ВСТУПЛЕНИЕ
Этот проект - не литературное произведение. Это живые дневники о реальных событиях, происходивших в нашей семье. Мы прошли через вторую волну ковида с потерями. Каждый из нас вел свой собственный дневник. В течение двух недель мы находились в разных местах, разделенные вполне реальной и практически непреодолимой границей – госпитальным забором. Поэтому записки из полевого госпиталя, которые читатели в соцсетях метко назвали «Репортажами из красной зоны*», перемежаются в этом своеобразном сборнике историями о том, каково это- остаться дома один на один с болезнью.
Прошло больше полугода, прежде чем мы решились вернуться к этим записям и собрать их воедино. Перечитывать наши дневники было больно. Мы словно заново проживали весь тот ужас, который ворвался в нашу жизнь в сентябре 2021 года. И всё-таки мы это сделали. Наша цель - рассказать всю правду о Ковиде из первых уст. Когда мы начали вести наши дневники, то воспринимали их как доступную на текущий момент психотерапию. Дневник помогал собраться с мыслями, отвлечься, не сойти с ума в том кошмаре, в котором мы жили два с лишним долгих и страшных месяца. Первые публикации репортажей из госпиталя вызвали в те дни массу откликов в соцсетях. Люди писали, что это первые живые свидетельства того, что происходит в заболевшими на самом деле. Сотни комментариев под каждым постом из разных стран мира и на разных языках. Десятки личных историй, поделиться которыми людей подтолкнула наша история. Сотни просьб опубликовать после выздоровления всю историю целиком. Тысячи слов поддержки. Мы серьезно задумались о том, что действительно не встречали постов о том, что кто-то заболел, и задались вопросом: почему? Вокруг ковида на тот момент уже ходило много легенд. По телевизионным каналам и источникам в сети ещё в первую волну показывали всякие ужасы. Реально заболевшие предпочитали молчать, потому что боялись социальной изоляции, когда от здоровых членов семьи заболевшего шарахаются, как от прокаженных. Позже многие информационные источники были разоблачены в фальсификации и лжи. И это породило огромное количество скептиков, которые перестали верить в само существование пандемии. В первую волну ковида уже через 2 месяца режима изоляции, который мы честно соблюдали, мы тоже примкнули к легиону этих скептиков. Мы ежедневно читали новостные ленты, смотрели ужасающие репортажи из разных уголков мира и начинали сомневаться в правдоподобности всего, что вещал телеэфир и публиковалось на просторах интернета. Сомнения наши укрепились в связи с отсутствием каких-либо публикаций от заболевших или членов их семей. Было странно, что люди, привыкшие делиться в соцсетях любыми самыми мелкими новостями из их жизни, не выложили в сеть ни одной истории о болезни, ни одной фотографии из больниц. А со второй волной беда пришла и в наш дом.
Мы надеемся, что наша история откроет скептикам глаза на реальность угрозы и тяжесть болезни, а кому-то, возможно, даже спасёт жизнь.
Алексей и Ирина Поляковы
2021-2022 г.г.
_________________
*_Красная зона – место в больнице, где лечат пациентов с особо опасными инфекционными заболеваниями.
ЧАСТЬ 1. БОЛЕЗНЬ.
Ирина. РЕПОРТАЖ ИЗ КРАСНОЙ ЗОНЫ.
Новости «не очень»…
Когда в прошлый понедельник 18 октября я проснулась с головной болью, то просто огорчилась, что «прохлопала» начинающуюся мигрень. Боль шла по нарастающей, таблетки уже не помогали. Но я всё равно их глотала. А потом меня накрыло так, что я уже ничего не помню, кроме жуткой непрерывной боли. Все мои прошлые мигрени с болевым шоком казались детским лепетом. Я не могла открыть глаза, видеть даже намек на свет, меня буквально убивал любой самый тихий звук. Я не могла ни есть, ни пить, не говорить. Каждое движение вызывало в голове взрыв еще более страшной боли, хотя казалось, что больнее уже не может быть. Мне хотелось забыться, но от боли я не могла заснуть. Когда я впервые открыла глаза, была уже пятница. Все эти дни я не спала и не ела. По мере того, как головная боль начала отступать, я поняла, что болит всё тело: кости, мышцы, внутренности, даже кожа. Вот тогда впервые пришла мысль померить температуру. Тем более, что в четверг, пока я еще находилась в полубреду, заболели мама и папа. Да, и до нас добралась коварная корона. Она приходит с болью, с тошнотой (маму рвало), с температурой. И только через неделю пропадают вкус и запах. На второй неделе, когда стала падать сатурация, а температура падать не хотела, нас троих госпитализировали. Я и мои мамочка и папочка лежим в одной палате. Я по мере сил ухаживаю за мамочкой. Она совсем плохая, ходить не может. Мы все с кислородными масками круглосуточно. У меня и у папы на момент госпитализации поражение легких было 25%, у мамули 35%. И еще сильный кашель, сухой, лающий, приступами до удушья. Из-за него я сорвала голос. Теперь я до кучи еще и немая… Мой драгоценный муж от госпитализации отказался. Он решил остаться на хозяйстве. Дело даже не в том, что в загородном доме оборудована мастерская, в которой мы не только работаем, но и храним все наши картины, а дачный сезон закончился, почти все соседи уехали в Москву, наступил осенне-зимний сезон взломов домов. Основная проблема в том, что дом полон животных. Их оставить сейчас не на кого… Поэтому Алексей ответственно выполняет рекомендации врачей на дому и еще находит силы следить за домом, готовить, мыть, убирать, кормить животных, гулять с собаками… А мы втроем в ковидном госпитале безропотно глотаем таблетки и подставляем животы и вены под уколы… там на фотографии у меня за спиной мои мама и папа.
Как проходит жизнь в подмосковном ковиднике, расскажу в отдельном посте.
Берегите себя и своих близких!
Алексей. С КОВИДОМ ОДИН НА ОДИН.
Ну вот, я начал вести дневник. Наверное, понимание, зачем я это делаю, придет чуть позже, а пока есть внутреннее убеждение , что так нужно.
Может, потом я буду улыбаться тому, что решился на это. Впрочем, это не важно. Сейчас это моя лит-терапия в текущей ситуации.
Я один. Дом, многие годы наполненный любовью, взаимоуважением, смехом и теплом, опустел.
Что я имею на сегодняшний день: мама папа со вчерашнего дня в ковидном госпитале, состояние тяжелое, прогнозов врачи не дают, говорят откровенно: «Все в руках Божьих». Иринка, в тяжелейшем состоянии, храбрится. Но я видел, что с каждым днем ей становилось всё хуже.
На руках остались два направления на КТ – моё и жены. Планировали сегодня предпринять вторую попытку добраться до госпиталя самоходом. Первая попытка успехом не увенчалась, отстояли на улице длинную очередь, жестоко промёрзли, но на КТ не попали, начался санитарный час - перерыв на дезинфекцию. Стоять ещё час сил уже не было. Присесть можно разве только на землю. Уехали. Сегодня с утра наглотался таблеток, чтоб не потерять сознание за рулем, но состояние Иринки ухудшилось, дышит с трудом. Вызвали скорую. Вердикт врача - в срочном порядке госпитализировать. Хотел поехать с ней, но в машине скорой помощи уже сидели 4 человека. Выгнал машину из гаража, поехал следом. Оказалось, скорая двигалась в сторону госпиталя с заездом ещё по нескольким адресам. Катались и собирали больных около часа. Пока парковался у госпиталя, всех уже завели в приемный покой. Встал у стеклянных дверей, смотрел, как мою жену увозят на каталке на КТ. Дождался, когда привезут обратно. Поражение легких 25%. Ирина стоит у стенки, среди толпы прибывших по скорой, ждёт, когда оформят документы на госпитализацию. Стульев мало, самые активные успели занять места. Внешне им не так плохо, как тем, кто стоит. Куда смотрит мед персонал?! Когда увидел, что жена начала сползать по стене, стал трезвонить в звонок и долбить в дверь. Вышел медбрат (или врач, кто их разберёт в этих масках с комбинезонами). Меня не пустил, но к Иринке подошёл, посадил ее в кресло-каталку, измерил сатурацию. Через минуту моей жене подвезли портативный баллон с кислородом и надели маску. Начал звонить в приемный покой, чтоб жену положили к родителям. Вчера они сообщили, что у них в палате есть свободная койка. Дозвонился, обещали посмотреть. Еще минут 40 стоял, ждал, когда жену увезут в отделение. Она прислала сообщение, что ее определили к маме и папе. Доехал до дома в полубессознательном состоянии. Измерил температуру. 40,3*. Принял жаропонижающее, покормил собак и кошек, отнес пшеницу курам. Есть не буду. Нет аппетита.
Алексей. С КОВИДОМ ОДИН НА ОДИН.
КТ
Немного предыстории. Для заболевших есть две стандартные процедуры – тест на Ковид и компьютерная томография, если врач решит, что она необходима. Но, чтобы сдать тест, необходимо либо самоходом явиться в поликлинику, либо вызвать врача на дом. Вызвать врача не так просто. Фельдшер один на все близлежащие поселки, в местной поликлинике нехватка медперсонала. К нам он не доехал, позвонил по телефону и дал стандартные рекомендации. Когда самочувствие родителей стало ухудшаться, и жаропонижающие уже не помогали, вызвали скорую.
Дозвониться до скорой сложно. Вызовы идут непрерывно. Врача ждать от нескольких часов до двух дней (столько ждал наш сосед - открыл бригаде дверь, сел на кровать и умер). Госпитализируют не всех. Для госпитализации надо, чтобы фельдшер сам воочию убедился в наличии низкой сатурации и повышенной температуры. Для тех, у кого этих выраженных симптомов нет, дается назначение на КТ. Это значит, надо собраться и самостоятельно поехать в больницу. После первого вызова скорой мы так и сделали. И… встали в бесконечную очередь. На улице. Без шуток. Все кашляющие и температурящие стояли на холоде вместе с внешне здоровыми, но также имеющими направление на обследование. Счастливчики, чья очередность давала надежду попасть в заветный кабинет до планового перерыва, жались друг к другу в импровизированном пластиковом коридоре, соединяющем здание госпиталя с отдельно стоящим крохотным помещением, в котором расположилась диагностическая лаборатория. Коридорчик холодный, вместо дверей на улицу - дыра в стенке. Строители не стали заморачиваться и просто убрали одну пластиковую панель, чтобы был проход. В кабинет вызывают согласно очередности. Но эта очередность постоянно нарушается, потому что прибывающие по скорой идут вне очереди. А таких - по скорой - непрерывный поток. Их везут на каталках из приемного отделениям, и это тоже отдельная очередь, но срочная. Вереница каталок теряется за двойными дверями, отделяющими продуваемый всеми ветрами пластиковый коридор от теплого коридора, ведущего непосредственно в приемный покой и отделения. Поэтому «первые» у дверей, прибывшие по направлениям самоходом, ждут вызова час, два… пока не иссякнет этот поток «срочных». В очереди есть те, кто стоит вторично, потому что не попали вчера. Они нервничают и злятся на тех, кто на каталках, потому что, отстояв на улице предыдущий день, сегодня вынуждены были занимать очередь заново. Мы честно отстояли до перерыва, промерзли и уехали домой. Сил стоять дальше просто не было. Наша вторая попытка повторилась через пару дней, когда маме стало хуже, и пришлось заново вызывать скорую. И вновь - направление на руки и поездка самоходом. Мама еле ходит из-за плохого самочувствия. Плюс, больные ноги, она не может идти без костыля. Мы везем ее на машине и придумываем, как выпросить в приемном покое стул, потому что стоять мама не сможет. Все оказалось проще. Когда мы вели маму под руки мимо стеклянных дверей центрального входа, к нам вышла медсестра и посадила маму в кресло-каталку. Она увидела через стекло, что маме совсем плохо, и вышла оказать помощь. Маме сделали КТ в отдельной очереди из каталок. Мы же вновь на КТ не попали. Результат выдали сразу на руки. У мамы поражение легких 35%. С этим заключением мы поехали домой. А на следующий день состояние и мамы, и папы резко ухудшилось, приехала скорая, и родителей в срочном порядке госпитализировали. А еще через день следом за ними увезли и мою жену.
Ирина. РЕПОРТАЖ ИЗ КРАСНОЙ ЗОНЫ.
Хитрецы.
С ними я познакомилась, когда скорая везла меня в госпиталь. Хитрецами я назвала тех, кто пытался сделать КТ по направлению, выданному на руки, но неудачный опыт промерзания под дверью кабинета вкупе с желанием обследоваться побудил этих людей искать обходные пути достижения желаемого. Сопоставляя собственную «успешность» великого стояния в живой очереди с относительно быстрым прохождением заветных дверей теми, кто на каталках, страждущие серьезно задумались о повторном визите, но уже «по скорой». Судя по тому, сколько человек ехало вместе со мной, и какая толпа скопилась перед центральным входом госпиталя, план вполне рабочий. Поэтому машины скорой помощи в основном похожи на маршрутки, а фельдшеры - на вожатых, выводящих из машин на построение свой «отряд» больных и после пересчета их по головам, сопровождающих всех в приемное отделение. Поток сей не иссякает.
Самых тяжелых везут на каталках с портативными кислородными баллонами. Очередь в холле госпиталя растёт. Зато это привилегированная очередь, она двигается приоритетно, оттесняя в сторону тех, кто по неведению наивно стоит на улице со своими направлениями на КТ. Те, кому реально плохо, тихо сидят на стульях, в передвижных креслах или лежат на каталках. Мобильных баллонов с кислородом на всех не хватает. Но в стенах холла приемного отделения вмонтированы кислородные краны. К ним медсестры подключают маски, усаживая больных на металлические стулья, прикрученные к полу вдоль стен. Стулья в основном заняты теми самыми хитрецами, которые решили воспользоваться более легким способом проникновения в кабинет КТ. Они не уступают место ни старикам, ни тем, кто явно стоит с трудом. Здесь вообще никто никому ничего не уступает. Здесь каждый сам за себя. У хитрецов более-менее нормальное самочувствие, у них есть силы следить, чтобы никто не пролез вне очереди и даже время от времени поскандалить, когда медсестры провозят вне очереди каталку с особо тяжелым пациентом. Я стою у стенки, буквально приклеившись к ней спиной. Голова кружится, тело болит. Мне надо просто выстоять и дождаться, когда дойдет очередь до моих документов в солидной пачке бумаг, собранных у тех, кто прошёл КТ и кому требуется госпитализация. Скорей бы уже. Хочется просто лечь, силы стоять уже на исходе. Главное, чтобы меня положили в одну палату к маме и папе. Родители звонили, сказали, что у них есть свободная койка. Но дежурный врач упорно пытается отправить меня в другое отделение. Я из последних сил настаиваю на отделении и палате, где лежат мои родители. В электронной базе возникла ошибка, компьютер показывает, что мест нет. Разбираются. Жду. Слушаю рассуждения «умников» - тех самых, кто ради стояния в тепле искусственно создает очередь в приемном отделении, - о том, что «надо быть умнее и выжимать из ситуации максимум» (!! реально услышанное выражение). Мда. Благодаря вашему «максимуму» я больше часа тряслась в маршрутке - пардон, машине скорой помощи, и сейчас еле стою, прилипнув к стенке. Зато вы - молодцы, всех перехитрили. Вам же наплевать, что ваша хитрость может стоить кому-то жизни…
Ирина. РЕПОРТАЖ ИЗ КРАСНОЙ ЗОНЫ.
