Киона Асгейр. Часть 3. Глава 7

Путь Менелинги.

Я решил не обосновываться слишком уж далеко от привычных территорий, потому, пролетев несколько дней и заприметив горный перевал с зеленеющей весенней долиной, пустил своих эльфов изучать наш новый дом. Чёрные эльфы, привыкшие жить на Горе и видевшие только Раврен, возведённый чужими руками, не имели ни малейшего понятия о том, как строить или заниматься собирательством, потому первые недели я чувствовал себя настоящим Старейшиной, давая наставления и на своём примере показывая основы выживания. Строить я умел ещё с детства, когда отец брал меня чинить наше поместье или возводить странноватые (как и сам Лаирасул) постройки в полях. Так же я не забыл и растениеводство, которым мы занимались в Айноне, что было сейчас как нельзя кстати. Но вот чего у чёрных эльфов было не отнять – они были невероятными охотниками и, казалось, могли выследить диких животных даже с закрытыми глазами.

К середине лета наш клан по-настоящему осел в долине, и я назвал поселение Асговэн. Для всех это был лишь названием, но я старался завуалировать имя своего и Хейна родов, чтобы, во-первых, не забывать, откуда я пришёл, и, во-вторых, напоминать себе, зачем продолжал идти. Хейн стал для меня не только первой и единственной любовью, но и дал мне смысл, цель жизни, из-за чего я не мог вырвать любовь к нему из глубин своего сердца. Благодаря ему я видел смирение бессмертных и не принимал его, что продвигало меня по пути искоренения смертности. И в спокойствии нашей новой жизни я вновь начал обретать уверенность, мои страхи стали отступать. Лишь в Асговэне я осознал, насколько загнанным себя ощущал больше десятилетия, и тепло, что я не испытывал с момента, как Хейн вырвал меня из своей жизни в Лиафеле, постепенно возвращалось. 

Наша долина была прекрасна – покрытая зеленью, она была защищена со всех сторон горами, будто жерло вулкана жизни. Хвойные леса были с одной стороны, лиственные - с другой, превращая подножье гор в отличное убежище от непрошенных гостей. Горные ручьи пересекали Асговэн, и я не мог налюбоваться нашим домом.

Привыкшие к жёстким ограничениям Горы, чёрные эльфы были крайне удивлены, когда я дал им полную свободу исследовать ближние территории и вообще делать всё, что они пожелают. Мы с Шагратом не могли остановить мой голод и его последствия, потому, выбираясь из долины, не только искали кочующих, но и оставались на ночлег недалеко от других поселений, чтобы я мог охотиться и собирать Силу жертв. Скапливая узоры Сил, мы больше не избегали бессмертных с маленькими смертными детьми, напротив, с радостью приветствовали их и возвращали в круг Силы нашего мира. Разумеется, мы не могли вечно скрывать наши эксперименты от клана, но и открыть всю правду было невозможно. Поэтому было придумано вполне правдоподобное объяснение: Менелинга обладал такой Силой, что мог, отдавая часть её, исцелять от смертности. Научившись определять тех, кто не мог бы выдержать течения Силы, мы свели детскую смертность в Асговэне практически к нулю, а в глазах соклановцев я стал едва ли не равным Богине Наречения.

Асговэн постепенно расширялся, и за полгода обитаемая территория долины превратилась из нескольких домов в довольно большую деревню, где проживало около двух сотен бессмертных. К моей великой радости, горные эльфы отлично уживались с теми, кого мы приводили; у нас проживали настоящие семьи, росли дети, и все были заняты своими делами. И что заставляло чувствовать себя по-настоящему счастливым – для своего народа я не был символом устрашающей власти или подавляющей Силой. Мы с Шагратом жили в большом доме на холме, и устроили в нём подобие костра в Раврене, куда каждый вечер могли приходить местные и делиться историями из жизни или просто проводить время. Хотя я и был бесспорным главой клана, Шаграта воспринимали как часть меня, и зачастую выходило так, что, пока я отдыхал в облике дракона, бессмертные приходили к нему, и он говорил от лица нас обоих.
Жизнь уже давно не была настолько умиротворённой.

