Баня, в которой не только мылись, но все стирали свои трусы, чулки, одежду, которые были изношенными, перелатанными, так как младшие доносили одежду после старших групп. И так поступали от первоклашки до выпускных классов. А где сушить? Твоя забота! В этом помощи не было. Учили самостоятельности. Пищу выдавали из проёма и не всегда было видно, кто тебе её даёт. Светлым пятнышком было поощрение от завхоза печеньем или конфетками, за то, что раскладывали их на подносы, за которыми, во время переменки, приходили дежурные, забирали и несли в свои классы, где это всё съедалось во время второго сухого завтрака, без чая.
  Галя помнит свою жажду к сладкому, когда бывало, засовывала в рот конфету целиком и почти не разжёвывая – проглатывала. Желание наесться конфет была неутолимо, да и не сбывавшимся. Поэтому, по прошествии многих лет, когда устроилась работать на авиазавод в городе Харькове, то на первую ученическую зарплату, в знаменитом кондитерском магазине города, купила кулёк шоколадных конфет. Шла по главному проспекту и уплетала одну за одной. Так, со временем, осуществилась её детская мечта.
  А в интернате, были и такие добрые моменты, когда Галю забирали к себе домой учителя в свои семьи, или другие родители детей одноклассников. Одна из учителей хотела даже Галю удочерить. Но писать и вспоминать на эту тему, что-то говорить, всего не опишешь, что происходило в сердечке маленькой, потом повзрослевшей, девочки. Чувство брошенности нужно было пережить… поэтому Галя росла в обидах и ранимости. Эти раны маленького сердечка, резонировали всю оставшуюся жизнь, что и сформировало её характер. Боль от переживаний комом в горле, с горечью и обидой, сопровождали её, да и сопровождают сейчас. Сказанное грубое слово, окрик, неправда, несправедливость, обман, подлость долго не заглаживаются в её сердце и сейчас. Эти эмоциональные раны долго врачевались и врачуются по сей день. Только Господь знает всю глубину боли её состояния.
  Уже, будучи, сами бабушками, вспоминая редкие встречи со своими сёстрами у Любы, старшей их сестры, в Харькове, девчата вспоминали свою жизнь в школе-интернате, о бедности татко и мамки и горько плакали. Каждый рос сам по себе не только в стенах школы-интерната, но и при тех случаях, когда уже сами добирались, как могли, где пешком, где на ступеньках поезда, на летние каникулы, под отцовский кров в Ольгинку. И там был каждый сам по себе. Галя не помнит, чтобы в доме татко все сидели за столом и ели пищу.
  Люда, которая была старше Гали на один год, постоянно находила причины ссориться и задираться с яростью и в словесных криках и намерениях, но татко, в таких случаях, брал ремень и пугал, что накажет и разводил враждовавших. Взаимно увещевал к добру и любви друг ко другу. Люда люто ненавидела, почему-то, с детства, Галю и била при первой возможности, с остервенением.
  Так получалось, чтобы поесть, каждый готовил пищу себе из чего мог, если эта пища, вообще, была в таткиной хате. Летом дети ходили работать на поля совхоза, где работая лето, могли заработать всего на покупку пары чулок. Такова была грабительская система эксплуатации всех работников села и города, при советской власти. Такова была действительность того времени.
  Тревожным и волнительным воспоминанием было то, когда вспоминали, как приходилось добираться к интернату, от Ольгинки. Поездами, автобусом, пешком, на перекладных, кто подвезёт, и пешком. И не только летом, но все времена года и в разное время суток, в разную погоду, держась за поручни ступенек вагонов, при речке, вышедшей из берегов, в болото… голодными и холодными и без средств к существованию… добираться приходилось долго. Выходили из дома в обед, а добирались в Марьинку поздно вечером. Приходилось идти пешком три-четыре километра, мимо полей, кладбища, карьера, оставляя Ольгинку, слева, приходили на железнодорожную станцию Велико-Анадоль, садились на проходящие поезда из города Мариуполя в сторону Донецка (тогда Сталино). Редко, когда татко провожал своих чад, брал с собою велосипед, детки шли рядом. Галя вела велосипед в руках. Приходили на станцию, он шёл покупал билеты на проезд в общем вагоне, раздавал каждому свой картонный талончик – билетик.
  Ехали до платформы Рудченко, в пригороде Донецка, а дальше пешком до моста, от которого ходили трамваи до автостанции, садились в автобус, битком набитый, и ехали до села Марьинки, районного центра. Когда ехали, то по правую сторону, вдали виднелись копи шахты «Трудовская». Это был лучший вариант проезда, и если был автобус, на момент приезда. Если автобуса не было, по разным причинам, то топали ножками километры за километрами до Марьинки, а от неё, через речушку по мостику к школе-интернат в Голубивку. А это ещё несколько километров топать ножками. Речушка весной и осенью, в дожди – разливалась, что доставляло свои страхи. Нужно было идти в брод, а там болото, поросшее травой. Того и гляди, чтобы не провалиться. Путь к интернату проходил только через тот мосток, который заливало, а дальше в гору к бывшей усадьбе, ставшей школой –интернат. Вскоре, от Мариуполя стали ходить электрички, что было проще, так как, если в пассажирском не было мест, то надо было ехать на ступеньках. Помнится, как мальчик из интерната, так же добирался с ними, из Ольгинки, сорвался со ступенек, не удержался за поручню и попал под колёса поезда. В памяти и его имя, и фамилия, и его мать, оскудевшая от горя…
  Описанный вариант проезда был классическим, но приходилось добираться и другими путями. Приходилось выходить и на платформу Мандрыкино, которая предшествовала станции Рудченкова, то тогда топали по шпалам километры, с оглядкой на движение поездов, шли в сторону областного центра. А это значит, что путь удлинялся минимум на один час.
