Течение вод Амстел

Посвящается  Алексу Б.

Переполненное нутро мегаполиса, кровеносные сосуды  каменного, болезненного монстра, забиты до отказа медленно движущимися металлическими капсулами, управляемыми сидящими в них рациональными паразитами. Эти паразиты  задают тон движения, набирающего силу с восходом желтого карлика Гипериона, и слабеющего с его уходом за серые силуэты небоскребов и погружающегося в сифиличный пурпур горизонта. За всем этим движением стоит Чрезмерность, она апофеоз желаний, она бессознательна, она заразна. Бесконечное желание большего, бесконечное стремление к лучшему, бесконечный бег  за линией горизонта всегда ускользающей, недостижимой,  как непостижим смысл  сущего, как непостижим смысл смысла, как  непостижимо то, чего просто не существует. Чрезмерность – прожорливое дитя энтропии, она расщепляет на атомы все, что подвержено ее чарам, она начало конца,  логический исход истории с неопределенными гранями допустимого, она свидетельство несовершенства   там, где совершенство – иллюзия,  неуловимая эстетическая категория, бред моралиста.
 Чрезмерность  выталкивает меня в ночь никогда не спящих улиц, наполненных бескровными телами существ питающихся мраком,   их места обитания затягивают в себя неоновым светом, звуками техно, обещаньями всего, чего она требует от тебя, бесконечно мастурбируя твой центр удовольствия. Ты вбираешь в себя все, что может дать тебе ночь, ты покорно слизываешь с протянутой ею руки ром и все зелья, придуманные этим миром. Ты погружаешь части себя в открытые для тебя части чужих тел, впитывая в себя чьи-то соки, запахи, пропуская через себя токи и вибрации, погружаясь в жажду чужой чрезмерности. Чрезмерность  опустошает, она выплевывает выпотрошенного тебя в мусор и блевотину утренних улиц, с которых уже уползли в свои норы все шлюхи и пропойцы этого города, но какая-то сила водит тебя по каменным лабиринтам, что бы отнять остаток сил. И когда немного оставшегося  рассудка,  или скорее твой животный инстинкт выжить для чего-то, говорит тебе убираться с улиц, ты вызываешь Убер и ложишься на лавочку сквера в томительном ожидании спасения, и, в эту секунду, подлая рука Морфея закрывает твои глаза и ты уносишься в другую вселенную, из которой тебя грубо вынимает зловонье шарящего по твоим карманам бесполого бомжа. Он улыбается тебе, виновато обнажив желтые обломки крысиных зубов, что то мычит и блеет,  пятясь назад, растворяется в ослепительном свете солнца. Чрезмерность. Ты слишком устал от нее. Единственное, что готов принять от нее - это сон. И только дверь твоей квартиры закрылась за тобой, упав на ковер спальни ты снова проваливаешься в иные миры, где путанный язык символов и образы архетипов  рассказывают тебе о всем что было и что будет.
Я обнаружил себя на ковре своей спальни, что было уже не плохо. Память обрывками восстанавливала события прошлой ночи. Похмелье и мускусный запах чьей-то вагины на пальцах рук. Давно за полдень. Душ и бокал прохладного Шардоне, недопитого пару ночей назад с молодой лезгинкой, побрившей для меня свои ноги и ****у в тайне, от своих старших сестер. Она была красива, она была дикой туземкой  и тянулась ко всему запретному. Но сейчас не о ней. Я лежал на диване, укутавшись в дымный уют марихуаны, и иступлено смотрел сквозь золотистую жидкость вина на экран телевизора. На дворе стоял последний понедельник августа, и он был уже пятым в моей новой жизни, в которой больше не было пробуждений под будильник, утренней спешки в городских пробках, дрескода, корпоративной этики, примата босса и прочей офисной дичи. В стаях горилл есть правило доминанты, где вожак, демонстрируя свое превосходство, трахает в задницу других самцов стаи - это двигатель всех отношений внутри  корпораций. Добровольная тюрьма,  куда мы готовим себя с детства, проходя через предварительную мясорубку системы образования. Меня всегда с охотой брали на работу и с такой же охотой имели как и всех прочих. Но никто не совершенен и те, кто тебя имеют, тоже не успевают натягивать штаны - их тоже ебут,  ведь рыло у всех в пуху и у каждого есть повод для страха.   И этот страх был моим джокером в рукаве, я доставал его на глазах изумленного оппонента и наслаждался. Я видел, как уверенность сменяется на недоумение и страх, как меняется тон и у твоего босса, у этой ссыкливой суки появляется желание договориться. Желание выкинуть меня на улицу без гроша никогда ни у кого не заканчивалось успехом. Я всегда уходил, громко хлопнув дверью и унося с собой нужную мне сумму денег.
 Глоток Шардоне, еще глоток. Тяжесть похмелья  растворяется в золотистой прохладе. Застываешь в абсолютном  Сейчас, нет  прошлого, будущее не тревожит тебя, застываешь в моменте как тысяча Будд, созерцаешь внутри себя свет тысячи солнц, смешанных с серебром тысячи лун и миллиарда звезд, и, сквозь всю эту фантасмагорию, кристаллами льда проступает слово и слово это - ЗАЕБИСЬ.
 Из этой прекрасной иллюзии меня вынимает мелодия мессенджера. Приплыл не праздный вопрос от друга: