Галечка М

Галечка влезла в мои рассказы без очереди. Я вспомнил её не в хронологическом порядке, а по месту проживания. Галечка тоже жила в Мяннику и оттуда ездила в нашу Коплинскую спецшколу по номеру пятнадцать. Галечка была изумительнейшей хохлушечкой, даже гэкала немного. У неё была очень хорошая фигура и прекраснейшие глаза, но самое красивое у Галочки было – это её волосы. Тёмно-каштановые, слегка вьющиеся, достающие до середины икры и такие густые, что Галочка могла их распустить и ехидно спросить: «Ну расскажите-ка, что на мне надето». Вся Галочка была в это время скрыта волосами. Я ухаживал за Галочкой с воинской прямотой. Галочка встретила мои потуги абсолютно нормально, но ответила, что всё должно быть очень красиво и неторопливо. Или никак. И вот сбылась мечта идиота. Папа с мамой уехали в отпуск, сестрёнка училась в Тарту, я остался один в нашей кадриоргской квартире. Я сдвинул две родительские кровати карельской берёзы вместе. Получилась площадка для посадки боевого вертолёта. Боевой вертолёт мне не был нужен, и я привёл на эту площадку Галочку, но до этого мы с ней посидели на «Шхуне». Стояла эта шхуна в Пирита и называлась она «Кихну Йынь». Я ухаживал за Галочкой, роскошествуя на свою дворницкую зарплату. Галочка была абсолютно адаптирована к ресторанам и гораздо хуже адаптирована к крепким напиткам. И было нам по 16 лет. Этой ночью Галочка доказала, что я сделал абсолютно правильный выбор и что ни один боевой вертолёт не стоит даже мизинчика на Галочкиной ножке. Утром Галочку было не разбудить вообще, она была такая красивая на фоне белого постельного белья. В этот момент я стал таким романтиком, что сам Александр Грин мне в подмётки не годился. Я вышел из дома и побежал, дистанция была немаленькая, мне надо было забежать в Пирита и за Певческим поле разорить питомник роз. Добежал. Разорил. Набрал полный охват роз (с шипами) и прибежал в Кадриорг, в свою квартиру, в родительскую спальню. Я прибежал к Галочке. Я вытащил из-под одеяла Галочкины волосы и расправил их по всей кровати, а поверх волос я всю кровать засыпал розами. Галочке я подложил под голову ещё одну подушечку, это чтобы она сразу увидела розы, когда откроет глазки. Мебель в спальне располагалась так: на одной прямой находились Галочкина голова, нижняя спинка кровати, огромное зеркальное трюмо в человеческий рост. Чуть правее трюмо стояла «Эстония» - стерео. Это супер магнитола того времени на четырёх длинных ножках, а на магнитоле стояла открытая бутылка пива. Дело в том, что я расцарапал розами до крова свои предплечья. Я знал, что такие ранки надо дезинфицировать, если под рукой нет аптечки, то дезинфицировать можно уриной или алкоголем. Я решил, что лучше алкоголем. А то вдруг будет с Галочкой продолжение, а от меня чёрт и чем пахнет. Ну вот. Пиво хоть и слабый, но алкоголь, значит пивом. Сделал всё, что надо было сделать, и сижу, жду когда Галочка проснётся. Ждал очень долго, но дождался, мечтал на всю жизнь запомнить Галочкины глаза, когда она увидит эти розы. Наконец Галочка открыла глаза, огляделась, в глазах у неё появилась радость, смешанная с удивлением, и она тихим нежным голосом сказала, правда она сказала не совсем то, что я ожидал. Я думал, она скажет: «Ой, розы». И протянет к ним ручки. А Галочка сказала: «Ой, пиво», и протянула ручки к магнитоле. Я был 16-летним идеалист и максималист, я не понимал, что такое похмелье. У меня у самого похмелья не было никогда, а значит и ни у кого никогда. Романтическая составляющая моей души была подбита, как самолёт на взлёте. До окончания школы и моего поступления на учёбу в Питер я не дарил цветы ни одной женщине. Ни одной женщине кроме Гали. Ей я дарил цветы 14 лет подряд, но это совсем, совсем другая история и рассказывать её я пока не готов.