Как аджарить реальность

*Убедительная просьба не читать вендорские тексты в этом кошмарном формате - здесь они просто для знакомства, а читать их неизмеримо лучше уже в заботливом пдф, который ждет всех по внешней ссылке на ВК и, разумеется, абсолютно бесплатно, как всегда было, есть и, очень надеюсь, будет с любыми вендорскими текстами*

История
Полуторная попытка
За 800 лет до ЭБ титаны и боги, со времен Первой Попытки трудившиеся над созданием народа на острове Аджи, оценили свои промежуточные результаты как неудачу и улетели в Гиперборею, оставив пару десятков волонтеров (мелких божков, вроде Агни и Камы, во главе с титаном Дакшей и его дочерью Сати) – следить за тем, чтобы народ не одичал до опасной степени и если погиб (что оптимально), то хотя бы естественно, а не в результате геноцида.
Дакша воспринял свою миссию как раз с учетом последнего оттенка – слегка отстранившись, он наблюдал, как угасает народ, не мешая ему это делать, хоть и не подстегивая процесс. Однако его горячая дочь Сати не смогла смотреть на это безнадежное затухание и решила на свой страх и риск попытаться спасти хотя бы часть этноса, развив ее до нужного уровня.
Ее многовековые старания не прошли даром. Хаотичная (чтобы каждый имел шанс, и процесс отбора не носил слишком циничный характер) селекция позволила на протяжении нескольких поколений выбирать из вырождавшегося народца наиболее интересных особей, которые затем «возносились на небо». В реальности «небом» была группа близко расположенных деревушек, с жителями которых Сати и ее помощники возились день и ночь.
Дакша как-то раз лениво бросил дочери, что, забирая у аджеев лучших, она лишает их последней надежды на самостоятельное развитие. Правда, тут же добавил, что его это устраивает:
- Быстрее решится задача… - вздохнул он и погрузился в очередную долгую нирвану, в которой боги и титаны тех лет пребывали едва ли не львиную долю времени.
В 467-м году до ЭБ Сати решила, что селекция позволила достичь определенных успехов, и как символ этого в долине Хараппи был основан город Даро, что означало «холм» и несло символику не географического, а символического характера.
Город стал сырой попыткой утопии, и Сати пришлось все свое время тратить на эту игрушку, помогая жителям города развиваться, вопреки обстоятельствам. А обстоятельства имелись… Город быстро впитал в себя все деревушки, сломав тем самым подстегивающую конкуренцию между ними. Кроме того, переход на уровень каменного великана не всем дался легко, а вдобавок одичавшие аджеи (народ Сати назывался дравидами) получили концентрированный образ врага и доставляли массу неприятностей.
Вышло так, что в долине Хараппи несколько веков стоял одинокий город, замкнутый на себе самом, закрытый от посторонних и ненавидимый дикими племенами, из которых вытянул все генетические и пассионарные соки…
***
Но город выстоял. Благодаря удивительному терпению Сати дравидам удалось пройти темные полосы пути. Другое дело, что методы не всегда радовали богиню… Так, с дикарями расправлялись нещадно, фактически устроив тем геноцид и вовлекаясь в бойню слишком глубоко, вплоть до превращения врагов в рабов уровня скота...  Отсутствие естественной конкуренции преодолели не так болезненно, но тоже с перегибами, создав искусственную уже внутри города, что изрядно пошатнуло ощущение единства…
По мере зачистки окрестных территорий от дикарей, жители Даро стали расползаться по округе, создавая деревни и городки, но все они становились маленькими и бедными клонами столицы, генерируя определенную градацию в обществе, где степень близости к цитадели Даро отражала статус самого жителя… Классового напряжения это особого не создавало, но порождало ошибочную иерархию ценностей, когда жажда попасть поближе к центру столицы поглощала все остальные ценности и создавала почву для всевозможных спекуляций вокруг этой жажды… Горизонтальное расширение сильно ударило по вертикальному развитию – вместо компактного города для лучших Сати за века получила избалованную столицу-магнит и десятки ее неудачных клонов на разные уровни бедности…
Словом, до самой гибели Гипербореи Даро не мог похвастаться перед ней хоть чем-то, и его развитие шатало из стороны в сторону (что не умаляет заслуг Сати и ее главных помощников Агни и Камы). Архитектура претендовала на монументальность, но имела проблемы с пропорциями, металлургия развивалась успешно, но лишь на ступени бронзы, письменность не имела строгой системности, а образность и духовные силы у большинства людей (кроме прямых помощников богов) находились в зародышевом состоянии.

Взрыв статуса Даро… и его самого
Однако все перевернулось с переходом из эры титанов в эру богов. Стоило Гиперборее уйти под воду, как выяснилось, что из многих десятков больших и малых колоний Гипербореи – можно по пальцам сосчитать те, что были развитее подопечных Сати.
На остров Аджи направилась большая группа титанов, богов и людей, называющих себя ариями. Этот процесс носил рваный характер: сначала небольшая группа богов и титанов, затем группа людей, затем довольно долго никого, затем часть богов ушла, часть пришла, кто-то поссорился, кто-то даже сразился друг с другом, напугав местный народ, вот с материка боги и полубоги вломились, вот целая волна ариев пришла, уже утерявших за два-три поколения большую часть мудрости Тартарии… Мало где первый век ЭБ был хотя бы отчасти столь же хаотичен, как на острове Аджи, что в последствии, несомненно, глубоко отразилось на путаной мифологии аджар.
Аджарами народ стали называть в начале второго века, и этому предшествовал ряд громких событий, главным из которых, разумеется, стала гибель Даро…
Когда гиперборейские титаны и боги попросили у Сати разрешение на заселение ариями Аджи, она быстро согласилась, увидев в этом шанс для дравидов. А почему нет? Народ Сати регулярно упирается лбом в тупиковые линии развития, идет методом проб и ошибок, а тут такой шанс совершить скачок за счет технологий и генов пришельцев из самой Гипербореи – сердца всей эры титанов… Сати, не колеблясь, соглашается, а вот ее отец Дакша – хмур. Ему все равно, что из тех, кто когда-то бросил этот народ умирать – вернулись единицы (один из которых Шива), а остальные – это совершенно не связанные с теми событиями «коренные» гиперборейцы.
- Пока сами жили в довольстве – Даро даром был не нужен, - ворчал он, - а как припекло, так все сюда бросились…
Но молчаливое согласие дал, понимая, что чисто теоретически его могли бы просто поставить перед фактом заселения благодатного острова, однако чтут этику Золотого Века. По этой же этике Дакша и не мог отказать пострадавшим собратьям…
Группу пришельцев возглавляли очень развитые личности. Титанида Майя, дочь самого Атланта, занялась не секретной, но и не афишируемой миссией высочайшей сложности и важности. Варуна взялся укреплять систему взаимоотношений с помощью законов и правил.  А друзья Шива и Вишну попытались пересадить на местную почву божественно-религиозные представления о Творце, опираясь на опыт Руси, где прижилось явление Рода, и используя его осирианскую ипостась Ра с легким местным акцентом – назвав проявления Творца (аж два) именами Индра и Рудра , каждый из которых имел разные функции.
Этот квартет и его ближайшие помощники работали в поте лица, а вот пришельцы парой рангов поменьше – слегка подкачали. Как уже отмечалось, весь век на острове царил хаос, созданный усилиями беженцев самого разного уровня. Гости щеголяли перед местными более высоким развитием, местные контратаковали снобизмом хозяев и бессмертным «понаехали»… Впрочем, это не мешало ариям и дравидам ассимилироваться довольно высокими темпами, чему причиной внешняя привлекательность аборигенов и их повышенная сексуальная грамотность, коей они обязаны богу Каме и его крайне развитому культу.
Хуже, что удачно расположенный и слабо заселенный остров манил новых и новых гостей с разгромленного катастрофой севера, а Кодекс титанов еще имел вес, и не позволял более могучим титанам или богам жестко осаживать более слабых, особенно с учетом печальных обстоятельств (ох уж эта толерантность, в том числе к беженцам). О соблюдении баланса не было и речи. Одни носились над удивленными дравидами на оставшихся виманах, другие сражались, применяя мощнейшую образную магию, третьи усиленно оставляли потомство в животах местных женщин, соревнуясь в этом с четвертыми… Боги меняли ипостаси, как белье, плодя образы и вконец запутывая народ. Народ смирялся с участью статистов в играх богов, но начинал играть в подобное уже на своем уровне – с другими людьми и прочей разумной местной живностью.
Сати с печалью смотрела, как в ее, пусть и неидеальное, но такое выстраданное и родное гнездо ворвался вихрь хаоса, разбрасывая все куда попало. Ее хорошо поймут те, к кому приезжают в гости друзья с полудюжиной плохо управляемых малышей-варваров…
Ситуация накалялась, но усилиями самых мудрых из богов и титанов ее долго удавалось удерживать в уважительных рамках. Кланы кроились, меняли планы и выбранные территории, но до открытой вражды не доходило до тех пор, пока не прозвучал трагический сигнал.
***
…Не здесь стоит копаться в сложных отношениях Шивы и Сати (начавшихся, собственно, еще во время Первой Попытки), поэтому лишь уточним, что чувства между ними теперь вспыхнули особенно ярко, однако Дакша не отдал дочь в жены пришлому гению, имеющему в глазах титана тень на репутации еще со времен ухода в Гелиополис. Сати была слишком почтительна к отцу, чтобы ослушаться, хотя протестовала и даже устроила пару показательных истерик. Шива же, стремясь исправить свой древний поступок и заслужить доверие потенциального тестя, взялся экспериментировать с энергиями в поисках нового импульса для развития народа. Он искал источник энергии, который позволил бы с одной стороны людям приблизиться к богам, а с другой – разгрузить детище любимой от перенаселения.
- Люди потянутся туда, где хорошо, где можно меньше трудиться и больше – наслаждаться жизнью, - размышлял Шива, погружаясь в глубокие трансы и работая с образами… Зная за собой врожденный талант к очищающему разрушению , он обычно работал (в его случае – танцевал) вдали от людей. Но как-то раз не удержался, захотел быть поближе к Сати; после короткой, но насыщенной встречи получил импульс вдохновения и, не желая тратить даже крохотную его часть на перемещение подальше, начал свой образный танец прямо в Даро…
Нам неизвестно, как именно образы Шивы вышли из-под контроля. Возможно, пылающее от недавнего свидания сердце не позволило сохранить концентрацию. Может быть, талант разрушителя прорезался в самый уязвимый момент, наслоившись на чувство невыполненного когда-то долга… Или это просто случайная ошибка бога в работе с энергией атомов… Мы знаем лишь то, что внутри Даро произошла вспышка огромной силы – в эпицентре камни плавились, а вода и плоть испарялись… Город погиб мгновенно вместе со всеми жителями, в том числе с большинством жрецов-ракшас … Сати, как и самого Шиву, и других находившихся здесь богов, взрыв тоже сжег, но не убил окончательно, позволив возродиться в Родных местах… Однако сердце богини было разбито – ее детище испепелено, ее помощники или мертвы, или застряли в астрале, а виной тому – оплошность ее любимого…
Сати, и до катастрофы находившаяся на грани самоубийства из-за упрямства отца, поступила как обычная женщина со способностями богини. По возвращении из идена она позвала Шиву на развалины Даро, и сутки до его прихода находилась в глубокой медитации, в слое Агни – огня тонких планов…
- Почувствуй то, что чувствовала я, - прошептала она подходящему Шиве, и без того убитому горем, совершила молниеносный ритуал и загорелась изнутри священным негасимым огнем…
Ее тело осталось нетронуто, но душа без следа улетела на тонкие планы. Шиву это окончательно добило, он долго ходил с нетленным телом любимой, пытаясь восстановить связь с душой и извиняясь на всех языках и всеми невербальными средствами… О том, что гибель Даро – его образов дело, знали единицы, включая Дакшу, но ими было решено «забыть» имя виновника, хоть не всем это решение далось легко…
Так, в считанные дни остров Аджи потерял свою главную няньку-покровительницу, полностью лишился жреческой прослойки между богами и людьми, а заодно и столицы вместе со всей элитой дравидов… Хорошо еще, что арии селились преимущественно в деревнях, а потому и они, и первые поколения смешанного потомства пострадали от взрыва минимально. Но с другой стороны, это позволило самым злобным из дравидов обвинить именно ариев в уничтожении дравидической элиты, что в итоге привело к стычкам и жертвам…

Полувек хаоса
Сати была мостом между ариями и дравидами, между богами разных кланов, между людьми и бестиями, жившими на острове с незапамятных времен. И теперь, когда ее не стало, начался долгий период сначала холодной, а затем и горячей вражды между ними всеми.
В первое время усобица была межклановой и многосторонней, но постепенно сформировались две главные силы, впитавшие в себя даже не вполне дружеские группировки поменьше, нередко по принципу: «враг моего врага, хоть и козел, но союзник»…
Одна группа называлась асурами, другая – дэва. Если искать принципы объединения, то легко запутаться, а самая упрощенная версия говорит, что асурами считались преимущественно те, кто был на острове раньше, тогда как дэва – это боги, пришедшие сюда уже после гибели Гипербореи. Это, конечно, очень условно, и стороны формировались скорее по принципу общих идей не на свое прошлое, а на будущее самого острова и путей его развития.
Асуров было больше, но идеи дэва оказались стройнее и компромисснее, что делало весь клан монолитней, в то время как асуры все больше враждовали между собой, каким путем идти. Одни (такие, как Вритра) требовали сохранить остров в его былом состоянии, другие (их лидером являлся помешанный на порядке Ахурамазда) – собирались искоренить любые проявления хаоса, очистив остров от всех разумных существ, кроме ариев… С годами кланы асуров возненавидели друг друга хлеще, чем дэва, что помогло тем поочередно победить и одних, и других.
Боги лишь эпизодически привлекали к своим разборкам людей, благо их самих, и особенно их помощников (демонов, гигантов и монстров) тогда хватало. Поэтому сей отголосок Титаномахии мало известен людям напрямую, пусть впоследствии и будет им преподноситься в уже кромешно пропагандистском виде, причем как с одной стороны, так и с другой. Тем более что итоги войны в целом получились неоднозначными – на острове Аджи, как уже говорилось, победили дэва, изгнав остатки асуров на материк. Однако в инерционных боях на материке уже асуры были сильнее, что позволит им создать там вскоре собственное государство, где из поколения в поколения будут звучать легенды о том, как светлые асуры (только уже ахуры) разбили темные силы уродливых злобных дэвов и непременно сделают это снова в будущем. Нужно ли уточнять, что в классических поэмах Аджарии (благо там с творчеством и письменностью получше дела) все обстоит ровно наоборот?..
В этой статье нам важнее, что на острове асуры были-таки побеждены, и уцелевшие либо встроились в новую систему, либо присоединились к Ахурамазде на землях будущей Лидии, а более-менее цельный пантеон дэва и дэви (богини) взялся развивать народ, названный аджарами и параллельно с войнами богов мягко ассимилировавший дравидов везде, кроме юга острова и долины Хараппи, где жить было почему-то не слишком полезно для здоровья…
***
Из любопытных деталей можно совсем коротко выделить парочку известных нам фактов.
Дакша не выдержал груза событий. Давно уже уставший от этого острова, он не стал принимать ни чью сторону в войне, некоторое время оставался как уравновешивающая врагов нейтральная сила, но, увидев тщетность своих действий – ушел на тонкие планы.
Против Ахурамазды с упоением сражался его брат-близнец Ариман. Равнодушный к планам дэва, он был попросту не согласен со взглядами брата, поэтому нет ничего удивительного в том факте, что именно Ариман возглавил отряд преследования на материке, где после ряда поражений и остался с понятными лишь ему целями…
Одним из важных асуров был Митра. Помогавший Сати с давних пор, он создал здесь культ солнца на манер осирианского Ра, а потому был крайне разгневан, когда Вишну и Шива стали вытеснять его образами Индры и Рудры, делая акцент на электромагнетических проявлениях. Митра последовал с Ахурамаздой на материк, но до расцвета империи не дотянул, уснув от недостатка энергии.
Титанида Дану, дочь Дакши, пришедшая с друзьями поддержать работу Сати за век до гибели Гипербореи, еще до горячей фазы войны здраво решила разгрузить остров: взяв с собой все тех же друзей, горстку демонов и пару тысяч людей (в основном дравидов – из числа недовольных арийским превосходством), она покинула остров, чтобы найти более свободное место для развития народа. К сожалению, на облюбованном острове Гелэрис переселенцев агрессивно встретят фоморы, и избегавшей войны титаниде все-таки не удастся от нее уклониться. Все закончится геноцидом фоморов, пусть сама Дану к тому времени и решит отойти от дел, отправившись на тонкие планы.
Уже упомянутый Вритра приходился Дану сыном. Он поддержал самые старые формы разумной жизни острова, нагов, к которым примкнули и прочие бестии. Эта армия, усиленная еще и родственными Вритре великанами-данавами, долгое время трепала сила дэва, и Вишну с Шивой в конце концов даже пришлось применять свои грозные аватары – Индры и Рудры, чтобы справиться с упорным врагом.
Причем Шива долгое время был холоден к войне, горюя над телом любимой, пока Вишну не догадался с помощью ритуала «отобрать» у друга тело любимой, разделить его на части и закопать в разных местах острова . Бог неистовствовал-неистовствовал, сбрасывал боль в боях в ипостаси Рудры (застав как раз решающие битвы), а потом понял, что надо идти дальше, что память о любимой нужно хранить иначе, а ошибки исправлять делами… На местах, где были закопаны фрагменты тела Сати (фрагменты уже не имеют ничего общего с плотью, а потому никакого особенного ужаса в этом паззле искать не стоит), появились энергетические аномалии, называемые народом «священными местами».
Ходит легенда, что Сати воплотится в одной из девушек, чтобы та стала Парвати – возлюбленной прощенного Шивы. Но ситуация осложнилась, о чем мы расскажем позже.

Ведический Всплеск
В повествовании можно уловить больше симпатий к коренным жителям острова, дравидам, якобы пострадавшим от пришельцев. Но это просто следствие ракурса, с которого рассматривалась ситуация… Если же взглянуть даже не как арий, а сторонний наблюдатель, то картина выходит иная. Развитые пришельцы пришли на остров, где когда-то попытались создать их собратьев, оценили их уровень развития как изрядно уступающий и взялись перестраивать сырую утопию в полноценный этнос, позволяя несогласным занять добрую треть острова для продолжения привычной жизни. Во многих других местах арии действовали куда радикальнее…
Гиперборейские беженцы принесли с собой мудрость, знания, технологии, системы образования, медицины и многого другого. Да, в каждой из этих систем, как и в мудрости, и в знаниях, теперь можно было сомневаться, помня, что случилось в Гелиополисе, но по сравнению с имевшимся у местных – это было на несколько ступеней выше и, несомненно, несло пользу.
Ведическая культура в ее современном известном виде – это именно то, что возникло на обломках утопии Сати, когда арии, ассимилировав дравидов, под руководством богов создали полноценную цивилизацию, превосходящую в развитии большинство современных ей. Три с половиной века эта цивилизация прогрессировала, заняв две трети острова и густо заселив его красивыми, достаточно духовными и вполне гармоничными людьми. Для этого богам пришлось постараться и, словно в ответ на серию ошибок прошлого, принять целую череду удачных решений, связанных между собой и ставших краеугольными камнями единой системы развития народа.
Эти решения и действия лежали в разных сферах, за них отвечали разные боги и титаны, но все прошло очень синхронно, дав старт Аджарскому Ведическому Всплеску.
***
Начать стоит с того, что было первым не только в хронологии, но и в плане трудоемкости. Титанида Майя закончила свое «Покрывало», или Пелену… Этому явлению стоит посвятить отдельный материал, и кратко описывать его сложно, ибо оно многогранно. Поэтому лучше привести цитату из статьи «Тонкие планы», где информация дана более-менее емко.
«Эта пелена – творение великой титаниды, решившей раствориться на тонких планах, чтобы окутать любимый ею дальний восток, оградить его от остального Вендора и усилить связь его жителей с ментальным планом. Благодаря этой работе никто, включая почти всех богов, не может проникнуть на дальний восток через тонкие планы, глобальные  энергетические процессы ограждены от влияний запада, а люди, населяющие дальний восток, имеют существенно больше возможностей для ментальных энергетических обменов как между собой, так и с ментальным планом в целом».
Создание Пелены послужило отправной точкой – завет Майи был принят, и боги решили дать своему народу именно духовный вектор развития.
Если у Сати духовными практиками занимался лишь узкий круг жрецов, то теперь было решено открыть различные пути духовного развития для всех желающих – благо Покрывало работало отличным усилителем, ускоряя процесс. Как нам известно, сами боги изначально (ну, или очень давно) владели всевозможными практиками духовного роста, но людям такое оружие передавать не спешили, особенно в массовом масштабе . Аджарский пантеон набрался смелости и рискнул – в условиях, когда полувек хаоса испарил столицу, кланы богов вели прямые сражения, а отставшие аборигены ненавидели развитых пришельцев – вряд ли могло быть хуже.
Возможно, было бы, сохранись на острове хаос. Но третье решение касалось именно этого. Варуна не один год анализировал местные особенности и традиции, искал точки равновесия, обменивался опытом с коллегами из других регионов и, наконец, смог предложить очень четкую систему законов, порядков и ритуалов. Народ так устал от произвола, что с готовностью принял из рук Рамы (еще один аватар Вишну) весь свод законов, ставший каркасом социальной жизни на долгие века. Это уже потом, как часто бывает, правила доведут до абсурда, логичные варны превратят в циничные касты, предписания превратятся в аксиомы, а модели поведения – в строгие рамки. Но до этого на протяжении почти четырех веков законы Варуны были идеальной формой, в которой должно было расти духовное содержание народа.
Варны не вызывали расслоений – это были просто векторы развития, части тела (возможно, судьба Сати вдохновила Варуну): брахманы считались головой общества, кшатрии — его руками, вайшьи — его желудком, а шудры — ногами. Брахманам, до того как превратиться в касту жрецов, охраняющих закостенелые эзотерические парадигмы, еще триста лет можно было оставаться творческой интеллигенцией, интеллектуальной аристократией – учителями, духовными наставниками, учеными, лекарями и настоятелями храмов. Кшатрии, вместо того чтобы драться за влияние и власть, служили управленцами (в этом сочетании нет ошибки), неся ответственность за более слабых и оберегая всех от внешних врагов или внутренних неурядиц. Путь в вайшьи – был создан для тех, кто чувствовал в себе тягу к материальным проявлениям. Воинам и учителям свойственно кушать, и помочь в этом должны были именно вайшьи – торговцы, землевладельцы, производители бытовых вещей и многие другие. А вот тем, чьи руки способны создавать более сложные вещи – лежал путь в шудры. Трудолюбивые обладатели «золотых рук» наполняли Аджарию всевозможными вещами, и почти любой брахман относился к этому с уважением, которое сложно понять снобам нашей современности, почему-то считающим себя элитой, а остальных – трудовым быдлом.
Даже при первом приближении видно, что система неидеальна, слишком проста и условна, что в четыре категории людей вместить весьма непросто. Но боги понимали, что сейчас главное – наметить границы и берега, упростить, а не запутать уставший от хаоса народ, поэтому не стали «улучшать» варны до шести, десяти или ста.
Тем более что социальная схематичность компенсировалась многообразием духовных путей. Со времен Золотого Века титаны и боги создавали каждый для себя личную систему связи с Творцом и собственного развития за счет роста этой связи. Понятно, что за тысячелетия таких систем были созданы сотни, и каждая с разными нюансами и оттенками являлась рабочей. Идеально подходя своему создателю, она с различной погрешностью подходила разным богам и людям – в зависимости от их схожести с автором системы. И вот в Аджарии чуть ли не каждый бог передал свою систему занятий людям – образовались десятки школ-даршан (от понятия «лицезрения» Бога), где посвященные наставники собирали желающих пойти по пути того или иного бога. Позже данный опыт будет локально использован и в других регионах, но это уже не сравнится с масштабным и детально продуманным йога-бумом, который устроили боги аджарского пантеона.
Кому-то хотелось идти путем Камы (кстати, меньшему числу, чем можно подумать), кто-то выбирал путь Шивы, кому-то понравилась техника Вишну и так далее… Каждая даршана имела определенную специализацию, каждая отлично подходила одним и совсем не помогала другим, и уже задачей просветленных наставников было выбрать себе подходящего ученика, сумев увидеть в нем нужный вектор духовного развития… Все эти системы вплетались в религиозно-философскую картину мира, которую создавали для подопечных боги. Их картина показывала мир довольно сложной системой взаимодействий, недоступной для понимания обычным умом, и предлагала практические пути постижения Бога и Вселенной.
***
Словом, где-то с середины второго века и до середины пятого Аджария развивалась в отличном темпе. Система социальных рельсов помогала выстроить общество, парадигма «личного пути каждого» полностью снимала классовое напряжение, духовные даршаны развивали душу и особые способности, а телесные даршаны (боги Кама и Сома имели очень высокий авторитет) добавляли баланс всей конструкции. Изредка случались небольшие столкновения с монстрами, демонами или мятежными богами, но в целом остров был одним из очагов мира, отдыхая от полувека боевого хаоса целых три века гармонии.
Люди встраивались в природу, переходили на растительную пищу, чувствовали себя частью единого мира, не желали воевать и щедро делились с богами энергией, получаемой во время духовных практик. Долгое время в Аджарии не было полноценных больших городов – в них отсутствовал смысл, да и память прошлого отталкивала аджаров от мест, напоминающих мгновенно истлевший Мохенджо Даро, как его теперь называли летописцы («холм мертвецов»).
Дополнительным импульсом как для пантеона, так и для этноса стало пришествие на остров богини Лакшми. Изначально относившаяся к клану Дакши, она, покинув остров в 800-х ЭТ, направилась в Гиперборею, но через несколько веков ушла на соседний с Аджи кусок суши, где долго и упорно пыталась исправить свои аджианские ошибки, заботясь о брошенных племенах острова Картахена. За века ей удалось научить часть из них общаться на развитом устном языке, проводить ритуалы, чтить полезные традиции и элементарно любить… Но ее труд оказался каплей в море – слишком много сил приходилось тратить на защиту выбранных племен от других, слишком загрязнили эту местность мрачными образами, утилизируя Ложе Урана, слишком странные культы создавали здесь новоявленные «боги», да и тяжело было жить на том месте, где волна в день взрыва Урана унесла с собой девять человек из каждой дюжины... В конце концов Лакшми поняла, что сделала все, что могла, и, получив очередное приглашение с соседнего острова, взяла с собой пару сотен ближайших учеников (она даже жила буквально рядом с ними) и вернулась на Аджи, где очень удачно заняла зияющую дыру пантеона, возникшую после недавней гибели Сати. Правда, Шиве она заменять никого не собиралась, зато благосклонно ответила на чувства Вишну, а гены ее подопечных прекрасно дополнили и без того интересный коктейль создаваемого народа.

Неудачная урбанизация
Но гармония Аджарии не могла быть вечной. Разве что в других условиях, когда она не являлась бы частью погружающегося в агрессивный хаос мира…
Когда начались столкновения между пантеонами материковых богов, Вишну первый забил тревогу, но Шива его успокоил.
- Наш пантеон слишком силен, - сказал он, не прекращая танец. – У нас даже боевые виманы сохранились… Мы получили боевой опыт в Полувек хаоса, а Пелена Майи надежно закрывает нас от любых вторжений через тонкие планы. На нас могут напасть лишь безумцы… А безумцев легко победить…
Вишну хватило этих слов, однако в середине 5-го века, когда битвы богов сменились войнами людей, подстрекаемых богами, нахмурился и Шива… Он дождался новой тревоги Вишну и на этот раз согласился с его опасениями.
- Мы создали духовно богатый народ, - проговорил он задумчиво. – Но это народ травоядный во всех смыслах, и в столкновении с народами-хищниками он обречен. Империя Ахурамазды растет, его обида – вечна, мы не боимся его, но наш народ не выстоит против его народа уже в ближайшем будущем… Я глубоко ценю дар Майи, я по-прежнему верю, что цивилизации духа гармоничнее и ближе к Творцу, чем цивилизации технологий, которые создают боги материка. Но кувшин, полный сомы, разобьется от удара примитивного камня, и что толку тогда от сомы?..
Беседа длилась долго… Боги переходили от слов к ментальным образам и возвращались к словам, когда речь шла о человеческих категориях и требовалась доступная для обычных людей формулировка…
Такие беседы случались на протяжении нескольких лет, и боги, уже приходя к новым решениям, все еще не решались внедрить их в жизнь. Однако, видя, что на тонком плане образы будущего не сулят спокойной жизни, приняли решение реформировать жизнь Аджарии.
***
Как часто бывает, когда реформы идут не от сердца, а от необходимости, даже мудрость богов не позволила сделать их положительными и полезными.
Одним из ключевых решений стало создание городов. Не одного города, как у Сати, а сразу трех – чтобы между ними началась конкуренция. Города должны были стать катализаторами и генераторами развития технологической стороны цивилизации. Однако в довесок к этому появилось расслоение – города обозначились как центры материальной жизни, а деревни остались обиталищем медитативной, расслабленной духовности. За десятилетия это привело к двум главным проблемам. Во-первых, как когда-то Даро – города стали магнитом для тех, кто выбирал материальные ценности, и это резко нарушило баланс и взаимодействие варн. А во-вторых, искусственная конкуренция, как часто бывает, разрослась до естественной и включила в себя не только людей, но и мелких богов, которым стало не хватать энергий из-за серьезного крена народа в материальное русло.
Противовесом этим проблемам оказалось появление в Аджарии сразу трех новых центров тяжести, каждый из которых обладал определенным мобилизационным и организационным ресурсом. Появились цари (махараджи) и раджи, кшатриев развелось с запасом, а духовные даршаны в городах стали сменяться боевыми – для воинов. Это уменьшило гипотетическую угрозу завоевания Аджарии другими народами или все более агрессивными демонами, но в конце концов привело к тому, что между тремя царствами регулярно возникали стычки и даже небольшие войны. Богов это не смущало до той поры, пока хватало энергии, а когда они решили волевыми усилиями прекратить эти войнушки, то столкнулись с сюрпризом – это получилось лишь с многократным перенапряжением всех духовных ресурсов.
У богов Вендора всегда существовало множество запретов в вопросах давления на людей, и не здесь их рассматривать. Аджарский пантеон веками мог хвастаться такой глубокой связью с народом, что был способен легко направлять его действия даже одним лишь разрешенным путем стратегического духовного воздействия (создание городов было последним легко удавшимся поворотом развития), однако, когда духовность аджаров резко снизилась, и маятник, подтолкнутый богами, сделал чрезмерный скачок в сторону материальных благ, оказалось, что обратно вернуться он не спешит, а взаимосвязь с коллективным сознанием народа – ослабла критически сильно.
Грубо говоря, это напоминало растерянность мага, всегда полагавшегося на свои чары, а затем, внезапно лишившегося их и осознавшего, что мечом он махать никогда не умел… Системы, вроде йоги, санкхьи, тантры и прочих – были отпущены на свободу давным-давно, и лишь делились энергией, но развивались самостоятельно. Жреческие культы были развиты слабее, чем в других регионах (где не было мощной ментальной связи, и культы являлись необходимым условием взаимодействия богов с людьми) и сводились к несложным ритуалам жертвоприношений, из которых почти совсем исчезло мясо животных, в основном в пользу сомы. Кшатрии и вовсе подчинялись лишь сами себе… А потому войну между, скажем, Джайпуром и Калькуттой ни Шива, ни Вишна не могли остановить иначе, как лично покарав военачальников с раджами, что было строго запрещено Законом…
Если еще короче, то аджарский пантеон создал отличную самостоятельную систему, затем, испугавшись соседей, нарушил эту систему, и в результате нарушений – потерял возможность на эту систему прямо влиять. Нужно было либо смириться с автономностью системы и отпустить ее совсем, либо вносить стратегические правки, создавая новую систему, раз уж старая оказалась столь тонко настроенной, что сломалась от первых неудачных поправок.

Жесткий сброс и жесткая перезагрузка
Вишну занялся созданием новой религиозной системы, через которую можно было бы снова влиять на людей в глобальных масштабах, а не только на все уменьшающееся число йогинов и тантристов.
Образ Индры устарел, войны с асурами воспринимались как сказки, веды были все менее понятны каждому новому поколению… Были даже шальные мысли сплотить народ войной, но уж очень не хотелось расползаться за пределы острова, а внутри можно было выбрать целью лишь долину Хараппи и южные берега, где жили те, кто остался верен доарийским ценностям. Войну с этими остатками дравидов уж точно не поддержал бы Шива, до сих пор томившийся из-за своей ошибки в Даро, да и дравиды, если не брать отдельные банды, были достаточно близки аджарам, чтобы не возникло ощущения гражданской войны, которая уж точно к сплочению не ведет…
И тогда Вишну принял два решения. Одно личное, а другое – вместе с Шивой (все другие члены пантеона считались рангом ниже после того, как Варуна, Дакша (еще раньше) и Майя ушли на тонкие планы, а Кали лично отказалась от почестей за незаменимую помощь в войне с асурами, просто заняв нишу воительницы-защитницы и неформального куратора Бенгалии).
Личное было окутано тайнами, и нам неизвестно, что за договоры заключались Вишну, с кем и на каких точно условиях. Известно лишь, что сам бог теперь был добровольным пленником своего идена, зато получал возможность воплощаться в различных аватарах, не теряя своей нынешней личности. Если помнить, что Вишну и до этого изрядно злоупотреблял аватарами, то покажется непонятным, зачем ему дополнительные, фактически кабальные условия. Но ответ прост: его прежние аватары были богами или богоподобными существами, неся все ту же тяжесть ограничений (даже Рама). Теперь же он мог воплощаться в обычных людях (с не всегда обычными способностями) и поступать с большой степенью свободы, а карму очищать лично, проходя интенсивный курс, пока аватар спит, либо уже после его смерти…
Это позволит Вишну, воплощаясь в людях (два брахмана и раджа) за век создать новую систему контроля за людьми, и эта система и была вторым решением двух высших богов аджарского пантеона.
Очередным не слишком хорошим решением…
***
Система, созданная Вишну при участии Шивы, заключалась в нескольких реформах, главные из которых касались религиозной и социальной сфер.
Религиозная реформа предложила аджарам новый культ, названный Тримурти. Этот культ был продуман до мелочей, и Вишну пришлось дважды воплощаться в брахманах, чтобы выразить все свои идеи (первый брахман попросту не достиг нужного уровня просветления, чтобы это осознать и сформулировать – не будем забывать, что человеческие аватары Вишну рождаются на общих основаниях и изначально понятия не имеют, чьим воплощением являются). Согласно новой доктрине, миром правит триединый, трехликий Бог. Брахма (не путать с человеческим званием) в этой доктрине занял нишу Индры – невыразимого (в отличие от Индры, которым Вишну иногда являлся в мир), непостижимого, несколько виртуального бога, обладающего сходством с Творцом, но поставленного не выше двух других, что, конечно же, изначально нарушило баланс всей системы. На себя Вишну взял функции хранителя мира, а Шиву наградил статусом разрушителя… Логично, что Шиве уготованная роль вряд ли приглянулась, но хитрый и мудрый Вишну нашел превосходную лазейку. Шива – спасительный разрушитель, необходимый для нового цикла дыхания Брахмы, которым тот создает новую Вселенную. Такой нюанс стал для терзаемого совестью Шивы отличной индульгенцией. Ведь тогда гибель Даро превращалась в условие создания замечательной ведической цивилизации – не расчистив, не построишь, как говорится…
И, честно говоря, за исключением нескромного равенства с Творцом, эта концепция получалась очень устойчивой и даже довольно гармоничной. Гораздо хуже, что, спустя десятилетия и особенно века – слабо выраженный образ Брахмы отойдет на задний план, отдав верховенство Вишну и Шиве. Их самих это будет подпитывать чрезвычайно сильно, но баланс нарушится, и это перекосит всю систему…
Социальная же реформа получилась еще менее успешной, если смотреть стратегически, хотя в плане прочности ей могли позавидовать творения большинства богов других пантеонов – ведь кастовая система, пришедшая на смену варнам, продержится до момента повествования – стало быть, более семи веков.
Эта система отталкивалась от учения Дао, закрепившегося на соседнем острове Самсунг, но получилась гораздо менее гармоничной. Если варны давали путь и рекомендовали действия, то касты стали строгими рельсами, не вплетая людей в систему, а вгоняя их в стальные рамки стальным же молотом категоричности.
Аджария времен ведизма была страной династий. Деды-отцы-дети-внуки – часто шли по одному пути, передавая опыт из поколения в поколение. Династия кузнецов на протяжении трех веков, династия торговцев такой же «выдержки», родовое древо мудрых брахманов, талантливых музыкантов, умелых земледельцев или воинов – это позволило Аджарии сохранить наследие ариев и накопить огромный опыт. Перейди это в касты постепенно – и негативный эффект, возможно, был бы не так велик, сказавшись только на тех пяти-десяти процентах, которым от рождения был дан другой, нежели родителям, дар, и которым по варнам позволялось избрать иной путь, но требовалось подавить в себе зов дара согласно кастам.
Однако сброс системы, возникший из-за материального бума и городских «магнитов», привел к тому, что кастами заковали народ, вкусивший хаоса свободы выбора. Пусть выбора часто неверного и даже глупого, но собственного, а свобода – это очень коварный джинн из бутылки, которого загнать обратно очень сложно, особенно в мире, где эта свобода является едва ли не главным объектом изучения…
Когда аватар Вишну, раджа Наинголлан (царей в то время не было), с помощью кшатриев вернул народ в жесткие рамки сначала в Джайпуре, а затем и в других городах и поселениях – это напоминало несвоевременный шаг назад. Глядишь, еще полвека хаоса свободы, маятник вернулся бы, народ сам запросил порядка, и тогда боги могли бы максимально в этом поучаствовать, не противореча естественному ходу вещей. Но Вишну поторопился, воспользовался человеческим воплощением и изначально оставил в своей системе мощный элемент ощущения народом несправедливости.
Поэтому, если в Дао и варнах людям в целом нравилось играть свои социальные роли, то теперь добрая половина аджаров махнула на них рукой, и в стране с годами появились тысячи равнодушных торговцев, земледельцев и ремесленников. Сотни трусливых воинов, тайком напевающих прилетающие мелодии, сотни бездарных художников и музыкантов, чьи руки могли бы гораздо успешнее махать мечами, а также десятки брахманов, уверенных, что им все позволено…
Логично, что, увязнув в социальной безысходности, народ снова кинулся в духовность, где свободу выбора можно проявить по полной программе. Хуже, что за века даршаны существенно отошли от истоков, а системы духовного развития тоже изрядно закоснели и в особо запущенных случаях сдвинулись в сторону малопонятных ритуалов, беря пример с деятельности брахманов, превращающихся в подобие жрецов, хранящих эзотерические знания от всех посторонних…
Но это людей не смущало, и вскоре Вишну с Шивой обнаружили, что их системе нанесен ответный удар в виде всенародного пофигизма. Аджары повально заболели эскапизмом. Не имея возможности исправить свой социальный статус, человек терял всякую мотивацию, уходил в духовное развитие или пустое ничегонеделанье, что моментально обрушило развитие государства как социального устройства. Все вернулось туда, откуда начались проблемы – к духовному, травоядному народу, неспособному противостоять внешним угрозам, число которых с прошлого раза увеличилось в разы. Только теперь вместо радостных энтузиастов духовного развития боги получили недовольных эскапистов…
Тримурти (кроме Брахмы, конечно) на этот раз быстро сориентировалась и восприняла ситуацию как возможность исправить ошибку. В тему оказались и подсказки улыбчивой Лакшми, отвечавшей за ощущение счастья и удачи, а потому особенно остро переживавшей за падение настроения нации.
- Если нет возможности радоваться имеющейся роли, нужно хотя бы иметь радостную перспективу на будущее! – убеждала она супруга. – Причем так, чтобы эта перспектива зависела от того, как сыграна данная, скучная роль!..
Вишну не отверг доводы Лакшми. При помощи ментальных подсказок брахманам он стал формировать полноценную религию с акцентом на карме. Именно карма должна была стать главным мотиватором для недовольных жизнью.
Карма и раньше фигурировала в учениях Аджарии. Но в очень несистемном виде, как часть учения о перевоплощениях и пугалка для детей, в духе: «съешь мясо коровы, и в следующей жизни будешь коровой, которую забьют и съедят другие!»… Теперь же было четко обусловлено и введено в систему понятие сансары – круга перевоплощений, где ваши поступки и качество предыдущей жизни влияло на следующую.
- В этой жизни вам дано испробовать судьбу бедняка из низших шудр , - вещали проповедники, - подобно тому, как начинающие актеры играют незначительные роли!.. Но если актер будет плохо играть маленькие роли, кто даст ему большую? Вы дадите? Так почему вы ждете, что за плохо сыгранного земледельца Тримурти наградит вас ролью раджи или брахмана?.. Это право нужно заслужить!.. Каждый брахман уже прошел путь неприкасаемого, и прошел так, что заслужил право быть духовным наставником для вас…
Нельзя не заметить, что, если отбросить пропагандистские ноты, суть сказанного очень даже верна, и умница Лакшми, как полагается удачливым женщинам, интуитивно пронзила во всю глубину очень важный аспект Бытия. Так бывает… Начальник может заставлять вас хорошо работать ровно потому, что это выгодно ему, но это не значит, что хорошая работа не поможет стать лучше и вам самим.
В принципе, все это очень тесно перекликалось с тем, что куда раньше говорил в Даоссии Конфуций, но кто там следит за плагиатом у богов, и сколько он был неприкасаемым, чтобы заслужить подобную роль?..

Пробуждение Гаутамы и осознание Вишну
Шаги богов принесли плоды, и Аджария зажила примерно в том ритме, который устраивал местный пантеон. В меру социально, в меру духовно. Пусть и не так социально, как было при развитии городов, и не так духовно, как при варнах…
Однако если первое в целом устраивало всех, то второе – отнюдь… Не для того Майя растворялась в ментальном плане, чтобы этот дар использовался постольку поскольку…
В Аджарии появился Гаутама…
***
Когда сын уважаемого брахмана объявил, что достиг просветления путем постижения своей сути, это никого не удивило – в Аджарии такое не было новостью, пусть брахманы все дальше отдалялись от людей и старались следовать догматам Тримурти. Вишну, в то время не имевший аватаров, и вовсе поначалу обрадовался, ибо поверхностное знакомство с пятью заповедями Гаутамы показало: они удачно дополняют имеющуюся систему. Если не брать воздержание от убийства, которое могло помешать кшатриям выполнять долг, остальные заповеди (не укради, не распутствуй, не лги, не достигай опьянения) – ложились в догматы прекрасно, и, что особенно важно, взывали не к строгим запретам, а к личному контролю и ответственности… Народ, как водится, в первое время выделял именно то, что попроще, а потому и брахманы, и сам Вишну, еще и занятый внезапными событиями в пантеоне (о них позже) – упустили из виду опасность, которую несло их системе учение Гаутамы.
Основой учения были отнюдь не заповеди, а понятие дхармы – собственно, само учение так и называлось. Пока неучи путали его с кармой, а опытные духоборцы искали в этом тесные связи со всем, что уже не раз фигурировало в учениях разных даршан, к самому Гаутаме, как к магниту, стали притягиваться ученики и последователи. Да, многие, вопреки словам самого просветленного, шли не за учением, а за его личностью, попав под влияние огромной харизмы и мощнейшей энергетики. Но все чаще звучали слова «бодхи» (просветление), «нирвана» и «иллюзорный мир». Последнее иногда заменялось термином «Покрывало Майи» и несло совсем иной смысл, нежели было принято считать.
Гаутама пояснял, что путь каждого находится в личной свободе. Что люди живут, страдая. Что материальный мир – это место страданий, и это знает каждый, кто хотя бы издалека ощущал духовную свободу, достижимую во время медитаций. А значит, нужно достичь пробуждения (бодхи), и это можно сделать, разрушив все привязанности, развеяв все иллюзии материального мира, что в свою очередь осуществимо при помощи практики самоограничения и регулярных медитаций.
То есть если раньше в духовность смело «улетали» те, кого не устраивал тоскливый быт низших каст, то теперь прямо заявлялось, что и кшатрии, и брахманы, и удачливые любовники, и любой раджа – все страдают, если сравнивать это с удивительной нирваной – состоянием, когда сознание растворяется на верхних слоях тонких планов, сливаясь со Вселенной, куда впоследствии уходит навсегда, разрубив порочный круг страданий в виде сансары и разорвав кармическую связь с планетой – иллюзорным миром, являющимся лишь жалким отражением Нирваны, Покрывалом Майи…
Вишну, теперь уже внимательно анализируя слова Гаутамы, вспомнил, как Майя когда-то говорила: «Мир – это просто иллюзия, существующая в сознании каждого из нас. Здесь все временно, кроме Любви, и нужно строить из песка, ловя каждый миг, а не возводить каменные стены, живя будущим…». Это было не совсем то, что предлагал Гаутама, хотя он предлагал так широко, что в его словах можно было увидеть и это. Ведь Гаутама не призывал идти следом за ним, он призывал просто пойти… Пойти, бросив кузницу, бросив меч, бросив храм… Душой Вишну понимал, что ему самому это все близко, что это для многих более верный путь, нежели предлагаемый им, но как бог, ответственный за весь народ, он умом осознавал опасность учения Гаутамы для Аджарии как государства…
Тем более учение было столь пластично, что на его основе могла вырасти новая религия и сотни школ, в которых отрицалось бы существование Брахмы (Гаутама иногда к этому подводил, хоть и не утверждал прямо, уточняя, что не видит причин и следов существования личностно выраженного Творца, но в отсутствии невыразимого Брахмы не уверен). Но это он не уверен, а другие упростят, отвергнут Брахму, а затем и Вишну с Шивой, и всю систему… Может быть, стоит пресечь это опасное учение сейчас, на корню, пока не разрослось?..
И Вишну надо отдать должное – он положился на волю Творца, в которого, в отличие от Гаутамы, очень даже верил, и просто не знал, как правильнее его представить, ведь образ Брахмы, положа четыре руки на сердце, его тоже не особо устраивал… Он не дал ни единого распоряжения брахманам, не создал для себя аватар, который мог бы стать убийцей самого Гаутамы или его учения. Он просто приложил все силы, чтобы его Аджария переварила дхарму и сделала лишь частью себя – одним из направлений, которое будет выпускать пар свободы и собирать дань в виде уходящих от всяческих связей с Аджарией и ее богами новых и новых просветленных, или, как их еще называли в честь самого Гаутамы – Будд.
Буддизм займет свою нишу в Аджарии. Он не станет частью системы, выстроенной усеченной Тримурти, но станет идеальной оппозицией существующей системе, позволив ей протянуть почти до самого момента повествования. Правда, до него эта система и доползет в виде невероятно громоздких кандалов на руках и ногах уставшего от давления народа, количество дхармистов в котором будет неуклонно, пусть и некритично для пантеона расти (один на сотню – это не так много)… Забавно, что сама дхарма к тому времени превратится в Буддизм и покроется налетом наносных искажений, добавок и заблуждений не меньше, чем религиозная система Тримурти, которая расслоится на целый ряд подсистем, включая шиваизм, шактизм, вишнуизм и смартизм…
***
Теперь же самое время объяснить, что за дела помешали Вишну и особенно Шиве сразу обнаружить в Гаутаме опасного оппонента.
Вишну много времени между снами (во время которых действовали его аватары) посвящал длительным, скользящим размышлениям. И во время очередного такого сеанса сознание скользило по воспоминаниям, проверяя пульсирующие точки прошлого, когда в одной из них обнаружило любопытный узелок идеи. Она заключалась в том, что Вишну никогда не видел одновременно Кали и Уму – двух богинь пантеона, пришедших на Аджи с интервалом в пару сотен лет… Кали появилась в разгар войны с асурами, став благодаря удивительной боевитости главным аргументом дэва и победив в боях десятки и даже сотни асуров, демонов, монстров и великанов. Ума возникла в разгар ведического периода, став… да! Словно став его следствием, как и Кали – следствием и отражением войны!..
Блестящий разум Вишну было уже не остановить. Он стал с огромной скоростью анализировать данные и вскоре пришел к выводу, что эти богини, возможно, являются не вполне отдельными личностями, а ипостасями одной, и этой одной, судя по всему, могла бы быть Сати!.. Она загадочно ушла в тонкий мир. И вряд ли, сутки готовив сложный ритуал, остановилась лишь на том, чтобы просто броситься в огонь… Она слишком любила свой народ, лишь треть которого погибла в Даро, и вряд ли могла бросить оставшихся просто так. Она бы не оставила остров без защиты. А так как заранее не могла знать, что будет дальше, могла вложить в ритуал определенные условия появления своей ипостаси… Началась война, и у острова появилась защитница – отражение войны. Начали жить хорошо – отражение стало другим: милым и кротким… Кали на всякий случай остается, живет тихо где-то в Бенгалии, город Калькутта там в ее честь назван… Но ее очень редко видно, и обычно это связано с какими-то опасностями – то демоны появятся, и Кали тут как тут, то драконы из-за Картахены вторгнутся, и снова ее первой встретят…
- Да!.. Никаких сомнений теперь! – Вишну вспомнил, как во время недавнего нападения ракшас на один из храмов они по привычке ждали Кали, но не дождались… Все сходится, если помнить, кем ракшас были до трагедии Даро…
Вишну полетел к Шиве с интересной новостью, и тот лишь подтвердил подозрения, рассказав, как потерял голову от одного лишь взгляда Умы, едва удержал себя в руках, а потом даже пришиб озорного Каму лучом из третьего глаза, обвинив в кознях.
- Пришлось извиняться, когда тот из Родного вернулся… А Ума перестала на глаза попадаться и поселилась поближе к озерам, людям и лесам.
У Шивы был сложный выбор… И он принял решение лететь сначала именно к Уме… Но встретил вместо нее Кали, которая устроила великому богу словесную и энергетическую трепку за то, что встреча происходит не в горах Виндхья . Кали вскоре улетела туда и сама, предупредив, чтобы Шива не смел там появляться девять лет. Еще она сообщила, что имеет мало общего с той Сати, которую Шива знал, и является лишь ее отражением – телесным аватаром. Что нужно сделать для появления истинной Сати – Кали не сказала и не скажет, хотя по истечении девяти лет сумеет стать Шиве пусть не женой, но многогранной любовницей и боевой соратницей.
Ипостаси будут добавляться с течением времени, в зависимости от состояния острова и энергетики народа. Поскольку ситуация в Аджарии будет постепенно накаляться, Кали станет самым частым отражением Сати, Ума будет радовать сердце Шивы и глаза пантеона немного реже, а остальные образы (например, Дурга и Ганга) будут, по сути, лишь вариациями на эти две главные темы…