Но Титше всё ещё бродила где-то по миру, и когда-нибудь бы узнала о выживших Горы и не преминула попытаться закончить начатое. Потому драконом я облетал окрестности, высматривая странных одиночек, скитающихся по округе, и расспрашивал их. Как ни странно, Титше уже приобрела дурную славу у многих, история разрушения целого клана распространилась довольно далеко. Из рассказов случайных путешественников, я понял, что она не только извела клан чёрных эльфов, но занимались настоящим истреблением, убив немало старых сильных бессмертных. Расправляясь с целыми семьями, до целого клана она добралась впервые, что и было непонятным: убийство единичных целей, хоть и было негласно запрещено в мире бессмертных, могло быть продиктовано сотнями причин, но единовременное уничтожение нескольких сотен бессмертных вызывало много вопросов. Но неясной ситуация с Горой казалась лишь незнакомцам, которых я встречал; для себя я давно уже понял, что убить она собиралась кого-то из нас. Потому, постоянно совершая патрули, я не говорил Шаграту о своих опасениях, стараясь сохранить спокойствие и мир Асговэна как можно дольше.

Так проходили месяцы. Горы, среди которых была спрятана наша небольшая долина, были покрыты лесами с дичью и плодовыми деревьями, а реки, что змеились сквозь наше поселение - полны рыбы; моё главенство никем не оспаривалось, как и весьма простые правила, установленные нами с Шагратом. Мои эльфы отлично уживались вместе, и лишь одно обстоятельство омрачало это размеренное существование.
 
Долина, выбранная нами для жизни, была очень далека от точек Силы, таких как Айнон или Гора, а создавать вокруг Асговэна барьер и проводить жестокие Ритуалы я наотрез отказался. Проводить Силу через кровь для десятков бессмертных самому было практически невозможно: несмотря на то, что я обладал действительно выдающимися способностями, поддержание узоров своего народа попросту иссушило бы меня, вернув к немощности. Поэтому бессмертные, которых я собрал для сохранения Высоких рас, постепенно расходовали запасы своей Силы и превращались в нестареющих земледельцев. Разумеется, спокойная, но расточающая в никуда изначальную энергию жизнь не входила в мои планы. У нас был конкретно намеченный путь, который предполагал обладание моего народа изначальными благами нашего мира, а не фермой. Тогда начались поиски нового места для проживания, что означало для меня лишь одно: бесконечные исследования местности. Найти достаточную для поселения точку Силы оказалось не просто, в конце концов именно поэтому в обитаемом мире было не так много больших городов – Сила была ограничена и её сосредоточения, так называемые точки Силы, были заняты века назад.

В итоге я нашёл нужное место, но был уверен, что довольных им будет лишь пара эльфов. Посвятив в это Шаграта, я всё же решил выдвигаться, и, конечно, мой эльф поддержал меня и помог организовать клан для нелёгкого путешествия, которое заняло без малого полтора месяца. Я вёл свой маленький народ с воздуха, лишь Шаграт разместился на спине с мешками, наполненными важными соклановцам вещами; с высоты эльфов было легче направлять и искать удобные дороги. К тому же меня не оставляла надежда заметить Титше - с таким количеством бессмертных я мало боялся столкновения с ней.

Новый лагерь был разбит в местности, мало походившей на предыдущую. Парадокс точек Сил в нашем мире заключался в том, что бурлящая в них Сила как будто забирала жизнь на большое расстояние вокруг. Единственным известным мне исключением был Айнон, прекрасный и вечно цветущий, однако, в последствии именно он стал самой крупной жертвой бессилия. Мы поселились у подножия огромного спящего вулкана, все земли вокруг которого были выжжены и черны, скалы были пустынными и безжизненными, ни одно растение не скрашивало это уныние, и равнинные бессмертные пришли в ужас от пейзажей. Зато чёрные эльфы, наконец, почувствовали себя в своей тарелке — они могли восполнить Силы, дремавшие столь долго, могли вновь использовать Силу, не страшась зачахнуть, израсходовав лишнюю каплю энергии. Равнинные бессмертные не умели черпать Силу так же свободно, как мы, поэтому по началу они решили хоть как-то обжиться и занялись возведением жилых построек из глины, камня и старых осколков застывшей лавы. Дома защищали скудные припасы, давая так же иллюзию безопасности уставшим и измученным эльфам равнин. Я же предпочитал отдыхать, забираясь повыше к краям жерла вулкана, и зачастую мои вечера и ночи проходили в полном одиночестве.