Ковидный госпиталь изнутри. Другая планета…
Это правда выглядит именно так. Медперсонал в защитных костюмах, отдельные палаты-ячейки, как на межгалактических станциях в фантастических фильмах… Вы спрашивали, как там внутри? Рассказываю.
Подмосковный госпиталь, в который положили меня и моих родителей, оборудован, видимо, на территории бывших промышленных складов. Потолки высоченные, метров 7. Помещения изначально были не отапливаемые, поэтому в коридорах установлена система батарей. Сегодня ночью батареи не справлялись, было очень холодно. Все отдельно стоящие здания складов соединены между собой прозрачными пластиковыми переходами. Тоже не отапливаемыми. Площади разделены на «палаты» обычными офисными тонкими перегородками. Коридоры узкие, только чтобы провезти каталку. Зато в каждой палате свой рециркуляр, у коек индивидуальное освещение, розетки, тумбочка и кислородное оборудование. Из палат выходить нельзя. Можно только короткими перебежками до туалета и обратно. Для лежачих больных в коридоре выставлены памперсы. Обход несколько раз в день. При этом создается впечатление, что мед персонал палату не покидает вовсе. Примерно каждые 2 часа приходят подливать дистиллировку в кислородный аппарат, постоянно следят за давлением, сатурацией, температурой. Развозят таблетки, колют уколы, раскладывают и развозят завтраки, обеды и ужины, убирают... Бригада заступает на суточную вахту. На 6-8 человек - целое отделение из 50 палат (или даже больше) по 4 человека в каждой. В течение суток врачи и санитары не спят вообще. Я даже не понимаю, успевают ли они поесть…ведь даже просто воды в каждый аппарат долить до нормы - это на 200 с лишним аппаратов 3 часа непрерывного бега на двоих санитаров! А они еще успевают всем приятные слова поддержки сказать, жалобы уточнить. Бывают и исключения, конечно. Но это большая редкость. Да, возможно, госпиталь в московской области обеспечивается лекарствами и оборудованием хуже, чем в Москве. Вот я, например, в открытую дверь реанимации не углядела ни одного аппарата ИВЛ… Люди лежат тихо в ряд под кислородными масками, не шевелятся. Выглядит страшно. Возможно, ИВЛы есть в других отлелениях… Хочется надеяться… Но врачи делают всё, что в их силах, это правда. Очень человечное отношение и к скандальным старикам, и к капризным молодым, и к тихим больным. Они стараются, борются за каждую жизнь, делятся своим душевным теплом. Это искреннее, неподдельное сочувствие и сострадание дает надежду. Я не знаю, как после таких тяжелых суток они доезжают до дома. Но через двое суток они вновь заступают на суточную вахту, снова улыбаются, носятся, как угорелые, из палаты в палату в этих своих многослойных комбинезонах, прозрачных касках, масках, резиновых перчатках… Тело не дышит, в масках и стеклянных колпаках тоже трудно дышать… откуда силы берут?! Дай Бог им всем здоровья! И им, и их близким!
И вы все себя тоже берегите!
P. S. О лечении, питании и жизни здесь - в других постах.
Алексей. СКОВИДОМ ОДИН НА ОДИН.
Столкнулся с проблемой. Помимо всех метаморфоз происходящих со мной в этой болезни, есть очень неприятные для меня моменты: заметно подсело зрение и появился очень сильный тремор. Как художнику мне было страшно, что два основных инструмента моей профессии сыграют со мной злую шутку. Как я буду писать картины?! Словом, на душе очень тревожно. Наверное, стоит рассказать о моем самочувствии, впрочем , начну с самого начала. Сначала было непонятно, какая беда пришла к нам в дом. Супруга очень часто мучается мигренью, и в этот раз все началось именно с нее. Мигрень была крайне сильная, Ирина просто выпала из жизни на неделю. Когда мигрень стала отступать, обнаружили, что появилась температура 40. Все эти дни я ухаживал за Ириной, а вирус уже во всю атаковал мой организм. Я настолько был поглощен заботой и переживанием, что сначала и не заметил, что сам заболеваю. В один из дней мне понадобилось съездить в Москву по делам, и в дороге резко запершило в горле, заслезились глаза, потом сильно разболелась голова и я начал терять сознание. Как добирался домой, помню плохо. Да это сейчас и не важно. На данный момент, у меня температура стабильно держится в интервале 39,5 – 40,5 градусов. Дышать очень тяжело, дыхание похоже на астматическое, каждый вдох дается с трудом. Насморк, кашель, очень сильно ломит все тело, голова как в тумане. Трясутся руки (кстати, колени тоже), плохо вижу, сильная слабость.
Врач, который всю мою семью направлял в госпиталь, сказал честно- системного лечения от этого нет, есть общие рекомендации по лечению. Для меня это означало: выкручивайся, как хочешь, а там – как получится. Что я принимаю на данный момент: Терафлю (снимает немного ломоту в теле, чуть облегчает общее самочувствие, понижает температуру). Пью его часто, иначе просто невозможно даже ходить. Друзья из Бурятии засняли для нас что-то типа видеоурока, в котором показали народное средство, рекомендуемое их местными врачами для самопомощи и облегчения состояния заболевшим. Берем спирт. Желательно 90-96 градусов. В крайнем случае подойдет и водка. Наливаем спирт в поллитровую пластиковую бутылку, в которой заранее прожигаем чуть ниже середины небольшое отверстие для коктейльной соломинки. Уровень спирта должен быть немного ниже отверстия. Вставляем в отверстие соломинку, плотно обхватываем губами горлышко бутылки и делаем глубокий вдох. Таких вдохов надо делать 5-10-20. Сколько получится. Да, вначале это очень непросто. Такое ощущение, что обжигаются горло и легкие, пробивает на сильный кашель. Как это работает, описывать не буду, вся информация есть в интернете. Скажу, как тот, кто спасается сейчас этим: Это работает!!! Дыхание чистится мгновенно, появляется возможность вдохнуть. Измерил сатурацию до и после процедуры. Значение до процедуры: 88, после 6 вдохов парами спирта прибор показал 95.Кроме реанимации легких спиртовыми парами ем много лимона, параллельно пью крове разжижающие, это тоже очень важно, так как коронавирус сильно сгущает кровь. Дополнительно врач прописал антибиотики. И еще постельный режим. С последним сложно, вся домашняя живность, из-за которой я отказался от госпитализации, сейчас на мне. Но лекарства я пью дисциплинированно. Надеюсь, выкарабкаюсь.
Ирина. РЕПОРТАЖ ИЗ КРАСНОЙ ЗОНЫ.
Ковидные будни. О еде…
Сегодня ко мне начали возвращаться вкусовые ощущения. Лучше бы не возвращались, потому что если раньше я просто видела, как страшненько выглядит приносимая больным пища, то теперь я еще и познакомилась с ее вкусом… Итак, по-порядку. Госпиталь, где лежим я и мои родители, - полевой. То есть, изначально больницей не был. Соответственно, своей кухни нет и в помине. И вот с этого момента кормление ковидных больных становится бизнесом. Потому что госпиталь заключает договор с сторонней компанией по поставке питания. И компания хочет заработать, иначе какой смысл в таком бизнесе. И тут начинается самое интересное: как накормить максимум человек на минимум рублей и получить с этого реальную прибыль?! Настоящий бизнесмен знает, как. В итоге у нас на столах загадочные изыски бизнес-кулинарии: комочки манной каши на воде, омлет без яиц и молока (соевый, возможно), красная водичка в стакане под гордым названием Борщ даже без намека на очистки кожуры от свеклы или картошки, гречка с гуляшем, которого в этой гречке нет, как и соуса, зато есть в двух местах испачканная морковкой каша (опять же комками). Пустая рисовая каша, пустые макароны, все чуть попачканные морковью… Дважды давали «рыбные котлеты» - кости и головы крупно перемолотые и перемешанные с чем-то, что пытается быть похожим на рыбный фарш… Есть эти осколки костей невозможно. О вкусе я уже сказала, лучше бы он не восстанавливался… А ведь не всем здесь возят передачи… Печально, когда беда становится источником дохода. Я не злой человек, но мне хочется пожелать этим «кормильцам», чтобы их продукция была в их домах на их столах постоянно. Приятного аппетита, господа бизнесмены!
Алексей. С КОВИДОМ ОДИН НА ОДИН.
Ирина не разговаривает. У неё от кашля голос пропал. Пишет из госпиталя, что всё просто замечательно. Звонил папе - он поёт ту же песню: всё хорошо, давай занимайся своим здоровьем. Я тоже бодро вру, что у меня всё отлично. Сегодня заглянул в соцсети и увидел посты жены. Она там рассказывает о буднях в госпитале. Ужас! Им там есть нечего! Выпил двойную дозу Терафлю и поехал в магазин. Тем более, что фельдшер отправил меня в аптеку за лекарствами. Странно, конечно. В первую волну всех изолировали, а сейчас больного человека спокойно отправляют в самостоятельные поездки за лекарствами. Купил хлеб, воду, 3 вида колбасы, сыр, молоко, растворимый кофе и сахар. Повёз в госпиталь. Приемщица перерыла сумку и завернула ее обратно. Из всего, что привёз, можно только воду. На претензии по поводу еды ответила, что питание больных соответствует нормативам, и с голоду здесь ещё никто не умер. Очень неприветливая дама. Устала, наверное. Не стал с ней препираться, а то сорвётся потом на том, кто после меня придёт. Поехал домой. Буду придумывать варианты, как и через кого передать своим еду.
Ирина. РЕПОРТАЖ ИЗ КРАСНОЙ ЗОНЫ.
Ковидные будни. Мамочка и папочка...
Мамочке плохо. Она у меня сильная, умная, красавица, очень активная, любящая, заботливая. Она живет по принципу «всё сама». Ей важно позаботиться обо всех, всех окутать своей любовью. И вот сейчас она совсем слабая и беспомощная. У нее всё болит - кости, мышцы, внутренние органы, даже кожа. Это такая особенность ковида, сильный болевой синдром. У мамы температура, сильная слабость, трудно дышать. У нее больные суставы, она совершенно не может лежать на животе. Но это единственный шанс выжить, поэтому она лежит и терпит сильную боль в шее, плечах, позвоночнике. Она не жалуется, все переносит стоически молча. Мама в памперсе. И для нее это сильная моральная травма. Она не может преодолеть себя и каждый раз старается встать с кровати, чтобы сходить в туалет. И даже сама пытается себя переодеть. Но сил нет, она падает на кровать и теряет сознание. В эти моменты сатурация падает практически до 0! От нее нельзя отойти, потому что она боится признаться себе в слабости и использует любой шанс сделать что-то сама. Это может стоить ей жизни в любой момент, но именно это она почему-то не понимает. Она не хочет выглядеть в папиных глазах старушкой, поэтому в моменты сознания рвётся в бой. У мамы совсем нет аппетита. Я кормлю ее насильно, ложку за ложкой. После каждой ложки надеваю ей кислородную маску, чтобы она могла жевать и не потеряла сознание. Жевать сил нет, но я уговариваю и заставляю. Сегодня мы осилили фрикадельку, и это победа! Эта фрикаделька далась мне с боем, но мне почему-то обязательно надо было, чтобы мамочка съела ее всю. Фрикадельку мы победили. А еще я делаю ей массаж и отхлопываю спину. Ей это тоже очень больно. Но это необходимо, чтобы жидкость не скапливалась в легких. Я переживаю, что мамочка, наверное, думает, что у нее злая дочка… А папа сидит на краешке ее кровати и не хочет уходить и ложиться. Он должен лежать под кислородом, но он сидит у маминой постели, держит ее за руку и уговаривает поесть и потерпеть массаж. Ему тоже больно и тоже тяжело дышать. У них обоих вирусная пневмония. Мне приходится бороться со своими самыми прекрасными и до сих пор влюблёнными друг в друга родителями, чтобы в переживаниях друг за друга они себя не угробили.
Алексей. С КОВИДОМ ОДИН НА ОДИН.
Утром обнаружил, что Терафлю закончился. Пришлось ехать в аптеку, без него самочувствие просто ужасное. Фельдшер говорит, температуру выше 38,5 надо сбивать, иначе организм перестаёт бороться и просто выгорает. У меня с жаропонижающим ниже 39 сбить не удаётся. Выпил 2 таблетки анальгина и поехал. Когда выезжал, встретил наших соседей. У них мама на даче живет, они ей продукты привозят. Ребята спросили, как дела у моих в госпитале. Опустил стекло, чтобы ответить. Они испугались и буквально отпрыгнули от машины метров на 5. Я был в двойной маске, но их реакцию я понимаю. У них мама старенькая, да и сами они боятся заразиться. Пришлось разговаривать через стекло. Понял, что просить помощи не буду, не стоит подвергать людей опасности. Как-нибудь сам справлюсь, должен де этот кошмар когда-нибудь закончиться. Из аптеки заскочил в местный магазинчик. Там народу валом. И снова такое впечатление, что все болеют: люди кашляют, от слабости держатся за прилавки, глаза над масками воспалённые, как у меня. Похоже, тоже температурят. Купил детское питание в баночках для мамы. Иринка пишет, что мама совсем не ест. Может, хоть детским пюре удастся ее накормить. По возвращении собрал передачу в госпиталь. У них там вода питьевая закончилась, мыло и туалетная бумага. А ещё питание ужасное. Иринка называет его кормом. Судя по тем фото, что она опубликовала в соцсетях, иначе, как кормом, это и назвать нельзя. Хочу их вкусненьким порадовать. Надо придумать, как всё это передать. В прошлый раз передачу не приняли. Сейчас выпью жаропонижающее и повезу сумку с продуктами в госпиталь.
Ирина. РЕПОРТАЖ ИЗ КРАСНОЙ ЗОНЫ.
Ковидные будни. О режиме
Режим в госпитале есть, и одновременно его как бы и нет. Питание примерно в одно и то же время: одноразовые контейнеры с завтраком, обедом и ужином развозят по палатам на двухуровневых металлических столах-тележках в 9-10 утра, 13-14 дня и 18-19 вечера соответственно. Такой разброс во времени связан с тем, что, во-первых, палат в отделении много, а тележек всего две, и во-вторых, своей кухни у полевого госпиталя нет, а машина с кормом (ну не могу я это называть едой!) иногда опаздывает. Если опаздывает сильно, соседи по палате делятся друг с другом чайными пакетиками, и тогда у кулера начинается столпотворение: все приходят за кипятком, чтоб с горячим чаем спокойно дожидаться своего пайка. Именно поэтому одноразовые пластиковые стаканчики и ложечки не выбрасываются, а моются и бережно хранятся в прикроватных тумбочках для таких вот случаев. Тихого часа, когда принято после обеда отдыхать, нет и в помине. В отделении тишины вообще не бывает. Люди кричат, стонут. Постоянно бегают санитары: то воду подливают в кислородные концентраторы, то палаты моют, то уколы с капельницами ставят. Шум и суета не прекращаются ни днём, ни ночью. Помимо всего этого в отделении круглосуточно горит яркий свет. Поэтому ночи как таковой тоже нет. Здесь очень быстро утрачивается чувство времени. Перестаёшь понимать не только который сейчас час, но и какой сегодня день. Люди помнят, какого числа они были госпитализированы, но не могут толком сказать, сколько дней уже здесь лежат. Я тоже потеряла счёт времени. Для меня все дни, что я здесь нахожусь, слились в одни кошмарные сутки, которым не видно конца. Сон урывками, минут по 10-15. Это даже не сон, а какое-то странное состояние, когда уже просто падаешь и отключаешься. Остальное время я ухаживаю за мамой, читаю, рисую и пишу короткие репортажи о местной жизни. Постоянная занятость не даёт мне свихнуться от страха за маму.