Застывающий остров
Есть цивилизации, которые медленно создавались, но затем стремительно развивались. Аджария принадлежит к полным тому противоположностям… За шесть первых веков ЭБ здесь произошло очень много всего: битвы богов, целых три социально-религиозных перезагрузки, но последняя реформа Вишну, которую он совершил руками аватаров Ману (брахман) и Наинголлана (раджа) оказалась действительно последней – следующие несколько веков Аджария жила на инерции этих реформ.
На континенте и соседних островах бушевали войны между богами, демонами, монстрами, целыми армиями людей… А Аджария катилась дальше, не затрагиваемая войнами и катаклизмами. Искандер высадится здесь, проведет пару боев с отдельными армиями двух царств и не рискнет продолжать войну, предпочтя почетное возвращение. Гамилькар придет сюда с армией, но не сражаться, а общаться и налаживать связи… Даосские правители несколько раз будут косо смотреть в сторону соседнего острова, но остановят выбор на внутренних завоеваниях…
Самая же главная угроза Аджарии, все это время росшая вместе с мощью лидийской империи, так и осталась мнимой. Не потому, что Ахурамазда оказался столь благороден, что простил былые обиды. Аджария была, возможно, главной в списке его любимых целей. Но бог, видя, что его кровные враги не дремлют и тоже милитаризуют остров, решил не рисковать морским походом, имея под боком сильных соседей, а сначала завоевать или подчинить их… Поражение армии Заратустры в войне с Олимпией спасло Аджарию от вторжения лидийцев, а когда Искандер добил империю, и Ахурамазда, потеряв источники силы, уснул – стало ясно, что большой войны точно не будет…
И кто знает – возможно, именно это подчеркнутое отсутствие внешних угроз оказалось одной из причин постепенно загнивания цивилизации. Вынесенная судьбой на окраину Вендора, Аджария долгое время опасалась внешнего вторжения менее духовных соседей, а потому подсознательно стремилась оказаться еще ближе к краю. Даже города были выстроены на востоке острова – подальше от торговых путей с континентом… Что уж говорить о Покрывале Майи, которое укутывало Восток, оставляя вне энергетических бурлений материка.
Эта осознанная изоляция не могла бы помешать развитию острова, сохранись на нем духовная жизнь в полном объеме. Но ошибки богов привели к тому, что духовность прочно связалась с религией (для подпитки богов энергией), а так как религию еще более прочно сцепили с социальной жизнью – в конце концов вся религиозно-духовно-социальная жизнь страны слепилась в один комок, который покатился туда, куда единственный путь всему, что катится самостоятельно и без запаса энергии – вниз…
Кастовая система лишила людей социальной свободы, а растущий гнет брахманизма еще более строго регламентировал и духовную жизнь. Низкая производительность труда была неизбежна из-за отсутствия мотивации у работников низших каст, поэтому требовалось все больше рабочих рук для сохранения уровня комфорта высших. Кшатрии все чаще совершали набеги на запад острова, приводя оттуда пленников. Потомки дравидов-отшельников обильно расплодились, но остались неразвитыми, что очень устраивало аджарскую элиту, раздувавшую за их счет касту неприкасаемых. Формально рабства на острове не было, но когда каждый седьмой поставлен в условия, где можно работать просто за еду – рабство и не нужно называть рабством…
Для обслуживания роскоши каждого знатного человека требовалось в среднем до пяти работников низших каст, и чем больше плодилась знать, тем больше требовалось работяг, что, естественно, понижало центр тяжести общества к низшим кастам. В отсутствие внятных внешних угроз (пару демонических вторжений не в счет, ибо с ними сталкивались боги) кшатрии превращались в полицаев, капризные раджи устраивали войны с соседями по любому поводу, но, поскольку берегли армию, предпочитали карательные рейды на деревни другой провинции полноценным сражениям. Труд целой жизни земледельца мог быть разрушен в один день, а зачем тогда трудиться, тем более что есть йога, тантра и нирвана?..
Последний тезис прочно пророс в коллективном сознании низших каст, что постепенно вывело социальное напряжение Аджарии на новый уровень. Работяги все меньше хотели работать и повально уходили в духовность, это било по комфорту высших сословий, и те начинали зажимать духовный клапан, закрывая независимые даршаны и запрещая заниматься йогой, тантрой и санкхьей беднякам. В ответ на это грибами повырастали тоталитарные секты, отдельные из которых вымахивали до боевых орденов, становящихся отдельными центрами тяжести целых районов. Против них посылали кшатриев, но те, не умея воевать с необычным врагом, попросту срывали злость на местной деревенщине, запуская новую волну по только что описанному замкнутому кругу, превращающемуся во все более тугую спираль…
…Затормозить рост напряжения удалось богам, о которых уже наверняка не раз подумалось во время прочтения последней страницы. Как же так? Вмешивались-вмешивались, а почему теперь отстранились?
Нет. Не отстранились, хотя, признаться, заметно поостыли к проблемам народа. Нужно понимать, что большинство дэва в первую очередь думали о собственном развитии, постигая глубины Нирваны, надолго уходя в тонкие планы и соглашаясь с Гаутамой (да они и до него это, в общем-то, знали), что иллюзорная жизнь материального мира – ерунда в сравнении со спектром ощущений развитого сознания. Шива мучился, не зная, как ему вернуть истинную Сати, а потому был первым эскапистом пантеона, возвращаясь в материальный план лишь для того, чтобы добавить телесных наслаждений в отношения с аватарами любимой. Вишну, уткнувшись в потолок ментального плана, был занят глобальными вопросами: что там дальше, как прописаться в слое Майнтри-Любви, и где на самом деле находится Тот-Кого-Он-Представил-Людям-Как-Брахму?.. Лакшми желала бы дать благополучие всем, но не могла не смотреть на ситуацию со всей высоты понимания – понимания того, что любые мучения неприкасаемых – это действительно следствие кармы их прошлых воплощений.
Впрочем, именно эта тройка нашла пусть и временное, но решение части проблем своего народа. Лакшми предложила идею, Шива – действие, а Вишну разработал систему…

Культурная революция
Все было очень просто. Раз духовный поиск отдаляет человека от материального мира, нужно дать ему более земную замену. И этой заменой стало искусство…
Вишну понадобилось по воплощению в каждой сфере, чтобы запустить творческий бум в живописи, музыке и, разумеется, танцах. Шива обнародовал весомую часть ранее скрытых внутри храмов танцевальных доктрин. Лакшми выложилась по полной, поддерживая творческих людей как только возможно, иногда даже вступая в конфликт со столь чтимыми ею законами кармы. А Ума помогла убедить Каму вывести тантру из храмов и даршан в народ в том виде, который немного снижал бы центр тяжести поближе к земным ценностям…
С конца девятого века и до момента повествования Аджария будет одной из самых культурных и творческих стран. Причем по степени массовости культуры обойдет, пожалуй, всех… Волны в разных сферах запускались последовательно, чтобы спад живописи нивелировался бумом музыки, в свою очередь передающей эстафету танцу, от которого и до народной тантры недалеко… И так по кругу, и много раз… Немного позже были проведены реформы в аджарском театре, организованы фестивали и карнавалы, открываясь для гостей из разных уголков Вендора и позволяя проветривать остров новыми веяниями.
Культурный клапан стал превосходным сублиматором энергии низших каст. Творить пытались почти все: от раджи, тайно и бездарно рисующего слонов, до шудр, к которым было сознательно отнесено большинство творческих профессий . Теперь вместо безальтернативного ухода в йогу или ее аналоги, аджарец низких каст мог погрузиться в искусство. А так как оно обычно требует некоторых затрат – приходилось еще и работать. Высшие сословия, увидев в этом отличный инструмент мотивации, стали поощрять массовую самодеятельность, привязывая ее к местам работы, создавая бесплатные школы для лучших работяг и играя на жажде славы с помощью организации выставок и выступлений.
Коснеющий маховик развития Аджарии удалось разогнать снова, и только Вишну смотрел на это с грустным выражением лица, понимая, что его народ теперь едет хоть и сам (а не катится по законам гравитации), но на более низкой передаче, нежели раньше и нежели мог бы. Школы танцев, живописи и музыки – это прекрасно, но не вместо россыпи даршан, где учили расширять сознание до границ Нирваны, а иногда и до нее самой… Когда-то переживания Вишну были о том, что народ слишком духовен и мало заботится о земных проблемах. Он вмешался в естественный ход вещей, и теперь, спустя века, сам, устремившись вверх в поисках высших истин, увидел, что его народ медленно планирует вниз, меняя танцы блаженствующего разума на движения рук, ног и бедер, а многоуровневое слияние любящих пар – на урезанную под чисто земные удовольствия тантру.
Вишну все больше будет разочаровываться в том пути, по которому направлял свой народ. Целая серия его аватаров попытается изменить вектор в сторону возвращения к духовности, но не только не достигнет успеха, а напротив – заставит брахманов еще сильнее ритуализировать религию и духовную сферу. Великий перфекционист, Вишну махнет рукой и надолго погрузится в тонкие планы.
Это приведет к потере большинства его связей с Лакшми, всерьез увлекшейся земными процессами. В итоге, организовав работающую систему развития культуры, богиня отправится на Картахену исправлять собственные ошибки и пытаться окультуривать столь близкое ей северное побережье острова. Решив, что она получила достаточно опыта в организации жизни народа, Лакшми инициирует основание прибрежного городка Рио. Город не сумеет стать весомым культурным центром, но зато превратится в альтернативу царства амазонок Фемискиры, что, слегка разочарованная в мужчинах богиня найдет символичным…

Триединое царство
Без Лакшми пантеон Аджарии потускнел. Это активизировало плодящихся, как и по всему Вендору, демонов. С ними сражалась ненасытная к боям Кали, с увеличивающими же влияние ракшас – биться оказалось фактически некому, ибо Шива был солидарен с любовницей, не желающей воевать с теми, кто когда-то был ее руками. Боги поменьше, потеряв подпитку от даршан, почти все время проводили в медитациях, ставших для них главным источником энергии.
Как и в большинстве регионов, на смену уснувшим богам пришли люди, а модели общества, созданные богами, превращались в фактически автономные системы, подчиняющиеся лишь общим законам энергий. Во многих городах и странах это привело к хаосу, но как раз в Аджарии порядок победил безоговорочно. Жесткая система каст и брахманизм шли в такой прочной спайке, что почти до момента повествования этой системе ничто не угрожало. Последней угрозой могла быть усобица между царствами, но и эта угроза была снята благодаря несколько циничной комбинации, проведенной Шивой. У Вишну подобный гамбит, несомненно, вышел бы более изящным и менее затратным, однако выбора не было, да и Шива был вполне уверен, что цель оправдает средства, и объединение царств в одно – стоит затраченных жизней…
Впрочем, для понимания событий стоит, наконец, разобраться, что из себя представляла Аджария в политическом смысле.
Она была разделена на три царства, в каждом из которых имелся большой город, окруженный огромным количеством сателлитов, а остальное пространство довольно густо заселялось крестьянами и им подобными.
Царство Бенгалия располагалось на севере, охватывая все побережье. Его ключевым занятием были торговля и земледелие. Плодородные земли позволяли собирать хороший урожай, а выход Калькутты к Сиаму, Хаоцзину, Гуанчжоу и городам Синая – обеспечивал отличный товарообмен. Мощные культы Кали подпитывали кшатриев, считавшихся здесь почти равными брахманам.
На востоке находилось даже не вполне царство, а раджастан с одноименным названием всей провинции. Его особенностью было то, что там за всю историю почти не было царей, а правили раджи, разделившие земли между собой и не желавшие предоставлять кому-то единоличную власть. Из-за этого Раджастан считался самым хаотичным регионом и вполне предсказуемо стал впоследствии сначала духовным, а затем и культурным центром. Отсутствие выхода к морю не давало развернуться торговцам, зато богатые металлами и укромными уголками горы подстегивали ремесленничество и отшельничество соответственно. Раджастан и его столица Джайпур являлись местом максимального скопления брахманов, храмов и культовых мест, что неудивительно, так как куратором области был Вишну .
Царство Магадхи лежало на юге и долгое время считалось еще более удачно расположенным в плане торговли, ведь отсюда можно было напрямую торговать с Осирианом, Нартексом, а при желании – и любым портом средиземноморья. Правда, сам Мумбай располагался не на берегу моря, но это совершенно не было проблемой, ибо спокойные воды Ганга, на котором стоял город, были удобной двусторонней артерией. Проблемой стало другое – Осириан стремительно деградировал и потерял торговое значение, а плыть в Нартекс (и дальше) приходилось через воды, которые лидийцы считали зоной своего влияния, и к аджарским судам все время существования империи относились как к вражеским . Так что торгового узла из Мумбая не получилось, и это одна из причин резкого расширения границ царства вглубь острова. Жители Магадхи под защитой кшатриев захватывали земли одичавших дравидов, не так уж много не дойдя до развалин Мохенджо Даро, где имелся риск встретиться с одним из многочисленных монстров, предсказуемо обитавших здесь с давних пор и раздающих свои мутировавшие гены целым поколениям… Магадхи, несмотря на старания Ганги, уступал Бенгалии и в земледелии, и в торговле, а Раджастану – в духовности и культуре, поэтому нет ничего удивительного, что именно отсюда обычно начинались все усобицы, а армия царства была самой подготовленной из трех. Неудивительно и то, что провокационный ментальный посыл Шивы, справедливо разосланный во все три царства – только здесь разросся до идеи, а затем и до ее воплощения.
Посыл заключался в идее совершить военный поход за пределы Аджарии – в Картахену, где в глубине острова, по слухам, накопились огромные запасы золота, а его владельцы – насканцы – неразвитые дикари, с которыми справиться не так и сложно. Ума и Ганга поочередно протестовали против замысла Шивы, пытались перенастроить мумбайцев, но так как влияние они имели только на народ, а решения принимала знать – сделать это не удалось, и в поход армия Магадхи отправилась…
Шива не рисковал ничем, кроме отношения к нему Умы и Ганги. Если армии удастся победить и привезти домой золото – это даст достаточный импульс, чтобы Магадхи подмял под себя другие царства. Если не удастся, и армия понесет большие потери – будет снесена главная преграда на пути объединения царств – статус-кво между главными игроками: Магадхи и Бенгалией (культурно-религиозный Джайпур не в счет). Заодно и Лакшми помощь – ее подопечным приходится постоянно отбиваться от насканцев, а тут дикарские ряды в любом случае почистятся…
Сыграл второй сценарий. Кшатрии Магадхи достойно сражались с неисчислимыми ордами насканцев, но даже не добрались до Теночтитлана, где, по видениям Шивы, располагались основные хранилища. Армия несколько месяцев топталась по жутким джунглям, крайне успешно, пусть и несознательно, выполняя третий бонус сценария – дикарям был нанесен огромный урон, однако и кшатрии потеряли три четверти бойцов, и золото было найдено в штучных количествах…
После возвращения в Аджарию остатков самой мощной армии острова, включился подготовленный политический сценарий, по которому элита выступила с заявлением, как тяжело в жестоком мире поодиночке, как едины в религии, культуре и социальном устройстве все три царства, и как страдает народ от политических границ внутри единого острова. Все это было в разной степени правда, лидеры Калькутты, повинуясь посылам Кали, проявили благородную почтительность при обсуждении условий слияния, воинственные настроения Магадхи не имели уже под собой фундамента силы, а Раджастан был привлечен тем, что остальные провинции не только перенимали его политическое устройство (царь Магадхи погиб на Картахене, а царя Калькутты не смогли спасти после укуса неведомой змеи), но и делали Джайпур компромиссной столицей Аджарии. Последнее казалось просто компромиссом в деле двух чрезмерно оппонирующих соседей, и кто тогда знал, что уже через полвека брахманы культурного розового Джайпура будут править элитой и Калькутты, и Мумбая железной рукой?..

Диктатура брахманизма
Брахманизм джайпурского розлива побил все рекорды острова по жесткости управления абсолютно всеми сферами жизни народа, причем впервые в истории острова делая объектом социального удушения не низшие касты, а ближайшие. Аджария стала религиозной диктатурой брахманов, подавляющей любое инакомыслие.
К началу тринадцатого века в стране возникло почти уникальное социокультурно-религиозное состояние, которое допустимо назвать сдавленным хаосом или хаотичным гнетом. Дело в том, что, когда упорядочивание не идет в паре с упрощением, возникает такое нагромождение уточнений, что вместо порядка мы получаем хаос, ибо просто не в состоянии все это запомнить и во всем этом разобраться… Именно так произошло в Аджарии, где что в религиозной, что в социальной сферах – все строилось на строгих предписаниях, запретах, правилах и стереотипах, которые пересекались между собой, противоречили один другому и вконец запутывали народ. Это проникло и в искусство, где придавило свободу творчества сотнями правил, которым требовалось следовать…
На каждый случай жизни имелись четкие стандарты поведения, не следовать которым было просто запрещено. Постепенно количество этих стандартов росло, и теперь на каждый случай имелось уже несколько готовых вариантов, между которыми тоже появлялась своя иерархия. А поскольку эта иерархия уже давно перестала быть очевидной, спорить о правильности выбора можно было бесконечно долго. И чем тогда это отличается от первичного хаоса, ради избавления от которого были придуманы первые системы порядка?.. Как скажет в одной из проповедей пока неизвестная нам революционная волшебница: «Там, где любой человек выберет сердцем и забудет, аджарец непременно изобретет систему, которая должна будет обосновать верность выбора, и, что самое ужасное, вплетет эту собственную систему в общую, где таких подсистем уже миллионы!.. Нет, чтобы сказать себе: «Я хочу банан, поэтому выбираю его, а не финик», так аджарец сначала переберет в памяти календарные диеты, потом сверится с ведами, потом с утренними речами брахмана и всем, чем только можно. И все равно будет осужден людьми, потому что сначала, оказывается, нужно было свериться с ведами, а потом уже с календарем!.. И если окажется, что нигде не было сказано, банан или финик нужно есть по утрам в среду после дождя, аджарец страшно обрадуется. Но обрадуется не шансу самому выбрать сердцем, а возможности этот выбор зафиксировать и торжественно навязать другим!..».
Когда-то правила были для аджаров ориентирами в мире хаоса. Теперь эта громоздкая система традиций настолько оторвалась от причин, из-за которых каждая традиция возникла, что стала непомерными оковами для народа, уставшего от этого хаоса непонятных и противоречащих друг другу традиций. Неспроста ведь закрепилось в Вендоре сленгово-шутливое «аджарить» в значении «настолько усложнить-заморочить, что останется только махнуть рукой и вообще забить».
***
Кто стоял за последним витком жесткого брахманизма – доподлинно неизвестно, но есть немало оснований считать, что «вернувшийся» Вишну. А вот его мотивы в рамках этой статьи – точно не понять.
Но факт: брахманы сразу после соединения царств в одно – выступили с четкой программой, которая за несколько лет поработила всю Аджарию. С помощью религиозных догм брахманы придавили раджей, заставив их следовать строгим правилам. Раджи прижали торговцев и воинов, те – работяг, работяги – неприкасаемых и друг друга… Кровеносной же системой контроля стали многочисленные калари – своеобразная спецслужба брахманов, пронизывающая (причем лишь наполовину – тайно, а наполовину – вполне официально) все слои общества.


Современность
Обзор Аджарии по секторам
А теперь отправляемся ближе к моменту повествования, чтобы подробнее и по секторам (а как же говорить об Аджарии без строгих классификаций?) рассмотреть, что происходит на острове в районе 1233-го года.

Религия
Почти полный увод религии в ритуально-обрядовую деятельность сакрального характера. Храмов очень много, система поклонения выстроена так, что люди были прочно привязаны к храмам, но только как посетители. Грубо говоря, разница между администраторами и пользователями – сумасшедшая. Храмы заодно дублируют, а в большинстве случаев – заменяют функции полицейской и судебной сфер, чем-то напоминая средневековый католицизм нашей цивилизации. Неоспоримый лидер поклонения – Тримурти, причем с чудовищным перекосом в вишнуизм: шиваизм и шактизм далеко позади, и данная ситуация – словно, насмешка над Вишну, стремящимся к совсем иному, нежели всё, что его именем насаждают брахманы. На фоне этого существуют алтари сотен богов для поклонения в разных жизненных ситуациях, и многие не задумываются, что это почти всё ипостаси буквально десятка-двух богов, большинство из которых давно ушли на тонкие планы. Народ можно понять, ведь в целом все работает и в меру помогает, а о том, что еще недавно почти каждый мог добиться куда большего с помощью йоги – помнят немногие.

Духовность
Кстати, о йоге… Она не запрещена, и существует немало мест, где ей обучают. Вот только теперь это не независимые даршаны, а «кружки» при храмах, где дают почти исключительно низшие ступени йоги, низведенной практически до гимнастики. Впрочем, как при любой громоздкой диктатуре – есть немало подпольных даршан, где обучают в разной степени глубоко, но как раз тому, чему учили еще века назад.
Изысканность брахманов проявилась в том факте, что более половины «подпольных» даршан – подставные, а учат там подчеркнуто плохо, чтобы бросить тень на истинно независимых гуру.
С буддизмом ситуация похожа: он формально вообще не запрещен, а просто предоставляется обычно в самом громоздком виде, чтобы отбить у духоборцев малейшее желание следовать ему дальше. Однако никто не мешает прозревать самому – на улицах на каждого медитирующего йогина приходится по буддисту, и общее число как одних, так и других – довольно весомое. И здесь нет никакой загадки, зато есть два замечания: чем неряшливее и нелепее йогин, тем больше шансов не быть изгнанным калари или стражей; строго запрещен буддизм, предполагающий организационную составляющую (одинаковые одежды, массовые проповеди или места собраний). То есть, показывая повернутому на яркости народу самый неприглядный внешне лик независимой йоги и доводя буддизм до строго личного дела каждого, брахманы с одной стороны сохраняют клапан свободы для единиц, а с другой – подталкивают массы к доступным, красочным и объединяющим храмам.

Культура
Волны искусств долго гуляли, заполняя Аджарию немыслимым количеством песен, картин, театральных постановок и танцев, пока музыкальная, живописная и театральная постепенно не стали спадать, а танцевальная – наоборот, набирать силу, превращаясь в подобие цунами… Однако всем направлениям свойственна все та же проблема – стандартизация. Выкристаллизовались строгие каноны, законы жанров, и теперь картины, песни, постановки и танцы – похожи на клонов друг друга, а свобода творчества – отличный способ вызвать крайнее недовольство «корифеев жанра», достоверно знающих, какой цвет применять, какую гармонию использовать, какое выражение лица делать на помосте и в какой последовательности двигать ноги и руки. Воюют с инакотворчеством и задним числом, доводя до принятых канонов произведения прошлого… Искусство Аджарии прочно застряло в классицизме с насыщенной сентименталистской закваской.
Интересно, что за нарушения, как и в других сферах – строгих наказаний, вроде казни или длительных тюремных заключений – в Аджарии почти не применяют. Главный инструмент все тот же – порицание обществом, иногда в виде бойкота, а в крайних случаях – в виде временного статуса неприкасаемого…
Теперь подробнее о танцах… Они неспроста стали главным народным занятием. Дело в том, что Шива в последние века сильно разошелся во взглядах с Вишну. Это никоим образом не сказалось на их отношениях, но каждый идет своим путем, и если Вишну все больше томится материальным аспектом, то Шива – напротив – страшно увлекся телесностью. Вишну считает, что причина в отношениях с глубоко материальной Кали (в разы превосходящей по длительности воплощения Уму), однако это неполный ответ… Шива в чем-то превзошел идеи друга, решив, что тело – это великолепный инструмент, и поднимать сознание нужно не отдельно от тела, а вместе с ним.
- Танец способен настолько повысить вибрации тела, - объяснял Шива, - что оно сможет слиться с частотой тонких тел и оказаться на тонких планах вместе с сознанием! Мы изначально так могли, живя сразу во всех планах, сейчас люди так не умеют, но уже сам факт того, что они способны на кратковременные телепортации – подтверждает мою правоту!.. Их плотное тело сливается с астральным всего на миг и через астрал попадает в другое место, так почему не попытаться достичь такой частоты вибраций материи, чтобы это слияние было безболезненным и долгим?!.
- Это то же самое, что омовение в одежде! – отвечал Вишну. – Да, можно… Но зачем?.. Ты просто слишком привязался к материи, и на то есть причины. Вспомни: ты – сознание, твоя пара – энергия. В общем танце слияния вы создаете мир… И пока энергией вашего танца является материальная Кали – вы будете творить на низких вибрациях.
- Тогда я помогу Кали повысить ее вибрации!.. И людям помогу!.. Тем, кто пожелает и сможет… После чего, как мне когда-то и предписывалось, станцую Тандаву вместе со всеми учениками и повторю сценарий Даро!.. Все, кто смогут поднять вибрацию тела до нужного уровня – останутся живы и перейдут на новый уровень бытия. А остальные – разделят судьбу материи, всегда обреченной гибнуть…
Сказанные в запале слова вырастут до идеи, и Шива действительно начнет приготовления к Тандаве… И одним из этих приготовлений будет массовое открытие школ танца. Правда, сильно заземлившиеся аджары едва ли имели шансы достичь необходимых для выживания успехов… Однако это не мешало всей нации беззаветно танцевать своими глубоко материальными телами…

Социальная сфера
В кастовом поле идет нешуточная борьба между продолжающейся стандартизацией и расслоением внутри каст и даже между ними. Бестолковый торговец-вайшья в народе куда менее уважаем, чем отличный кузнец-шудра, но формально выше статусом и, в глубине души осознавая что к чему, еще больше подчеркивает этот статус перед шудрой, вызывая еще большую разницу в отношении к ним. Другой, страшно успешный, вайшья томится из-за нахождения в одних рамках с менее успешными, а потому пытается подкупить кшатриев, чтобы влиться в их ряды, но попадает на честных кшатриев или тайных калари, после чего временно становится неприкасаемым… Кшатрий без памяти влюбился в шудру, которая теперь тайно воспитывает его ребенка-шудру, пока отец ищет способы повысить дитя до своего уровня… И так далее… Как везде, где рамки столь примитивны, что вынуждают искать лазейки.
Были попытки добавить слоев в каждую касту, но это стало еще больше запутывать народ, и от идеи отказались, решив добавить несколько официальных лазеек, столь сложных, чтобы ими могли реально воспользоваться лишь единицы, оставляя при этом отлично снижающую напряжение надежду – для всех остальных. Забавно, что этот ход не был продуман заранее, а был разумно сделан и расширен задним числом после того, как одному влиятельному радже ну очень уж захотелось узаконить свою сказочно красивую шудру, а та, крайне мнительная, не соглашалась сделать все по-тихому…
В половом отношении Аджария имеет некоторые отличия от той страны нашей цивилизации, с которой мы мысленно ее сравниваем. Брахманизм – довольно патриархален, но о явном притеснении женщин в остальных кастах – говорить не приходится. Причем причины этого не особо ясны. Казалось бы, Тримурти еще более выражена, а институт шактизма имел меньше почвы под ногами, в виду отсутствия (или тысячелетней задержки?) Парвати как полноценной супруги Шивы. Возможно, все потому, что Вендор в целом довольно матриархален, либо потому, что войны сыграли в изолированной Аджарии слишком незначительную роль… Ну, или иногда интересно думать, что всего лишь иной мотив самосожжения Сати так сказался … Видимо, все понемногу сыграло, плюс особо активная роль Лакшми и сохраненная память о Сати, по хорошему, создавшей основу будущей нации.
Раз уж обратились к этой теме, то известной нам, прикрытой узами брака педофилии в Аджарии тоже не замечено. Кастовая система стимулирует ранние договоренности о браке между родителями будущих супругов, но разница в возрасте между ними – вполне сносная.
Теперь совсем кратко… Схемы управления очень сложны и запутаны. По мелким вопросам решают советы старейшин, по более крупным – брахманы: единственные, у кого есть четкая вертикаль власти. Немало формальной власти принадлежит и расплодившимся раджам, но обычно только на их землях… Аджария настолько подчинена ритуалам, традициям и правилам, что живой контроль нужен только в спорных вопросах, а так – дисциплинированный народ держится в узде строгой системы с рождения и до смерти. Владеют землями раджи, но немало далеких от городов земель принадлежит простым людям. В самих городах – сложная система принадлежности домов, лавок и мастерских, похожая на стандартную для любого общества. Умелый шудра теоретически может процветать и в городе, и в деревне, хотя едва ли застрахован от попыток вайшьи выкупить его дело (большинство и работает на хозяев), от наезда кшатрия, требующего «процент за защиту», или произвола раджи, у которого вариантов еще больше… Были случаи, когда суд брахманов или старейшин (в деревнях) вставал на сторону более бедных, но их количество очень приукрашивается, причем и брахманами, и самими бедняками…

Торговля
Внешняя торговля переживает расцвет, начатый еще со времен падения Лидийской империи. Корабли других стран – частые гости в Мумбае, а его собственные корабли активно плавают по Желто-белому пути, наводняя Вендор очень даже ценимыми товарами: пряностями, красками, ювелирными изделиями, булатом, чаем, тканями, посудой, сухофруктами и многим другим. Частенько с кораблями уплывали тайком и неприкасаемые, надеясь, что в большом мире их статус не будет иметь значения, и на каждую сотню будущих рабов приходился один удачливый беглец, который действительно добивался определенных успехов, пусть обычно на цирковом, воровском или постельном поприще…
Торговые пути Калькутты остались прежними – в Синай, Даоссию и Сиам. Туда шел несколько иной набор товаров – как правило, высококачественные изделия разного профиля, ибо ширпотреба к северу от Аджарии и своего хватало, а схожий климат и уровень развития обесценивал необходимость импорта большинства из аджарских товаров.
В ответ, в Калькутту шел дешевый вал для бедняков, нередко сырье – многое из чего, после легкой обработки уплывало на материк уже под аджарским брендом. В Мумбае же купцам всегда можно было выгодно продать хорошее оружие, среднего качества железо и изделия из него, все, связанное с кожей животных , шедевры западного искусства и любые современные изобретения, которые в изрядно застрявшей во времени Аджарии делать и внедрять попросту не умели.
Интересен тот факт, что Аджария сохранила чисто собственную валюту – рупии. Стандартные золотые здесь запрещены, и на территории острова купцы вынуждены расплачиваться только рупией, приобретая ее взамен на товары. Такой шаг вроде как должен был оградить страну от внешних спекулянтов и обеспечить импортом – достаточно изолированным аджарам, как часто бывает, долго казалось, что всем только и нужно, что выкачать из их страны редкие товары, расплатившись серебром и золотом, коих на острове вполне достаточно, особенно после налаживания прочной торговли с дружественным Рио. В любом случае, шаг был оправдан, ибо подчеркивал независимый статус Аджарии, имеющей достаточную самооценку, чтобы устанавливать свои правила торговли.
Внутренняя торговля шла не менее бойко, так как в разных провинциях были свои приоритеты и традиции, а разные торговые векторы Калькутты и Мумбая создавали новый внутренний рынок по обмену западных товаров на восточные.

Ремесло и производство
Аджария в целом аграрная страна. Но определенное наследие ведических времен, когда еще гиперборейские секреты веками передавались от прадедов правнукам – наложило позитивный отпечаток на некоторые ремесленные направления. Так, в Аджарии сохранили древние технологии производства качественного булата. Множество мастерских замечательно работают с тканями, общий вал которых, очевидно, сказался даже на некоторых видах национальной одежды, напоминающей капусту. Здесь производят огромное количество красок, делают красивую посуду, а ювелирное дело вообще процветает, причем во всех ценовых категориях…
Зато явный пробел в сфере кожаных изделий. Убивать хищников и змей здесь давно не стесняются, но этого слишком мало для возникновения полноценных традиций. И подобных пробелов более локального характера – довольно много. Там, где секреты древности затерялись – сразу пустота, ибо новые технологии в этом консервативном обществе принимаются очень туго, а изоляция не могла не сказаться. Сейчас действительно проще купить недостающее в обмен на то, что делается отлично, чем подгонять отставшие отрасли хотя бы под средний уровень… Яркий пример тому – металлургия, где за мастерами булата – огромный обрыв, который приходится заполнять товарами среднего качества с северо-запада и дешевым самсунгитом – из Даоссии.
Если бы Аджария внезапно перестала торговать, то через какое-то время выяснилось бы, что она производит много растительной пищи, переизбыток тканей, красок, пряностей и драгоценностей, при этом не может обеспечить людей предметами быта, обычным оружием и доспехами. То есть можно сказать, что в Аджарии есть пиковые отрасли, есть избыток товаров уровня ниже среднего, но наблюдается явный дефицит товаров для среднего класса и самых-самых бедных.
Дома на кораблях не привезешь (хотя попытки были), но это и не нужно – строить в Аджарии умели хорошо еще дравиды, а арийские каменщики и плотники сумели передать мастерство потомкам… Правда, все чаще возникают проблемы при масштабном строительстве – ведь города начинали возводить еще при ведичестве, пока секреты знали, но вскоре города же ведичество и стерли, часто вместе с секретами. Поэтому многим бросается в глаза большая разница между величественными сооружениями прошлого – ровесниками зарождения всех трех городов – и более поздними попытками раджей отгрохать себе роскошные дворцы руками неумелых зодчих…
На жилищах средних и низших каст сильно сказался хронический аскетизм аджаров, и рядом с симпатичными домиками непременно ютятся до одури неказистые лачуги.

Быт
Города производят очень пестрое впечатление. Обилие ярких красок щедро разбавлено грязной нищетой. В деревнях дистанция расширяется, но и здесь вполне себе ухоженная семья может соседствовать с аскетами. Интересно, насколько более пестрой картина была бы без каст, которые хоть как-то сортируют и держат в рамках? Или все же наоборот – обедневшие, скажем, вайшьи могут поколениями мозолить глаза успешным соседям из той же касты?
Быт большинства – неприхотлив и расписан до мелких деталей. Он, можно сказать, ритуален в огромном количестве своих мелких проявлений. Это, кстати, страшно радует воров и бандитов, которым очень удобно планировать сценарий преступления – тоже обычно чрезвычайно стандартный.
На этом фоне резко выделяются люди, готовые терпеть общественное порицание, но живущие в собственном ритме. Кстати, привыкающий к порядку глаз их действия и правда могут раздражать своим хаосом. С другой стороны, действия зануд, во всем следующих предписаниям, поначалу раздражают не меньше, тем более что еще сильнее кажутся хаотичными из-за количества и взаимных накладок этих самых предписаний.
Степень удобств кардинально зависит от статуса. Вопиюще грязные бедняки пьют из мутных луж, а жену раджи служанки целый день готовят к ночи с этим самым раджей в обитом золотом будуаре… Между данными точками можно обнаружить организованный быт вайшьей, беззаботные гулянки в меру ухоженных кшатриев, среди которых не грех найти метросексуалов, а также быстренько пробежать глазами по скудно, но не без вкуса, одетым шудрам… Воды в целом хватает, коровы гадят везде, а особо богатые люди – в унитазы (да-да); на улицах шумно и отовсюду раздается либо топот танцев, либо пение высоких голосов, либо рев скучающего слона раджи.

Армия
Сохрани Ахурамазда свою армию до нынешних времен, и он бы даже не заметил, как захватил Аджарию. Среди кшатриев, несомненно, попадаются отличные воины в двадцатом колене, для которых честь нести знамя прадедов – это высшая цель в жизни. Но доля таких фанатов среди возомнивших себя привилегированным классом кшатриев – очень невелика, притом что отсутствие усобиц между царствами сильно сократило готовые к боям подразделения.
Аджары – мирный народ, и хорошо, что многие правители Вендора с опаской смотрят на общую численность населения (записывая его в уме в потенциальное ополчение) и на историю, которой известно, что сам Искандер после двух боев с армиями махараджей, не рискнул продолжать путь на восток. «Раз уж сам Искандер не стал, значит, не все там просто», - решают властители и вычеркивают Аджарию из списка возможных целей… Кто знает, что бы они сделали, узнав, что Искандер вполне мог пробиться с боями дальше, но с ним, приняв облик мудреца, встретился сам Шива, предложивший без боев проводить царя на восточный берег, чтобы тот лично увидел край Ойкумены, к которому стремился с упорством клаустрофоба-гигантомана ?.. Возможно, воодушевились и напали, а возможно, и оробели…
Надо понимать, что, в силу традиций и всей модели мировосприятия, задачей даже самого ярого кшатрия – была не победа, а смерть в ореоле подвигов. Войны были поводом именно умирать – таким себе негласным договорняком без нацеленности на общую победу, а чисто для картинки, с тем лишь отличием от некоторых войн нашей современности, что картинка создавалась для богов.
В любом случае, даже многочисленная аджарская армия в силу определенной плюшевости не может относиться к серьезным. А та, что есть к МП – это и вовсе рыхлая, неопытная масса, способная выполнять только полицейские функции. И то лишь до поры, пока в народе не появится (а ведь появится) кто-то, способный поднять за собой достаточную часть толпы недовольных.
Два факта вместо постскриптума: Аджария – наряду с Синаем, первая цель нового ханьского императора за пределами острова Самсунг; армия крохотной (по меркам населения Аджарии) Фемискиры до битвы с дьяволами, при остром желании – могла бы захватить весь остров.

Магия
Этой стороны Аджарии мы как-то так и не коснулись, поэтому придется добавить пару абзацев по истории вопроса.
Магия – богатейшая составляющая пантеона дэва. Причем магия очень самобытная, недалеко ушедшая от образной первоосновы. Магией пронизаны любые действия богов: от танцев до пения, и благодаря Покрывалу Майи подобный дар мог обогатить весь остров. Но это таило и немалую опасность, поэтому, собственно, и появилась повсеместно йога в разных ее видах. Это, безусловно полезное, направление развития людей было на первых порах не столько ступенями в небо, сколько поручнями по краям ступеней. Йога должна была упорядочить связь людей с тонкими планами и в большей степени успокоить способности, нежели дать их… Но это не оковы, это учебник, и многочисленные даршаны ненавязчиво выполнили ту задачу, ради которой на материке будут создавать целые гильдии магов, веками гоняться за колдунами и насильно урезать образные способности всех, у кого они обнаружатся… Для человека с небольшим энергетическим потенциалом йога станет настоящим духовным порталом вверх. А для потенциального колдуна, способного сжечь руками целый город – это стабилизирующий спецкурс, уводящий энергетику от опасных областей в сторону личного роста…
Впрочем, любому понятно, что мимо такой силы, как магия, не могли пройти те, кто уже многие века держит остров под своим контролем… Брахманы, рассудительно уводящие большинство людей подальше от опасной магической дорожки, сами стараются освоить самые разные сферы колдовства. Ярко выраженного акцента нет – у одного лучше открываются элементальные способности, у другого – чары, третий становится мастером иллюзий, а четвертый (как большинство, кстати) – предпочитает жреческий путь, овладевая магическими ритуалами и инвокациями разного профиля… Все это относится не только к самим брахманам, но и к их главной боевой силе – калари, элиту которых составляют именно маги, чаще всего чародеи, раз уж работать приходится с людьми.
Кроме брахманов, волшебные способности развивают в тайных монастырях, даршанах и сектах. Поскольку в большинстве из них нет столь богатых традиций, как у брахманов, колдуны там получаются не слишком сбалансированные и обычно узко направленные в том русле, которое близко организации и ее собственному профилю. Сектантов-террористов учат массовым элементальным заклинаниям, членов воровских сообществ – иллюзиям, одиноких отшельников, озабоченных только развитием (но вне рамок йоги+) – мастерству перевоплощения и единения со стихиями… И так далее…
Так как демоны и некоторые бестии искусственно себя не ограничивают, а для йоги у них не особо подходят тела – их волшебные способности, как правило, превосходят человеческие. Для борьбы с ними в каждом городе есть специальный отряд калари, берущих обычно числом. Небольшие группы таких охотников гуляют и по провинциям, что разумно, ведь один ракшас или наг – потенциально способен легко сжечь или подчинить пару деревень, если там не окажется добротной ячейки подпольной йоги .
В общем, магическая обстановка в современной Аджарии (до появления Ауровиля) примерно такова. Лучше всех магией владеют высшие из брахманов. С ними способны сравниться (иногда и превзойти) отдельные отшельники, гуру сект, лидеры орденов и высшие жрецы некоторых богов не из Тримурти. Рядовые брахманы и элитные калари в среднем превосходят обычных сектантов и учеников независимых гуру… Хорошие йогины из стандартных школ, кроме уже затронутого экзорцизма, владеют некоторыми неординарными способностями, вроде краткосрочной и невысокой левитации, зачатков телекинеза, гипноза и развитых функций третьего глаза. Остальные – просто гибкие и ловкие: тоже в некотором роде магия…

Тайные и явные организации
На протяжении веков в Аджарии появлялись и исчезали многие десятки самых разных организаций, общин, сект и орденов, большинство из которых имело религиозный характер или хотя бы оттенок. Брахманизм – очень благодатная для интерпретаций религия, поэтому не должно удивлять изобилие гуру, поймавших новую волну и подсаживающих на нее восприимчивых духоборцев.
Здесь же мы коснемся только малой части современных организаций – тех, которые примут участие в развитии ключевых событий повествования.

Тхаги
Это целый орден, который не всегда верно описывают как исключительно убийц, стараясь не трогать мотивацию тхагов и их служение Кали. Это понятно, ведь тогда ощутимая тень бросается на образ самой богини как защитницы острова.
А все начиналось достаточно просто: в благодарность за то, что Кали не раз защищала Аджарию от различных угроз, группа скучающих кшатриев провозгласила, что будет теперь защищать саму Кали. Поначалу это выглядело как обыкновенный способ найти повод помахать оружием и идейно побеспредельничать – защитники Кали били тех, кто неподобающе (как им казалось) отзывался о богине. Затем, как водится, пошло расширение поводов, и теперь уже любой поклонник Умы, Ганги или Гаури рисковал здоровьем и даже жизнью как «тот, кто желает реже видеть защитницу острова»…
Брахманов рассердили эти проявления, отряды калари быстро отловили большую часть религиозной гопоты, организацию запретили, но это лишь увело ее в тень, что редко приводит к хорошим последствиям… Оставшиеся тхаги повысили градус ненависти, засели в горах и быстро превратились в закрытый орден убийц. Что больше всего пугало, так это совершенно неуловимая мотивация: убивали отнюдь не всех подряд, и явно не по заказу, но проследить объединяющие преступления факторы так никому и не удалось. Вывод был найден типично аджарский: тхаги – это просто орудия кармы, когда у богов нет других способов исполнить ее предначертания, раз уж привычные орудия кармы – кобры – уменьшили за века популяцию раз в десять… Сектантов такой вариант устроил более чем, ибо уводил подозрения в сторону от довольно сакральной теперь истинной цели ордена: окончательно воплотить Кали как единственную ипостась Сати.
К МП у ордена есть многоуровневая сеть, включающая информаторов и убийц разной степени посвященности в главные тайны. Есть конкретные планы и способы их реализации… Впрочем, этими планами занимается от силы десятая часть ордена, в то время как остальные замыливают глаза бессистемными и хаотичными преступлениями, действительно (вот же ж совпало; или нет?) связанными исключительно с кармой потерпевших, ну, и отмороженностью самих тхагов.
Руководство ордена состоит из четверки йогини (это ровно половина ближайшего окружения самой богини), которые занимаются не только выполнением единственной главной задачи ордена, но и поиском жертв, в чьей карме приближается последний вздох.

Саманы
После этого, казалось бы, слегка скучновато описывать саман – аскетов крайней степени, раньше предпочитавших отшельничество, но постепенно сбивающихся в группы. Однако и они приготовили нам небольшой сюрприз… Понятно, что кучкуются – самые слабые из саман, нуждающиеся в поддержке своего аскетизма или в его демонстрации перед другими. Это было сложно назвать хотя бы общинами до тех пор, пока одна из групп не стала разрастаться вокруг идеи, что саманами должны быть ВСЕ люди. Ох уж этот вечный поворот-переход из безобидных чудаков в опасных сектантов!..
Так как у многих саман аскетизм открывал энергетические каналы – добрая половина сектантов обладает вполне ощутимыми способностями, которые можно назвать магическими. Пользуясь ими, сектанты и взялись бороться с материальным миром. Спектр действий чрезвычайно широк – любые формы диверсии против проявлений даже минимальной зажиточности. Людей никогда не трогают, но излюбленный прием – подавить волю и заставить лично уничтожать любимые вещи.
Для простоты нам бы очень хотелось назвать этих саман как-то специально, чтобы выделить из остальных, нормальных (ну да), но такого названия нет. Единственной внятной попыткой были «хаотики», но это не прижилось, так что и читателям, и жителям Аджарии приходится различать нормальных саман и сектантов по контексту…
За несколько лет существования буйные саманы добились лишь того, что народ стал шарахаться от любых аскетов, а неприкасаемым еще сильнее урезали права (и нашли ж ведь, куда еще урезать!). Когда пару особо наглых сектантов поочередно заставили нескольких высокородных вайшьей и кшатриев Калькутты со счастливыми лицами разнести к чертям свои особняки, по горячим следам был даже организован карательный отряд. Но жестким указанием брахманов был тут же расформирован, а буйные саманы пополнили в сознании аджаров ряды орудий кармы…

Нагини
Наверное, справедливо считать легким огрехом композиции то, что нагини описываются раньше самих нагов. О человекоподобных змеебестиях – совсем скоро, а пока – пару абзацев о тех, кто тайно поклонялся им на протяжении долгих веков и может по праву считаться одной из организаций-долгожителей.
Большинство людей не особо любят змей, но есть исключения. Брахманы-летописцы считают, что души тех, кто был воплощен в нагах и не до конца отработал свою карму – воплощаются в людях, но сохранив память нага. Они питают исключительную страсть к змеям, вплоть до особого рода утех, и змеи, чувствуя в них собратьев – слушают их и относятся как к своим.
Надо отдать должное, брахманы проявляют толерантность к таким людям, считая, что нельзя мешать очищать свою карму, поэтому до сих пор сохранилось несколько храмов, где находят приют те, кто ощущает в себе родство со змеями.
Есть подозрение, что за толерантностью стоят интересы, а количество смертей, связанных с укусами змей в городах, и выбор их жертв – дают весомую подсказку: смерть от случайного (но конечно же оправданного кармой) укуса змеи – лидирует, когда дело касается всех, неугодных брахманам и их политике людей.
Дополнительный интерес вызывает тот факт, что управляют храмами исключительно женщины, которые совершают массу ритуалов и обрядов (любимый у всех – это поцелуй королевской кобры, демонстрирующий феерическую реакцию нагини), в то время как мужчинам, ощутившим себя змеями, приходится заниматься только вспомогательными функциями. Под это есть какое-то мистическое обоснование (кажется, придумали ипостась Шивы-великого змея, с аватарами которого и сливаются в мистериях жрицы), но они выглядят довольно надуманно, и нам нагини видятся несколько извращенным дополнением к калари.

«Самоцветы» и «Аватары»
В стране, где ювелирное дело веками находится на высочайшем уровне, было бы странно не пытаться заработать на этом нелегальным путем. Воровских организаций и одиночек, кормящихся от данной отрасли, всегда было много, хотя, нужно отдать должное властям, возраст этих организаций очень редко достигал хотя бы совершеннолетия. Повышенная религиозность очень плохо сказывается на бытовой коррупции, а без нее даже самые ловкие воры обречены, особенно когда им противостоят еще более ловкие калари… Нет оснований полагать, что два нынешних лидера воровской отрасли продержатся дольше, хотя у второго – впервые за долгое время – есть шанс установить рекорд долгожительства, в отличие от первого.
«Самоцветы» являются полной противоположностью саманам из прошлых абзацев: название вполне симпатичное, но фишки нет совершенно никакой – просто до поры до времени удачливые воры, обчищающие ювелирные лавки Калькутты, специализируясь на камнях.
А вот «Аватары» – это уже поинтереснее, тем более что истоки берут как раз от саман-сектантов, одной из групп которых стало скучно тупо уничтожать бытовое благополучие и захотелось перейти к более тонкому стебу. Под руку вовремя попался обиженный гений: ювелир-неудачник, чьи работы не оценили заказчики, и был придуман занятный план по созданию хаоса в мире ювелирки, презираемом саманами больше всего. План был комплексный, и включал в себя не один десяток разных акций, проводимых саманами в Мумбае. Но название банда получила после той из них, когда стало понятно, что весь предшествовавший хаос – продукт целенаправленных действий.
Эта акция не была вершиной фантазии, но имела свою харизму. Аскеты крали дорогое изделие, а ювелир на его основе делал десяток дешевых, но визуально похожих, в каждое из которых вставлял фрагмент оригинала. Затем аскеты разбрасывали подделки по городу, и воцарялся хаос: счастливчики надевали, начинали хвастаться, владелец оригинала узнавал, начинал искать «аватары» его побрякушки, ругаться, потом собирать по частям оригинал (а несколько аватаров обязательно подбрасывались неприкасаемым)… Словом, получал массу мороки, гораздо большей, чем печаль от банальной кражи.
Повторимся, это был не самый изысканный из пунктов глобального плана, но он вызвал наибольшую шумиху, и банда получила известность. «Аватары» пошли дальше и набрели на идеальный вариант действий. Они взялись красть дорогие оригиналы и заменять их дешевыми копиями. Когда количество подмен выросло до трех десятков, следующую подделку сделали нарочито грубой, хозяин ожерелья выяснил, что к чему, раздул шумиху, к ювелирам потянулись другие богачи, обнаружились новые подделки, и стало понятно: любое ваше украшение может в один момент быть подменено дешевкой. Это довольно резко сбросило весь рынок дорогих изделий, за дело взялись не только кшатрии, но и калари, однако вычислить «Аватаров» – очень сложно. Когда вор не сбывает краденое – шансы его поймать уменьшаются в разы, а когда воры – это саманы, которым плевать на все – задача еще больше усложняется… Один аватарец при задержании глубоко ткнул себе пальцем в глаз, другой решил проверить степень аскетизма и перенес абсолютно все пытки, после чего его из уважения отпустили, но он не стал рисковать выводом на след группы и ушел в леса… И это весь улов за пять лет, с учетом того, что группа насчитывает три десятка человек… К МП к «аватарам» просто стали относиться как… ну да… наверное, несложно догадаться…

Агни-борцы
На первый взгляд, это типичная, пусть и крайне опасная, террористическая секта, но она появилась не на ровном месте, а как неслабо запоздалый ответ дравидов ариям. Прошла тысяча лет с того момента, как атомный взрыв уничтожил оплот дравидов – Даро, и вот, среди живущих в изоляции племен, появилась сила, желающая нанести ответный удар.
Как уже упоминалось, те дравиды, которые не хотели ассимилироваться с ариями, остались жить в добровольной изоляции в западной части острова. Поначалу это был огромный кусок суши, но, как часто бывает, разрастающаяся цивилизация сначала освоила свои земли, а потом начала планомерно оттяпывать соседские. И аджаров можно понять: дравиды использовали землю с удивительной нерациональностью, растворяясь малыми племенами на огромных территориях, тогда как первым, питавшимся в подавляющем большинстве растительной пищей, требовалось все больше плодородных земель.
Когда появились царства, темпы рейдерства выросли. Упершись в земли друг друга на востоке и в середине острова, жители Магадхи и Бенгалии принялись расти на запад. В итоге, к МП у дравидов остался кусок долины Хараппи, полный монстров, и горный массив Шивалик, чье древнее название (владения Шивы) сейчас воспринимается как насмешка, ибо в этих горах – наивысшая концентрация бестий и демонов, а соваться туда не рискует почти никто.
Благодаря такому соседству, те племена дравидов, что умудрились выжить – настолько закалились в боях, что отряды кшатриев давно забросили практику отлова рабов неприкасаемых. Оружие дравидов оставляет желать лучшего, но оно многим из них просто не нужно, ведь Покрывало Майи работает как усилитель одинаково для всех жителей Архипелага Дракона, а йогой магические способности дравидов никто не сдерживал. К МП в полных опасностей лесах и горах обитает примерно двадцать тысяч человек, из которых не менее трети – универсальные, закаленные бойцы, владеющие несбалансированной магией и примитивным, но достаточным для убийства даже монстра оружием (луки, копья и топоры). Это никогда не влияло на политическую или военную расстановку сил, пока за несколько лет до МП вендетный потенциал дравидов не решились использовать ракшас.
Эти демоны долго мстили ариям самостоятельно, ненавязчиво опекали дравидов, но нарочно выдерживали паузу, чтобы не подставить под удар аджарской армии еще неготовых к боям дикарей. Собственно, даже теперь о прямой войне речи не идет. Но, усыпив бдительность аджаров тысячелетним отсутствием дравидической агрессии, под «природной» защитой фонящего Даро и ареалов монстров выросла сила, способная нанести аджарской цивилизации ассиметричный, но очень болезненный удар.
Один из лидеров ракшас, Равана, бывший когда-то правой рукой Сати, последние несколько лет готовил в горах ударный террористический отряд. Надо отдать должное дравидам, большинство из них ни о какой мести не думает, но из общего числа Раване удалось завербовать три сотни бойцов, у которых демон развил гипертрофированные способности владения огнем… Покрывало Майи работает на ментальном уровне, поэтому самые популярные способности дравидов (и всех жителей архипелага) – ментального же характера. Но опытному демону удалось создать перекос на астральные планы и воспользоваться недовольством Агни (бог слился со стихией, но сделал это в состоянии несогласия с нынешним путем пантеона, а потому его домен не защищен от подключений демонов). Теперь три сотни огненных магов, заряженных местью за взорванную судьбу народа, готовятся обрушить свой пламенный гнев на три города Аджарии. Равана, ослепленный многовековой обидой, решил не жалеть даже Калькутту, опекаемую той, кто столь тесно связан с его бывшей госпожой. Демон уже давно убедил себя, будто Кали – это никакая не ипостась богини, а просто самозванка, которая своим миролюбием к ракшас нейтрализует опасного противника… Атаки городов были намечены на осень 1234-го, потом отложены в ожидании пикового накала революционных событий, а после ряда визитов к Раване одной любопытной группы магов и волшебниц – перенесены уже на начало весны…

Сикхи
А это – полная противоположность агни-борцам, но, как бывает, именно с сикхами брахманы долго вели самую непримиримую войну.
Сикхи, в принципе, даже не община. Это, скорее, некая общность людей, выбравших собственный религиозный путь. Основатель сикхизма Нанак прибыл на остров из Номадера пару веков назад, присмотрелся к происходящему и попытался дать духовный толчок тем людям, которые внутренне больше готовы к свободе, чем остальные.
Увидев, как сильно народ задавлен кармой и сансарой, Нанак разработал постулаты нового течения, которое очень тонко вместило в себя все духовные пути, имевшиеся на острове. Согласно Нанаку, кармы, сансары, множества заоблачных царств и богов – всего этого не существует, и эти понятия – либо усложняющие всё фантазии, либо (в большинстве случаев) – средство манипуляции людьми, внедренное брахманами. Средство возвышения души – медитация, а не исполнение обрядов и ритуалов, цель медитации – единый невыразимый Творец, и всем остальным богам поклоняться совершенно не нужно. Понятно, что такие тезисы начисто ломали систему брахманов, и на гуру была объявлена настоящая охота. Было уже неважно, что сикхизм того периода был вопиюще миролюбив, ненавязчив и, по-хорошему, доступно «патчил» обросший «багами» буддизм. Нанак воспевал равное отношение к абсолютно всем людям (то-то высшие касты радовались), призывал к свободе воли, которая дана Творцом каждому, вырезал из системы общения с Творцом всех посредников и все ритуалы…
Непонятно, каким образом гуру удавалось годами избегать ловушек калари и даже самих брахманов, которых он раз за разом оставлял в дураках, набирая тем самым все больше популярности. Говорили, что он владеет какой-то немыслимой магией, которая не убила ни одного человека, но не позволила ни поймать самого гуру, ни разгромить места собраний его последователей. Возможно, и Вишну приложил руку к укреплению сикхизма на ранних, самых уязвимых стадиях, так как взгляды Нанака в целом близки тому, к чему приходил бог. Сила сикхизма – в чрезвычайной простоте распространения. Здесь не нужно годами ходить в учениках («Учитель один – Творец»), овладевать сложными техниками или впитывать новые и новые знания. Нанак дал направление, передал импульс и пропал без вести, а сикхизм стал распространяться самостоятельно, от человека к человеку, проникая в тех людей, которые устали от кармической ноши и загромоздивших всю жизнь ритуалов…
Нет, нам не заплатили за пропаганду сикхизма, и скоро это станет понятно… Первые десятилетия сикхизм в Аджарии развивался просто идеально. Люди увлекались его идеями и начинали тайно следовать пути сикха, обычно не афишируя это и поддерживая для маскировки определенную ритуальную деятельность. Поскольку в провинции делать это было куда проще – сикхизм стал религией деревенских жителей, причем горожане, как правило, тоже выступали предтечами нашего с вами дауншифтинга, под благовидным поводом покидая города и уезжая подальше от глаз брахманов… Постепенно на базе деревень стали формироваться целые общины, сила которых была в возможности избежать привычной для других общин ритуально-бытовой деятельности. Люди внешне жили, как и раньше, просто снижая градус зацикленности на предписаниях, а то, что медитации направлялись Творцу – так это не каждый брахман отследит, и стоя рядом.
Однако люди обладают не только даром создавать прекрасные вещи и явления, но и способностью все это портить… Даже такое четкое и простое течение, как сикхизм, спустя десятилетия, стало превращаться в систему… Он принялся обрастать уже своими рекомендациями, потом правилами, затем запретами… Из общин взялись выдавливать всех, кто признавал земных богов, свобода воли норовила разрастаться до «делай что хочется», а непостижимый Творец начал то приобретать черты уже привычных богов, то уступать место единой Вселенной. И чем дальше расходились взгляды, тем сильнее становилась непримиримость, которая в духовных вопросах – гораздо жестче, чем в материальных… Стали появляться новые тайные гуру, на которых доносили ученики других гуру, однако этих гуру все реже арестовывали, понимая, что они – идеальный инструмент разрушения опасной «ереси».
Были подозрения, что здесь, как и всегда, не обошлось без брахманов, внедривших тайных агентов в общества сикхов, и в это охотно верится… Впрочем, это просто немного сбросило и разрезало нарастающую волну сикхизма, не дав ему разрастись до конкурента брахманизму. А на индивидуальном уровне – все осталось в силе, и каждый двадцатый аджарец – тайный или уже не очень (преследования сильно сократились) приверженец взглядов либо Нанака, либо одного из его самозваных последователей. Это, если что, в пять раз больше, чем число буддистов…

Тантрини и Проводницы иллюзий
Самая привлекательная организация, как водится, в конце… Но, чтобы понять истоки появления этого движения, придется набраться терпения и рассмотреть поближе область влияния бога Камы. А эта область в Аджарии – ого-го.
Аджария по своей сути – предельно развитая в плане эротики страна. Так вышло, что бог Кама стоял у истоков формирования нации, а его взгляды на сексуальность были очень фундаментальны и брали корни из глубин веков. Он хорошо знал, что тесно и гармонично слитые пары притягивают в своих детей гармоничные и светлые души, в которых очень нуждался формирующийся этнос. Знал, и смог напомнить эту забываемую многими истину другим богам.
Это позволило в тот момент, когда боги обычно начинают заряжать свой народ на духовность, избежать сдавливания сексуальности за счет вплетения ее в духовное развитие. Аджарский пантеон, стремясь быстрее восполнить гибель жителей Даро и «таяние» ариев, сначала активно стимулировал демографический взрыв, а затем еще и выбрал такой путь развития духовности, который берет старт как раз снизу-вверх: энергия кундалини по пути в условную Нирвану пробуждается именно в нижних чакрах, и тантра – лучший способ это сделать.
Чтобы не перегружать теорией, упростим… Близость в аджарской философии – это одно из лучших средств медитации. А йога в эротическом своем проявлении – тантре – кардинально расширяет спектр чувственных удовольствий… Брахманы, даже во времена максимального давления на свободы народа, никогда не притесняли эротическую сторону жизни, оставляя именно ее как лучший клапан для сублимации.
Кама всего себя отдал на розжиг в нации эротической чувственности, но, когда сам решил слиться со своим доменом, его место занял Шива, из сурового аскета превратившийся в глубоко сексуального бога. Он как раз открыл для себя суть Кали и Умы, погрузился в телесность и стал активно продвигать мысль о глубоком соединении супругов в медитативном акте творения… Тогда-то и появился его символ лингам, пронзающий йони его соборной супруги. Тогда-то и началась вторая волна сексуальности, пущенная в народ, а тантрическая близость вышла за пределы храмов Камы, став частью храмов других богов, в первую очередь – Шивы и Вишну.
Знания и навыки совершенствовались. Один из жрецов храма Камы, сам остававшийся аскетом, сумел создать свод этих знаний и навыков, назвав его Сутрой Камы (можно и наоборот). В жрицах нужды никогда не было – шудры охотно отдавали девочек в храм, не всегда имея возможность их прокормить. Впрочем, еще чаще в храм шли добровольно… Когда близость – это прогрессирующее искусство, направленное на служение богу и, что греха таить, на получение собственного удовольствия – выбор будущих жриц понятен. А уж если учесть, что большинство жриц в плане обучения искусствам и даже материального благополучия было обеспечено гораздо лучше других женщин своей касты – даже странно, что вся Аджария не стала одним большим храмом Камы…
Понятно, что повернутые на классификации аджары и жриц делили по уровню очень строго. Внутри каждой касты имелись чуть ли не десятки слоев, и в плане выбора это, кстати, солидно снижало свободу, ибо даже при большом количестве жриц посетитель мог выбирать лишь из строго подходящих ему по статусу. Общее название жриц было дэвадаси. Высший слой назывался ганиками, и эти дамы делились на тех, кто дарит энергию махараджам, раджам, заслуженным кшатриям и богатым вайшьям. Они отнюдь не обязаны были постоянно находиться при храме, зачастую имели земли, богатства, особняки и слуг… Кроме телесной близости они могли поддержать философскую беседу, порадовать танцем, пением и изысканным ужином, и это было отнюдь не дополнительными опциями, а именно разными способами близости с мужчиной.
Спектр услуг рупаджив был, как правило, урезан именно в этих областях, но их телесные способности хоть и уступали дару ганик, однако исключения случались не так и редко, ведь иногда природный дар урожденной шудры был столь велик, что вайшьи и кшатрии заказывали именно ее, доплачивая за молчание… Со временем это привело к тому, что в некоторых храмах позволили себе создавать классификацию не по стартовой касте жрицы в момент прихода в храм, а по степени ее дара.
- Шива (Кама, Вишну) при первом входе в храм позволяет девушке заново родиться! – говорили в таких храмах, число которых постепенно увеличивалось.
Векьи ценились серьезно ниже рупаджив и захватывали низшие сословия касты шудр. Такие имелись в храмах, но с годами стали ненавязчиво вытесняться на улицы. Бедолашных же кумбадаси, к храмам не имевших отношения, сравнивали с уличными плевательницами, что сильно портило всю основу философию тантры, но не запрещалось, дабы и неприкасаемым было к кому прикоснуться…
Это лишь очень упрощенная вертикальная классификация. А так жриц любви делили по степени попадания в храм (до семи типов), по степени свободы передвижения и по чему угодно, вплоть до размеров, причем, конечно, не только груди…
И вот за десять лет до МП на эротической карте Аджарии появилась новая река, чье течение со временем увлекло более сотни лучших жриц любви. И, что характерно, этой реке так не нравились привычные классификации, что она их едва не смела…
Именно здесь мы впервые упоминаем имя, чья обладательница станет ключевой фигурой большинства событий, произошедших в Аджарии последнего десятилетия. Подробнее о революционерке по имени Миэлла будет рассказано уже через несколько страниц, а пока нас интересует тот временной промежуток, который связан с созданием первой, но далеко не последней организации в ее жизни.
Мы начнем рассказ с появления Миэллы в храме Каджурахо – самом большом храме Камы, полном великолепных скульптур, барельефов и изваяний, но еще более полном самых восхитительных жриц, из которых не менее половины были ганиками, а остальные – рупадживами… Миэлла оказалась здесь двенадцать лет назад как член касты брахманов – жрица одного из немногих храмов Лакшми – поэтому сразу была принята с почетом и без необходимости обучения. А когда через два месяца к ней стали выстраиваться очереди из важных людей Джайпура, почет сменился настороженным восторгом.
Те, кому посчастливилось испытать близость с Миэллой, на все вопросы растерянно разводили руками и использовали в описании преимущественно междометия, добавляя, что это не передать словами. И тот, кто в ответ на это нетерпеливо возмущался, но решался все выяснить, вскоре точно так же разводил руками, растерянно улыбаясь…
О Миэлле и до того было много разговоров как о той, кто первой сумела поочередно воспользоваться всеми лазейками между кастами и из неприкасаемой девочки вырасти в одну из немногих женщин-брахманов. Тут же все чаще раздавались предположения, что это ни больше, ни меньше, как явление аватара одной из богинь… Миэлла с улыбкой развеивала эти слухи, продолжая покорять новых клиентов и погружая в новые сферы блаженства старых…
Дождавшись, когда волна восторга достигнет апогея, а верховная жрица, не выдержав морального давления этого ослепляющего торжества тантры, передаст ей руководство храмом, Миэлла стала меньше работать сама, зато начала интенсивное обучение всех желающих жриц.
Спустя полтора года храм Каджурахо был неформально назван Иллюзионом, а к самой Миэлле приклеился титул санапсара, что отсылало к далекому прошлому, в котором тантре аджаров обучали помощницы Камы – апсары: светлые духи в телесных аватарах прекрасных женщин.
Иллюзионом же храм стали называть из-за специфики здешней тантры, которую все так же сложно было передать словами всем, кроме самой Миэллы.
- Я верю в карму! – утверждала санапсара. – Но верю также в то, что мир – иллюзия, а колесо сансары можно сократить не страданиями или тяжелым духовным трудом, а блаженством!..
Во время слияния с партнером она сама и ее ученицы не просто обменивались энергиями, а плели глубокие образы этого обмена. За одну бесконечную ночь партнер проживал десятки жизней. Он был растением, по которому ползла очаровательная букашка, был деревом, сплетающимся корнями с другими деревьями, был тигром, рвущим газель и газелью, разрываемой тигром… Он сплетался чешуей с восхитительной коброй, такой же прекрасной, как и он сам, был драконом, мчащимся вниз, сплетя лапы с дракайной, он примерял ипостаси людей разных каст в самых разных условиях, и задачей тантрини было угадать самые сокровенные, а стало быть, самые кармически важные образы своего партнера…
В нашем мире пошлый отголосок этого известен под сочетанием «ролевые игры», и тот, кто бывал каким-нибудь нелепым сантехником, может расправить фантазию, представив, что испытывали аджары, ощущая всеми органами чувств полноценные образы самых разных ролевых слияний…
Понятно, что с самой Миэллой сравниться не мог никто – она выдыхала такие иллюзии, рядом с которыми меркла и реальность, и даже подступы к «местам скопления нирваны». Восхитительно красивая внешне, с идеальной пластикой манящего тела, она не стеснялась ни единого желания партнера, и ему, разумеется, не было нужды их даже представлять, тем более что о существовании самых сокровенных он нередко узнавал уже лишь этой ночью…
Наутро все казалось сказочным сном, но пережитые образы еще долго всплывали в сознании, заставляя каждый раз возвращаться в свой личный уголок нирваны. За это не жалко было отдать любые деньги, особенно с учетом того, что интенсивно прочищенные энергетические каналы быстро притягивали и деньги, и другие формы благополучия. Те же, кто не мог позволить себе ночь с самой санапсарой, и не попадали в число счастливчиков, лично выбираемых ею каждую неделю вне зависимости от касты, получали гораздо менее глубокое, но схожее по сути слияние с тантрини, или проводницами иллюзий, как их называла сама Миэлла. Их мастерство росло, хотя учеба многим давалась нелегко, и три четверти учениц, не выдерживая образных нагрузок, возвращались в нижнюю часть Каджурахо или уходили в другие храмы. Оставшимися в Иллюзионе были, как правило, те, кто имел богатый опыт тантры и обладал хорошо развитыми верхними чакрами.
Существование храма в целом ничем не мешало брахманам, пока Миэлла не направилась дальше. Ее хитрый план только начинал осуществляться, и Иллюзион явно не был его пиком.
Миэлла устроила выезд с группой жриц в Калькутту, где за месяц получили блаженство более двух сотен кшатриев и вайшьей. После этого прямо на городской площади санапсара выступила с обращением, где заявила, что все эти жрицы – еще год назад были неприкасаемыми.
- А теперь скажите, кто из вас жалеет, что провел ночь в объятьях с одной из них?
На площади были не все клиенты, но ни они, ни те, кто просто физически не смог попасть сюда (их приглашали) – не могли ответить на это утвердительно.
- Вот, собственно, и все… - улыбнулась Миэлла, не став навязывать и так понятный вывод.
И вот этот шаг брахманов уже встревожил… Они поняли, что эта восхитительная женщина несет их системе большую угрозу, чем Гаутама или Нанак. Те сразу честно выкладывали суть своих учений, а эта сначала заручилась поддержкой масс, причем из самых разных каст, а затем принялась расшатывать установленные порядки…
В тот же день брахманы Калькутты собрались обсудить ситуацию. Привычные схемы противодействия здесь не срабатывали – ложные проводницы из числа своих ганик могли бы попытаться дискредитировать сам процесс тантры иллюзий, но точно не храм. Ведь как проникнуть в храм диверсантке, если туда принимает та, кто считывает с других такие тайны, о которых они и сами не догадывались?.. Вот если бы сам храм перестал существовать… Или Миэлла… Но брахманы знали от общих коллег, что Миэлла – очень сильная волшебница, и это с учетом того, что она свои способности долгое время отлично скрывала… Так что лучше храм… И запрет…
Но брахманы переоценили свой народ. И Миэлла на самом деле не богиня, а даже они ошибаются. Вот и санапсара слишком понадеялась на народную любовь в борьбе с народной же инерцией. Стремясь поскорее создать в стране свободное общество, она поторопилась, и даже на площади в Калькутте мнения разделились. Кшатрии и вайшьи, не знавшие объятий тантрини, предсказуемо испугались что их статусу может прийти конец. Шудры, не испытавшие лично полет иллюзий, просто тупо ржали над тем, как унизили кшатриев и вайшьей. Что уж говорить о людях из других городов и сел, куда новости доходили в извращенном виде?..
Поток желающих попасть в храм уменьшился, так как теперь каждый переживал, что под него подложат неприкасаемую. А пока он не знал, что рядом с полетом иллюзий это все – полная ерунда, привычный страх был сильнее жажды неведомого, ведь образы грязных неприкасашек в его голове с перевесом побеждали расплывчатые фантазии… Тут на арену вышли калари, умело манипулирующие новостями и общественным мнением с помощью насмешек…
- Проводницы – как тхаги: орудия кармы. И непонятно встреча с кем хуже…
- Интересно, они все свои болезни за год вылечили?
- Может, в Иллюзионе вообще старух подкладывают, а внушают, что это красавицы?
- Миэлла просто до сих пор ощущает себя неприкасаемой, вот и пытается поднять их статус…
Миэллу все это очень задевало… Еще та стерва и интриганка, она, тем не менее, имела целый ряд уязвимостей, и то, что народ, ради которого она была готова все отдать еще со времен детской клятвы маленькой неприкасаемой, тиражирует продуманные гадости калари – ранило ее чрезвычайно…
Иллюзион проработает еще полгода, за счет стараний жриц выдерживая давление брахманов и сохраняя примерный паритет общественного мнения, но это совсем не то, чего ждала Миэлла, поэтому она в какой-то момент вместе с ученицами покинула храм и отправилась на плато Дакши, где создала совсем новое движение, о котором стоит рассказать отдельно, сразу после короткого обзора самых известных существ Аджарии.

Существа
За долгие годы аджарской истории нечеловеческое население острова многократно уменьшилось. В заслуживающем внимания тираже остались только животные, несколько видов демонов и самые живучие из бестий (правда, почти все – в довольно обильных количествах). Для затравки же, в рамках минутки аутентичности, очень кратко упомянем, как аджары называли классических существ, имеющих в нашей классификации универсальные принятые названия.
Итак, боги и титаны делились на три основных группы: свои, победители, назывались дэва, проигравшие – асурами, все остальные носили имя адитьев. Гиганты классического «белого» генотипа относились к дайтьям, а остальные не вполне верно назывались данавами, ибо какое-то время считались подопечными титаниды Дану. Среди них можно отдельно выделить калакеев – великанов с очень темной кожей черного или синего отлива.
Гиперборейцев-людей также различали между собой. За самыми древними, посещавшими Аджи во времена дравидов – закрепился термин видьядхары и слава мастеров на все руки. Еще были чараны – гиперборейские барды, сказители и просветители, отдельно выделенные именно в Аджарии. Также упоминаются сиддхи (обладатели совсем уж особых сил и умений – лидеры гиперборейцев (иногда боги и титаны – и термин сиддхи звучал независимо от понятия адитья)) и майяви (маги обычного уровня). Тем же, кто прибыл после Нулевого и стал членов гвардии дэва или асуров – присвоили звание марутов или рудриев, почитая как умелых бойцов, но изображая совершенно по-разному. Классицизм аджарской традиции требовал жертв, поэтому сторонники проигравших асуров «выглядели» змееподобными демонами, а соратники дэва – поражали глаза своей глубоко антропологической красотой. Если пытаться отделить марутов от рудриев (можно рудрий), то первыми чаще называли летающих ариев (не только на виманах, кстати), а вторыми – пехоту.

Наги
Змееподобные гуманоиды долгие века считали остров Аджи своим. Потомки титаниды Ехидны, уверенной, что для этой планеты идеальная форма жизни – рептилоиды, имеют далеко не одну расовую разновидность. Объединяет их специфическое сочетание гуманоидной и рептилоидной форм, а уж количество голов, цвет кожи и степень доминирования человеческих или змеиных черт – может сурово отличаться. Люди чаще всего изображают их как похожих на себя существ, главное отличие которых – змеиное туловище ниже пояса вместо ног. Но это только потому, что именно так выглядела самая дружелюбная раса нагов, тесно общавшаяся с дравидами и реально помогавшая им развиваться.
Сати уважительно относилась к коренным (пусть это весьма условное понятие) жителям Аджи, а ее народ немало перенял от них, начиная с элементов речи и заканчивая особой тягой к гибкости и пластике… Дэва, кстати, тоже не имели планов геноцида, тоже поначалу попытались сохранить гармонию отношений, но то, что многие наги, испугавшиеся перемен, стали основой армии Вритры и выступили против богов – предрешило их судьбу… Шива был самым горячим защитником нагов, и благодаря ему послевоенный геноцид не состоялся, но нагов все же «попросили» освободить заселяемые территории и удалиться в район массива Шивалик.
Многие наги вообще покинули остров, но в других местах их встретили без особой ласки, поэтому главным их центром осталась именно Аджария. Они компактно заселяют испещренный пещерами и подземными лабиринтами Шивалик, иногда помогая потомкам дравидов. Однако их помощь все менее полезна, так как общество нагов веками вырождается и уже значительно уступает людям в развитии, пусть с точки зрения мудрости кое-какие позиции удерживает.
Мифы иногда рисуют нагов как хранителей великих сокровищ, спрятанных под землей, но это заблуждение, пусть и стоившее некоторым искателям жизни. Тут дело в неверной интерпретации самых древних легенд, где наги были хранителями мудрости – высшей ценности и главного сокровища народов. Причем жизни лишились лишь самые наглые авантюристы, либо очень невезучие – кому не повезло столкнуться с наименее мудрыми нагами, а так история о том, как искатель сокровищ познакомился с нагами, узнал от них, что сокровище – это мудрость, и спокойно вернулся назад – не особо и редкость. Другое дело, что дураки этим рассказам не верят, считая, что приключенец, набивший карманы золотом, просто отводит от себя подозрения.
Некоторые одиночки, ощутив в себе зов крови, отправляются в центр острова – мстить людям, и иногда опустошают целые хутора, если там не оказалось йогинов или патрульных бойцов. Это не улучшает общественное мнение, однако аджары к таким визитам относятся, как следует: как к кармическим визитам одиночек, а не проискам всех нагов вообще…
На картинах нагов нередко изображают с мечами в четырех или шести руках, но тут правда – только количество рук, причем тоже отнюдь не всегда (обычно их две, реже – четыре). Резкие, с ядовитыми зубами и мощными способностями к гипнозу и другим чарам – они в мечах не нуждаются …
То, что наги могут временно целиком обращаться в людей – чистый вымысел, вызванный способностью гипноза и иллюзий. А вот привлекательность некоторых наг – пусть и страшно преувеличенный по выраженности в творчестве, но факт. Большинство наг непривыкшему взгляду отвратительны, но иногда сочетание человека и змеи очень удачно, и на выходе получается объективно красивая женщина, у которой едва заметна легкая чешуйчатость кожи от пояса (в отличие от всегда изрядно чешуйчатых самцов). Если наличие чешуйчатого хвоста, нередкое отсутствие пупка, немного агрессивная улыбка и необычные оттенки кожи не смущают, с такой нагой некоторым любителям острых ощущений вполне можно и спариться, благо остальные полости имеются, а их размеры и текстура позволяют испытать любопытные ощущения…
Кстати, наги могут быть как живородящими, так и любителями откладывать яйца. Первые обычно больше похожи на людей, и из яиц не вылупилось еще ни одной поистине человекоподобной особи.
У нагов есть свои иерархии, но они слишком сложны для нашего понимания, а потому нет смысла их разбирать. Хотя, кому-то, возможно, и придется, если в грядущих событиях они окажутся частью чьего-то хитрого плана.

Ракшас
 А эти демоны точно не смогут остаться в стороне. Но можно утверждать наверняка, что выступят они явно не одним фронтом. И причины тому лежат еще в истории их возникновения.
Как мы можем помнить, когда-то ракшас были людьми – элитой народа дравидов. Эти помощники Сати передавали знания и навыки из поколения в поколение, пока не погибли во время взрыва Даро. Те из них, кто в это время находился в глубокой медитации – погибли как люди, но душами застряли на тонких планах, в основном, на астральном, так как выше даже лучшие из дравидов поднимались редко…
В статье «ТС: Демоны» очень подробно рассказано, как демоны взаимодействуют с миром и получают тела. Здесь мы скажем лишь то, что до уровня полноценных демонов ракшас были доведены асурами, видевшими в них потенциальных врагов дэва. Но уже тогда не все ракшас выступили против них: многие остались равнодушны к войне, увидев в демоническом пути возможности для личного развития. В итоге полноценными врагами дэва стало менее сотни ракшас и ракшаси (дамы).
Поначалу их внешность была разнообразной – максимально заточенной на бои. Они сражались, теряли тела, создавали новые и опять шли в бой… Их участию в войне был положен конец, когда в Аджарию явилась Кали. Дав им тайно понять, что она – ипостась Сати, Кали не стала сражаться с недавними помощниками, что большинство из них оценило, а те, кто не оценили и не поверили – получили в бою упокоение от рук богини и ушли в сансару.
Остальным бы увидеть в этом шанс на избавление от демонизма – только Сати могла «отпустить» своих слуг, погибших во время несения своей службы ей и народу, а потому привязанных к земле долгом и клятвой. Но они выбрали другой путь – путь мщения: Шиве, всем дэва, ариям и их потомкам…
С тех пор ракшас прочно заняли нишу злобных аджарских демонов. Пользуясь всем спектром стандартных демонических способностей, они искушают людей, врываются в их сны кошмарами, заманивают в ловушки, устраивают конфликты… В телесной оболочке они могут прямо нападать на путников или даже города, могут соблазнять мужчин, чтобы усилить свои способности, или женщин, чтобы иметь больше влияния на ее будущего ребенка (сами, разумеется, зачать не могут)…
Впрочем, они отнюдь не всесильны и изрядно ограничены в свободе действий, ведь, согласно держащей их в мире клятве – не могут принимать решения за других и игнорировать карму потенциальной жертвы… Так, ракшас не могут убить праведника, который не должен умереть по нынешнему потоку жизни, хотя могут попытаться натравить на него легко искушаемых разбойников (другое дело, что и тем судьба обычно не даст разорвать причинно-следственную связь кармы). Необязательно быть праведником, чтобы просто отбросить искушения: либо нашептываемые на тонком плане, либо предлагаемые напрямую воплощенным в теле ракшас – и тогда ничего плохого не произойдет. А демон отправится искать другую жертву…
Так что, когда ракшас приписывают гипноз – это ошибка, и его просто путают с иллюзиями, которые эти демоны действительно умеют создавать. Но никакого прямого воздействия на принятие решения они оказать не могут.
Тела ракшас к событиям времен повествования по-прежнему отличаются, но уже подверглись, как и везде, серьезной стандартизации… И людские образы сказываются, и то, что многим просто удобней и быстрее повторять процесс создания точно такого же тела после потери прежнего… Чаще всего ракшас выглядит как существо с телом человека и головой кого-то из больших кошачьих. Мускулатура обычно гипертрофирована у обоих полов, ибо и те, и другие любят сражаться; однако демоны стараются использовать мастерство иллюзионистов, когда их миссия – соблазнение: тогда тела могут выглядеть более привлекательно (в Аджарии и в мужчинах гибкость ценится выше чрезмерной мускулатуры).
В бою ракшас сочетают короткий список магических инвокаций и боевое мастерство. У многих из них – четыре руки, что делает ракшас опасными фехтовальщиками, еще и комбинирующими типы оружия. Их основная уязвимость – это небольшой запас жизненных сил в теле: торопясь поскорее воплотиться, большинство из них предпочитает достаточно «сырые» тела, и пару хороших ударов мечом или копьем – отправляет их создавать новое тело из энергии людской агрессии, вожделения или обиды…
Пути всех ракшас можно разделить на три. Одни, увидев, что цивилизация аджаров объективно хорошо развилась, сумели преодолеть свою личную обиду и отправились к Кали получать освобождение. Другие – до сих пор горят местью и ищут разные способы ее торжества. Третьи – оценили труд богов, но решили помочь им довести дело до конца или хотя бы не мешать… В итоге, к МП около полусотни демонов все еще продолжают свою затянувшуюся войну, еще два десятка примерно поровну: кто помогает богам и людям (некоторые – не аджарам, а дравидам), а кто – просто хаотично существует, внося легкий и обычно позитивный хаос в жизнь островитян… Половина обоих этих типов обитает в горах Мандалы, живя в необычном демоническом городке под ненавязчивым руководством ракшас Куберы (см. дальше). Ну, и целый квартет ракшаси, кстати говоря, увлекся идеями Миэллы, помогая посильными трудами в разных областях. Самую большую угрозу острову несет Равана, о секте которого мы уже говорили. Но не слишком далеко от него находится десяток ракшас, задумавших вернуть в Аджарию ту Сати, которую они себе за века войны придумали. Этот клан с самоназванием «Сатисфакция» задумал собрать все части тела Сати, чтобы произвести ритуал возвращения богини, и жутковато представить, в каком обличье они хотят ее вернуть…
Напоследок – грамм лингвистики. В Вендоре ракшас обычно не склоняются, однако никто не запрещает этого с ракшасами делать, особенно если окончание позволяет упростить понимание мысли.