Мои Силы теперь восстанавливались и без убиения себе подобных, но мало что радовало меня в те дни. Развитие клана было крайне медленным, дюжина чёрных эльфов были единственными, кто стал накапливать и возвращать Силу, использовать её и практиковать свои течения. Равнинные же были недовольны новой жизнью, но не могли ничего поделать: их способностей и капли энергии не хватило бы выступить даже против остатков моего бывшего клана, а уходить им было некуда, ведь кочевая жизнь пугала их даже больше, чем неудобства нынешней. Тем более, что благодарность за возвращение Сил их детям удерживала мой статус в их глазах. По неясным причинам равнинные бессмертные никак не могли восполнить свою Силу, что сделало их больше похожими на обессиленных, и мои чёрные эльфы не могли не чувствовать своё превосходство. Глядя на молчаливое негодование, растущее в клане, я с грустью вспоминал жизнь в Айноне, где спокойствие и благополучие шли рука об руку с развитием навыков и потоками Сил, и я никак не мог понять, как добиться того же баланса. Против воли мысли всё чаще возвращались к Хейну, и сердце сжималось в отчаянной тоске.

Несмотря на то, что со мной всегда был Шаграт, я давно не ощущал себя настолько одиноко. В любой момент готовый поддержать и помочь, после того, как мы покинули Раврен, он стал вести себя как мой подчинённый, а не самый близкий мне бессмертный. Оставаясь наедине с собой, я всё чаще воскрешал образ Хейна в памяти, но с ужасом понимал, что уже смутно помнил его лицо. Видимо, глубинные разочарование и непонимание, которые я испытывал по отношению к Вэону, полностью отступили, и я начал вновь страдать и скучать по нему. Для меня прошедшие годы были пусть и полным событий, но лишь мгновением, и я прекрасно понимал, что полуэльф постепенно приближался к концу своей смертной жизни, и от этого мне лишь больше хотелось увидеть его. Мне становилось безгранично страшно от мысли, что я никогда его не найду и больше не встречу.

Я проводил уйму времени, обучая старых соклановцев и практикуясь сам или облетая огромные территории, чтобы найти следы Титше, однако, ничего напоминающего её не было, и я прекратил поиски. Время шло, и назревали проблемы гораздо ближе, чем похожая на тень убийца бессмертных, потерявшаяся где-то на просторах нашего мира: равнинные эльфы даже спустя несколько месяцев не восстановились, не обучались и, будучи объективно слабее, исполняли роль скорее добытчиков и возделывателей, в то время как их собратья активно развивали Силу и наращивали мощь. Я щедро делился своими знаниями с горными эльфами, стремясь изжить их ограниченность, и, разумеется, ситуация вызывала негодование равнинных, которые его уже почти не скрывали. Мне приходилось усмирять свой народ, и в подобные моменты я их ненавидел. В моей голове не укладывалось, почему же они не понимали важности существования нашего клана и вели себя как неразумные дети. Облетая окрестности, я периодически видел бессмертных из различных поселений, и, по их же словам, они почти не использовали Силу, будто стараясь забыть о её существовании. И мои соклановцы не могли понять, что я старался сберечь их и то, что отличало нас от людей. Однако, самый большой раздор ждал нас впереди.

Одним из основных запретов в клане было рождение детей в новом поселении. В силу того, что все мы были бессмертны, меня не пугало отсутствие новой крови, тем более мы всегда могли принять тех, кого я встречал во время полётов. Запрет был строгим: во-первых, дети были бы обузой, они бы с трудом выдержали жизнь в суровых условиях выжженной вулканической долины. Во-вторых, я больше не проводил Ритуалы, подпитываясь напрямую от точки Силы, и у меня не осталось считанных у жертв узоров, а ведь никто не знал родятся ли дети бессмертными. И я не хотел рисковать: объяснять клану, почему их всемогущий лидер вдруг потерял способность исцелять недуг нового мира было бы сродни признанием огромной лжи, в которой мы с Шагратом утонули. К тому же смертное дитя жило бы чуть больше полувека, а его кончина вывела бы из равновесия весь клан. Несмотря на вечную жизнь и способность легко отвлекаться от насущных проблем, бессмертные могли горевать тысячелетиями. Но нашлись те, кто проигнорировал запрет.