А еще здесь жутко холодно. Жаль, с котами нельзя госпитализироваться. С ними было бы теплее.
Ирина. РЕПОРТАЖ ИЗ КРАСНОЙ ЗОНЫ.
Ковидные будни. О людях…
Это очень странно, но пациенты госпиталя, в котором я сейчас нахожусь, дружно демонстрируют стойкое равнодушие и абсолютную индифферентность к страданиям соседей по несчастью… Здесь каждый сам за себя… Возможно, это так срабатывает инстинкт выживания. Здесь вырывают друг у друга из рук последние памперсы, последнюю бутылку с водой. Здесь может случиться скандал даже из-за судна (их на всех не хватает). Про кресла-каталки я вообще молчу… И здесь не бывает тихо. Особенно ночью. Ночью активизируются люди с нездоровой психикой. Здесь есть дама, которая после часа ночи начинает звонить сыну с невесткой и громко ругаться, что ее обманом заточили в госпиталь. Все просыпаются и слушают ее крики, мат, слезы, упреки и оскорбления. Никто не пытается ее успокоить, потому что попытка остановить это безобразие перерастает в скандал с целым отделением и длится аж до 4-5 утра. Но шумных больных много и без нее. Ночью на разные голоса в палатах завывают старики и старушки: «Дайте таблеточку, ну пожалуйста, дайте мне таблеточку»… Вообще эта песня «дайте мне таблеточку» не утихает круглосуточно. Ее дословно и даже с одинаковыми интонациями выводят хором во множестве голосов во всех палатах. Какую-такую таблеточку выпрашивают, словно заведенные, бабушки и дедушки? Димедрол! Они хором просят димедрол. Первые дни меня пугали эти люди, выходящие из своих палат, встающие в коридоре и, слегка раскачиваясь, часами завывающие одно и то же: «Ну дайте, ну пожалуйста дайте мне таблеточку». 2,3,4 часа без устали. Периодически санитары разводят их по палатам, где они продолжают ныть и поскуливать. Но наступает ночь, и ночью эта «песня» звучит особенно нудно и жутко. И вторая заезженная пластинка: «отпустите меня домой, я хочу домой». Никого домой не отпускают, конечно, и тогда может начаться акт хулиганства: обозленные и обделенные димедродом больные начинают долбить в перегородки. Ага, те самы хлипкие тонкие перегородочки, которые делят пространство на «палаты на четверых». И тогда уже ходуном ходит всё отделение. «Вызывайте милицию, пусть меня домой оправят!.. Дайте мне таблеточку!..» Я удивляюсь выдержке медперсонала. А они говорят, что уже привыкли… Иногда мне кажется, что я не к ковидном госпитале, а в сумасшедшем доме…
Ирина. РЕПОРТАЖ ИЗ КРАСНОЙ ЗОНЫ.
Электронная книжка сломалась. Моя отдушина, мое спасение здесь. Книжка старая, но у нее большой экран, подсветка, жидкие чернила и регулировка размера шрифта. Я долго привыкала к ней, так как люблю живые книги. Но в этой моей старушке - целая библиотека, которую я собирала лет 8 точно. И вот теперь я смотрю на потекший экран и мне хочется плакать. Потому что без книг здесь очень тяжело. Здесь совсем нет возможности спать: постоянно горят софиты под потолком и очень, ОЧЕНЬ шумно. Получается только коротко дремать урывками. Поэтому я читала. Есть вещи, которые кажутся естественными, пока они есть. Словно само собой разумеющееся, как неотъемлемая часть жизни, которая никуда не денется и будет неизменной... И начинанешь понимать их ценность, только когда лишаешься. Удивительно, как простая электронная книга может, оказывается, делать человека счастливым…
Алексей. С КОВИДОМ ОДИН НА ОДИН.
Утром звонил фельдшер, контролировал мое самочувствие, уговаривал лечь в больницу. На мой вопрос о поездках за лекарствами с высокой температурой ответил, что доставки на дом нет, все ездят сами. Выпил Терафлю и поехал. Хорошо, что машин сейчас мало, иначе садиться за руль в моем состоянии было бы рискованно: голова раскалывается, руки трясутся, перед глазами пелена. По дороге заехал за продуктами. В магазине народу немного. Передо мной к единственной работающей кассе стояли 4 человека. Видно, что все тоже больные. И кассир, замотанная в двойную маску по самые глаза, тоже кашляет. А я-то переживал, что могу кого-то заразить! Оказалось, это, наоборот, здоровым лучше в магазин не соваться. Зато в аптеке отстоял порядочную очередь. Люди берут антибиотики, жаропонижающие и противовирусные. Я купил ещё пульсоксиметр, Иринка просила. Забрал последний. Фармацевт сказала, что новая поставка будет через неделю. Если завтра самочувствие будет чуть получше, отвезу прибор в госпиталь. Маме плохо, надо контролировать сатурацию.
Ирина. РЕПОРТАЖ ИЗ КРАСНОЙ ЗОНЫ.
Я веду дневник. Записываю всё, что происходит. Это хорошая самотерапия, она отвлекает. Поэтому, терпите)) Кому неинтересно – пропустите мимо. Итак, местные страшилки. Ага, здесь как в пионерском лагере есть свои страшилки. Они называются «детский смех». Это странно, наверное, но я его тоже слышу. Особенно ночами. Словно за перегородкой пробегают детишки и смеются. Среди шума, стонов и криков, громкого шипения кислорода явственно слышен топот детских ножек и смех. Этот звук прокатывается вдоль коек в реанимации, словно мячик. Его все слышат. Строят предположения, что медперсонал вынужден приводить на дежурство детей, так как их не с кем оставить... Бред, конечно. Здесь красная зона, прохода нет никому. Но интересно, что этот смех ждут. Про него рассказывают новеньким. «Старожилы» говорят, что это примета. Но вот хорошая или плохая - уже зависит от настроения рассказчика. Сочиняют смешные или грустные истории прям находу. Сегодняшняя ночь была прям особо смешливая. Сегодня ночью никто не умер.
Алексей. С КОВИДОМ ОДИН НА ОДИН.
Ура! Удалось передать посылку в госпиталь. Приемщица не приняла, сказала, что колбасу, молоко и выпечку нельзя. Согласилась принять только воду, туалетные принадлежности и прибор для контроля сатурации. В отделениях нет холодильников, чтоб хранить скоропортящиеся продукты. На мои увещевания, что молоко хранится месяц без холодильника, а колбасы всего на пару бутербродов - ее хранить не будут, сразу съедят, - не отреагировала. Пришлось нести сумку в машину, чтоб выгрузить лишнее. По дороге увидел медбрата. Тот вышел на улицу со служебного входа покурить. Подошёл к нему, нормально поговорили. Я объяснил ситуацию с проблемой питания. Он подтвердил, что еда реально отвратительная. Медперсонал на круглосуточном дежурстве получает тот же паёк , что и пациенты. Есть это невозможно, поэтому еду сотрудники приносят с собой из дома. Парень из другого отделения, поэтому передать посылку не сможет. Их там жестко контролируют. Но он взял мою сумку со всеми продуктами. Сказал, поставит ее в общую кучу к тем, что уже приняты для передачи. Надеюсь, сегодня моя семья наконец-то нормально поест. Вкусно, наверное, не будет, так как вкусовые ощущения у всех нас нарушены. Я до сих пор не чувствую ни вкуса, ни запаха. Когда сел в машину, понял, что ехать обратно не могу. Слабость накатила чудовищная, и голова разболелась ещё сильнее. Выпил анальгин, откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза и стал ждать, когда чуть полегчает. И заснул! Я с раннего детства спать днём не могу, а тут заснул. Проснулся от того, что дико замёрз. В салоне колотун, зубы стучат, но голове чуть полегчало. По крайней мере, доехать я смог. А дома меня уже ждала толпа скучающей живности и масса дел. Расслабляться некогда. Наверное, это меня и держит сейчас в тонусе, не даёт слечь окончательно.
Ирина. РЕПОРТАЖ ИЗ КРАСНОЙ ЗОНЫ.
«Там в сто четырнадцатой деточка рисует. Пойдем посмотрим». «Деточка» - это про меня. Две бабушки из коридора заглядывают ко мне в палату. Бабушек скоро выпишут, они уже живут мечтами о воле, у них уже интерес к жизни и здоровое любопытство...
Я сижу на кровати и рисую. Сегодня я совсем не спала, маме было плохо, я не могла отойти от нее. Сейчас ей стало чуть легче, и она задремала. Но я уже не смогу уснуть. Я просто сижу на кровати и рисую, чтобы успокоиться. Моя кровать у двери. Бабушки молча смотрят, как я возюкаю кистью по бумаге. Мне очень стыдно. От дикой слабости руки трясутся, нарушена координация. Рисунки выходят кривенькие, с нарушенными пропорциями. Я эти пропорции даже не вижу, перед глазами всё расплывается. Но я, сцепив зубы, продолжаю водить кистью. Бабушки счастливы. Они видят котика и попугаев, им ужасно нравится наблюдать за процессом. Я знаю, что слабость пройдет, что все эти косенькие рукож@пенькие зарисовки- это временно. А параллельно внутри сидит странное чувство, словно я впервые держу в руках карандаш и кисть… Я убедила себя, что красота и точность сейчас не актуальны. Просто буду рисовать всё подряд. Это самодисциплина. Наплевать на результат, сейчас процесс важнее. И маме так спокойнее. Я говорю ей, что я очень хорошо отдыхаю с карандашом и тушью. Я вру убедительно и очень позитивно. Даже мамочка мне верит, поэтому ненадолго засыпает. «Нарисуй мне цветочек. Какой-нибудь странный. Чтоб интересно было». Конечно, мамулечка! Сегодня я нарисую тебе самый странный кривой цветочек, тем более, что по-другому сейчас не выходит! Зато будет, что вспомнить. И бабушек порадовала))
P S Птички - это я у Лариса Коннова подглядела фотку в ленте. Спасибо, Лариса! Интернет здесь никакой, фото сохранить не получается даже, по памяти набросала. Но с настроением!
Ирина. РЕПОРТАЖ ИЗ КРАСНОЙ ЗОНЫ.
Оленька.
Я услышала ее раньше, чем увидела. Из-за поворота в коридоре доносился звонкий возмущенный голос: «Я требую вернуть мой фен! И чайник! Что значит - запрещено?! Розетки же есть!»
Из-за поворота появляется колоритная пара: врач, упакованный в защитный комбез - одни глаза за стеклянной маской-щитком, всё остальное под слоями разнокалиберной бело-синей защиты - и дама в шелковом халате с меховой оторочкой. Назвать ее бабушкой язык не повернется: при полном макияже, с укладкой, маникюром и педикюром. Образ завершался бусами, браслетами на обеих руках и крупными серьгами. Что она здесь делает? Ей в театр, сидеть в партере, томно обмахиваясь программкой, и небрежно поднося к глазам театральный бинокль. А я-то думала, что мы здесь все одинаковые - взлохмаченные, отекшие, в майках и спортивных штанах! Стало немножко стыдно за себя. Эх, жаль, не догадалась взять зеркальце из дома! А в отделении зеркал нет нигде, даже самых крохотных.
Второй раз я встретила Оленьку на лобном месте - у кулера. Она собрала вокруг себя толпу дам и, помешивая в чашке кофейный напиток, вещала восхищенным слушательницам о своей беде. Вот тут я и узнала, что зовут ее Оленька. Так обращались к ней все женщины. Пока проталкивалась к кипятку, успела и имя узнать и саму местную звезду рассмотреть, и часть ее истории услышать из первых уст. Оленьке при ближайшем рассмотрении было за 70. Сильно за 70. Она настояла на госпитализации, так как «бегать по поликлиникам силы уже не те, а выхлопотать в санаторий путевку - это ж сколько справок собрать надо!» (ее слова почти дословно). В соцзащите Оленьке сказали, что для получения дотации нужна полная диспансеризация с показаниями к лечению в санатории или… реабилитация после ковида. И Оленька «была вынуждена» (так она говорила) пойти на обман, вызвать скорую, артистично пересказать фельдшеру вычитанные в интернете симптомы ковида и настоять на госпитализации. «Столько нервов, столько нервов! А сейчас фен и чайник отобрали, запрещено видите ли!» - возмущенно повествовала она. От робкого замечания кого-то из благодарно внимающей аудитории, что в палатах кислород под давлением, и розетки только для медицинских приборов, Оленька отмахнулась, как от назойливой мухи. Мне удалось просочиться к кулеру и набрать в чашки кипяток. Пойду в палату. Буду поить папу и маму горячим чаем. Как же хочется кофе!! Попрошу Лешу привезти. Правда, кофе в списке разрешенных продуктов не значится. Плюс, пью я его только с молоком, а вот молоко точно под запретом… Но вдруг повезет и не отнимут?
Ирина. РЕПОРТАЖ ИЗ КРАСНОЙ ЗОНЫ.
Приключения.
Я примкнула к рядам местных контрабандистов . Мне показали лазейку, как получать передачи без досмотра. Досмотр здесь жёсткий. Все сумки перетряхивают основательно, по сути можно рассчитывать только на свежее белье, всё остальное заворачивают обратно. Или просто запирают сумки в отдельном помещении… Свои лекарства нельзя. Домашнее питание нельзя. Здесь даже вода иногда в дефиците. У меня мама совсем слабая. Врачи говорят, очень тяжелая. Ее надо кормить, а с питанием здесь…. жесть по большей части. Мы с папой из трех наших контейнеров с кормом (пищей это нельзя назвать) пытаемся наскрести с сухой каши намёк на подливу, чтобы мама могла поесть. И вот сегодня в награду за то, что я рисунками порадовала бабушек, ко мне в палату прокрался чужой дедушка и хитро позвал за собой. Он провел меня странными коридорами до двери с надписью «граница красной зоны». Здесь стоит целая гора сумок с передачами на досмотр. Я нашла сумку с моей фамилией. Дедушка схватил пакет со своей фамилией, я со своей. И мы дружно побежали обратно. Как бежали - это отдельная история. Из-за сильной слабости бег здесь специфический. Меня научили. Надо прижаться боком к стене и слегка наклониться вперед. Начинаешь заваливаться, и надо просто быстро перебирать ногами. Отлепляться от стены нельзя, голова кружится, можно сильно разбиться. Стена помогает не упасть и держать направление. Так здесь «скользят» по стенам опытные пациенты. Это было так странно и смешно, что я до сих пор не могу опомниться от полученных впечатлений. Такого адреналина у меня не было, кажется, с детства. И я покормила маму. Эта сумка с детским питанием пролежала два дня. Ее не возвращали мужу и не отдавали мне. Наверное, детские консервы тоже нельзя. А может, персонал просто не успевает. Госпиталь переполнен. Среди баночек для мамочки откопались разные вкусности, пакетики с кофе и … шарлотка! Муж испек. Тронута до слез. И еще в кулере появилась вода. Наконец-то. Сейчас будем с папой пировать))) Мамуля спит.