Якши
Это очень широкий спектр типичных демонов (просто аджарского розлива), который включает в себя самых разных духов, часть которых имеет материальные тела… Якши и якшини являются духами природных явлений разного масштаба, помощниками в быту, покровителями одних действий и противниками других… Среди них встречаются фигуристые якшини-соблазнительницы и злобные карлики-кровососы, причем бывает и наоборот… Якши могут помочь вылечить человека или животное, могут отводить змей от жилищ и детей, а могут мешать медитировать, то ли из чистого озорства, то ли подпитываясь крохами сердитости от неудающейся концентрации йогина.
Разумеется, аджары не могли не придумать буквально каждому подтипу якши свое название, функции и способы ублажения, но ворошить это гнездо названий – себе дороже, поэтому лучше оставим общее имя, а остальное будем уточнять по контексту поведения.
Важнее для нас тот факт, что как раз в Аджарии зафиксирована одна из немногих удачных попыток демонов создать эрзац собственного общества. Практически приравненный к богам ракшас Кубера со временем стал неформальным лидером множества демонов, из числа тех, что не противостояли богам, но и не слишком желали выполнять функции их помощников и энергетических посредников в делах людей. Им взбрела в голову мысль о «простом человеческом счастье», и с тех пор в едва доступных для людских ног горах массива Шамбала существует загадочный город демонов Алака, в который многие сотни демонов (в основном, якши средних вибраций, переименовавших себя в найрити) вкладывали свои мечты жить, как люди и боги. В некоторых мистических источниках утверждалось, что Алака – это лишь ширма, закрывающая от людей сказочную страну Шамбалу, но проверить это вряд ли кому-то удалось. А если и удалось, то делиться увиденным счастливчик не пожелал.

Киннары
 Отличаются от якши и якшини слишком сильно, чтобы это игнорировать. Главная особенность – ярко выраженный зооморфизм материальных тел, коими обладают повально. Это птицедевы и мужекони (так же можно?), обожающие петь… Степень красоты, очевидно, связана с пением, хотя бывает всякое… Киннар и киннаров в Аджарии немало, и людей они не особо сторонятся, хотя обитают подальше от городов. В отличие от западных сатиров и гарпий – крайне редко бывают в агрессивном настроении. Нейтральных путников пением с ума стараются не сводить, хотя случаи были. Но это иногда и людям удается…

Гухъяки
Особая категория демонов – хранителей кладов и артефактов… Умеют летать, отлично маскируются, не чураются нападать на чрезмерно ретивых кладоискателей, особенно если речь идет об артефактах, связанных с богами…

Пишачи
Самые отвратительные из низших демонов Аджарии. Каста неприкасаемых, так сказать… Падальщики, трупоеды – мелкие мерзкие твари, являющиеся, очевидно, орудием кармы шакалов…

Апсары
Прекрасные небесные дивы, созданные еще, кажется, Дакшей для регулирования процессов, связанных со сравнительно высокими энергиями. Учили искусствам, охраняли природу, внушая путникам благоговение к ней, удерживали от кровопролития в отношении людей и животных. Одни из тех, кто помог аджарам стать частью природной гармонии.
Большинство из них слились с подходящими доменами вскоре после ухода Дакши на тонкие планы, но несколько апсар Каме удалось уговорить остаться в личном сознании в роли маячков для развития тантры. Именно с последними и стали затем ассоциироваться все апсары.
Способны насылать любовное безумие, наделять страстью, одаривать женщину дополнительной энергией, которую можно отдать мужчине в процессе близости. Своеобразные светлые суккубы тонкого плана, светлые именно потому, что в Аджарии близость – это не животная похоть, а высокоэнергетичный ритуал слияния. Так как процесс тантры не предполагает выплесков энергии по сторонам, в тонких планах Аджарии имеется дефицит свободной сексуальной энергии. Поэтому суккубов здесь маловато, крохи примитивных энергий подхватывают якшини-соблазнительницы , а апсарам вообще почти ничего не достается, что отразилось на их популяции. К МП на тонком плане осталось всего семь апсар, да и те стараются минимально проявлять личную активность, в большей степени просто ретранслируя и усиливая энергии людей.
Миэлла установила с ними связь, убедила в наступлении времен, когда необходимо активизироваться, и апсары откликнулись на ее призыв. Это именно они помогали проводницам иллюзий быстрее овладеть хотя бы подобием врожденного дара Миэллы. С помощью осознанных ритуалов апсары связаны с проводницами и сейчас, по их зову являясь в материальный план в виде прелестных красавиц, способных разжигать в людях самый разный спектр эротических желаний. Так как своей энергии у них немного – используется энергия проводницы, находящейся в медитативном трансе. Если транс прервать, или у проводницы возникает энергетическое истощение – апсара обычно возвращается на тонкий план.
Мужской аналог апсар – гандхарвы – своим примером показали, что именно Миэлле принадлежит заслуга в сохранении личностно выраженных апсар. У гандхарвов подобного проводника не нашлось, и к МП, кажется, все они без исключения слились с тонкими структурами, отвечающими, как и ранее сами гандхарвы, за культурные стороны аджарского бытия. Кто-то говаривал, что недавно лицезрел классического мужчину-музу в виде духа, но даже если это был не фантом, посланный тонкой структурой или сторонним демоном, в любом случае говорить приходится лишь о духе, тогда как апсары, хоть и предпочитают бестелесное появление (очень уж уязвимы во плоти), но отнюдь не лишены возможности потрогать явь именно плотью. И не демонитовым «кожзамом», а настоящим телом, почти аналогичным телам нимф .

Ауровиль
Ответный удар Миэллы
Уход Миэллы и ее проводниц на плато Дакши – предсказуемо не успокоил брахманов. Умеющие вести затяжные войны с другими учениями, жрецы понимали, что выигран лишь первый раунд. Выигран не бесспорно, в чем-то случайно, в чем-то из-за ошибки нетерпеливой соперницы. А стало быть, расслабляться категорически нельзя, ведь Миэлла может в следующем заходе обойтись без ошибок, она стала опытнее, рядом с ней – более сотни верных учениц, а в городах осталась масса сторонников…
Следующий шаг брахманов был направлен именно в сторону последних. Прозондировав почву, шпионы калари сообщили, что те, кто был в Иллюзионе – в большинстве своем остались под впечатлением и до сих пор вспоминают Миэллу и ее проводниц с благоговением… Попытки мимоходом переубедить – заканчивались провалом в девяти случаях из десяти, да и десятый скорее для вида соглашался со «случайным собеседником», уходя в себя…
Что ж… Если зараженных иллюзиями нельзя вылечить, то нужно изолировать или ограничить возможности передачи вируса… Брахманы подготовили психологическую атаку, которой калари дополнили и без того нескончаемый фронт насмешек в сторону Миэллы и ее идей. Атака была комплексной и представляла собой грамотно составленные тезисы, которые дополняли друг друга и в разных формах делали объектом насмешек самых явных сторонников Миэллы, которыми предсказуемо оказались те, кто побывал в ее храме.
Играли на самых разных моментах. От нейтрального тезиса: «потратились, вот и убеждают себя, что было сказочно!» до угрожающего: «они теперь сами неприкасаемые, так почему сохранили статус?». Между этими крайними точками шел мощный обстрел насмешками, и спустя пару месяцев быть сторонником Миэллы стало опасно для имиджа. Народ в своей стадности очень глуп, еще глупее в разновидностях травли, поэтому расчет брахманов удался на все сто: те, кто не сломались и не стали признавать, будто ошибались и были просто подвергнуты магическому воздействию – оказывались в роли изгоев внутри своих каст…
Не учли брахманы лишь того, что этот результат – сказочно на руку самой Миэлле, которая, вместо переживаний, все это время занималась подготовкой нового этапа своей борьбы. Дождавшись, когда пик насмешек спадет, и народ перестанет ржать от любого упоминания ее имени, санапсара нанесла свой удар, и этот удар был очень силен и точен…
***
Задача у Миэллы была непростой – за год, который она провела на плато Дакши, общественное мнение сильно изменилось. Люди с особенным рвением топчут очаровавшее их когда-то, и многие, кто еще недавно восторгался санапсарой иллюзий, сейчас радостно повторяли слоганы брахманов. Подавляющее большинство людей не смогло позволить себе храмовую тантру в Иллюзионе, а потому яростно убеждало себя, что ничего не потеряло, самым простым способом: травлей тех, кто себе Иллюзион позволил…
Стереть или переписать программы брахманов нельзя было ни одним резким шагом – тут требовался столь же длительный процесс. Но как это сделать? Общественное мнение настолько подчинено, что любого проповедника тут же арестуют, и народ будет этому только рад. В принципе, мнения народа и раньше в этих случаях не спрашивали, но брахманы всегда работали с прицелом на века, поэтому отлично знали, что любой репрессированный гуру с годами может стать пророком, если его арестовать в неподходящий момент… А здесь проповедника никто даже слушать не стал бы – и сам доложил страже, чтобы схватили колдуна…
Миэлла не нуждалась в разведчиках – она и в самом деле была одной из лучших волшебниц Вендора, а в области иллюзий – возможно, лучшая. Это не было случайностью – Миэлла действительно несла божественную кровь: дочь Лакшми от отца, чье имя оставалось строгой тайной, она обладала огромным потенциалом, который сумела реализовать, заодно блестяще пройдя все испытания, которые были условием ее появления на свет. Подброшенная неприкасаемым, лишенная кармической защиты, она могла погибнуть в любой момент жизни, независимо от степени чистоты своей души. Сама же Лакшми должна была рожать как обычная женщина, после чего теряла связь с Родным местом и могла погибнуть, как и ее дочь – в любую секунду… Но эта рискованная ставка сыграла. Лакшми, несмотря на большие сложности в Картахене, к моменту повествованию все еще жива и столь же прекрасна. А Миэлла, изящно обойдя все опасности, к своим 25-ти обладала целым букетом грандиозных способностей. Многопрофильная волшебница, прекрасная акробатка, выдающаяся тантрини, гуру-практик, способный формулировать глобальные философские стратагемы…
Одним словом, такая мелочь, как дистанционное наблюдение за городами – для Миэллы проблемой уж точно не являлась. В центре строящегося сейчас на плато Дакши храма под названием Матримандир находился кристаллический шар диаметром 777 мм; этот кристалл сапфирового оттенка сама волшебница называла Сапфо и использовала в огромном количестве магических действий и ритуалов. Собственно, даже работа Иллюзиона была возможна лишь благодаря этому многофункциональному артефакту, являющемуся не чем иным, как оформленной в шар коллекцией уранита. Небольшое количество урановой пыли способно создавать аномалии и быть материалом для элементального воска и портальных камней. Можно только представить, какие возможности давал (давала – Миэлла обращалась к шару по-женски) Сапфо.
Понятно, что подключение к информационному полю было одной из простейших опций Сапфо, и Миэлла могла не только наблюдать за любой обычной точкой Аджарии или Самсунга (пробиться дальше не давала пелена Майи), но и проникать в защищенные магией места, вроде храмов брахманов. Поэтому ни их планы, ни народные настроения секретом для санапсары не являлись, и свой хитрый план она строила, основываясь на огромном количестве исходных данных…
***
Для брахманизма Миэлла была лишь очередным конкурентом в многовековой истории удержания власти, поэтому в борьбе с ней применялись обкатанные схемы, тогда как сама Миэлла действовала очень точно, избирательно, а после разочарования с Иллюзионом – еще и достаточно цинично. Перед ней сейчас стояла конкретная цель, и все ее действия были тактически рассчитаны, имели индивидуальную направленность и учитывали хорошо ей известные слабости соперника.
Первым шагом стало появление в провинции Спутников – крохотных кусочков уранита, связанных с Сапфо и способных проецировать недалеко от себя иллюзорные образы. Прообраз радиогромкоговорителей, эти Спутники стали важным инструментом информационной войны с банальными сплетнями, распускаемыми калари. На первых порах Спутники, размещенные помощницами санапсары около деревень, воспринимались как забавные аномалии, в которых можно было наблюдать интересные картинки. Для завоевания доверия в народе, через Спутники какое-то время подавалась нейтральная полезная информация: о грядущей погоде, о местах обитания хищников, о событиях в городах и многом другом… Народ не имел возможности найти и «отключить» источник образов (крошечные кусочки уранита могли располагаться в сотне метров от 3д-экрана, и вычислить их расположение было под силу лишь опытным брахманам и элитным калари-магам, но их в провинции находилось немного, а опытные йогины ничего не имели против Спутников). А к пользе от них – быстро привык, и докладывать властям, как поначалу, аджары вскоре перестали…
Увидев, что доверие завоевано, и молва о Спутниках дошла до городов, санапсара сделала следующий шаг: теперь Спутники стали давать информацию о духовном развитии. Чтобы уберечь их от образа пропагандистов, Миэлла долгое время вкладывала в них самый широкий спектр мудростей. Отсюда раздавались мысли Гаутамы, через спутники передавались слова Нанака, рассказывались интересные сюжеты из далекой истории, давались советы по тантре… Если Спутник вычислялся и «отключался» калари или командированными в деревню брахманами – вскоре там появлялся новый. Если жители снова доносили, то третьего шанса Миэлла им не давала, и вскоре жители таких деревень завидовали тем, где вещание сохранилось, ибо информационный голод в провинции – вещь страшная, а «кормили» Спутники вкусно.
Постепенно с завоеванием доверия, повышался и градус пропаганды. Очень ненавязчиво, без упреков или восхвалений – просто вся информация подавалась в таком виде, что плавно меняла систему ценностей: от давящего брахманизма к свободе мышления. Когда брахманы, вполне оценив степень новой угрозы, взялись громко обвинять Спутники в пропаганде, народ, уже давно понимавший, что Спутники – творение рук Миэллы, сердито удивился. В это время в «программах» иллюзорного радио тонкой нитью как раз шли мысли, намекающие, что некоторые любят обвинять других во всем, чем отягощены сами, и народ быстро осознал: пропаганда – это именно то, что ему навязывают как раз калари и брахманы. В нужной точке этого понимания Спутники всенародно «вскрыли покровы», разоблачив схемы информационной политики брахманов, после чего симпатии народа стали явно разворачиваться в сторону, противоположную власти… Этого Миэлле было достаточно: она не хотела революции, она желала эволюции общества, и сейчас разогревать народ еще сильнее – нужды не было. Как и нам – подробнее останавливаться на этапе работы Спутников. И так понятно, что гибкая радиопропаганда в информационной войне гарантированно бьет институт глашатаев и слуходелов, в котором скорость реакции неизмеримо уступает возможностям противника быстро адаптироваться и наносить новые удары...
Лишь только паникующие брахманы разработали новую стратегию – противопоставить города деревням (они думали, что дело идет к революции, и хотели опереться хотя бы на города), как был нанесен упреждающий удар: спутники появились в городах. И как!.. Это были не просто круглые объемные экраны с картинками и голосами – это были сами апсары!.. Прекрасные призрачные девы витали над головами и устраивали проповедь за проповедью. Горожане были уже абсолютно все наслышаны о том, как Миэлла помудрела и стала бесплатно помогать деревенским людям развивать духовность и упрощать быт. Положа руку на сердце, они слегка ревновали, и с радостью восприняли бы грядущую волну пропаганды брахманов, но та, кого они ревновали – сделала свой ход раньше.
Апсары давно уже являлись частью прошлого – того прошлого, которое было связано с богами, а теперь сменилось скучной и ритуальной религией брахманизма. Поэтому их появление воспринималось как предтеча возвращения прекрасных, мудрых и справедливых богов. Апсар слушали, затаив дыхание и внимая каждому слову, тем более что девы опять же не собирались никого клеймить и критиковать. Они говорили о свободе сознания, о том, как прекрасно устроена Вселенная, о том, что страдать – неимоверно наивно, когда можно пойти по совершенно иному пути… Попытки «отключить» апсар привели лишь к недовольству народа – девы были неуязвимы для оружия, а магические атаки отклонялись невидимыми щитами, после чего на атаковавших посылалось эротическое безумие, вызывая сдавленный смех толпы.
«Операторами» апсар были иллюзионистки – способные входить в динамический транс, они легко терялись в толпе, и вычислить, кто из сотен женщин подпитывает своей энергией самих апсар и их щиты – было вопиюще сложной задачей… Трижды это удавалось опытным брахманам Джайпура, но каждый раз иллюзионисткам удавалось сбежать, демонстрируя чудеса акробатической ловкости, что еще больше поворачивало симпатии народа в их пользу.
Против этого призрачного лома у брахманов приема не было, и они тщетно изобретали способы противодействия, пока не выяснилось, что бороться с апсарами, возможно, и нет нужды… Достигнув нужного градуса симпатий (Миэлла на этот раз действовала терпеливо – повелительница иллюзий уже перестала быть пленницей собственных: насчет народа), апсары принялись рассказывать, что путь свободы, о котором они говорят – не отдаленные мечты, а недалекая реальность. Спустя несколько дней жители городов и сел (Спутники никто не отменял, а «странствующие апсары» уравнивали статус провинции и городов, чтобы уже деревенские не ревновали) знали, что на плато Дакши строится поселение Ауровиль – городок, в котором можно жить по принципу равенства и свободы…
В Ауровиль не зазывали всех подряд. Сразу уточнялось, что свобода – это тоже непростое испытание, и к нему нужно быть готовым. Но понятно, что это только подчеркнуло статус поселения, и народ потянулся туда очень быстро… Первыми предсказуемо поволоклись неприкасаемые, и это тут же подхватили в своих слоганах калари. «Спасибо неприкасаемой богине! – хохотали они в людных местах. – Она избавит города от этого мусора…». Но здесь было две ошибки. Во-первых, брахманы допустили стилистический промах, вбив словосочетание «Миэлла-богиня». Прибавка «неприкасаемая» быстро улетучилась, так как ежедневное созерцание божественно красивых апсар теперь начисто стирало мелкий биографический факт. «Если у Миэллы – такие аватары, то может быть она действительно богиня?» - думали аджары буквально через одного и все больше благоговели, пусть и не решаясь бросить привычный уклад ради фантомного пока городка свободы, или Рассвета, как его называли сами апсары.
Вторая ошибка была в том, о чем мы говорили несколько страниц назад – брахманы не учли, что затравленные было «жертвы Иллюзиона» воспрянут духом и радостно отправятся в Ауровиль в первых рядах. Здесь их больше года травили насмешками, а там… там будет возможность снова окунуться в тантру иллюзий, уже бесплатно, уже регулярно, может быть, с самой… богиней…
А ведь Иллюзион успели посетить лучшие люди Аджарии – элита самых разных каст. Те, у кого было достаточно денег и смелости. Те, кого регулярно выбирала Миэлла сама, без промаха попадая в мастеров ремесел, талантливых музыкантов и танцоров, светлых и харизматичных учителей… И теперь вся эта элита, словно насмехаясь над нелепым «очистит города», уезжала в Ауровиль, а мобильные патрули, созданные Миэллой из уже обученных волшебниц, охраняли переселенцев на пути к плато Дакши, легко расправляясь с активизировавшимися по указке калари разбойниками.


Взрывной рост
Эта первая волна элиты – стала одним из главных факторов стремительного возвышения Ауровиля. Их – знакомых с Иллюзионом – принимали в закладываемый город сразу. Остальные расселялись в окрестностях в статусе «ожидающих рассвета». Эти месяцы они проводили в подготовке к смене мышления, постоянных практиках новой, интегральной, йоги, в обучении ремеслам для тех, кто не владел никаким социально полезным навыком… Дополнительным стимулом выступала регулярная тантра, экскурсии в сам город и единичное посещение Иллюзиона…
Пополнят Ауровиль и многие сикхи, увидев некоторое созвучие идей и гораздо более удачную бытовую систему, нежели их вялые общины. Понятно, что другая часть сикхов – наоборот, возненавидит город рассвета, но это, как правило, представители ушедших в сторону течений. Хотя и первые не всегда приживались – из-за некоторых несовпадений в глобальных вопросах или из-за нежелания развивать социальную часть личности, что в Ауровиле ценилось… Так как общее предложение поначалу значительно превышало спрос отстраивающегося города, Миэлла через апсар и Спутники передавала жителям Аджарии, что необязательно ехать на плато и можно готовиться прямо дома, практикуя интегральную йогу, основы которой преподавались все теми же Спутниками.
Суть интегральной йоги полностью соответствовала принципам нового мышления и была неотъемлемой частью единой философии жизни, пропагандируемой Миэллой. Многие принципы все это время и так впитывались зрителями и слушателями Спутников, а теперь эти ростки получали стройный вектор развития внутри гармоничной системы перерождения.
- Не нужно рождаться заново, чтобы выбрать себе новую роль! – говорил теперь уже голос самой Миэллы в каждом Спутнике и устами апсар. – Каждый человек может переродиться и стать членом высшей касты – касты свободных людей, направляющихся к Брахме… И первый шаг на этом пути перерождения – осознать, что мир – это не место страданий, а храм радости и высших наслаждений. Та усеченная йога, которую вам оставили – заставляет вас медленно поднимать кундалини снизу-вверх, начиная от самых низменных частот, а целью делая ваш уход из мира в молчаливое небо Нирваны… Но что, если изменить направление? И не медленно подниматься над миром, считая его иллюзорным Покрывалом Майи, а принять в себя энергию Брахмы, наполниться его светом и наслаждаться отражением Нирваны вокруг себя прямо в этом мире!.. Наполните йогой каждое вашей действие, и вы увидите, что каждое явление в мире – это проявление Брахмы: все на свете – его аватары разного уровня самоосознания. Я не противница брахманов – это тоже аватары Брахмы, просто еще недостаточно свободные, чтобы это осознать…
Последнее замечание не было реверансом – Миэлла, лично практикуя йогу собственного авторства, за последние годы и сама возвысилась над прежними взглядами. Это помогло ей в завоевании массовых симпатий миролюбивого аджарского народа: в действиях брахманов всегда ощущалась прочная агрессия к Миэлле, в то время как сама санапсара видела в них лишь помеху общей гармонии и боролась не против них, а за эту гармонию… Впрочем, многие брахманы (а их завидное единство все сильнее раскалывалось), изнывающие от поражений, убедили себя, будто это шаг к примирению – разделу сфер влияния. «Миэлла ушла подальше и строит свой мир, а нам оставляет наш, гораздо больший! – думали они. – Это нормальные условия в текущей ситуации. Да, она расшатывает устои нашего общества, но всех недовольных притягивает к себе. Нам же и лучше!.. Да, города покинуло много мастеров, даже несколько раджей ушли в Ауровиль. Но ведь большинство имущества они оставили здесь, а мастеров – и новых воспитать можно…».
Ауровиль был готов ко всем сценариям, включая военный. Плато Дакши лежало в окружении гор, и место для города было выбрано так, чтобы подходы к нему вели через нарочно расширенные ущелья, где десятка волшебниц хватит для многомесячной обороны: мобильные мостки можно было убрать, а вражеские – сталкивать в пропасть при помощи телекинеза или банально воспламенять… В конце концов, Миэлле было по силам так исказить пространство, чтобы воины массово путали скалы с обрывами и падали вниз. С учетом того, что сотни четыре умелых кшатриев давно уже наслаждались жизнью в общине Ауровиля – попытка напасть на цитадель интегральной йоги могла закончиться для брахманов таким фиаско, после которого они несомненно потеряли бы всю Аджарию.
Поэтому они переключились на борьбу в своих владениях, создав отряды охоты на Спутники и пользуясь тем, что апсары появлялись в городах только для сохранения положительного имиджа Миэллы, ибо в кадровом плане Ауровиль явно испытывал определенную передозировку.
В центре города возвышался шарообразный храм Матримандир. Вокруг него лежали строения в виде лепестков – ашрамы, внутри которых была сосредоточена увесистая часть духовной жизни Ауровиля. Иллюзион, Эквилибриум, Тантриум и Элементалиум – были основными. Функции первого мы знаем, о третьем догадываемся, второй целиком был отдан под акробатические тренировки, а в четвертом – волшебницы изучали основы примитивной (по оценке Миэллы), но полезной элементальной магии… Как и утверждалось в интегральной йоге, духовность пропитывала все сферы жизни города, но ее эпицентром был храм и его окрестности. Храм назывался в честь Богини-Матери, Сарасвати , чей редко используемый до этого образ волшебница взяла на вооружение. Ей хватило трезвости не называть себя ее аватаром, остановившись на том, что Богиня-Мать слишком многогранна, чтобы ее аватар был одним человеком.
- Все мы – в той степени, в какой осознали это – часть единого аватара Матери, воплотившейся сразу в каждом из нас!.. – говорила Миэлла на общих проповедях в Сапфировом зале, а ее кристаллический друг помогал ауровильцам прийти к глубокому осознанию этих слов во время массовых медитаций.
Образ матери был выбран неспроста. Доминирующий брахманизм вишнуистского толка становился все более патриархален, и в противостоянии с ним было логично преподнести именно женский лик нового мира, тем более что и сама Миэлла, и сотни ее помощниц – были именно дамами. Впрочем, возможно, мы просто приписываем Миэлле слишком много логических действий, тогда как ее шаги могли быть простым отражением пойманных в детстве убеждений. Во всяком случае, о Матери она говорила еще девчонкой, да и в храм своей реальной (но неведомой для нее) матери попала именно по убеждениям, разрастающимся в ней по мере духовного развития.
Главное, что социального матриархата в Ауровиле не было совершенно. Здесь действительно долгое время получалось сохранять утопические принципы равенства. Каждый занимался тем, что умел и любил. Тем, чьи навыки особо не пригождались (кшатрии, например), давали возможность научиться похожим типам работы (кшатрии обучали физической подготовке, плотничали, брали организаторские функции, да и от боевого мастерства Миэлла в целом не отмахивалась, понимая, что сосуществование миров чревато их столкновениями)… Дефицит специальностей восполнялся за счет обучения «ждущих рассвета», а избыток – уходил в торговлю, постепенно налаживаемую с «большой землей».
Город вокруг храмовой части разделялся на четыре сектора, располагаемых по спирали, закручивающейся по часовой стрелке наружу (где и прирастали новые дома): образовательный, ремесленный, земледельческий и культурный. Жили в том же секторе, где работали, а циркуляция общения обеспечивалась за счет культурного сектора и храмового комплекса.
Плато не считалось высокогорным, и растительность была достаточно буйной, чтобы кормить духовно богатое население. Многие пытались питаться праной, но сама Миэлла рекомендовала не пренебрегать съедобными аватарами Брахмы, в которых он воплотился ради людей… Строились как из дерева, так и из камня, а поверхность храма Матримандир была покрыта золотым напылением, взятым из пожертвованного общине золота раджей и других богатых переселенцев.
- Не для того, чтобы возвыситься в роскоши, - поясняла Миэлла вновь прибывшим. – Просто золото – это очень энергетически емкий материал, и для усиления связи с Матерью и Брахмой – подходит лучше всего. Боги знали это, вот и ценили золото. А люди, забыв, почему ценили, запомнили только, что оно ценно – вот и окружают себя бесполезными побрякушками.
Но вряд ли кто-то мог бы упрекнуть Миэллу в чванливости или высокомерии. Познавшая быт всех каст, способная создавать иллюзорные дворцы, сидя у грязной лужи (эта привычка сильно ускорила рост ее иллюзорных способностей еще в неприкасаемом детстве), она не нуждалась в роскоши, стараясь видеть равные проявления Брахмы как в изумрудном фонтане, так и в облезлом баньяне или сандале. Она могла попроситься на ночлег в любой из самых аскетичных домиков Ауровиля, чтобы проболтать о чем-нибудь весь вечер или подарить хозяевам совместную ночь иллюзий (увеличенное количество участников Иллюзиона ее никогда не смущало и ласково называлось «веночек»).
Несколько раз Миэлла покидала свой город, чтобы совершить короткие, но емкие путешествия на другие острова, однако нам об этих приключениях ничего не известно . Зато известно, что возвращалась она иногда не одна, а с интересными чужеземцами, желающими начать новую жизнь в Ауровиле.
Когда-то эпицентр развития острова – Даро – совпал с эпицентром взрыва и был уничтожен в считанные мгновения. Спустя тысячу лет история вернула долг, и за считанные годы уже другая женщина создала новый эпицентр развития Аджарии, разрастающийся со скоростью взрыва.