Пара образовалась весьма странная: чёрный эльф и бессмертная из равнинных, и, разумеется, беременность невозможно было скрыть навсегда - в конце концов я сам всё увидел. Не знаю, насколько страшным я казался своему народу, но оба бессмертных буквально на коленях умоляли их пощадить. И я позволил им остаться, с одним условием: они покинут клан сразу же, если их ребёнок окажется смертным. И, к сожалению, ни капли Силы бессмертного не проходило сквозь новорождённое тело, у него были округлые почти человеческие черты. Надежды его родителей были разбиты, и они покинули клан через пару дней после родов под покровом ночи. Это напомнило мне Хейна, который так же исчез после появления сына на свет.

Чёрные эльфы были удручены своей потерей. Теперь остатки их изначального клана поредели ещё на одного бессмертного. И я всё никак не мог понять: неужели эта глупая связь, вылившаяся в рождение смертного ребёнка, была важнее Силы, которую мы старались возвратить и развивали. Стоило ли их желание создать семью исключения из клана? С другой стороны, я прекрасно осознавал, если бы мне предоставили выбор: жизнь в клане или жизнь Хейна — я бы не задумываясь выбрал полуэльфа. Видимо, любовь была действительно великой Силой, которая перевешивала чашу весов.

После ухода бессмертной пары и их смертного младенца, равнинные начали открыто конфликтовать с чёрными, полагая, что именно последние виноваты в том, что произошло с их сестрой. Теперь в клане царила отчуждённость, бессмертные общались между собой посредством косых взглядов и холодных отрывистых фраз. Лишь моё присутствие, казалось, заставляло их вести себя спокойно. Я был и оставался сильнейшим, со мной считались, и я вызывал у них почти благоговейный страх. Но я мечтал о порядке, мне была противна эта возня с непониманием и враждой. Наступил момент, когда плохие отношения в клане вылились в полномасштабную драку, в которой, к моему великому удивлению, участвовал и Шаграт. Стояла зима, и сугробы взметались под яростными толпами нападавших друг на друга бессмертных. Отрешённо глядя на междоусобицу с балкона своего дома, я почувствовал невыносимую усталость, будто весь мир ополчился против меня, и я был единственным его противником. Не желая принимать во всём этом участие, я улетел в горы, чтобы подумать несколько дней в одиночестве, и дать бессмертным выпустить пар. Я был недостаточно близко, чтобы они заметили моё присутствие, но и относительно не далеко, чтобы вернуться и разнять их, если им придёт в голову перебить друг друга окончательно.

Сильные ветра горных вершин хотя и помогали мне размышлять, а ощущение свободы обычно опьяняло, теперь изнутри меня разъедало горькое разочарование. Мне было грустно видеть, что клан, хотя и был приведён в точку Силы, не развивался, а лишь деградировал, превращаясь в свору недовольных друг другом животных. Не имея ни малейшего представления о том, как помочь терявшим Силу равнинным, я не видел иного выхода, кроме как вернуть их в долину. Что касается моих чёрных эльфов – Сила будто превращала их в тех бессмертных, что я увидел, только придя на Гору: ограниченные, полные непонятной злобы существа, не умеющие и не желающие ничего, кроме как состязаться друг с другом. Удручало и то, что Шаграт, проводивший с ними почти всё время, постепенно терял свои отличия от соклановцев и всё больше отдалялся от меня. Попытки поговорить с ним не приводили ровным счётом ни к чему: он будто закрылся от меня и общался с раздражающим почтением, свойственным подчинённому, принимая мои слова, но будто не желая прислушаться. Но больше всего, конечно, я был разочарован в себе. Кем я возомнил себя, решив возглавить эльфов? По меркам бессмертных я даже не вышел из юношеского возраста, и пусть обладал огромной Силой и некоторыми навыками – что я мог, умел или знал? Мне вспомнился Хейн, что всегда осаждал меня, взывал к моему разуму и единственный за всю жизнь не боялся мне противостоять. В тот момент мне отчаянно хотелось поговорить с ним, услышать его «Киона, хватит» или «Киона, не сходи с ума», ведь именно мои раздувшиеся амбиции привели мой народ к тому, что сейчас в поселении был полный раздор, большая часть клана почти лишилась Силы, а я стал завравшимся монстром, Старейшиной, что долгое время пожирал бессмертных ради восстановления энергии, выдавая украденные возможности за благодать. И я ещё осуждал Старейшин Горы, глупый юнец. Хотелось удавиться. А ещё бесконечно сильно захотелось хотя бы на миг вновь стать Кионой, забыть прошедшие годы, осесть где-нибудь и никогда больше не быть частью остального мира, умирающего на глазах. 