Алексей. С КОВИДОМ ОДИН НА ОДИН.
Сегодня чувствую себя хуже, чем вчера. Слабость такая, что даже шевелиться сил нет. Впервые, проснувшись, остался лежать в постели, хотя валяться ненавижу, привычка такая: проснулся-встал- пошёл работать. Вот лежу, пишу и заодно планирую день. Голова раскалывается. Видимо температура опять под сорок. Ближайшие задачи: покормить котов, убрать их лотки, покормить попугаев, помыть поилки и налить свежей воды, полить цветы в доме, про них в эти дни вообще забыли. Цветы не только на 1 и 2 этажах, на 3 в мастерской тоже подоконники заставлены горшками. Интересно, как я с 10-литровой лейкой на 3 этаж поднимусь, если с первого на второй себя еле затаскиваю. Одышка жуткая, вообще дышать тяжело. Такое впечатление, что вдыхаю воздух без кислорода, каждый вдох даётся с усилием. Потом надо собак покормить, курам корм дать и воды налить. Ещё себе завтрак приготовить. Аппетита нет от слова совсем, вкусовых ощущений тоже. Но поесть надо. Надеюсь, ехать сегодня никуда не придётся, за руль садиться в таком состоянии опасно. Фельдшер прописал антибиотики, вчера начал принимать. Надеялся на быстрый результат по самочувствию. Пока результата нет. Ломота из тела тоже не ушла, вижу плохо, как через мутное стекло. И мысли в голове ворочаются с трудом. Так, день спланирован, надо вставать, а сил как не было, так и нет. Полежу еще немного. На тумбочке стопка книг любимого Достоевского. В который раз перечитываю «Преступление и наказание».
Странно, в таком состоянии даже просто лежать кажется работой. Сейчас выпью Терафлю и пойду делать дела. Сами они почему-то делаться не хотят))
Ирина. РЕПОРТАЖ ИЗ КРАСНОЙ ЗОНЫ.
Дима.
Всех мед братьев пациенты зовут Димами. Наверное, это тоже местная традиция. Димы здесь разные, но из-за этих одинаковых синих скафандров и многослойных матерчатых и стеклянных масок-колпаков все Димы кажутся клонами. Или инопланетянами. Но этот Дима особенный. Он худой и очень высокий, его видно с другого конца отделения. Он бежит по длинному узкому коридору, громыхая железной медицинской тележкой, словно толкает перед собой изящный сервировочный столик. На столике стаканы с букетами шприцов. Дима торопится всех уколоть побыстрее, потому что его ждут коллеги на перекур. Дима врывается в палаты, и все слышат его радостный приказ: «Майки задрали, животы приготовили!» Все дружно переворачиваются на спины и подставляют животы. Дима умудряется набегу втыкать шприцы, словно дротики. Ватка со спиртом еще в полете, а он уже выдёргивает шприц из живота соседа. В живот не больно. Больно в попу. Дима не целится, он колет, куда попадет. Мне попал в копчик. Я чуть не взвыла, уколы болючие. Но на Диму никто не сердится. Он уникально колет в вену. Его зовут в самых сложных случаях, когда другие медсестры и медбратья не справляются. Тогда он подходит к пациенту, склоняется над ним, точно шланг. Кажется, что он сейчас носом уткнется в место укола. И колет. И всегда попадает. В его практике нет порванных вен. У него плохое зрение и какое-то особенное чутье, как и куда уколоть. В его дежурство все больные немного расслабляются, потому что знают, что с капельницами и внутривенными уколами сегодня всё будет ок. Вечерами он на этом же сервировочном столике развозит лекарства. Вот это уже особая история. Дима не умеет считать. Он смотрит на горки коробочек на столике, честно вычитывает список, кому сколько и чего. И … выдает рандомно! Здесь нет таблетниц, нет даже просто стаканчиков, чтобы разложить лекарство порционно. Таблетки выдаются горочкой в ладошку. Далее пациент должен сам разделить горсть на вечернюю и утреннюю порции. Папе выдается 4 одинаковые таблетки. Я знаю, что в прошлые смены было больше. Сама смотрю список с назначением. В списке написано: 4 таб. дважды в день. Дима протягивает мне 4 таблетки и предлагает разделить на 2 порции. «Почему 4?» - спрашиваю я. «А вот написано, четыре дважды. Значит, по две» - отвечает. Я набираю побольше воздуха, делаю глубокий вдох и поясняю: «Дважды четыре будет восемь. Назначено дважды по 4 таблетки». «Я медик, я не математик! Не надо тут мне курсы математические устраивать» - обиженно заявляет Дима. «Дима, тогда объясните мне, как вы собираетесь мои три таблетки дважды на утро и вечер разделять?» «А я вам могу разрезать! Хотите? Или утром примите одну, а сейчас две глотайте!» Мимо проходит санитарка. Она спасительница. Она учительским тоном сообщает Диме, что крестик в записи - это знак умножения. И это две порции. Дима выдает недостающее, но обижается. Сказал, что укол в вену не придет мне колоть, пусть другой медбрат колет. Но я знаю, что он придет. Он придет колоть маме, потому что у мамы ушли вены, и никто кроме него попасть в вену не может. И мне сделает тоже. Сейчас перекурит с друзьями, выпустит пары из-за капризных пациентов, которые от безделья к медику(!) с математикой пристают, и снова побежит ставить капельницы и высчитывать эти несносные таблетки.
Алексей. С КОВИДОМ ОДИН НА ОДИН.
Сегодня я всё-таки дошёл до третьего этажа. И себя дотащил, и две 10-литровые лейки с водой. Поднялся и рухнул в кресло. Минут пять сидел, в себя приходил. Перед глазами все плыло, сердце бухало так, словно готово было из груди выскочить. Полил цветы и решил остаться порисовать. За наши неоконченные холсты браться не стал, в таком состоянии можно только напортить. Взял бумагу и карандаш, стал делать наброски - что в голову придёт. Руки трясутся, пропорции нарушены. Нарисовал метафоричный портрет своего состояния. Назвал его «Шизофрения». Для шизофрении получилось годно, смеялся. Иринка в своих постах писала, что у неё тоже сильный тремор. Она там в госпитале тоже рисует, самотерапией занимается. Выслал ей портрет. Вместе посмеялись. Она говорит, что это одновременно портрет всего отделения и той атмосферы, в которой она сейчас находится. По ее постам мне иногда кажется, что она реально лежит в дурке. Очень переживаю за неё и за маму с папой.
Алексей. С КОВИДОМ ОДИН НА ОДИН.
Разговаривал с папой. Он рассказал, что мама отказывается от памперсов. Просто психологически не может в них сходить в туалет. Врачи запретили ей подниматься с постели. И она лежит и терпит до последнего, а потом умоляет Иру отвезти ее в кресле-каталке в туалетную комнату. И вот сегодня жена повезла её в очередной раз, а в туалете мама впала в ступор. Ира подняла ее с кресла, а до кабинки довести не смогла. Мама встала столбом и словно потеряла связь с реальностью. Просто стояла, не могла сдвинуться с места и всё повторяла: сейчас, сейчас. А потом стала терять сознание. Папа сказал, что, когда Ира привезла ее обратно в палату, им пришлось вдвоём вынимать маму из кресла и укладывать в постель. Ира пошла за памперсами, а папа измерил у мамы сатурацию: 47! Черт возьми, у мамы сатурация 47, а ее не переводят в реанимацию! Включили поток кислорода на всю возможную мощность. Вызвали врача. Сделали укол. Пришла в себя. Теперь мама в памперсе. Переживает. Для неё это ужас. Знала бы она, какой для нас ужас то, что сейчас с ней происходит!
Ирина. РЕПОРТАЖ ИЗ КРАСНОЙ ЗОНЫ.
Маме поставили капельницу. Я могу выйти и помыть кружку. До туалета далеко. Я иду по узкому коридору, а мне навстречу вдоль стеночки плетется грустный старичок. Он печально оглядывается. У него растерянный и очень жалкий вид. Дедушка потерял трусы. Он идет вдоль батарей и ищет свое имущество. Он шаркает шлепанцами и беспомощно оглядывается. На нем вытянутая футболка и памперс. Ночью он попытался постирать и повесил трусы на батарею. И вот теперь трусы пропали. Все батареи пустые. Дедушка чуть не плачет, трусы единственные, тренировочные штаны он потерял еще в первый день… Я иду искать вместе с ним. Я не знаю, как выглядит то, что мы ищем. Но в его глазах появляется такая надежда! Мы заглядываем в палаты по пути и спрашиваем про трусы. Трусы никто не видел. Я вижу, что дедушке совсем плохо, и предлагаю проводить его до его койки отдохнуть, а позже вернуться к поискам. И тут выясняется, что дедушка не знает, из какой он палаты! И наш коридор ему тоже незнаком. Он заблудился. И он не помнит свою фамилию. Я бегу за креслом-каталкой, потому что дедушка сейчас упадет, а у меня просто не хватит сил его удержать. Я сажаю его в каталку и везу в ординаторскую. Оказывается, дедушка не наш. Он из другого отделения и потерялся еще ночью, когда пошел стирать трусы. Я проводила его коляску до его палаты. И там на сушилке висели его трусы! Я не видела таких счастливых лиц! Мне от санитаров попало, конечно, что я по коридорам ходила. Но я не нарочно! И я сделала счастливым одного человека. Я возвращаюсь к маме. Маме тяжело дышать, хотя кислород включен на максимум. Сижу на ее кровати, рассказываю о потеряшке, чтобы отвлечь. Очень надеюсь, что капельница облегчит ей страдание.
Ирина. РЕПОРТАЖ ИЗ КРАСНОЙ ЗОНЫ.
Общение между больными не прекращается ни на секунду. Это очень странное общение. Здесь нельзя гулять по коридорам. Коридоры узкие, ровно на ширину каталки. Если везут каталку, то коридор должен быть пустой, просто размазаться по стенке - не вариант. Я восхищена инженерной мыслью, выверенной до миллиметра. Едет каталка - все, кто попадается на пути, быстро впрыгивают в ближайшую палату. Поэтому при полном запрете хождения по палатам гости в палатах возникают с завидной периодичностью. Просто так в гости не ходят. Почти все больные лежачие. И все с кислородными масками. Тем, кто не кричит от боли и не стонет от удушья, хочется общаться. И все общаются. Разговоры идут через эти самые перегородки. Люди не видят друг друга, но умудряются давать рекомендации по лечению, рассказывают про себя, своих знакомых из прошлой - добольничной - жизни. Чужие истории бесконечно текут сквозь шум кислорода, стоны и традиционную песню «дайте_пожалуйста_таблеточку». Так я знакомоюсь с историей дамы, которую тоже никто не видел, но все знают. Никто не знает ее имени. У нее есть прозвище «Пять Колёс». Ее привезли сегодня ночью и сразу поместили в реанимацию. Почему такое странное прозвище? Она нарушила традиции. Она самовольно переделала песню про таблеточку. Она требует пять(!) таблеточек! Почему пять - это загадка. Наверное, это ее волшебное число. Но цифра пять сбивает ритм, нытье по таблеточкам получается какое-то … несерьезное! Пять Колёс не ноет. Она матерится. Санитарка говорит, что пациентка известная, второй раз за месяц госпитализируется. Первый раз ее вынуждены были выписать за хулиганство. Пять Колёс - вич инфицированная, наркоманка со стажем. Она виртуозно и без устали ругается матом. Я такой жуткой ругани никогда не слышала. Даже местные начинают просить, чтобы ей уже дали эти пять таблеточек! День проходит в адском шуме. Ночь ожидается прескверная, так как димедрол (или что другое?) Пятиколеснице вкатали, но он подействовал… специфически. Теперь она поет! Уж лучше б материлась, вот честно! За перегородкой слышу чей-то голос: «с этой ненормальной мы сегодня не услышим детский смех, наверное…» Боже, взрослые люди ждут этот смех! Это как сказка, как искорка, как надежда на что-то светлое. Взрослые люди в беде и страданиях искренне и по-детски верят, что ночами реанимацию охраняют ангелы… У мамочки сатурация 47… Ну давай же, мамулька, не сдавайся!!!
Ирина. РЕПОРТАЖ ИЗ КРАСНОЙ ЗОНЫ.
96 шагов. Я посчитала. До туалета от палаты ровно 96 шагов. И столько же обратно. Это кажется очень далеко, целое испытание, когда сильная слабость. Видимо, сегодня день счетовода. Мама тоже считала. Ночью. Я задремала у ее кровати, и вдруг сквозь сон слышу, как она считает. Сбивается, начинает снова. Я спрашиваю, что случилось. Оказывается, когда ей вечером ставили капельницу, медсестра сказала, что с капельницей станет полегче. Капельница давно закончилась. Легче не стало, а мест в реанимации нет. Там кислород идет по-другому. Там дышать полегче. А здесь трудно. И мама так отсчитывает время. Она сама себе сказала, что легче будет через два часа. И теперь считает секунды. Она старается мне объяснить сквозь кислородную маску, что в минуте 60 секунд, и надо всего лишь досчитать до 360, и сразу станет лучше. Я отвечаю ей, что до 360 - это час, а два часа это до 720. Мама расстраивается, что я ее сбиваю и просит не мешать ей. Ей так легче. Она считает и считает. Сбивается. Спрашивает, где остановилась. Я подсказываю. Мы считаем вместе. Странно, что шум, крики и стоны в отделении меня сбивают сильнее, чем ее. Она сосредоточенна, она сама замечает, когда я ошибаюсь. А я слушаю ее голос и думаю о том, что это так здорово, что я никак не могу досчитать до 720. Мама следит за моими ошибками и, я надеюсь (! ), забывает хотя бы на эти мгновения о своем состоянии. Папа всю ночь просидел рядом, вцепившись в мамино одеяло мертвой хваткой. Он просидел без кислородной маски, потому что шланг от его кровати не дотягивается до маминой постели. Здесь очень холодно. Папа сидел и растирал мамины ледяные руки. Мне не давал, говорил «я сам». На них двоих страшно смотреть. Я растираю маме спину, отбиваю легкие. Так велел врач. Мама требует, чтобы папе я делала то же самое. Она за него переживает. Я укладываю папу и делаю ему массаж. Мама чутко прислушивается, волнуется за папу. Сатурация у мамы поднялась до 85, и я уговорила папочку прилечь поспать. Он лег, у него поднялось давление. Сейчас придут колоть уколы. И врач сказала, что в реанимацию маму пока не переводят. Будут наблюдать динамику.
Ирина. РЕПОРТАЖ ИЗ КРАСНОЙ ЗОНЫ.
Большой ребенок.
Уже пару дней встречаю в коридоре пару: мама ведет за руку полненького мальчика лет 14. А может, ему больше 14. Трудно определить возраст у человека с синдромом Дауна. Мама цепко держит мальчика за руку. Второй рукой она опирается на стену. Видно, что прогулка дается ей с трудом. По дороге мальчик пытается заскочить то в одну, то в другую палату. И, сдерживаемый мамой, порывается остановить и заговорить с каждым, кто попадается ему на пути. Жизнерадостность и потребность общаться хлещет через край. Сегодня мальчик гулял по коридору один. Заходил во все палаты подряд, но его быстро выпроваживали.
