Иорка

Это не имя, это производное от фамилии. А имя у неё было Эне. Эне работала официанткой в кафе «Кадриорг». Она мне очень нравилась, но я стеснялся своего маленького роста и боялся к ней подойти. Во мне росту-то было метр семьдесят, а в Эне больше чем метр восемьдесят. Её вес так чудно располагался вдоль её роста, что у меня аж голова кружилась. А ещё Эне была очен спортивная, абсолютно настоящая природная блондинка с коротким волосом. Кавалеры вокруг Эне роились. Все они были моложе меня на пять-шесть лет и выше на 20-25 сантиметров. Кавалер Эне всегда сиди за её столиком. Сделать шаг в сторону Эне мне помог случай. Если точнее, то это Эне сделала шаг в мою сторону первой. Вот как всё было. На первом этаже был бар. Две стойки бара были расположены буквой «Г» и у каждой стойки была своя барменша. Ещё в баре было несколько столиков на 3-4 человека. В тот раз я сидел за стойкой, которую обслуживала барменша по имени Клара. В этом баре обе барменши были не глупышки с выпуклостями, а солидные семейные женщины лет за 30-35. Эти симпатичные умнички знали по имени почти всех постоянных клиентов и чем кто из клиентов пахнет, тоже знали. Про меня они знали, что я бывший вояка и что я работаю тренером. У меня тренировался муж одной из администраторш и два из окрестра. Это были ударник Цалик Козловский и Хейко Мирко, который потом ушёл в «Рок-отель». И вот Клара мне говорит, еле шевеля губами и не глядя на меня,: «Саша, посмотри на мужчину в сером твидовом пиджаке». Я посмотрел и мне нехорошо стало.
У мужика за поясом брюк был засунут „Desert Eagle“ – в переводе на русский «Орёл пустыни». Это был спецназовский автоматический пистолет. Калибр был толще моего пальца. В автоматическом режиме он мог выпустить весь боезапас за доли секунды, а тремя выстрелами в мотор мог остановить легковой автомобиль. Бар полон, не протолкнуться, а мужик трезвый и возраст где-то в районе сорока. Шутки исключаются автоматически. Менты тоже. Эти герои от страха подъедут с сиреной и будет стрельба. Каждая пуля в баре найдёт трёх-четырёх человек. Я сказал Кларе: «Сказала и забудь. Не смотри, не говори, не подходи». Я успел спросить у Клары, долго ли он сидит за стойкой и выяснилось, что не меньше часу. Так. Два коктейля, два кофе и два напитка. Значит долго ему не высидеть и в туалет придётся зайти. Отлично, там и пообщаемся. Ждал, ждал и дождался. Пошёл в туалет. А в туалете было три кабинки и дверцы на двойных петлях открывались в обе стороны. А ХХХ на унитазах не было. Всё-таки в семидесятые годы в СССР, а не восьмидесятые в Европе. Я решил, что если мужичок залезет на унитаз, то не будет же он ствол в руке держать. А из кармана ствол тянуть долго, просто очень долго. Короче, мужик взгромоздился со своим «Орлом в пустыне» орлом на унитаз, а я в прыжке правой ногой распахнул обе створки и впечатал всю галошу ему в грудь. Рёбра не сломал, но вырубил, хотя ударом в грудь вырубить сложно. Видать, на выдохе попал или сердечко не в такт прыгнуло. Короче, мужик уже не под унитазом, а на унитазе. Задницей упёрся в стенку, а грудью и рожицей в унитаз. И тут чуть второй полутруп в туалете не образовался. Это я сам, это от смеха. Достаю я у этого орла из кармана его «Орла», в «Орёл»-то пластмассовый. Оказалось, орёл-моряк и «Орёл» это после захода в Гонконг. Ну игрушки игрушками, но моя-то правая нога не игрушка хоть и размер всего 41. Тут все забегали. Все стали «побеждать» и «подстраховывать». А ещё вниз пришла Эне и стала приводить орла в сознание. Тут приехали парни по вызову. Конечно, целая машина и конечно с сиреной. Орла забрали, как неизвестно кого, Клару как человека бдительного, меня -  как свидетель. Эне вызвалась ехать сама, как свидетель того, что я просто свидетель. Из милиции мы вышли то ли очень поздно, то ли очень рано и оттуда я попал в гости к Эне. Она жила за церковью Александра Невского на Вышгороде. У неё была однокомнатная квартирка с потолком пять метров высотой. На высоте три метра у Эне была спальня. Сначала я выпучил глаза на удивительный интерьер, потом на удивительный экстерьер. Потом на удивительные действия, потом на прекрасное бездействие. Оказывается, Эне все 19 лет искала себе героя. Вокруг неё всегда были прекрасные образчики мужской породы, но Эне не везло. Все они оказывались рано или поздно манной кашей. На безрыбье и рак – рыба. Если эту пословицу ещё упростить и немножко подправить на военный лад, то она звучит ещё лучше. На бес птичье и жопа - соловей.  В общем, повезло мне, хотя Эне думала, что повезло ей.
Утром я отвёз её на работу и сам поехал по делам. Мобильников в том время ещё не было и в следующий раз Эне увидела меня в тот же день, но ближе к вечеру. Эне была заплаканной и очень сердитой на меня. И все официантки тоже были сердиты на меня. Эне сказала мне с укором: „Сась, sa esimene mees, kes j;ttis mind“, что в переводе звучало, что я первый мужчина, который бросил её. Объясняю почему Эне так подумала. Я оказался первым её парнем, который после прекрасной ночи не приехал к ней на работу, чтобы бесплатно пообедать. Я очень долго объяснял Эне, чем отличается вяленая кожа от манной каши. Дальше получилось, как у Галустяна – «понять и простить». Мы стали встречаться с Эне, но этот конфуз я не забыл. Если где-то в кафе, в ресторане, на пикнике Эне отказывалась что-либо кушать, то я делал страшно испуганное лицо и говорил: «Ты меня не любишь?!» После этого Эне начинала смеяться так, что становилось страшно за посуду. Я запомнил Эне на всю жизнь, потому что она была абсолютно открытым человеком. Правдивым, искренним и абсолютно некорыстным и бесхитростным. А радоваться она умела любой малости, она была настолько солнечным человеком, что рядом с ней даже я начинал чуть-чуть светиться. Потом меня унесло на полгода, а когда я вернулся, мне в Кадриорге передали письма от Эне. Она уехала на лето в Алушту (с Алуштой Эне познакомил я) поработать официанткой. Там она влюбилась в грузинского эстонца, вышла замуж и переехала в Сухуми. Очень надеюсь, что ей повез