Сомнения начинающего демиурга
По мере роста общей духовности Ауровиля, нехитрые правила общины еще больше упрощались, хотя иногда это, наоборот, вело к осложнениям. Так, в какой-то момент было введено понятие аурообмена (здесь многое приобретало эту добавку – например, ауротантра). Заключался он в свободе каждого без спроса взять любую вещь любого другого. Многим помощникам такой шаг казался опасным, ибо, по сути, разрешал воровство. Но Миэлла решила рискнуть:
- Я верю, что среди нас нет желающих злоупотреблять этим! – убеждала она и была права и неправа одновременно…
Люди действительно не злоупотребляли отрицательным сальдо и старались брать не больше, чем берут у них. Но в целом «закон свободной руки» привел к путанице и хаосу… Когда кузнец привык к одному молоту, а в одно прекрасное утро его не находит, его мало обрадует, что он может пойти и взять у ювелира кулон… Уравновешивать хаос должны были закон кармы и Вселенская гармония – каждая потеря предмета компенсировалась бы чем-то другим, причем необязательно материальным… Но в размерах общины, в коротком временном промежутке – эти законы не успевали срабатывать до того, как ауровильцы начинали нервничать из-за возникающего хаоса.
По замыслу Миэллы, закон должен был не облегчить быт, а упростить отношение к материальным предметам и сильнее сплотить людей. Это может прозвучать несколько вульгарно, но, мастерица тантры, она мечтала экстраполировать гармонию «веночка» на жизнь всего города, а в идеале – на всю Аджарию, если не Вендор. Чтобы жизнь напоминала игру оркестра… При этом внутри нее все меньше согласия было между двумя типами свободы: личной и общей… Интегральная йога настаивала на всеобщей, но основанной на сумме личных… В теории и по энергетическим ощущениям – это казалось достижимым. В реальности – не получалось… Свобода брать все, что хочется, упиралась в недовольство лишенного нужной вещи. «Виноват недовольный? Ну, так ведь если у него молоток забрали – он не сделает сегодня иглы, и жена взявшего молоток не сможет шить жене кузнеца… Итог: хаос в поселке… Личная свобода приводит к хаосу в обществе, потому что затрагивает свободу другого; тот должен тогда затронуть свободу третьего и так до возврата первому… Но не успевает узор сложиться так, чтобы гармония была видна!.. Свобода – не абсолютная величина: в ком-то ее больше, в ком-то меньше, и в ком меньше – будет потихоньку копить обиду на слишком свободного, берущего молоток, потом дом, а потом жену… Да, осознанность не позволит наглеть, но она тоже не одинаковая, и не успокаивает волны хаоса, идущие от свободы.
Важно понять вектор свободы. Свободен не делающий, что хочет, а легкий к тому, что другие сделают, что хотят… Доверяя Брахматри , можно стоять на таких позициях, но это близкая к высшей форма осознания!.. Я на таком фундаменте далеко не всегда стою, они все тоже… Даже «веночек» хорош лишь тогда, когда каждый отключает свое Я и становится частью Мы… Но можно ли добиться сплошного Мы в целом городе?.. Забрали молоток? Значит, сегодня можно не работать. Завтра кузнец возьмет у швеи иглу и начнет шить, а она станет учить меня тантре… Бред!.. Опять прихожу к тому, что свобода – это не болтаться по ветрам, куда попало, а двигаться в сторону Мы. Но тогда, какая это свобода? Если это вектор в Мы, зажатый дисциплиной!..
Значит, личной не должно быть? Все – сознательные части Мы? Пускай ради общей свободы Ауровиля кузнец – кует, швея – шьет, а тантрини – занимается тантрой. Отлично!.. Следующая ступень – касты!..
Хорошо, зайдем с другой стороны… Пусть у каждого будут личные вещи, которые только его. А остальные можно брать… Или вернуть, как было поначалу: кузнец создает все от души, отдает в «храм обмена», где каждый берет, что ему нужно? Например, кулон… Если возникает нехватка кулонов, обучаем пару ювелиров, а когда они обучатся, окажется, что нужнее молотки – было, проходили… Да и мотивация работяг тогда не впечатлила…
Но, видимо, все равно удобней, чем «закон свободной руки»… Хотя откатываться нельзя… Разве что туда, где есть список личных вещей, а остальное – для свободной руки… Где ж та грань, которая разделяет общую свободу и личную? Как не оставлять шрамов на месте соприкосновения двух личных свобод?..
Скорее всего, придется немного сбавить декларирование свободы. Да, мы свободный город. Но все, что не абсолютно – должно иметь меру… Если завтра новичок заберет у меня Сапфо – что будет с Ауровилем?.. Вот-вот!.. Изначальная ошибка – делать Ауровиль полностью свободной общиной – городом Мы, надеясь на осознание каждым границ вторжения в материальное я… Материя – вся основана на Я. Потому для перехода к Мы – все гуру и уходили от земного, избегали бытовой круговерти. Но я же самая умная!.. Законы Мы опущу в мир, где правит Я… Но как опустить Нирвану в материю, если она здесь не помещается, словно шар на плоскости?!. И лично – получалось ведь!.. Все на себе опробовала: жила с ощущением Мы в мире материи, чувствовала себя частью целого, была деталью механизма, не теряя свободы… Но стоило замкнуть систему, где хотя бы в теории все такие, как я – и всё – сбой!
Тут два выхода. Один – это разделить духовное Мы и материальное Я. Душой я – часть Ауровиля, люблю всех, всем помогаю, всех прощаю… Но любые материальные проявления – вершатся с учетом Я. Можно взять Сапфо? Нет!.. Ведь Я – как отдельное от тебя плотное тело – умею с ней работать, а ты – нет!.. Хочешь – возьми сапфир: обычный, камешек. Мне он нравится, но я легко расстаюсь с тем, в чем нет строгой необходимости, а завтра попрошу у Падмы ее изумруд…
Хм… Что, если так и сделать? Вместо «закона свободной руки» ввести «закон дара». Каждый может спросить любую вещь, но каждый же – свободен отказать. И свобода остается, просто это свобода не действий, а выбора!.. Могу дать, могу не дать… Правда, тоже не все равны: кто-то будет клянчить, кто-то не умеет говорить «нет», но будет сердиться… Но все равно лучше прежнего выходит…
Хотя ведь тогда я просто дублирую законы Брахматри? Приношу в мир материи, то, что и так работает в мире энергий. Или все же есть польза, и я учу жить в мире материи так, чтобы совпадало с законами энергий?.. Сложно сказать… Но сказать надо, потому что иначе утыкаемся во второй выход: увеличить масштаб общины… Сделать Ауроджарию».
***
Как видно из этих размышлений, Миэлле отнюдь не чужды были сомнения. Санапсара искала идеальные пути развития Ауровиля методом долгих размышлений, проб, ошибок, новых размышлений и медитаций.
Но шаг за шагом она продвигалась вперед, создавая замкнутое общество, где духовный рост каждого отдельного человека был главной целью, однако не в отрыве от материального развития всего Ауровиля. Получалось интересно: материальный мир Я развивался как общество Мы, а к духовному Мы постепенно приходил каждый отдельный Я. Это замыкало систему, делая ее подобием вечного двигателя, работающего на бесконечном переходе от одного к другому, причем с повышением уровня осознания…
Человек, развивая личное сознание до уровня Мы, шел к этому через удовольствие, достигаемое с помощью материального Я. Кузнец любит всех жителей Ауровиля, так как развил свое сознание до уровня Мы, поэтому усердно работает телом над материальными объектами, которые пригодятся другим телам, чье сознание так же любит кузнеца, ибо тоже доросло до Мы и чувствует, что где-то высоко: все – одно целое… «В других городах это не работает, потому что люди не ощущают духовного единства с другими. А если кто-то и ощущает, то не выражает это в материи, ибо относится к ней свысока, как к иллюзиям… Но уж я-то знаю, что удовольствие от глубоких иллюзий и от реальных ощущений – почти неотличимы, а значит, зачем ими пренебрегать?..»
***
С задачей создания локального, близкого к идеалу общества, Миэлла справлялась. Да, не все было гладко, люди с разной скоростью раскрывали каналы, впуская в себя нисходящую энергию Брахмы, но теперь прозревшие не уходили в личное путешествие в нирвану и не обвешивались учениками, а продолжали жить почти в нирване, оставаясь полноценными гражданами Ауровиля. Блаженные швеи, прозревшие кузнецы, освобожденные музыканты – они делились потоками нисходящей энергии с другими, наполняя пространство вокруг себя гармонией…
Понятно, что поистине прозревали десятки, и на фоне нескольких тысяч жителей это было не так и заметно, но это еще и потому, что целые сотни были по частоте сознания близки к десяткам прозревших и излучали примерно столько же гармонии. Оставшиеся – жили в удовольствие, сочетая приятный быт с ненавязчивым духовным и физическим развитием. Четвертый и пятый годы жизни Ауровиля были близки к идеалам Золотого Века и в некоторых вещах превосходили даже гармоничные поселения ведруссов, до этого веками остававшиеся едва ли не единственными очагами гармонии в Вендоре.
Интересно, что именно в эти годы поток неприжившихся был максимальным. Миэлла и раньше замечала, что на трех новых жителей приходится один уходящий. Она беседовала с такими, и ответы, хоть и были всегда пронизаны уважением – санапсару каждый раз немного ранили.
- Это место – идеально, - говорили одни. – А мы – нет… У нас не хватает любви, чтобы жить здесь наравне со всеми… И нам приятнее быть наставниками в деревушке среди обычных людей.
- Мы хотели бы жить по принципу общины, коммуны, где все было бы общим, - поясняли другие. – А Ауровиль предполагает слишком много собственности. Люди цепляются за нее, а у нас не хватает терпения это видеть и не осуждать их.
- У нас дети… - вздыхали третьи. – Нам хочется больше уверенности в том, что они будут обеспечены, а в Ауровиле каждому принадлежит слишком мало личного – община мягко, но давит на наши желания, привычки и убеждения…
В годы расцвета Ауровиля эти ответы звучали диссонансом с той песнью радости, которая переполняла Миэллу. Получалось, что идеальное общество может быть слишком идеальным, а самое главное – не может быть идеальным для всех… Миэлла в каждом из таких ответов легко видела зацепки, перекосы и ошибки самих уходящих, но понимала, что доля правды есть тоже в каждом. Ей хотелось создать Золотой Век хотя бы для самых развитых, но даже в закрытом обществе без воров, торгашей и глупцов – не все получалось. Как же тогда было бы в открытом мире, где одного подонка иногда хватает, чтобы нарушить весь баланс?.. Или это просто законы кармы столь сильны, что не могут дать некоторым людям наслаждаться, и им необходимо-таки отстрадать свое? Ведь со всеми занимаются примерно одинаково: почему одни растут и прозревают, а остальные не выдерживают и откатываются назад?..
Однажды Миэллу аж передернуло от пойманной мысли:
- Может быть, тогда моя йога вообще не работает и совсем не универсальна, а я просто собрала самых лучших, которые и без меня бы прозрели? Да, их прозрение получилось полезнее: они помогают Ауровилю расцветать… Но… Но, может быть, это хуже того, что было бы?.. Ведь, собрав здесь тысячи лучших, на что я обрекла остальную Аджарию, лишив ее всех этих просветленных?.. И что тогда важнее: тысяча светлых и сотни тысяч во тьме? Или сотня тысяч светло-серых?..
Это вечная проблема… Подтягивать десяток троечников или выращивать одного вундеркинда? Спасти тысячу простолюдинов или десяток праведников?.. Для Миэллы, выросшей среди тысяч нищих бедолаг, взгляд каждого из которых она могла вспомнить и сейчас – ответ отнюдь не был очевиден. Да, она очень высоко подняла сознание – туда, где все едины… Но раз едины, то за каждого неприкасаемого Калькутты, Джайпура и Мумбая у нее прокалывало сердце жалость… Теоретически можно сказать, что ей не хватало Любви к Брахматри, к его замыслу, согласно которому неприкасаемым следовало пройти свой, полный кармических уколов, путь. Но кто на практике способен так насытить себя этой Любовью, чтобы не жалеть тех, кому больно?.. Не жалеть, не сидя под далекой сакурой, думая лишь о своих отношениях со Всевышним, а ежедневно видя в волшебном шаре каждого страдальца, кому твои Спутники так красиво говорили о мире как о царстве наслаждений!..

Возвращение в матрицу
Тем временем Ауровиль продолжал сиять... Его энергетика стала так мощна, что начала превосходить личную связь каждого с Брахматри. Город сам становился системой. Системой, в отличие от многих других, еще не обслуживающей только саму себя. Системой, полной гармонии, но все более самостоятельной… Миэлла в считанные годы проходила многовековой путь бога-демиурга, почти каждый из которых изначально мечтал ровно о том же – о воссоздании на отдельной территории идеалов Золотого Века. О построении утопии, где все было бы гармонично и прекрасно… И на этом пути ее поджидали те же самые проблемы, усиленные фактом, что она была всего лишь человеком, пусть и близким по способностям к некоторым богам.
С каждым месяцем Ауровиль становился все более независим от попыток Миэллы влиять на его путь. Система наполнялась тысячами связей, и изменения в любой сфере – приводили к перекосам в нескольких других. Человек слаб. Духовно богатым людям – легче решать проблемы обычных людей или бороться с приземленными искушениями. Но чем выше поднимаешься, тем более коварные искушения возникают… Чем изысканнее инструмент, тем тоньше должна быть его настройка. Опытному йогину справиться с желаниями тела – раз плюнуть. Но найти в себе достаточно любви, чтобы не осудить глупость менее духовного – куда сложнее. А уж когда духовность примерно равна – тут совсем тяжело не скатиться в поиски недостатков «коллеги», тем более если взгляды чуть-чуть отличаются…
Не дай Миэлла всем этим духоборцам мощные объединяющие постулаты в виде интегральной йоги – они бы уже через месяц переругались, чей путь вернее, кундалини длиннее, а тантра – дольше. Не слей она воедино материальные умения и духовное богатство, не заставь просветленных трудиться рядом с простыми – и духовная элита вовсю снисходила бы к простым работягам, вызывая ответные ухмылки в духе «если такой мудрый, чего ж руки не из того места?»…
А так – гармония более-менее сохранялась не один год, хотя примерно с пятого года существования Ауровиля (1231-й г. ЭБ) стали возникать тревожные прецеденты… То к новоявленному гуру ученики начнут прилипать, а он, дабы свое слово сказать, «улучшает» учение Миэллы. То музыканты мелодию не поделят. То кому-то слишком много вещей попросить захочется… То родителям дети соседские не нравятся – на своих плохо влияют, а их родители воспитывают, как попало, поощряя вседозволенность…
На общем фоне это были просто сигналы, звоночки. Может быть, даже просто погрешности, которые не скажутся на городе в целом… Но Миэлла смотрела стратегически: если эти трещинки возникают на пятом году жизни города, в который она отфильтровывала лучших, то что будет через век?.. Новый брахманизм? Она, уже умершая, будет объявлена богиней или пророком, ее слова запишут, исказив до уровня понимания в новые веды, а ее небесному образу будут приносить жертвы?..
Ей приходилось все чаще обращаться к населению с проповедями.
- Мы все – учителя друг другу! – напоминала Миэлла. – Когда нас что-то цепляет или раздражает – это Брахматри через нашего друга указывает нам на нашу слабость в конкретной области нашего сознания.
Но знать это мало – сложнее сохранить это понимание каждый миг своей жизни, особенно когда ты не отшельник в лесу, а активный участник большого городского механизма… Материальный быт в своем круговороте несет слишком много острых углов Я, чтобы не царапаться ежедневно о другие Я, уже задним числом вспоминая, что это, видимо, были напоминания Брахматри, а разозлившие гады – учителя… Или орудия кармы?.. Но разве не от кармы мы уходили в Ауровиль? В город наслаждений, где нет страданий…
Человек слаб еще и в быстрой адаптации не только к плохому… Забыв, как им жилось прежде, люди принимали гармонию Ауровиля как должное, а любые проблемы умножали на тот восторг, с которым шли на плато Дакши… Обещала, что здесь будет сплошная тантра в каждой сфере, а на деле… Ах, да!.. Это Брахматри Миэллой меня учит… Вот только чему?..
Тянет сказать, что люди просто уперлись в потолок – решив на отлично вопросы быта, социалки и первых ступеней духовного роста, ауровильцы остановились в росте, не зная, куда растить свое сознание еще выше. Но это слегка обманчивый вывод. Скорее, они просто заблудились на той ступени духовности, когда нужно делать рывок к любви…
Общество Ауровиля начало расслаиваться…
Это расслоение не было тем самым, что происходит в любом материальном обществе. Но оно, в целом, отличалось лишь одним: расслоение шло не по количеству денег, а по степени духовности, не по кастовому статусу, а по моральному авторитету… Это, конечно же, не шло ни в какое сравнение с Калькуттой или Джайпуром  – это была более высокая ступень развития общества. Но оказалось, что на этом новом уровне проблемы похожи, вот только их решение вызывало трудности даже у самой Миэллы, постепенно застревающей на своем уровне духовности, не настолько превосходящем уровень города, чтобы отчетливо видеть его с нужной для стратегического взгляда высоты.
Духовные люди все меньше работали, так как к ним все чаще обращались за советом работяги, застрявшие на более низких этажах мудрости. Работяги все меньше медитировали, зато становились завсегдатаями Тантриума. «Закон дара» постепенно превращался в «закон прямого обмена», потому что отказы стали ответом по умолчанию…
Тут еще Миэлла допустила первые за долгое время ошибки… Пойдя на поводу у жалости, желая помочь как можно большему числу обездоленных, она сократила срок «ожидания рассвета» до трех месяцев. Их не хватило для соответствия новичков уровню города, и расстроенные ожидальщики массово ушли по домам – лишь четверть решила продлить свой духовный «шлюз», и их, уже из жалости, взяли почти всех, хотя они по-прежнему не были готовы жить по стандартам Ауровиля… В итоге расслоение еще увеличилось, а новички стали создавать маргинальные ниши и ячейки…
Миэлла же, терзаемая своими опасениями о далеком будущем города «без нее», решила протестировать такой вариант и отправилась в самое долгое свое путешествие на континент. А вернувшись, с болью обнаружила в городе зародыши того, с чем так долго боролась в других городах…
В Ауровиле появилась целая группа мудрецов, неформально управляющих многими процессами – будущие брахманы. Причем говорящие от имени Миэллы, но далеко не всегда созвучное с ней… Так как среди населения стали встречаться маргиналы – на улицах появились патрули, состоящие из бывших кшатриев, которые, как известно, бывшими… ну, да…
Чтобы не отвлекаться на личный обмен приглянувшимися вещами, жители стали привлекать посредников. На круговой обмен по «закону дара» уже никто не шел – смысл отдавать кулон за иглу, если неизвестно отдаст ли за нее кузнец молоток?.. Лучше дать кулон посреднику, а уже он совершит ряд сделок, чтобы добыть и принести нужный тебе молоток, и за труды получит от тебя, скажем, гребешок… Так рождались вайшьи…
Потенциальных шудр было все больше – они работали, спрашивали советы у мудрецов, делились с посредниками за добычу нужной вещи и с патрулями за охрану от возможных воров…
Добила Миэллу группа грязных мужичков, принадлежавших к той, усеченной, партии новичков. Они сидели недалеко от Тантриума, разглядывая гуляющих жриц. Народ обходил мужичков, иногда брезгливо морщась…
- Прозревай, не прозревай… Выйдет все равно Мумбай… - вырвалось у Миэллы, достаточно далекой от поэзии, что, собственно, и видно…
***
Хочется еще раз уточнить: Ауровиль оставался гармоничным городом, а в его обществе царили очень хорошие, теплые отношения. Мудрецы давали хорошие советы, патрули ограничивались надзором и предупреждениями, посредники получали за труды небольшие подарки и не набивали себе цену, а работяги трудились с радостью, все еще вкладывая в свои труды максимум получаемой от Брахматри нисходящей энергии… Но Миэллу буквально уничтожало понимание, что ее попытка создать город, где вместо системы стандартных отношений будет царить дух свободного выбора с легким оттенком упорядоченного божественного хаоса – терпит столь издевательскую неудачу.
«Любой стандарт превращается в закон, а затем догму. Общий уровень сознания горожан падает, и через несколько лет это будет не оазис просветленных, а улучшенная копия любого другого города… И останется ли она улучшенной через век?..
Община духоборцев, большую часть своего времени занятых медитациями, способна сохранять социальную бессистемность и строгий вектор вверх. Но город, в котором быт занимает важную роль, как бы этот быт ни одухотворяли – рано или поздно заживет по тем же принципам, что и любой другой город. А его общество расслоится на пресловутые пять классов… Причем если каждый из этих классов потом отдельно поселить в городок поменьше – они точно так же расслоятся! Толпа брахманов разделится на: сильных для патруля, хитрых для торговли, умелых для быта, мудрых для духовных дел и командования, ну, и парочку изгоев, конечно же…
А если так, то какого, спрашивается, рожна терпеть этот самотек в никуда?.. Хотите играть строгие роли? Будут вам роли!..»
Миэлла решила встряхнуть Ауровиль реформой…