Я сижу в палате одна, папа увез маму на каталке на флюорографию. Мальчик просунул голову в дверь, обозрел пространство, и на лице отразилась решимость во что бы то ни стало скрасить мое одиночество. «Здрасте, я к вам в гости», - жизнерадостно провозгласил он с порога, тут же направился к свободной койке и начал на ней усаживаться. Именно начал, так как это вылилось в целый процесс. И вот теперь сидит напротив меня, ногами болтает, улыбается. Я не против неожиданного визита. Но молчание затягивается, и я спрашиваю: «Как тебя зовут?»
«Аленушка. Как в сказке. Знаешь такую сказку? Хочешь, расскажу?», - радостно сообщает это чудо нашего отделения. От неожиданности я выпаливаю: «А где ж ты косу потеряла, Аленушка?» Аленушка энергично чешет короткий ежик волос на макушке и охотно поясняет: «А лысая я, потому что в интернате вши были. Нас всех постригли». Видимо, про прическу ее уже спрашивали. К слову, Аленушка не лысая, у нее просто очень короткие волосы. Плюс к этому спортивные штаны, безразмерная кофта на молнии. Ну вылитый мальчик. Аленушке хочется поговорить. Она выжидательно смотрит на меня.
«Сколько тебе лет?» - спрашиваю, чтоб поддержать разговор. «Я уже большая, мне уже замуж пора! Но я не хочу. Это каждый день ругаться надо, а я не люблю, когда шумно. И еще собирать грязные вещи и стирать». Она смотрит на меня, явно ожидая развития темы. Мне не хочется развивать тему, и я решаю не оправдывать ее ожиданий. «Как ты сюда попала?» - задаю я новый вопрос. «Я в интернате лечилась. Потом мама меня домой забрала. А сама заболела. А я обратно в интернат не хочу, поэтому я тоже решила заболеть, чтоб туда не возвращаться. Я из маминой чашки пила и ложку ее облизала. Видишь, какая я умная!» Она с восторгом смотрит на меня и ждет, что я ее похвалю. Хвалить за такое глупо, ругать бесполезно. Я вновь игнорирую ее ожидания и задаю следующий вопрос: «Почему ты одна? Где твоя мама?»
«А маму в реанимацию увезли сегодня. Я теперь самостоятельная. Мы с тетей Машей стихи учим. Вот мама удивится! Я одно уже выучила, хочешь, расскажу?»
Я не хочу слушать стихи. Мне хочется плакать. Что будет с этой детской душой во взрослом теле, если ее мама умрет?!
Алексей. С КОВИДОМ ОДИН НА ОДИН.
Сегодня мне позвонила наша соседка по даче, спрашивала о самочувствии мамы с папой и Иринки. Она читает Ирины посты в соцсетях. Говорит, что в ужасе, и, если заболеет, ни за что в госпиталь не ляжет. Я ей ответил, что в госпитале есть кислород, без которого в тяжелом состоянии не выжить. Я это сейчас по своему состоянию очень хорошо прочувствовал. Поэтому уж лучше не болеть, но, если всё же это случится, от госпитализации отказываться не стоит. В разговоре узнал последние новости. Многие соседи болеют, двое уже умерли. Одну из умерших я знаю, это тоже наша соседка. Она отказалась от госпитализации, болела дома. Вчера ее дети позвонили и сообщили, что мамы не стало. После разговора тяжелое чувство. Не отпускает тревога за нашу мамульку, она совсем тяжелая. Врачи прогнозов не дают, говорят, всё зависит от того, хватит ли сил у организма бороться. Позвонил папе в госпиталь. Голос у него совсем упавший. О том, как у них там дела, старается не говорить, спрашивает обо мне, волнуется, как я здесь один без медицинской помощи. Бодро наврал ему, что у меня всё отлично. Надеюсь, поверил.
Ирина. РЕПОРТАЖ ИЗ КРАСНОЙ ЗОНЫ.
Отчаяние тоже имеет лица. Оно может вдохновлять и может быть уродливым. Вчера в туалете появилось мыло. Новость каким-то мистическим образом мгновенно распространилась по отделению, и у туалета выстроились две очереди на стирку. Одна - в женский туалет, другая - в мужской. Все стоят тихо, буквально сливаясь со стенами. Потому что в коридорах гулять нельзя. И стоять нельзя. Надо лежать в своей палате, а не постирушками заниматься. Коридор похож на сборище привидений. Тишина гробовая, все боятся санитаров. У всех надежда добраться до раковины с мылом. Но, как говорится, в семье не без урода. В мужском туалете разгорается скандал. Хитрая бабулька просочилась без очереди и отжала место у какого-то дедушки. Дедушка отказался сдавать позиции без боя, начинается сутолока. Очередь из привидений шипит и волнуется, шансы постирать тают с каждой секундой. Вездесущие санитары мгновенно материализуются в коридоре и разгоняют несанкционированное сборище. Хитрая старушка запирается в кабинке мужского туалета и отказывается выходить. Туалет открывают отверткой, бабушку выводят. Рассерженный дедушка, отстоявший свою очередь к раковине, стукает бабульку мокрыми носками, завязывается драка. Это очень странная драка: два старых человека держатся друг за дружку, чтобы не упасть, ругаются, плюются и нахлестывают друг друга мокрыми вещами. Я пытаюсь разъединить дерущихся и получаю мокрыми вещами по плечам и голове. Вдвоем бить одного сподручнее. Старички просто выпускают пар. Им плохо, они устали болеть, они ожесточились от чувства бессилия. Им всё равно, кого лупить. Всех разогнали по палатам. Я иду переодевать мокрую футболку. Хорошо, что у меня есть запас чистого белья. Очень холодно. Все батареи завешены мокрыми вещами. После драки и скандала отделение притихло. Даже Пять Колёс не слышно. Я бреду к палате и вижу, что жуликоватая бабулька, оказывается, моя соседка за перегородкой. Дверь в ее палату открыта. Она лежит на спине и плачет, а кислородная маска валяется рядом на подушке. Я зашла к ней в палату, перевернула ее на живот и надела на нее кислородную маску. Бабушка просто лежит и беззвучно плачет.
Алексей. С КОВИДОМ ОДИН НА ОДИН.
Читаю репортажи жены в соцсетях. Она пишет о чем угодно: о больных, о медперсонале, о маленьких событиях - забавных и печальных. Только не о своём состоянии. Спокойствия мне это не прибавляет, скорее наоборот. Я слишком хорошо знаю свою жену. Эти посты означают для меня, что она пытается переключить своё внимание, и самочувствие у неё очень плохое. И ещё она знает, что я могу прочитать ее публикации, и боится меня тревожить. Сегодня поеду в госпиталь. Я научился передавать передачи без досмотра. Просто подъезжаю к госпиталю, жду у служебного входа, когда кто-то из медперсонала выйдет курить, и напрямую передаю сумки. Если повезёт, и курящие оказываются из нужного мне отделения, то сумки сразу заносят в палату. В остальных случаях их кладут в общую кучу принятых к передаче сумок, а затем дежурная медсестра развозит их по отделениям. Поэтому каждую передачу я подписываю. Наклеиваю на пакет лист с указанными ФИО и номерами отделения и палаты. Как выяснилось, сумки с передачами развозят не постоянно, они могут день-два пролежать в точке сбора, так как медперсонала не хватает. Но Иринка научилась добывать свои передачи, не дожидаясь общего развоза. Я не боюсь, что что-то из собранного может испортиться. Сами врачи честно говорят, что в госпитале так холодно, что продукты не портятся без холодильника. Сегодня я снова испёк для моих шарлотку. В прошлый раз она их так порадовала. Ира и папа на пару съели ее вместо обеда. Надеюсь, мама тоже сможет съесть хоть маленький кусочек.
Ирина. РЕПОРТАЖ ИЗ КРАСНОЙ ЗОНЫ.
Сегодня я впервые не встретила у кулера Оленьку. Обычно она находится здесь перманентно. И рядом с ней обязательно стайка женщин. Оленька самозабвенно вещает им о чудодейственных рецептах красоты и здоровья, активно дает рекомендации по омоложению, похудению, гибкости суставов, семейному счастью и воспитанию детей. Женщины с восторгом внимают каждому ее слову и искренне верят, что все советы обязательно сработают. Не верить, глядя на Оленьку, невозможно. Она весела, энергична и выглядит для своего возраста просто великолепно. И не важно, что у нее нет детей, и она никогда не была замужем. Она так прямо и говорит: «У меня другие жизненные приоритеты». А кто хочет любви и быть королевой - пусть внимают.
Эти стихийные сборища по сто раз на дню разгоняют санитары, но женщин в их стремлении к красоте и здоровью победить невозможно. Даже угрозы внеочередной выписки за нарушение госпитальных правил не срабатывают. Создается впечатление, что Оленька перебазировалась в холл из своей палаты и организовала у кулера штаб-квартиру. И вот сегодня я уже дважды выходила за кипятком, но Оленьку не встретила. Может, выходной взяла. Должен же человек отдыхать хоть изредка. А может, выписали. Она единственная здесь с отрицательным тестом на ковид. Ну что ж, в любом случае, дай Бог ей здоровья. Даже если ей не удастся выхлопотать (как она сама выражается) путевку в санаторий, о котором просто грезит, с ее энергией и предприимчивостью она придумает другой способ получить желаемое. Жаль только, женщины, оставшись без Оленькиных напутствий в искусстве быть любимой и привлекательной, могут вновь погрузиться в хандру и уныние. Оленька их вдохновитель. Здесь так не хватает позитива.
Алексей. С КОВИДОМ ОДИН НА ОДИН.
Я рисую каждый день. Я стараюсь не критиковать то безобразие, которое выходит сейчас из-под моей руки. Я просто рисую, чтобы руки и голова помнили, что они принадлежат художнику. В художественной среде ходит такая шутка: «Знаешь, почему среди художников нет горнолыжников? Потому что самое страшное для художника не шею свернуть, а руку сломать». После перелома действительно может сильно измениться почерк живописца. Иногда необратимо. Так вот, я сейчас боюсь, что с таким тремором у меня тоже может измениться почерк. На данный момент о почерке даже рассуждать смешно, судя по тому, какие зарисовки я выдаю. Но я упорно продолжаю рисовать. Это самодисциплина. Я принёс листы и карандаши на кухню, чтоб не подниматься в мастерскую. Подъем на 3 этаж сейчас по физическим затратам равносилен подъёму на Эверест. Морально очень тяжело осознавать себя таким обессиленным. Как станет чуть полегче, обязательно вернусь к тренировкам. Не могу без спорта.
Ирина. РЕПОРТАЖ ИЗ КРАСНОЙ ЗОНЫ.
Маму увезли в реанимацию. Ей было совсем тяжело дышать, в реанимации появилось место, и ее перевели. Она не хотела в реанимацию. И она измучена болью и удушьем. И еще мама боится. У нее панические атаки, и в этой обстановке они усугубились. Она так устала, что просит меня: «Давай не будем меня мучить, пусть все идет, как идет». Она просит, чтобы ее оставили со мной в палате. И я не знаю, что для нее лучше сейчас. Решение за всех принимает врач реаниматолог. Санитары перекладывают маму на каталку. Она уговаривает: «Не надо, пожалуйста не надо!» Она ждет, что мы с папой сейчас ее защитим. Но врач говорит, что счет на минуты. Поэтому мы бездействуем, мы молча смотрим, как маму увозят. У нее такое отчаяние на лице! Она думает, что мы предали, бросили ее! Я слышу ее голос там за перегородкой. Она зовет папу. Она верит, что папа придет и спасет, потому что он так делал всегда. Но папа не может прийти. Он кричит ей, что он здесь, рядом. Но маме сейчас этого мало. Мы слышим, что у нее начинается приступ панической атаки. Она пытается слезть с койки, за перегородкой звуки борьбы. Кажется, даже был звук удара. Я кричу врачам, что при приступе человек не может себя контролировать. Я умоляю их быть человечными! Я не знаю, что там сейчас происходит. Я слышу, что мама плачет и просит, чтобы ее отвязали. Она задыхается и кричит «Доктор, пожалуйста отвяжите меня! Мне больно, пожалуйста, отвяжите!» Я долбила в дверь реанимации, вышел санитар и затолкал меня обратно в палату. Сказал, не лезть. Сказал, что сейчас не до удобств, это вопрос жизни. Папе плохо с сердцем. Вызвали врача. Ад.
Ирина. РЕПОРТАЖ ИЗ КРАСНОЙ ЗОНЫ.
Пол дня я не находила себе места. Оказывается, вынужденное бездействие - это жестокое испытание. Я научилась подглядывать, что происходит в реанимации. Я теперь заправская акробатка. Я влезаю на кровать, встаю на изголовье, поднимаю телефон и делаю фото. Мне не видно маму, но в отражениях потолочных окон видны койки. И там много врачей. Это как-то успокаивает. Если меня поймают за этим занятием, то выгонят из госпиталя, потому что кровати на колесах, изголовья узкие, стенки хлипкие, матрасы скользкие, а полы бетонные. Добавьте до кучи головокружение, и вы поймете, почему я чувствую себя профессиональной циркачкой. Вот только страховочного троса не хватает. Папа страшно нервничает, выглядывает в коридор, чтобы меня не застукали. Он волнуется и за меня, и за маму. За маму больше, конечно. Потому что во мне он уверен. Папа знает, что я справлюсь. Поэтому я лезу на изголовье, а он следит за коридором. Это как в шпионских фильмах. Или в детективных сериалах. Мы с папой выходим на дело)) Фото из реанимации успокаивают. Много врачей, все что-то делают, суетятся. Это вселяет надежду.
И еще привезли подарок. Мне подарили электронную книгу! В ней нет пока моей библиотеки, но есть бесплатная классика. Это спасение! Папе ставят капельницу, потому что скакнуло давление, а я беру книгу, сажусь на корточки рядом с перегородкой, где в реанимации койка моей мамы. Мама меня слышит. Она никак не может успокоиться. И я начинаю читать ей Чехова, замечательные рассказы, любимые еще со школьной скамьи. Но Чехов всех раздражает. Начинают недовольно бубнить больные в других палатах. «Что, уже не о чем поговорить, что ли?!» - доносятся возмущенные возгласы. В общий хор недовольных вплетается голос Пяти Колёс: «Порнуху давай! » У меня нет порнухи! «Му-Му подойдет?» - ору я. «Дура!» - припечатывает Пятиколесница. Дальше следует непереводимый фольклор. Все в восхищении прислушиваются. Подозреваю, что некоторые записывают. Обстановка разрядилась. Все довольны. Меня с Чеховым прогнали в палату. Мама молчит. Может, заснула. И вот странно. Вроде, передышка. Можно вздремнуть. Но спать не хочется вообще. Оказывается, я почти без сна уже 11-е сутки… А время тянется, словно это один долгий день. Я постоянно что-то делала, занималась мамой и папой. И теперь я не знаю, что делать с этой вынужденной паузой. Папа после капельницы заснул, гипертонический криз сняли. Ему я тоже сейчас не нужна. Пойду писать заметки. Или порисую. Или с кем-нибудь поговорю через перегородку. А то я как-то не участвовала во всеобщем диалоге... Надо общаться, это часть местной жизни. Ну и ладно, что Чехова не любят. Сейчас попробую открыть сайт с анекдотами. Буду развлекать невидимых соседей)) Чем больше любви и добра мы отдаем, тем светлее и добрее становится мир.