  Частенько, так добирались и туда и обратно, без сопровождающих, да и без денег, «зайцами», что приносило свои, знакомые нам тревоги. Нужно отметить, что в этом ничего трагического не было, так жили все и это было привычным для все. По этой-то причине дети и оставались на выходные и праздники, зачастую, одни в интернате. Нередко девочки уходили из интерната вместе, когда за их сверстниками приезжали ближние. Тогда они обманывали и говорили: «что за нами тоже приехали» и уходили и не всегда воспитателям удавалось их проконтролировать. Так им предстоял обратный голодный путь к дому татко. Но, когда оставались, то повара радовали их оставшейся хорошей пищей, которую не съели их сверстники, а бывало дадут и что-то вкусненькое.
  Группа, где училась Люда, была очень балованной и строптивой, непослушной, поэтому после окончания восьмого класса их расформировали. Выпустили без права продолжения учёбы в интернате. Наташа, окончила школу раньше, татко увёз её и пристроил в Изюме у своей сестры. Лену родитель забрал и устроил в школу Ольгинки, остались в интернате Галя и Варя. А Люда поехала в город Херсон искать своего счастья в жизни, где вышла замуж, родила дочь, от первого брака, и сына от второго замужества, которого в подростковом возрасте потеряли, от рук убийц…  Люда там живёт и поныне. Дочь Инна – в Турции, имеет сына и дочь. И в жизни её дочери, продолжилась цепь ужасающего трагизма греха… Но это уже другая история со своими, продолжающимися, трагическими окрасками судьбы.
  Да, Галя, как и все детки почитали своих родителей: татко и мамко, любили их. Но, когда в школе-интернате её записали, как Андриенко Галина Алексеевна, и у Любы была та же фамилия, то она не могла входить в эти рассуждения: «почему не Гармаш?».  Но всё-таки нет-нет, да подкрадывалась мысль: почему Андриенко?», что-то промелькивало в её сознании, что это не случайно. Возможно учителя и воспитатели знали о всех детях Гармаша больше, но никогда эту тему в её присутствии не затрагивали. И в доме родителей, никогда на эту тему не говорили. Уже будучи взрослой, под шестьдесят, её сестра Лена была удивлена, что у Гали девичья фамилия – Андриенко, а не Гармаш.
  Время скоротечно. При достижении соответствующего возраста, Галя пошла оформлять себе паспорт, там сказали, чтобы пришла со свидетельством о рождении (метрики, как тогда говорили). Из него-то она и узнала, что она Анна (Ганна), а не Галя и, что мать её Андриенко Любовь Григорьевна, записи об отце не было. Но она, по-прежнему считала, что татко - Алексей Иосифович, а мамко – Федора Илларионовна. Сама же Люба, никогда не называла Галю «дочечкой», а просто – «родная».
  Наконец наступил и выпускной класс. Классная руководительница Валентина Кондратьевна всегда была со своими учениками и ученицами. Мысль у Гали периодически проявлялась: «вот окончу школу, пойду работать и куплю её кофту». И представляла какую. Но этому не суждено было так и сбыться. Жизнь Гали складывалась так, что вскоре это желание угасло и забылось. После получения аттестата, Галя никогда не была в школе-интернате: получила аттестат, фото на память – и всё! Отрезок жизни, интерната пролетел, как мелькнул! Осталось в памяти то, о чём она мне и рассказывала на протяжении нашей совместной семейной жизни – сорока пяти лет.
  Так случилось, что Галя после выпуска поехала в Донецк, подала документы в университет на физиологический факультет. Все экзамены по химии, биологии, русскому и литературе – сдала, все на «хорошо». Но, к её глубокому сожалению, общежития поступившей не дали. Никто не посмотрел, что из интерната, что нет отца, а только мать. На занятия нужно было ездить каждый день. Рано вставать и поздно возвращаться.  Денег на прожитие и на расходы не было, и никто ей не мог помочь. Ездить ежедневно от Ольгинки до Донецка, учиться и возвращаться в Ольгинку было весьма затруднительно. Думаю, что не прошла Галя тот донецкий период жизни потому, что любящий Бог усмотрел её для меня, а тогда, в 1967 году, забрав документы из университета, она поехала к Любе в Харьков. Ничего в этом не имея предосудительного.


  ПРОДОЛЖЕНИЕ http://proza.ru/2022/12/05/1275