Но, как бы я ни ненавидел себя и не был зол на них, эльфы были моим кланом, моей семьёй, и оставлять их разбираться со всеми проблемами самостоятельно было бы самым низким поступком. Тем более Киона Асгейр был уже давно утоплен в море крови и потерь, превратившись в Менелингу. На второй или третий день моего побега я ощутил нечто странное вокруг: стало будто тише, не было слышно даже завывания ветра в горах. Воздух был напряженным и полным энергии, как перед близкой грозой, но какая гроза могла быть зимой? Все мои инстинкты забили тревогу, но никак не удавалось понять, что же происходит; спешно отбросив удручающие мысли, решил поскорее вернуться в клан.

Едва я поднялся в воздух, где-то позади раздался резкий и короткий взрыв, крыло внезапно пронзила невыносимая боль. Взревев, я извернулся и увидел огромную дыру с рваными краями в том месте, где раньше была основная кожистая перепонка, и торчащую кость, покрытую окровавленными мышцами предплечья, будто вырванную невидимым чудовищем. Всё тело окутали странные путы, будто сотканные из синего тумана; несмотря на сопротивление, они буквально сминали меня, как бумажный лист. Полёт завершился, так и не начавшись: резко потеряв силы, я понёсся камнем вниз, обивая все скалистые выступы. Стараясь избежать очередного удара, я отчаянно бил работающим крылом, но это ничуть не помогало и не замедляло падения. Я даже не успел ничего понять, всё произошло в считанные секунды, и паника приглушила боль. Происходившее напомнило мне нападение кайнона в юности, навсегда лишившее меня былой выносливости; с оглушительным грохотом я рухнул к подножию горы, на которой провёл последние дни, сверху на меня посыпались каменные осколки. Обычно близкое к неуязвимости тело было покрыто зияющими ранами, кровью, пара рёбер виднелась из-под разодранной кожи, оба крыла напоминали месиво из костей и плоти. Туманные синие путы растворились в воздухе, как только я перестал шевелиться.

Едва дыша, я лежал и напряжённо вслушивался. Кто-то меня сбил, это было ясно, но что за существо обладало такой Силой, что запросто сломало и разорвало мне крыло, сбило и лишило меня сил. Это было нападением, охотой, и мой мучитель должен был прийти проверить свою добычу. Я не мог ни пошевелиться, ни толком вдохнуть, краем глаза наблюдая за кровью, льющейся из ран и капающей с рёбер прямо на землю, но из-за шока не чувствовал никакой боли. Внезапно в памяти возникло лицо Хейна. В видении он просто смотрел на меня, а я подумал, как жаль, что скорее всего больше не увижу его.

Послышались медленные шаги, и, почти не удивившись, я увидел приближающуюся ко мне Титше, закутанную в странные выцветшие лохмотья. Голова и плечи были укрыты длинным палантином, но, помня собственное лицо, я сразу узнал её и постарался не дышать и выглядеть мёртвым. Осторожно, но явно без страха, она подошла прямо к голове, и я отрешённо подумал, насколько же большим я был в теле дракона, ведь только мой залитый кровью глаз был с половину её роста.

Беспардонно ткнув в меня сапогом, она вдруг заговорила:
- Так и знала, что достану его. Смотри, - позвала она кого-то.

Шея была явно повреждена, потому мне посчастливилось не издать ни звука, но тут вдруг показалось второе существо. Это была бессмертная, явно не старавшаяся скрыть свою личность, и вновь я не удивился и вспомнил даже имя: Тариада, что была с Титше в Лиафеле; длинные чёрные волосы обрамляли её подтянутую фигуру, делая похожей на одичавших бессмертных. Она подошла и с силой пнула меня.

- Наконец-то эта тварь сдохла, - процедила дикарка. Её спутница промолчала, пристально оглядывая мои повреждения. Видимо, сочтя их слишком серьёзными, она поверила в мою смерть.