P. S. И вот автопортрет мой до кучи. Мы здесь все очень странно выглядим. Из-за гормонов мы все здесь опухшие и.. на одно лицо. Все радостно подхихикивают друг над другом, никто не обижается. Хорошо, что зеркал нет. Каждый надеется, что выглядит чуть получше, чем сосед. Я не исключение .
Ирина. РЕПОРТАЖ ИЗ КРАСНОЙ ЗОНЫ.
Ночь. Я встретила привидение и вступила с ним в контакт. Вернее, привидение пришло в мою палату и вступило в контакт с моими вещами. Я эту бабушку увидела, когда только выходила из палаты в туалет. Бабулька медленно шла вдоль батарей и собирала с них все вещи. В руках у нее уже был значительный ворох белья. Я спросила, из какой она палаты, но бабушка посмотрела странным немигающим взглядом и попыталась пройти сквозь меня. Я почувствовала себя привидением. И посторонилась. Мы разошлись: я в сторону туалетов, а бабушка в сторону дальних палат. Ладно, думаю, скажу по дороге санитару. Вдруг, еще одна ночная потеряшка. На обратном пути санитар сообщил, что никакой бабушки в коридорах нет. Ок, будем считать, приснилось. Подхожу к палате, открываю дверь. Бабушка стоит у моей койки и тянет на себя мое одеяло. В руках у нее огромная куча вещей. «Бабушка, вы из какой палаты?» - спрашиваю шепотом. Молчит. Вцепилась в одеяло и молчит. Без одеяла я замерзну. Здесь жутко холодно. Странная тихая сцена: бабулька в футболке и памперсе и я в пижаме. Молча тянем друг у друга одеяло. Бабулька смотрит сквозь меня и не моргает. Я беру с тумбочки бутылку с питьевой водой и протягиваю бабушке со словами «давай меняться». Бабушка отпускает одеяло, берет бутылку. Я вывожу ее в коридор. Навстречу санитар. Мне попадает, что я ночами таскаю к себе в палату чужих старушек! Дурдом, вот честно. Санитар отнимает у бабульки чужое белье, которое она собрала с батарей, и уводит в палату. Бабулька моя соседка, она из 115. И у нее на кровати аж два одеяла! Бабушка молча пытается вытянуть из рук санитара свою ночную добычу. Санитар стойко сопротивляется и тихо матерится. И тут в куче экспроприированного у бабульки добра я вижу очень примечательную вещицу. Тряпичная свертка с кистями. Моими кистями! Китайскими, ручной работы! Моей драгоценностью! Бабуля успела пошарить в тумбочке и выудить ценную добычу. Я протягиваю руку и пытаюсь вытянуть свои кисточки из цепких рук санитара. Санитар офигивает и обзывается. Почему-то шепотом. Я забираю свои кисти и ухожу. У него в руках среди вещей замечаю еще мою баночку с кремом. Бог с ним, с кремом. Кисти целы. И одеяло есть. А у бабульки аж целых два. И вот не поверите, я спать захотела. Посплю, наверное. Сегодня даже часть софитов погасили на ночь. Спокойной всем ночи!
Ирина. РЕПОРТАЖ ИЗ КРАСНОЙ ЗОНЫ.
Таня.
Я ее не видела. Я не знаю эту женщину. Но я теперь знаю ее историю. Ее рассказал мне ее муж. Пожилой мужчина с огромным красным полиэтиленовым мешком, в который больные складывают свои вещи при выписке. Или куда складывают вещи переведенного в реанимацию, потому что койка за больным не сохраняется… Это, кстати, очень подрывает моральный дух… Я разговаривала у ординаторской с лечащим врачом, просила оставить меня в госпитале, чтобы ухаживать за мамой, когда ее вернут из реанимации в палату. А мужчина стоял с этим мешком и слушал. А потом сказал, что две недели назад он поступил сюда вместе с женой. У жены была достаточно легкая форма, она быстро пошла на поправку. А у него началось ухудшение, он попал в реанимацию. И жена уговорила врача, чтобы ее не выписывали без мужа. Она осталась ухаживать за ним. И получила вторичную инфекцию. Мужа переложили в палату, а жена попала в реанимацию. И вот сейчас он узнал, что с Таней что-то случилось. Он не знает, что конкретно. Он просто стоит потерянный с этим мешком и не понимает, что там такое может стрястись с его Таней. У него в глазах страх. Он думает о плохом и боится допустить эту плохую страшную мысль в сознание. А мысль лезет настойчиво. И он суетится, и всё говорит и говорит, объясняет про свою Таню. Он не слушает врача, ему просто надо что-то делать, чтобы так не тревожиться. Он зачем-то сует мне в руки этот свой пакет, просит подержать, пока он куда-то пойдет и что-то спросит… И повторят: «Ну как же… вот же вещи ее… Ее Таней зовут, вы проверьте…» Врач уводит его в ординаторскую, а я возвращаюсь в палату. Мне страшно. Я очень хочу услышать мамин голос там за перегородкой. Но мамы я не слышу. Буду сидеть, бдеть и прислушиваться. Папе эту историю не расскажу. И никому здесь не расскажу. Хорошо бы бы Пять Колес проснулась. Как-то тихо без ее выступлений, прям не хватает даже…
Ирина. РЕПОРТАЖ ИЗ КРАСНОЙ ЗОНЫ.
Вчера в реанимации умерла Оленька. И Пять Колёс. И ещё 18 человек.
Об этом я сегодня узнала в разговоре с медсестрой. Вообще день сегодня какой-то суетливый, сумбурный и тревожный. Во время утреннего обхода врач сообщила, что мы с папой сегодня идём на повторную компьютерную томографию. Позже за нами зашла медсестра и повела нас на обследование. Мы шли тем самым длинным пластиковым коридором с дырами на улицу вместо дверей, у которого ранее безрезультатно простояли с мужем несколько часов в ожидании своей очереди на КТ. Сейчас кажется, что это было так давно… Очередь на улице всё так же волновалась: дождутся/ не дождутся. А в коридорчике жались больные из отделений и тянулась вереница каталок с вновь поступившими по скорой. Стоять в этом коридоре очень холодно. Правда, теперь я в той самой привилегированной очереди, которая идёт отдельной очередью без очереди. Но само стояние ничем от предыдущего не отличается. Собственно, стоишь практически на улице, только под навесом. Замёрзли жутко. Медсестра была в тёплой куртке, у нас курток нет, всю верхнюю одежду и обувь забирают на хранение в момент оформления госпитализации. И вот, пока ждали, когда нас пригласят в кабинет, я подошла к нашей медсестре и спросила, куда подевалась Оленька - звезда всего отделения. И медсестра мне рассказала, что тест на Ковид у Оленьки при поступлении был отрицательный, ее собирались выписывать, но у неё вдруг поднялась температура и упала сатурация. КТ показало пневмонию. Оленька заразилась в отделении. Состояние ее резко ухудшилось в течение суток, и ее в срочном порядке перевели в реанимацию. Через два дня она скончалась. «Неужели ничего нельзя было сделать?!» - спросила я. «А что тут сделаешь? Возраст…»- был ответ. -«С ковидом невозможно прогнозировать выздоровление. Здесь всё зависит от иммунитета и от итого, как сам организм борется». Сразу пришла тревожная мысль, что у мамочки слабый иммунитет, и тоже возраст, и организм сейчас очень ослаблен. Это очень страшно - когда чувствуешь себя бессильной и остаётся просто ждать и надеяться.. И ещё я подумала о том, что Оленькина затея с бесплатной путевкой в санаторий стоила ей жизни… Медсестра рассказала о той тяжёлой и страшной ночи, когда в отделении умерло столько больных. Мест в реанимации на всех тяжёлых не хватало. Некоторые так до перевода и не дожили… Теперь я понимаю, почему мамульку с сатурацией 40-47 держали в палате … И откуда вдруг появилось койко-место… В день, когда маму перевели в реанимацию, коридор был полон каталками с портативными кислородными баллонами. Самых тяжёлых перевозили на освободившиеся места. С каждой смертью в реанимации у других больных появляется шанс выжить. Теперь, после этого разговора, я боюсь за мамочку ещё больше…
Эту запись не буду публиковать в соцсетях. Вдруг, папа увидит. Будет ещё сильнее волноваться. А у него сердце больное. Леше тоже не расскажу, он дома извёлся весь от невозможности помочь, спасти, защитить.
Алексей. С КОВИДОМ ОДИН НА ОДИН.
Удивительно, как животные чувствуют происходящее в доме и с хозяевами. Раньше я, безусловно, знал этот факт, но сейчас, когда я оказался один на один со всем зоопарком, особенно это прочувствовал. У нас большой дом, на первом этаже живут родители, и у них своя живность - 2 замечательные кошечки Лёля и Буся. На втором наша с Ириной спальня, комната детей и гостиная, в которой обитают два попугая. На третьем - студия, место, где рождаются новые картины и творятся другие проекты. На каждом этаже кто-то живёт, зачастую изолированно друг от друга. Все мохнатые и пернатые домочадцы появились в разное время, и поэтому сблизиться им не суждено. Впрочем, причина даже не в этом, а в самой природе. Собакам сложно дружить с кошками, а последним - контактировать с птицами, если только они не росли вместе с рождения. Наверное, единственный в доме лоялен ко всем Барон – наша немецкая овчарка. Он спит с кошками родителей, терпит, когда пушистые девчонки его налупливают, частенько будучи не в настроении. Он хозяйственный, следит за порядком. Порядок в его понимании – это когда вся живность сидит в своих комнатах, а не болтается по дому или участку без надзора. Не раз бывало, что он галопом несся мимо нас с цыпленком или курицей в пасти. Так Барон наводил порядок – аккуратно относил птиц обратно в курятник, ни разу не поранив. Это удивительно и очень забавно. У Барона есть подруга Джульетта – тоже овчарка. Она уже старенькая, но бодрая. Они оба живут на первом этаже. А на втором с нами проживают Плюша, Марс и Ника - два кота и кошка. Они каждый со своим характером. Плюша любит нас обоих, но душой и сердцем принадлежит Ирине. Марсик и Никуся во мне души не чают. Плюша всегда спит исключительно в обнимку с Иринкой, а остальные двое - верхом на мне. Сейчас, когда я дома один, все наши любимые питомцы ведут себя очень странно. Попугаи – шумные ребята, любители покричать и часто переругивающиеся друг с другом – притихли. Овчарки – Барон и Джульетта – отказываются от еды, либо лежат и тоскуют у двери, либо ходят за мной хвостиками. Даже родительские кошки, когда я по 5 раз на дню захожу в гостиную покормить, прибрать лотки или просто навестить, с разбегу наперегонки запрыгивают ко мне на руки и ни в какую не хотят уходить с рук. Они заглядывают мне в глаза, словно пытаются что-то сказать. Жаль, что я не понимаю их язык. Но ставлю на то, что они спрашивают меня о том, где их любимые мама и папа - их хозяева. Когда я поднимаюсь к нам на второй этаж, наши Плюшка , Марс и Ника не отходят от меня ни на шаг. А стоит мне прилечь, укладываются рядом и обнимают. Стараются прижаться как можно плотнее. Марс целуется безостановочно, Ника лежит на груди, пытается меня лечить, Плюша бодается, словно старается отвлечь и утешить. Словом, каждый по-своему выказывает своё неподдельное желание мне помочь, спасти. Спасибо им всем, они мне правда очень помогают. Помогают собираться с силами и заниматься хозяйством. Помогают не сойти с ума от изнуряющей тревоги за моих в госпитале.
Ирина. РЕПОРТАЖ ИЗ КРАСНОЙ ЗОНЫ.
О красоте.
Посмотрела на свой автопортрет свежим взглядом, и поняла, что польстила себе. Ну да, приукрасила. Хорошо так постаралась! А как же иначе?! Красота же спасет мир. Ну, если не мир, то жизнь точно. Поэтому любая женщина хочет быть красивой. Ладно, буду верить, что на картинке я. А селфи на телефон - это сбой техники, я так не выгляжу)) Сейчас в туалетных комнатах встретила женщину. Возраст не скажу. У нас всех сейчас здесь всего два варианта возраста и образа: отекшая на гормонах подушка и бабушка-старушка. И вот сейчас я знакомлюсь с красавицей. Красавица стоит головой вниз у шланга, которым санитарки набирают воду в ведра, чтобы мыть полы. Вода хлещет на пол, красавица широко расставила ноги в вязаных тапках и почти воткнулась головой в пол. Поза страуса. Не женщина - йог! В волосах шапка пены. Ну, а что, мыло-то уже не в дефиците)). Женщина смывает пену с волос, поднимает голову. Я вздрагиваю. Пол лица сине-чёрное, сплошной синяк. Таких лиц здесь много. Коридорные ходоки без колясок иногда теряют сознание, падают и сильно разбиваются. «Привет! Меня выписывают!» - радостно сообщает мне синелицая красавица. «До дома не дотерпели? - удивляюсь я. - Холодно же! И тапки вон намокли!» В госпитале реально холодно. Пожилые люди в платках и вязаных шапках. А тут голова мокрая… «Так у меня жених дома! Как я такая жуткая к нему явлюсь?!» Жених!! У нее заплывшие глаза, за отечным фингалом невозможно разобрать черты лица, а она для жениха на морозе голову намывает!! Нет, настоящую Женщину ничто не сломит! Я в восхищении. Через пару часов снова ее увидела. В тех же мокрых тапках. Шла от кулера с чашкой кипятка. «Ты представляешь, голова до сих пор не высохла! Я аж замерзла!» И столько оптимизма в голосе! Надеюсь, ее жених оценит.
Алексей. С КОВИДОМ ОДИН НА ОДИН.
Немного личных мыслей.
Иногда сложно понять, какими путями люди приходят к тем или иным убеждениям. Вот казалось бы, что и предупреждают во всех источниках информации, что ситуация серьёзная с этой новой, ещё не изученной болезнью, а люди всё равно странным образом интерпретируют информацию по-своему. Мнения разделились на два лагеря: скептиков, без устали вещающих о том, что это выдумка, ерунда, искусственно раздутая проблема, политические/экономические игры и т.п., и тех, кто верит, понимает, либо сам непосредственно прошел через этот кошмар. Весь этот балаган уже порядком всем поднадоел, но он повлёк за собой определенные последствия. Бесполезные споры с пеной у рта сменились роковым молчанием. Я заметил, что из-за конфликта мнений появилось в обществе странное явление: умалчивание даже среди знакомых людей самого факта заболевания. Как пример: мы на данный момент живём за городом, в одном из многочисленных СНТ Московской области. Здесь люди очень часто проживают круглогодично. Уже прошла первая волна, породившая тот самый раскол в умах относительно этого заболевания. И пришла более страшная: вирус мутировал, он стал сильнее, опаснее, летальнее и менее избирателен. Если вначале в группе риска были пожилые и старики, то сейчас не важно, какого возраста человек. Косит всех без разбору. Наше садовое товарищество словно вымерло - пропало общение, обмен информацией, никто ни к кому не заглядывает в гости по делу или просто так. На первых порах это не было так заметно, а сейчас энергия самого места стала другой. Тишину разрывают лишь бесконечные сигналы скорой помощи, неотложки и реанимации. Буквально вчера мне стало известно, что в нашем садовом товариществе не осталось практически ни одного дома, в котором бы кто-то не болел, переболел, или не потерял одного или более членов семьи. И всё это как-то дико странно, даже пугающе. Люди сидят по домам и воспринимают себя и соседей чуть ли не прокажёнными. Ни в коем случае не говорят, что болеют, переболели и тд. Феномен нашего времени. А ведь здравый рассудок подсказывает, что, если столкнулся с болезнью, то просто обязан предупредить близких, друзей, знакомых! Если болел легко- сообщи остальным, чем и как себя поддерживал, если тяжело и повезло выжить – расскажи, как лечился, что помогало или облегчало течение болезни. Казалось бы, простая логика! Но нет, всё происходит с точностью наоборот. Все стараются отмолчаться. А ведь любое слово, помощь, совет из личного опыта мог бы сохранить кому-то жизнь или помочь выйти из этого кошмара с наименьшими последствиями. Так почему же люди молчат?!
Ирина. РЕПОРТАЖ ИЗ КРАСНОЙ ЗОНЫ.
Кресло- каталка.
О, для отделения лежачих больных кресло -каталка - это роскошь уровня личного самолета. Кресел мало, палат много. Реально ходячих больных - единицы. Почти все в подгузниках. Люди стесняются подгузников, делают вылазки в туалет. До туалета доходят не все, некоторые теряют сознание по дороге. Поэтому кресло-каталка - это как автомобиль: не роскошь, а средство передвижения. Обладатель кресла чувствует себя небожителем. Кресла паркуются в небольшом холле, там где стоит кулер с горячей водой, и где санитары раскладывают корм больным в индивидуальные контейнеры. Кресел всего четыре. Больным запрещено ими пользоваться, санитары привозят кресло в палату по вызову пациента и довозят страждущего до туалета. Это правило такое. Но правило не работает. Кресла угоняют. Их прячут в палатах, маскируют одеялами и простынями под тумбочки. Чтобы, если потребуется идти в туалет, откопать это личное богатство и самостоятельно прокатиться по коридору до пункта назначения. Временные обладатели личного кресла считают себя элитой, они жутко гордятся своей смекалкой и находчивостью. Они правят бал, пока санитары бегают по палатам в поисках угнанного со «стоянки» больничного имущества. Сейчас у двух кабинок в туалете стоят два кресла. Их «владелицы», замерев в клозетах в позах орлиц , зорко бдят в через щели полуоткрытых дверей за сохранностью своих авто. Но санитары увозят одно кресло, потому что поступил вызов из лежачей палаты. И две женщины дружно спрыгивают с унитазов, чтобы успеть занять оставшееся кресло. Драки не случилось. Санитары привезли пациентку, загрузили ее в кабинку, а женщин посадили в кресла и увезли в палаты. Пациентка в кабинке волнуется, как она вернется в палату без кресла. Стою под дверью, успокаиваю ее)) Кстати, завезли туалетную бумагу и влажные салфетки. Живем!
Ирина. РЕПОРТАЖ ИЗ КРАСНОЙ ЗОНЫ.
Меня выписывают. Наверное, надо радоваться. Но я не рада. За эти две недели я вошла в какую-то иную реальность. Я научилась в ней жить. В этой реальности нет дня и ночи, потому что яркий свет горит круглосуточно, окон нет, тишины и покоя тоже нет. Здесь есть боль, страх и страдание. Здесь спадают маски и открываются настоящие лица и души людей. Эти лица и души разные - добрые и злые, чистые и уродливые. Но никто не имеет права осуждать, потому что за право судить надо пройти через всё это самому. Здесь много боли, страха и страдания. А надежды значительно меньше. Наверное поэтому пациенты отделения иногда больше похожи на сумасшедших, чем на больных пневмонией. Здесь всё заточено под одну цель - выжить. Поэтому здесь гармонично соседствуют черствость и… юмор. Меня выписывают. Я сегодня уйду домой и заберу с собой папу. Потому что папу тоже выписывают. 25% поражения легких - это не страшно, можно долечиваться дома. И вот мы срочно ищем в интернете варианты домашних кислородных установок, потому что долечиваться надо с кислородом. Я не понимаю, как я приду домой с папой, а мама останется здесь. Мама в реанимации. Там есть врачи, но нет рядом меня и папы. Папа домой не хочет. Он хочет остаться в этом аду. Потому что он тоже уже привык. И он не понимает, как это он - дома, а мамочка - здесь. Он сидит у перегородки реанимации и зовет маму. Мама не отвечает, и он переживает. У меня щемит сердце. Мой сильный энергичный папа превратился в потерянного старичка… Он смотрит на меня и спрашивает, кто же будет кормить маму и греть ей руки в этом холоде…Он тянет меня за руку и убеждает, что маму надо кормить, потому что она очень похудела. Он не понимает, зачем ему домой, и что он там будет делать. Сегодня я ухожу из этого кошмара и увожу папу. И я очень жду день, когда выпишут маму. Я заканчиваю свои репортажи из красной зоны… Многое осталось неопубликованным. Очень много личного. Я постоянно писала моему дорогому мужу, который остался болеть дома, потому что не на кого оставить всех наших животных. Я писала ему много всякой ерунды и жести. Я вываливала на него все тревоги, проблемы. Я изливала на него свое отчаяние, когда совсем уж накрывало. Я вела себя жестоко и эгоистично, потому что мне надо было быть сильной для мамы и папы. И не свихнуться. Я сейчас я думаю о том, как он всё это выдержал?! На него обрушивался шквал ужаса и душевной боли, а он не имел возможности быть рядом! Он мог только говорить со мной и с папой. И он давал нам такую поддержку! Он умудрялся доставлять нам продукты и воду, готовил вкусности, рассказывал забавные истории из жизни наших домашних питомцев. И постоянно врал, что прекрасно себя чувствует… У него температура уже третью неделю…
ЧАСТЬ 2. ДОМА.
ИРИНА.
Дневник. Я никогда не вела его. Хотя, штука полезная. Недаром интеллигенция и высший свет испокон века вели дневники. Дневник дисциплинирует. Он помогает осмысливать и анализировать. Он помогает зафиксировать индивидуальное черты прожитого дня, которые делают этот день неповторимым. Я начала вести дневник, когда заболела. Когда мы все заболели. Это стало самотерапией в том кошмаре, в который мы попали. И я просила своего мужа, чтобы он тоже вел дневник. Я лежала в госпитале в одной палате с мамой и папой и постоянно записывала и зарисовывала всё, что здесь происходило. Я писала и рисовала жизнь, которая стала общей для всех, кто здесь находился. И я не спрашивала Алексея, делает ли он то же самое дома. А он делал. Он выполнил мою просьбу. Он писал и рисовал. Очень много. Это так же, как и мне, давало ему силы и отвлекало от тревожных мыслей. И вот я сейчас сижу, перебираю его заметки на планшете и рисунки. Знаете, что странно? Наши заметки в одном стиле. Кто читает в сетях наши исторические и философские эссэ к нашим картинам, знакомы с нашим стилем. Мы любим образное описание, длинные развернутые предложения. Но наши дневники в эти недели написаны совершенно в другом стиле. Короткие фразы. Словно дротики. Словно вспышки, высвечивающие мгновения. Как фотохроника, только в словах. И рисунки тоже похожи. Уголь, мел, тушь, карандаш. Мы не сговаривались. Так получилось самой собой. И, знаете, вы правы. Мы соберём все записи и рисунки воедино и опубликуем. Надо, чтобы как можно больше людей узнало, каково это на самом деле. Быть может, кому-то это спасет жизнь. И абсолютно точно это даст стимул бороться. За себя. За близких. Наши дневники - это взгляд изнутри. Мы писали из другой реальности. И в личных сообщениях у меня много историй совершенно незнакомых мне людей, которые читали мою хронику и писали мне письма про то, как они сейчас проходят через то же самое. Письма на разных языках. Из разных стран. Их не очень много, меньше полсотни. Но это пятьдесят разных реальных историй, наполненных болью, трагедией, страхом и надеждой. Эти истории мы тоже соберем. Потому что люди должны знать, что они не одни. Что маленькая радость одного человека заряжает силой и надеждой всех остальных. Что страдание, разделённое с другими, становится меньше. Потому что каждый старается найти слова поддержки… Так что, репортажи не закончены. Я всё же буду публиковать то, что хотела отложить. Много страшных заметок. Но это страшная правда. Я старалась писать позитивно, чтобы не впадать в отчаяние. Но надо быть честной. Раз уж взялась писать, надо рассказывать всё как есть. Без прикрас.
P. S. Дозвонились до реанимации. Информацию по мамочке не дали, сказали звонить после пяти вечера. Ждем.
ИРИНА.
Первая ночь дома странная. Не дозвонились до реанимации, переживаем, как там мама.
Измученные тревогой, разошлись по спальням.
Спальня родителей на первом этаже, наша с мужем - на втором. Договорились, что тревожить друг к друга не будем, постараемся отдохнуть. Все условия для этого есть: тепло, темно, тихо. Но 25% поражение легких - это всё-таки не ерунда. Дышать тяжело, сатурация упала до 90. Встали. Выключили отопление и открыли окна. Дома стало холодно, как в госпитале, но дышать стало полегче… Снова разошлись по спальням. Через час чувствую - муж ставит мне градусник и измеряет сатурацию. Волнуется за меня. Притворяюсь, что сплю. Но не выдерживаю, и спрашиваю про его уровень кислорода. Не сговариваясь, встаем и идем на первый этаж к папе. Папа лежит на боку и притворяется, что спит. Сатурация 88… Просим его лечь на живот. Он спрашивает, как мы думаем, маме стало уже получше? И возмущается, что мы не спим, а должны спать и набираться сил. И что он взрослый человек и в состоянии сам о себе позаботиться. И вообще, ночью надо спать, а не бродить по дому. Ура, папа сердится, это лучше, чем изнуряющая тревога! Мы уходим к себе. Через пару часов слышим шарканье тапок. Папа пришел к нам с градусником и прибором для измерения сатурации. Контролирует наше самочувствие… Ему мысли о мамочке не дают покоя. Поэтому он занимает себя заботами. Мой гениальный муж придумывает, как отвлечь папу. Они располагаются на диване, зажигают торшер и рисуют схемы улучшения фильтров для бассейна с рыбами. Они сидят в потемках, склонившись над блокнотом, как заговорщики. Словно тайная ночная сходка в пионерском лагере, когда вожатый спит.
Они строят планы, а меня просят поспать. Я отвечаю, что спать не хочу, что у меня тоже есть идеи и я хочу участвовать. И… Непостижимым образом я заснула. Меня словно выключили. Я просто моргнула. Ооочень медленно моргнула. Просто прикрыла глаза и снова открыла: на часах 6:22. Торшер горит. На журнальном столе ворох бумажек со схемами и расчетами. Мои ночные заговорщики валяются на диване, как два плюшевых медвежонка. Заснули сидя. Пойду проверю у них сатурацию.
ИРИНА.
Проснулась среди ночи, в голове звучит странный стишок:
Ковидла-ковидла,
Уйди на повидло,
На кашу с комочками,
На пилюли с побочками,
К черту провались!
Мамочка, вернись!
Этот стишок сам сложился, и теперь прокручивается в голове, как заклинание. Думаю о маме непрерывно. Дурацкие строчки поставились на репит и вытеснили все остальные мысли. Заснуть больше не получается. На душе очень тревожно.
ИРИНА.
«Я видел вашу маму. Она жива. Но мне не дали по ней информации. Вы должны дозваниваться до реанимации сами». Дозвониться до реанимации невозможно. Мы звонили весь день. Телефоны, указанные в списке для родственников, все «вне доступа». Неизвестность и ожидание страшно выматывают, буквально обесточивают. Мы не выдержали и поехали в госпиталь в надежде хоть что-то узнать на месте. И вот мы с мужем стоим на крыльце приемного отделения и через дверную щель разговариваем с сотрудником Приемного Покоя. Того самого, куда стоит вереница автомобилей скорой помощи. Где принимают вновь поступивших больных, подвозят портативные баллоны с кислородом тем, кому нужна немедленная помощь. Где оформляют, везут на каталке на срочную компьютерную томографию, распределяют по отделениям… Мы не знаем, кто перед нами. Под этим синим скафандром может быть и санитар, и ординатор, и заведующий отделением. Этот человек, что вышел к нам на крыльцо, не обязан искать мою маму по всему госпиталю. Но он вышел к нам, записал на клочке бумаги ее фамилию. И он сбегал в реанимацию и принес нам весточку. И еще вынес мешок с папиной верхней одеждой и обувью. Оказывается, мы были так потрясены тем, что мы - домой, а мама остается, что забыли про вещи, которые при госпитализации сдаются в хранилище. Мы уехали раздетыми. Просто сели в машину в тапках и футболках, и даже не заметили, что на улице уже снег…
АЛЕКСЕЙ.
Сегодня Иринке удалось дозвониться в отделение. Поговорила с врачом реаниматорской. Получили обнадеживающее известие: состояние мамы стабилизировалось, температура спала, мама кушает. Жена спросила, можно ли это можно считать улучшением. Врач ответил «Да». Сообщили папе. Он, похоже, все это время был в таком напряжении, что от хорошей новости расплакался. Очень надеемся, что скоро мамульку переведут в палату долечиваться. Будем возить ей передачи. Все втроем ходим радостные, улыбаемся.
13 ноября
Мама умерла
АЛЕКСЕЙ.
Вчера вторая половина дня была чудесная, словно волшебный праздник. Мы дозвонились до реанимации, врач сказал, что маме стало получше. Было ощущение праздника, прекрасное настроение, все улыбались, впервые за всё время болезни смеялись. Все-таки надежда - великая штука. Сегодня утро началось как обычно: встали, позавтракали и стали ждать время, когда можно звонить в госпиталь и узнавать о мамином состоянии. Когда Иринку с папой выписывали, жена просила заведующую отделением разрешить остаться, чтобы ухаживать за мамой. Ей не разрешили. Она умоляла врачей спасти ее маму. Врачи обещали, что сделают всё возможное, но выздоровление зависит от того, насколько сильный организм у мамы. После завтрака папу отправили в постель, ему надо лежать, он всё ещё очень плохо себя чувствует. Я пошёл в сад заниматься делами. И тут вижу, как жена раздетая, в одной футболке выскакивает на улицу. Она с кем-то разговаривала по телефону. Я стоял далеко, разговора не слышал. Но у неё было такое лицо… Страшное лицо. Белое, словно не живое. Я понял, что случилась беда, побежал к ней. Ей только что позвонили из госпиталя и сообщили, что мама умерла. Ира не плакала. Просто стояла, прижимая к груди телефон и смотрела на меня остановившимся взглядом. Это было страшно. И вот сейчас нам предстояло пойти к папе и сообщить ему, что нашей мамочки и его любимой Галочки больше нет. Что мама уже никогда не вернётся домой. Наверное, эта сцена навсегда останется в моей памяти так же, как в Иринкиной тот голос в трубке, принёсший ей это известие. Два года назад мы похоронили старшего сына, жена до сих пор не может оправиться от горя. Я боюсь, что пережить потерю мамы у неё просто не хватит сил. И у папы не хватит. Он перенёс тяжёлую операцию на сердце и выжил, по его словам, только потому, что его любимая драгоценная Галинка без него не сможет. И вот теперь ее нет, а он жив. О том, как папа принял известие, даже писать не могу. Мы пришли в его спальню с горстью его сердечных лекарств и стаканом, в котором смешали все успокоительные вместе с валокордином, какие нашли в домашней аптечке. Сейчас наша главная задача не дать папе уйти вслед за мамой. Жене постоянно напоминаю, что она нужна нам всем - и мне, и папе, и нашему младшему сыну. И ещё предстоит много дел, связанных с похоронами. Первая задача - найти, куда отвезли тело мамы. В полевом госпитале нет морга, тела умерших увозят в больничные морги района. Весь вечер звонили по тем номерам телефонов, что надиктовала звонившая из госпиталя медсестра. Часть телефонов просто не отвечает на звонки. Может потому, что сегодня воскресенье. А по тем номерам, что удалось дозвониться, отвечали, что мамы у них нет. Надо как-то пережить эту ночь. Все пьём валокордин и ходим с валидолом. Это жестоко испытание, когда сначала дают надежду, а потом безвозвратно ее отнимают.