- Теперь осталось найти его смертного, - голос Титше был не громче шелеста листьев, но будто отдавался в голове. - Нужно проверить их поселение. Потом вернёмся домой.

- Вдруг его народец решит нас убить? – голос Тариады был полон сомнения.
Титше выразительно посмотрела на спутницу. Та усмехнулась, и они молча пошли прочь от меня.

Не мигая глядя вслед удаляющимся фигурам бессмертных, я вдруг с ужасом понял, что они ищут Хейна. Хейна, который ещё годы назад перестал пользоваться Силой, который был слаб и смертен! И я не имел понятия, где его искать, чтобы защитить. И эти убийцы направились в мой клан, где точно перебьют каждого в поисках Вэона, которого там никогда и не было! Шаграт и остальные чёрные эльфы не смогут справиться с ними! Мысли роились и жалили меня, я был в ужасе от происходящего, но и поделать не мог абсолютно ничего: как только Тариада и Титше скрылись из виду, я попытался двинуться, но одно из крыльев было практически оторвано, другое превратилось в жуткое месиво, а лапы абсолютно не реагировали. Про раны, разбитые кости и рваную плоть не хотелось даже думать. Обычно я превращался в дракона, чтобы исцелиться, и теперь не представлял, сколько потребуется времени для заживления таких ран. Вернись я сейчас в тело инкуба, я был бы просто разорван на части. Дракон мог запросто выносить увечья любой другой расы, но в обратную сторону это не работало.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем я начал чувствовать конечности; в какой-то момент на место начало вставать крыло, а раны будто затянулись плёнкой. Ещё через время я смог поднять голову. Я насчитал двадцать шесть ливней — именно столько понадобилось, чтобы смыть большую часть крови, залившей кожу. Я пролежал несколько недель, пытаясь черпать Силу с нашей точки: за время излечения подножье горы полностью покрылось свежей травой, на деревьях зазеленела молодая листва. В эти дни я успел пережить зарождение надежды – вдруг мои эльфы не станут защищать меня, решив, что я им не нужен, и Титше оставит в покое наше поселение. На смену ему волнами накатывал страх, что это окажется правдой. Потом я внутренне метался, ненавидя сломленное тело – мне было необходимо вернуться к клану, удостовериться, что они целы и никто не пострадал; после я понял, насколько мала вероятность того, что Тариада и Титше не тронули мой народ, и меня затопило отчаяние, в агонии которого я был ровно до тех пор, пока конечности вновь не стали подконтрольны мне. Крылья стали исцеляться последними, поэтому, хоть я и мог уже начать передвигаться, не сумел бы полететь, но тело дракона было слишком крупным для пешего перехода по горам, потому я решил рискнуть и вернулся в облик инкуба, чтобы любыми путями вернуться к своим эльфам. Дорога заняла у меня чуть больше дня, и я проклинал каждую лишнюю секунду, которую провёл, падая и поднимаясь на едва слушающихся ногах. Страх, подгонявший меня, не учитывал слабость практически разорванного тела.

И когда, наконец, я добрался до поселения, из горла вырвался отчаянный крик, а сердце разорвалось на куски.

Наша выжженная вулканическая долина была усеяна обломками построек, домашней утвари вперемежку с до неузнаваемости изуродованными телами, внутренностями и конечностями моих соклановцев.

Я был беспомощен, словно новорождённый; глаза едва видели из-за застилавших их слёз. Мне казалось, что я был трижды обнажён, что с меня содрали кожу, что я был обескровлен и брошен под лучи палящего и изжигающего меня солнца, мне захотелось хоть как-то защититься от увиденного. Почти не осознавая своих действий, я подобрал какой-то длинный отрез грубой ткани, закутался в него, потом поднял длинную палку для опоры, но это мало помогло. Мой клан, моя семья, Шаграт - они были растерзаны, уничтожены, стёрты в пыль, их тела были рассеяны на застывшей лаве. Боль не была сильной или тупой, она была скалой, в которую я врезался со всей возможной скоростью, она заполнила всё вокруг, каждую частицу меня, воздуха, чёрной земли.

Едва переставляя ноги и опираясь на палку, я медленно брёл прочь от точки Силы, не имея ни малейшего понятия о том, куда и зачем я иду. Смысл всего покинул эту землю. Покинул меня.

Я просто уходил.