ИРИНА.
22 декабря 2021 г.
Сегодня часы в гостиной остановились на 16:44. Примерно в это время 40 дней назад мамульки не стало… Каждый предмет в доме напоминает о ней. Она умела создать особенный уют и наполнить дом жизнью. Мама умела быть сразу везде, участвовала в делах и заботах каждого. Давала советы, переживала, радовалась. Рядом с ней любые горести превращались в мелочи, а радости вырастали многократно. Она знала наизусть много стихов и любила петь. Она была очень разносторонним человеком, прекрасно знала историю и литературу, с ней интересно было разговаривать на любые темы и очень весело разгадывать кроссворды. Она была лучшей мамой, о которой может мечтать ребенок. Каждое мгновение своей жизни я чувствовала себя любимой. Для родителей я всегда была самой-самой лучшей. Моими успехами гордились так, что у меня за спиной расправлялись крылья, и появлялось стремление сделать больше и лучше. Именно мама стала моим первым учителем по рисованию. Ее уроки сделали меня звездой в детском садике. Именно с мамочкой в 4 года я сочинила свои первые стихи. На прогулках мы сочиняли рассказы про цветы, снежинки, облака. Мама была прекрасной рассказчицей. Поэтому часто во дворе вокруг нее собирались дети и просили ее рассказать что-нибудь. И она рассказывала. Эмоционально, в ролях, говоря разными голосами за каждого героя истории. У нее была очень красивая и богатая речь. После ее пересказа перечитывать литературное произведение было уже невозможно - не хватало той живости и эмоциональной вовлечённости, которые она так виртуозно создавала для слушателей. Моя мамулька всегда была для меня идеалом. Она была аристократкой по происхождению, и эта «породистость» проявлялась во всем: в осанке, в манере говорить, одеваться, держать себя в обществе... И между тем, она была очень открытым и душевным человеком. Я мечтала вырасти и стать такой же красавицей, как она. Такой же умной, с прекрасным чувством юмора, талантливой, любящей и любимой, всё умеющей и всё успевающей. Мама не могла сидеть без дела, поэтому в шутку мы часто звали ее «друг-десять-рук». Она никогда не жаловалась, как бы плохо или трудно ей не было, и готова была отдавать, не ожидая ничего взамен. Ее любовь была безусловна и абсолютна. Она была счастлива, когда счастливы мы. Я часто говорила ей, как сильно я ее люблю. Последний раз это было уже в госпитале. Ей было очень трудно дышать, она лежала на животе и страдала от болей в суставах и позвоночнике, потому что эта поза при сколиозе и остеоартрозе была для нее мучительна. Но переворачиваться на бок и тем более на спину врач категорически запретил. И она очень страдала. Я встала на колени у ее кровати, обняла ее и сказала: «Мамулька, я так сильно тебя люблю! Пожалуйста, борись!» А она мне в ответ: «Я знаю. Можно, я на боку чуть-чуть полежу?» На моей памяти это первый случай, когда она попыталась манипулировать моими чувствами. И мы обе рассмеялись. На следующий день освободились места в реанимации, и нам предложили перевести маму туда, потому что того потока кислорода, что был в палате, ей не хватало. Тогда я еще не знала, что из реанимации почти никто не возвращался… Я с ужасом вспоминаю то воскресенье, когда ответила на звонок из госпиталя. За день до этого - в субботу 13 ноября - врач из реанимации говорил мне о стабильном состоянии, об улучшении, пусть маленьком - но улучшении! Он дал нам веру в то, что мама вернется домой! Папа плакал от радости. Мы звонили в реанимацию с самого утра, а смогли дозвониться только в 14:00. И были счастливы получить новости о стабилизации ее состояния. Поэтому, когда утром в воскресенье в трубке прозвучал веселый голос «здравствуйте, вас из ковидного госпиталя беспокоят», я приготовилась услышать, что маму перевели в палату и надо срочно везти одежду для нее, потому что в реанимации больные лежат голые, а госпиталь отапливается плохо, в палате мама замерзнет без одежды. А веселый голос между тем уточнил, кем мне приходится такая-то больная и на мой ответ «это моя мама» радостно продолжил: «ваша мама умерла». Этот голос и эта фраза до сих пор звучат у меня в ушах… Как позже выяснилось, мама умерла в прошлые сутки, примерно через 3 часа после моего разговора с врачом. Около пяти часов дня. Что случилось, мне так и не ответили. Официальная причина смерти - ковид. Сейчас один наш очень близкий друг так же лежит в реанимации в другом подмосковном госпитале. И он говорит, что с питанием там просто беда. Лежа на животе есть одной рукой (вторая под капельницей) просто невозможно. Больных с ложечки никто не кормит, персонала не хватает. Я с ужасом думаю о том, как в реанимации умирала моя мама. Очень ослабленная (в палате я кормила ее, сама она есть не могла), среди чужих равнодушных людей. Когда я увидела ее в гробу, то не узнала. Среди белых покрывал лежал обтянутый кожей скелет… Правды уже не найти. Я молюсь, чтобы маме было хорошо. Как много теплых душевных мелочей исчезло из нашей жизни с ее уходом. Они казались абсолютно естественными и вечными… И только когда они исчезли, мы ощутили, как много дыр, незаполненных пустот вдруг образовалось в жизни… Мы учимся жить без мамы. Это трудно. Сердце разрывается. Но папе еще труднее. На днях мне соседка и друг нашей семьи рассказала, что летом, когда мама плохо себя почувствовала, папа в разговоре обронил такую фразу: «Я не представляю, как бы я смог жить без моей Галчонки»… Сбылся самый страшный кошмар моего папы. Ушла в другой мир любовь всей его жизни… Сегодня папа сказал нам, что умереть вместе в одно мгновение - это большое счастье, но так везет не всем. И что такое счастье - большое горе для тех, кто останется жить. Поэтому он будет стараться жить ради нас. Чтобы нам не скоро еще стало снова больно… В госпитале мама очень волновалась за папино самочувствие. Постоянно спрашивала меня про папино давление и сатурацию. Она больше всего боялась остаться без своего любимого Алешки. Боль разлуки досталась папе… Наверное потому, что он сильнее… Вечная и светлая память тебе, мамуленька!
АЛЕКСЕЙ.
Бездушный бизнес.
Похороны умершего от ковида - это тяжелая и страшная история. Мама умерла в подмосковном госпитале. Наверное, в Москве всё было бы проще, потому что при каждой больнице есть морг. Но мы заболели, когда находились на даче. В полевом госпитале морга нет, тела умерших увозят в районные морги. Мы искали тело мамы 2 дня. Список предоставленных нам телефонов больничных моргов был небольшой. Но половина звонков уходила в пустоту - там просто не брали трубку. Мы уже собрались объезжать больницы лично и на месте спрашивать сотрудников, поступало ли им тело мамы. Но к вечеру понедельника удалось дозвониться по одному из номеров, и маму мы нашли. Во вторник утром поехали в морг, чтобы оформлять документы и начать организацию похорон, и там столкнулись с первой проблемой. Умерших от ковида хоронят голыми в закрытых гробах. Для папы это было потрясением. Мы обратились в похоронное бюро при морге и выяснили, что, если оформим похороны у них, они дадут возможность хоронить в гробу со стеклянным окном. Но гроб надо покупать у них. Гроб со стеклянным окном - эксклюзив, это совершенно другая цена. Но для нас было важно в последний раз увидеть маму. Далее выяснилось, что хоронить не обязательно голой под простыней. Сотрудники могут одеть маму. Но за это надо заплатить отдельно и тоже немалую сумму. Мы согласились. Затем нас спросили, верующая ли мама, и будем ли мы заказывать отпевание. Отпевание умершего от ковида тоже идёт по отдельному тарифу. Заплатили и за отпевание, оформили все необходимые документы. Было больно и горько видеть, как на человеческом горе делаются деньги. Затем поехали на кладбище и там убедились, что бизнес похоронного агентства - это цветочки по сравнению с тем, как проворачивают свои дела сотрудники кладбища. У нас есть семейное место на кладбище, и мы не были готовы к тем проблемам, с которыми столкнулись в вопросе захоронения. Невзирая на наличие паспорта на могилу, от нас потребовали массу дополнительных документов по подтверждению родства аж до прабабушки: все свидетельства о смерти и свидетельства о рождении каждого умершего, захороненного на принадлежащем нам кладбищенском участке. Пришлось возвращаться домой за недостающими документами. Оказалось, прабабушкино свидетельство о рождении с 1886 года у нас не сохранилось . Пришлось ехать в Москву в отдел ЗАГС и восстанавливать утерянный документ. В ЗАГСе объяснили сотруднице ситуацию. Она пошла нам на встречу, нужный документ мы получили за полчаса и сразу помчались обратно на кладбище. Но… там нас не приняли, у них рабочий день закончился. Сказали, приезжайте завтра. Утром в среду мы с полным комплектом документов вновь приехали к менеджеру, оформляющему разрешение на захоронение. Он удивился полному комплекту документов, а потом сказал: «Зря вы ездили и всё это собирали. Я забыл вам сказать, что на вашем месте захоранивать нельзя. У вас там более ранние захоронения проведены по старым стандартам на небольшой глубине. Сейчас там рыть нельзя». Мы потребовали проверки глубины захоронения. Тогда он вызвал рабочего с длинным металлическим щупом, и мы все вместе пошли на наш участок. Деления на щупе показали, что старые захоронения выполненные по всем правилам. И тогда менеджер достал туз из рукава: «А тут грунтовые воды близко. Нельзя хоронить! Пойдёмте обратно в офис, я вам подтверждающие геодезические документы покажу!» Вот тут мы поняли, что хоронить на нашем(!) месте нам не дадут. Ни уговоры, ни скандалы не подействуют. Время идёт, мамино тело лежит в морге, и за хранение тикает посуточный счетчик. И вообще, по христианским обычаям положено хоронить на третий день. Этот срок прошёл, но мама была верующей, и для всех нас было важно соблюсти традиции, хоть и не в полной мере по независящим от нас причинам. Поэтому мы просто спросили менеджера, что можно сделать в нашем случае. Он предложил купить новое место. Стоимость нового места вместе с захоронением выходила под миллион рублей. Мы сказали, что таких денег у нас нет, и взять их негде. И тогда он спросил: «А сколько есть?» Мы ответили, что есть 150 тыс. И тогда он доверительно сообщил: «Я за вас попрошу начальство. Отнесите эти 150 тыс. во второй кабинет. Только налом». Вот так просто, честно и нагло разводят людей на деньги: сначала требования документов, которые не всегда возможно собрать, тем более в кратчайшие сроки, затем якобы нарушенные правила по старым захоронениям, потом грунтовые воды... Уверен, что запас подобных аргументов, вынуждающих людей покупать новое место или нести деньги в таинственный второй кабинет, неисчерпаем. Схема отработанная, и все официальные бумаги с правилами и геодезией у них есть. Проверять их скорбящие родственники не будут - это может затянуться на месяцы, а хоронить надо сейчас. 150 тысяч в указанный кабинет мы отнесли. Нам там оформили бумажку о якобы дополнительных земельных работах, взяли всю сумму без чека и на следующий день мы смогли предать тело мамы земле. Это не грустно. Это страшно. Это бездушный бизнес, когда дельцы имеют власть и зарабатывают на нашем горе.
Царствие тебе небесное, наша любимая, самая лучшая в мире мама
Мы обязательно встретимся.
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ.
Мы всё еще учимся жить без мамы. Мы до сих пор не оправились от болезни. Ковид оставляет много тяжелых последствий, с которыми мы боремся до сих пор. Универсального рецепта от ковида нет. Мы лично знаем несколько человек, которые в первую волну переболели достаточно легко (тест был положительный) затем буквально через пару недель по выздоровлении заболели повторно, а еще через месяц снова свалились с той же болячкой и снова с положительным тестом. Лично пройдя через вторую волну, мы знаем множество людей, которые ставили прививку от ковида, и затем тяжело заболевали через неделю-две, через месяц или два-три. Часть из них не выжила. Врачи честно говорят, что универсального лечения нет, как нет и универсальной защиты: вирус не только до конца не изучен, но и активно мутирует. В наших больничных выписках в графе «Диагноз» так и написано: ковидный вирус неизученной этиологии. Каждый сам для себя решает: прививаться или нет. Но одно мы поняли точно: чтобы выжить, надо заранее заниматься своим здоровьем и укреплять иммунитет. Тогда шансов на счастливый исход будет намного больше.
Берегите себя и своих близких!
Алексей и Ирина Поляковы.
P. S. для художников
Мы специально публикуем наши рисунки, сделанные во время болезни. Тогда рисовать было очень сложно - сильная слабость, тремор рук, упавшее зрение, непрекращающееся головокружение, когда перед глазами всё плывет и искажается. Это нервировало и пугало одновременно. Но мы всё равно рисовали. Каждый день. И глядя на карикатуры, выходящие из-под наших рук, мы всё глубже погружались в пучину страха, что разучились рисовать. В рисунках расползались и смещались в разные стороны части лиц и тел, на листах рождались люди-калеки, уродливые портреты, деформированные животные… Во время болезни и даже некоторое время после неё сохранялось ощущение, что мы не только рисовать , но даже карандаш в руках держать не умеем. В рисунках было нарушено всё: пропорции, светотень. Даже простой объект не получалось композиционно правильно расположить на листе. Но прошло время, и сейчас, рассматривая зарисовки того периода и вспоминая нашу тревогу относительно утраты художественных навыков, мы удивляемся: как это мы так криво-косо рисовали?! Дорогие коллеги-художники, если вы столкнётесь с такими же проблемами, будьте спокойны. Всё проходит, и это пройдет! А ваш художественные таланты и умения останутся с вами! Будьте здоровы!
P.P.S/ для читателей портала Проза.ру
К сожалению, здесь мы не можем прикрепить фото и иллюстрации из книги. Полную версию с иллюстрациями вы можете прочитать на наших страницах в ВКонтакте, Telegram и др., указанных в разделе "Ссылки" на наших страницах порталов Проза.ру и Стихи.ру.
Ковидарий. Туда и обратно...
© Copyright: Алексей Поляков Ирина Полякова, 2022
Свидетельство о публикации №222120501644
Свидетельство о публикации №222120501644
Рецензии