Реформация
- Нужно подправить ориентиры еще сейчас, пока не поздно, - делилась санапсара с одной из близких помощниц – красавицей по имени Канта, - потому что крошечные погрешности в начале пути – на дистанции приводят к огромным отклонениям.
- Но не погасит ли этот возврат пассионарную энергию развития, о которой ты говорила? – Канта позволяла себе сомневаться в решениях наставницы, ибо, несмотря на выкрашенные светлым волосы, считалась мудрой женщиной, к тому же была ровесницей Миэллы, в отличие от большинства помощниц – более юных девиц. Она была достаточно мудрой, чтобы понимать: ее сомнения ни на что не влияют, и на каждое из них Миэлла знает ответ заранее, но наставнице нравится такая форма общения, поэтому она в своих фразах изначально оставляет зазор, в который Канта сможет вставить свое сомнение.
Но на этот раз пауза между сомнением и его блистательным опровержением затянулась… Санапсара сама с трудом понимала, где ошиблась, и почему Ауровиль стал копировать путь обычных городов и расслаиваться на предтечи каст. Ей бы посоветоваться с окружением, пообщаться с людьми: увидеть, что никого на самом деле не смущает мягкая специализация горожан, что каждый из них делает свою работу с личным удовольствием и ради общего блага. Узнать, что разделение на мягкие, горизонтальные, а не вертикальные и жесткие слои – общество целиком устраивает.
Но Миэлла, видя, как боготворят ее помощницы и помощники, не рискнула расшатывать их веру в нее саму. И так штормит, так пусть хоть ее образ пока остается непогрешимой константой…
Анализируя же векторы развития Ауровиля самостоятельно, санапсара пошла на поводу своих застарелых переживаний о выкачке духовной элиты из остальной Аджарии, умножила их на свой гипертрофированный перфекционизм и пришла к чересчур опасному для острова выводу: расширить зону действия своих идей на всю Аджарию не через двадцать лет, как планировалось, а через год-два… И не путем увеличения емкости Ауровиля, а путем экспорта его идеалов в остальные города и села…
Когда лидер общества воспринимается как константа – это всегда несет определенную угрозу, потому что вместе с потерей этого лидера рискует рассеяться и все остальное, что казалось константой, но было прочно завязано на нем. Однако еще большая опасность подстерегает общество в тех случаях, когда сам лидер-константа теряет прочность своих убеждений. Тогда он начинает шарахаться в выборе пути, а вместе с ним носит и весь его народ.
Миэлла дала своим последователям возможность совместить личный духовный рост с приносящим удовольствие бытом. Это – огромное достижение, и в стратегическом плане – подарок всему острову, где каждый житель теперь мог попробовать изменить свой жизненный путь, уйдя в Ауровиль.
Автору нужно уметь отпустить свое творение (тем более когда это не просто творческая единица, а целая система взаимосвязей между другими людьми) – в свободное плавание. Перестать цепляться за него как свою собственность… Ауровиль был единственным ребенком Миэллы, он начал расти и, взрослея, совершать собственные ошибки. Но его «мать» продолжала воспринимать и себя, и Ауровиль – как неразрывное единство, как некую собственность… Способная обойтись без любой вещи и любого умения, и даже специально начинавшая свои путешествия – «с нуля» – без помощников, артефактов, а иногда – и перекрывая ритуалами какие-то из волшебных  талантов – Миэлла слишком сильно зацепилась за Ауровиль. Она чувствовала это, и те же ее путешествия – были способом растождествиться со своим детищем. Но по возвращении всегда включался механизм чувства ответственности, и санапсара начинала исправлять то, что «ребенок» натворил в ее отсутствие…
Одно из ключевых заблуждений Миэллы заключалось в том, что она долго считала, будто противостоит системе как источник свободы, не видя, что является создателем и вдохновителем новой системы. Да, более свободной, более тонко управляемой, близкой к идеалу, но тоже системы. И от того, что у этой системы еще не было четкого термина с окончанием «-изм» – не менялось решительно ничего. Да и плохого в этом было ровным счетом ноль!.. Миэлле удалось вырвать из жесткой системы брахманизма тысячи лучших людей Аджарии и дать им вектор, вдохновение и импульс для создания общества нового типа. Эти люди, послушно идя по намеченному ею же пути, создали новую систему, внешне похожую на старую – то ли стереотипы прошлого сказались, то ли модель варн (к которой Ауровиль был очень близок по содержанию) – объективно оптимальна для менталитета конкретно этого народа. Но только внешне – наполнение было разительно гармоничнее, и система отношений Ауровиля могла считаться глубокой модернизацией варн – стряхнувших с себя весь мусор, налипший за века брахманизма и каст.
Лучшее, что могла бы сделать Миэлла – это вглядеться в новую систему и с честью принять роль того, кто модернизировал общество, пусть и в отдельной пока «тестовой песочнице». Будь санапсара, как долго считала, лишь источником свободы – она бы легко отнеслась к тому, что освобожденный ею народ самостоятельно (свободно, стало быть) выбирает свой путь и правила движения по этом пути. Но, освободив народ от брахманов, она теперь не могла отпустить его… от себя самой и своих моделей идеального свободного общества.
И понимание этого вызвало целый ураган хаоса в душе Миэллы…
Любой читатель мог заметить, что все предыдущие действия Миэллы пронизывала глубокая системность, однако сама она, находясь внутри этих действий и событий, словно не замечала этого. А теперь, осознав, стала метаться между желанием дать своему народу истинную свободу и пониманием, что народ, скорее всего, выберет худший вариант системы, нежели могла бы дать ему Миэлла.
«Я с помощью своей системы дала им свободу. А они стали строить свою систему!.. И это противоречит той свободе, которую я хотела им дать, но укладывается в рамки их свободы от меня и моего понимания их свободы… О, кошмар… Вот это путаница… Что ж тогда считать свободой? Свободу выбора системы, ограничивающей свободу?..
Но что тогда делать мне? Тупо смотреть, как мой народ натягивает на себя ярмо? Или не дать ему это сделать и ограничить свободу от самих себя, чтобы помочь стать более свободными?»…
Решение высокоуровневых задач со звездочкой обычно кроется в тонких нюансах, оттенках – которые кажутся крохотными, глядя снизу, но несут огромную разницу в последствиях выбора… Миэлле всего-то стоило отпустить свой народ в душе, продолжая конструктивно влиять на его развитие, но не расстраиваясь из-за того, что не всё, предлагаемое ею – принимается и приживается. Ей следовало просто понять, что разным людям нужна разная степень свободы и разная степень вовлечения в систему. Что так или иначе – все мы живем в единой системе, созданной Творцом, и в рамках этой системы – свободны ровно настолько, насколько можем, насколько хотим и насколько в этом нуждаемся… Что каждый свободен в том, где наметить временные рамки своей свободы. Что отшельникам, желающим поскорее отправиться в небо Нирваны – нужна одна степень свободы, жителям Ауровиля, зараженным идеей умножения нирваны в материальном мире вокруг себя – достаточно другой, а аджарам Калькутты или Мумбая – хватает третьей…
В идеале, Миэлле нужно было настолько полюбить Брахматри и его творение, чтобы найти ту безудержно тонкую грань, когда высшая свобода – это не буддистское отрешение от всех проявлений жизни тела и связанной с телом души, а нечто еще более высокое: жизнь лицом к миру и его проявлениям, но с полным доверием ко всему происходящему как к Замыслу Брахматри…
Говоря проще, высшая свобода – это не отказ от жизни, а легкое отношение ко всему, что в ней происходит. И в теории санапсара была очень близка к пониманию этого. Да что там близка – ее интегральная йога – была одной из лучших систем, обучающих этой высшей свободе!.. Но когда у большинства ее последователей не получилось в достаточно (для перфекционистки Миэллы) глубокой степени овладеть этой системой, у самой Миэллы не хватило любви, что это принять…
Поэтому на практике гуру интегральной йоги, вместо того чтобы наслаждаться наблюдением за развитием Ауровиля и внесением в его путь точечных правок – все больше металась между жаждой дать абсолютную свободу всем, кому возможно, и желанием создать для этого четкую собственную систему.
Но это нам с расстояния легко рассуждать о заблуждениях Миэллы и давать ей советы. А ей самой – сердцу эволюции Аджарии – было невероятно сложно сохранить безмятежность, ежеминутно находясь внутри происходящего – для этого требовалось не только разовое понимание умом, но колоссальное количество любви, чтобы ежемоментно принимать сердцем сотни чужих решений.
Так что винить ее в чем-то – не поворачивается язык. В конце концов, это была просто женщина тридцати с хвостиком, которая, несмотря на объективно развитое сознание, была склонна к собственным иллюзиям и ошибкам. Как уже говорилось, на любом уровне развития есть свои задачки со звездочкой, и на высочайшем уровне, где царило сознание Миэллы, таких задачек было чрезвычайно много, и логично, что не со всеми из них Миэлле удавалось справляться в «начале учебного года» - для решения некоторых потребуется еще несколько лет и тысячи царапин на сердце…
***
Метания проявились в целом ряде непоследовательных действий как внутри Ауровиля, так и в масштабах всего острова.
Худшее, что может сделать запутавшийся лидер – это начать проводить жесткие реформы. Народ склонен терпеть жесткость, пока видит ее последовательность – бессистемная жесткость раздражает, а о какой системе могла идти речь теперь, когда Миэлла буквально возненавидела системы вообще, начиная с тех, чье рождение нечаянно провоцировала сама, и заканчивая брахманизмом, в котором видела чуть ли не корень всех проблем своего народа. Правда, ненависть не была слепой, и собственно ненавистью именовалась с изрядной натяжкой, больше относясь к объекту глубокой нетерпимости со стороны санапсары… Видя, как системы поедают абсолютную свободу, Миэлла нанесла им ряд ударов хаосом. Причем каждый из этих ударов формально относился к элементам порядка, но поскольку удары наносились беспорядочно – вел к хаосу. Кто знает – возможно, Миэлла хотела так перекормить подопечных порядком, чтобы надолго отбить этот аппетит и вызвать внутреннюю тягу к свободе… Но, скорее, это были чисто женские метания…
Еще и с оттенком женской же мстительности. Создали зародыши варн? Нате! Получите варны! Настоящие и полноценные!.. Не пользуетесь моими правилами свободных обменов? Отменим все правила с приставкой «ауро», а взамен узаконим вашу любимую торговлю!.. А вам, будущим брахманам нравится принимать решения и давать советы? Что ж – теперь это будет вашей повинностью!..
Эта истеричная реформация не могла не вызвать народную реакцию, пусть и куда больше напоминавшую ропот, нежели возмущение. Когда народ сам создавал нынешнюю систему – она казалась ему свободой даже при том, что несла ограничения. Когда же эту же систему стали поддерживать, продавливать и фиксировать уже сверху – появилось недовольство, которое странным образом удовлетворяло Миэллу. Наверное, это все тот же «парадокс косички», когда школьнику так нравится девочка, что он дергает ее за косичку. И то, что это способ обратить внимание – по большей мере наивная маскировка. На деле – ему доставляет удовольствие делать чуточку больно объекту чувств. Этот парадокс, возможно, лежит в основе всех этих ваших БДСМ, и он же объяснял действия Миэллы, возлюбившей свой город-детище так сильно, что для уравновешивания этого чувства ей нужно было делать ему больно.
Воспаленный нерв в ее душе как будто желал более острой реакции, однако, за единичными исключениями, жители Ауровиля достаточно терпеливо принимали новые правила, вызывая новую вспышку хаоса в сорвавшейся санапсаре. Она устроила чистки, за короткий срок лишив права проживания в Ауровиле сразу несколько десятков жителей. Затем увеличила время «ожидания рассвета» до целого года. А напоследок нанесла удар по новоявленным гуру, запретив духовное наставничество и ученичество.
- Нечего навязывать свой личный путь другим! – заявила она в главном зале Матримандира, где собрала всех проповедников и духовных учителей. – Занимайтесь собой и не мешайте мастерам труда постигать мир через материальные аватары Брахматри. Для кузнеца наилучшая йога – в работе с молотом, для швеи – с иглой, для каждого из вас – с тем, что каждому ближе. Но с этого дня каждый пойдет личным путем, а те, кому неймется окружить свое тщеславие раскрытыми ртами восторженных поклонников – вольны в своем праве найти эти рты в городах и деревнях старой Аджарии…
Миэлла слегка задыхалась, говоря эти слова. Косичка ее народа достигла того напряжения, когда слезы сами проступают на глазах, и те, кому приходилось ощущать тягучий зуд своего пусть даже локального всевластия – поймут кислородное голодание премудрой санапсары, проходящей очередное личное испытание. Она наносила удар по самым капризным, жаждущим последователей гуру, возможно, не уверенным до конца в своем пути, а потому в каждом ученике видевшим небольшое подтверждение своей правоты. По перфекционистам, увидевшим в своем пути яркий свет, которого на одного столь много, что невозможно не делиться. По себе самой, для которой наставничество было одной из главных отрад жизни…
И тем глубже был катарсис, когда через неделю самодурства, за которую город самовольно покинуло лишь чуть более сотни жителей, к ней в покои пришла ее хорошая знакомая Риабель и попросила воспользоваться Сапфо. С Риабель Миэлла познакомилась еще лет шесть назад в одном из странствий – та чрезвычайно помогла ей в нескольких сложных ситуациях, приняла приглашение в гости, с интересом вовлеклась в расцветающую тантру иллюзий и какое-то время прожила в храме Каджурахо в роли наиболее одаренной из ганик. Затем она покинула остров, но с тех пор регулярно наведывалась в гости, привозя, кроме феерической безмятежности, разные сакральные диковинки, поиск которых называла своим призванием, избегая скучного слова «профессия».
В ней всегда оставалась не просто загадка, а целый пласт непознанного. Но это выглядело не осадком или болотной тиной, а недосказанностью ночного неба, и Миэлла, способная считывать образы с глубочайших слоев, в этом небе предпочитала растворяться. Целенаправленный поиск показал, что Риабель в любом случае не калари, а остальное санапсару не волновало – имевшая непростую судьбу, она позволяла другим сохранять личное пространство, и реализация потаенных желаний во время слияний редко вторгалась в область чрезмерно постыдных тайн или грехов. Судя по желаниям, судьба к Риабель была весьма резка, и тем больше Миэлла ценила легкость отношения к жизни в этой красотке с неопределимой глубиной.
Месяц назад Риабель появилась в Ауровиле, интересуясь очередными аджарскими загадками. На этот раз она искала не кого бы то ни было, а конкретных божков – пусть и малозначимых, но тем не менее. Якобы, их судьба на что-то там влияет, ведет к каким-то новым тайнам и, что всегда прельщало Миэллу – речь никоим образом не шла о сокровищах. Она, как и раньше, помогала подруге в поисках, используя возможности Сапфо, но на этот раз совсем уже отстранилась от подробностей и деталей. Ей всегда нравилась изысканная тактичность Риабель, проявлявшей эпическую скромность во всем, что касалось личных проблем или переживаний другого, она старалась отвечать тем же, но в этот раз даже Риабель удивилась пофигизму подруги. А так как за скромностью скрывалась лишь тактичность, а отнюдь не равнодушие – пригляделась к ситуации, поняла истоки и решила помочь.
Нам неизвестна роль Риабель в осознании ситуации самими жителями города (а эта роль, скорее всего, велика), однако в любом случае именно ей удалось подтолкнуть санапсару к выходу из глубокой депрессии, в которую она свалилась сразу за оглашением последних указов реформации.
Через пару часов работы с Сапфо Риабель тихонько вошла в покои Миэллы, растягивающей себя в таком шпагате, чтобы это причиняло боль.
- Тебе нужно это увидеть, - шепнула исследовательница и показала черными глазками в сторону сапфирного зала. Что-то было в ее тоне, заставляющее пойти вслед за ней.
- Ты в полном праве запретить мне общаться с Сапфо, - виновато улыбнулась Риабель, - но я позволила себе вольность в подглядывании и столкнулась с интересным явлением. В ее памяти сохранилась нарезка… Глянешь?
Миэлла молча кивнула и подошла к шару.
В нем запечатлелись короткие фрагменты глубокого подглядывания за некоторыми жителями Ауровиля. Шудра ковал металл, а Сапфо считывала с его сознания образы, летающие вокруг кузнеца. Самой Миэлле образов было достаточно, а для нас эти образы можно было бы выразить примерно такими словами:
- Прекраснейшая совершенно права!.. – думал кузнец в такт движениям рук. – Вот моя медитация! Лучшая из лучших! Моя стальная йога… Мой путь к Брахматри через их материальные аватары…
Волшебница вопросительно подняла глаза на подругу. Та неуловимым мимическим движением, на которые была сказочно богата, показала, что нужно смотреть дальше.
Другой образ показывал мудреца-гуру, вслух размышлявшего о реформации в присутствии вроде бы запрещенных уже учеников.
- Это пока последнее наше занятие, - объявил он окружившим его поклонникам. – Санапсара, вероятно, заблуждается. Но кто мы такие, чтобы судить ее? Она столь долго была безупречной, что мы забыли, что она – человек. Человек, которому свойственно заблуждаться. Мы можем пойти на поводу у своего Я и протестовать, а можем остаться внутри нашего с ней и всем городом общего Мы. Я предлагаю строго выполнить все ее указания, и поверьте: эта прекраснейшая душа, наделенная кристально ясным умом – первой поймет, что заблуждалась!.. И сделает верные выводы…
Из глаз волшебницы брызнули крохотные капельки, и третий образ она смотрела сквозь слезы.
- Я знаю, что нас проверяют на стойкость, - образно говорила тишина в сознании одного из ее любимых учеников, гуру Ардая, с которым в последнее время возникало молчаливое недопонимание. – То ли ты, Брахматри. То ли твоя прекрасная дочь, санапсара… Ты лучами радости из ее глаз создал для нас это уютное царство рассвета, а теперь справедливо испытываешь силу нашей Любви. Словно спрашиваешь: «а сохраните ли вы себя на пути ко мне, разрушь я ваше царство рассвета и вашу веру в безупречность санапсары?». И чем быстрее и безупречнее мы докажем тебе, что прошли испытание, тем раньше вернется гармония в Ауровиль и тем скорее можно будет Миэлле перестать выступать для нас орудием проверки.
Миэлла, уже рыдая, слушала, как в четвертом образе еще чуть дальше пошла еще одна ее ученица, Пунита, которая к примерно схожим мыслям добавила, что принимает даже тот вариант, в котором и при прохождении испытания Ауровиль ждет фиаско, а Миэлла – не вернется в русло привычной всем гармонии… Вишенкой же на торте впечатлений стала проникновенная болтовня какой-то мелкой замарашки, напомнившей Миэлле саму себя времен неприкасаемости.
- Милый Брахматри… - причитала та. – Я уже поняла, что не должна идеализировать санапсару!.. Я больше не буду молиться ей вместо тебя. И готова к тому… ну, наверное, готова, что она еще и меня выгонит из Ауровиля, как дядю и тетю… Я заслужила это… Но ведь она-то не виновата, что я ей молилась, а не тебе!.. Поэтому ты только ее не наказывай за все, что она сделает!.. Пожалуйста!..
Миэлла, казалось бы, проходила в своем иллюзионе и тантриуме такие глубины откровений, что все увиденное и услышанное в Сапфо не должно было прям уж так ее растрогать. Но на фоне длительных терзаний подборка Риабель могла сравниться со взрывом, уничтожившим Даро – столь ошеломляющим был эффект. Миэлла буквально захлебывалась в истерике, обняв сначала Сапфо, а затем и тихонько подошедшую Риабель.
- Тебе подарили свободу, - шепнет исследовательница спустя какое-то время, когда санапсара будет способна воспринимать информацию извне. – Свободу делать ошибки… Тебя избавили от непогрешимости. Радуйся!..
- Я так злилась эту неделю, видя, что они продолжают меня терпеть. Обзывала рабами!..
- Они не твои рабы. Они те, кого ты научила свободе и порядку одновременно. И ты для них – один из элементов этого высшего порядка. Что может быть лучше для учителя, чем созерцание ученика, все еще благодарного тебе, но уже способного на собственный путь?
- Кто ты такая? – улыбнулась Миэлла, пытливо вглядываясь в подругу, которую сейчас узнала с совершенно не замечаемой раньше грани.
- Не знаю… Наверное, самый свободный в мире раб…

Последняя капля огня
Миэлла не стала тянуть с отменой своей истерической реформации. Осознание, что ты не обязан казаться безупречным – дает большой запас свободы, и санапсара в течение двух недель активно разрабатывала теперь уже полноценные правила, которые сразу вслед за отменой нововведений уже не навязывались, а рекомендовались жителям Ауровиля как векторы, подаренные людям их лидером. Причем, дабы избежать того, что в ответной благодарности люди будут как бы вынуждены все это принять – векторы давались самые разные, в том числе противоречащие друг другу. Так, чтобы выбирали не по авторству, а по уму и сердцу.
Впервые за долгое время повелительница иллюзий могла расслабиться. Она была не обязана поддерживать непогрешимость, раз люди спокойно относились даже к самым ее радикальным действиями как к капризам полубогини и априори прощали. Ей не нужно было ломать голову в поисках идеальных моделей развития. Зачем, если народ и так столь мудр? Плевать тогда, какие социальные и бытовые механизмы этому помогают!.. Пусть выбирают сами, пользуясь своим единым коллективным сознанием, которое среди тысяч частностей отберет главные закономерности, отсеет лишнее и пойдет по оптимальному для себя пути. И уже не ее, Миэллы, проблема, если этот путь отличается от того, что лелеяла она. Она свою задачу выполнила: дала все основы, помогла перебрать разные модели, а теперь, одарив народ полной свободой, позволяла выбрать то, что ему хотелось или требовалось.
- Я ведь действительно совершенно кошмарным образом зацепилась за Ауровиль, - признавалась она Риабель. – И хитрость в том, что я это понимала, боролась с этим, но этой борьбой лишь обманывала себя, еще сильнее цеплялась.
- Я слышала, что действия отрицательного характера привязывают уж точно не меньше. Ненависть цепляет сильнее любви.
- И я ведь была близка к тому, чтобы моя любовь к Ауровилю переросла в болезненную если не ненависть, то обиду уж точно… Спасибо, что помогла не ступить на этот путь.
- Забудь… Я вообще думала о своих интересах. Ты чуть не встала на тропинку, ведущую к самоуничтожению, а мне еще очень нужна Сапфо.
- Смешная… Могла бы выкрасть – я бы и не заметила в ту пору.
- Дьявол!.. Так и знала, что был путь проще!..
- Но ты ж никогда проще не выбираешь.
- Один раз выбрала. И теперь каждый новый выбор – словно вызов той слабинке…
- Тебя что-то гложет… Ты точно не хочешь воплотить это и отпустить?
- Прости… Это не столько даже личное, как… Короче, это слишком цепляет тайны другого… существа… Я не могу так тебя подставлять… Но что-нибудь другое воплощу с удовольствием.
***
В те часы Миэлла находилась, вероятно, на высшей ступени эйфории свободы. Она отпустила всё, что давило на нее не один год, и еще не повесила на себя новые планы и задачи, без которых, кажется, просто не могла существовать: то ли по характеру, то ли по карме. Уже сладким утром после долгого ночного общения с Риабель санапсару разбудили тревожные крики, в которые поначалу верилось с трудом.
- Драконы! Драконы! На нас напали драконы!.. – кричали вокруг. Миэлла моментально вскочила, ведь вряд ли в Вендоре, как и в почти любом другом мире мечей и магии, могли быть слова, тревожнее этих.
В рамках статьи не получится выяснить истинную причину нападения на Ауровиль драконов. Крылатые ящеры в Аджарии вообще не водились много веков, давно уже переселившись в самый дальний уголок Вендора – за высокие хребты Картахены на Аргонианский полуостров. И то, что сразу три черных дракона синхронно напали на Ауровиль просто не укладывалось в голове. Эта атака на деле не принесла больших жертв, ограничившись разрушениями в инфраструктуре, однако ее посыл звучал зловеще: даже самый светлый город может стать объектом атаки малопонятных темных сил. В Аджарии были склонны считать, что живущего в гармонии ничто плохое не затронет, и когда новость о налете пронеслась по острову, жители страны должны были выбрать между выводами: 1. Карма не исключительно определяет судьбу; 2. Жители Ауровиля далеки от гармонии и имеют плохую карму, вот на них и напали. Несложно представить, какой вариант выбрало большинство. И тем занятнее узнать, что в задумке организатора налета должен был сыграть первый вариант. Впрочем, основной целью атаки было уж совсем не внушение фатализма народу, и в книге Воздуха ответ будет получен.
Для нас же важно, что Миэллу налет совершенно перезагрузил, вернув в жерло вулкана хаоса, откуда она едва-едва выбралась. Только теперь этот хаос привел к абсолютно новому этапу ее пути – возможно, самому неоднозначному в жизни.
***
Чисто технически, налет трех могучих драконов обошелся Ауровилю очень малой кровью. Шестеро погибших – это исключительно мало, когда речь идет об атаке огнедышащих ящеров размером с храм. Причем случайные люди в список жертв вообще не попали, и хоронить пришлось лишь останки смельчаков, вызвавшихся помешать налетчикам устроить огненный танец внутри храмового комплекса.
Надо сказать, что отлично защищенный от любого вторжения с земли, Ауровиль оказался крайне уязвим для атаки с воздуха. Правда, будь это кто-то другой, нежели драконы – и нет сомнений, что многочисленные маги справились с этой угрозой довольно оперативно. А так вышло, что все богатство ауровильского боевого арсенала упиралось в почти полную неуязвимость черных драконов к магии. Тяжелых луков, баллист, мобильных пикинеров – всего этого в Ауровиле не водилось, и в том, что атаку на город провели именно драконы – единственные, кто мог успешно это сделать – явно проглядывала ирония неизвестного шутника.
- Ты можешь продумать всё, но у сил, более могущественных, нежели ты – всегда найдется способ тебя наказать!.. – примерно такое послание прочитала Миэлла в налете на ее детище, и хоть организатор атаки руководствовался иными мотивами, с точки зрения Вселенной, все было именно так. С небольшой инерцией, присущей карме, санапсаре было показано, что как бы она ни опекала свое детище – защитить его от всех невзгод у нее не получится.
Правда, конкретно ее магия очень даже пригодилась – иллюзорные фантомы закрывали от огненных атак самые ценные строения, а в случаях, когда пламя уже разошлось – помогали локализовать и потушить очаги возгорания. Более того, в кромешно сложном ментальном противостоянии с одним из драконов, она победила – обратив того в бегство, что даже для выдающегося мага – на грани фантастики. Другое дело, что эти успехи, равно как и неожиданно блистательные боевые способности Риабель (едва не расправившейся с самым могучим на вид налетчиком при помощи то ли меча, то ли хлыста) – пришлись на завершающую фазу боя, а до того Ауровиль был фактически беспомощен, и желай драконы реально опустошить город – им бы это удалось еще до входа в бой санапсары и ее загадочной подруги.
Так же урон был в первую очередь моральный и символический, а главным пострадавшим стала именно Миэлла, которой в столь грубой форме показали, что пора бы отпустить свое детище в свободное плаванье и научиться доверять воле Брахматри. Собственно, этот урок волшебница прошла очень неплохо, поняв иллюстрацию верно, а не в духе «как же их не опекать, если они без меня такие беспомощные и беззащитные!». В итоге, Ауровиль санапсара отпустила и неведомо для себя была близка, чтобы своей мудростью и покорностью уберечь весь восток от нависающей над ним угрозы. Однако деятельность натуры не только не позволила сосредоточиться, скажем, на обучении юных тантрини, йогинь и волшебниц или путешествиях по миру, а еще и экстраполировала бурлящий кладезь замыслов на всю Аджарию.
- Брось ты этот остров! – убеждала ее Риабель. – Мне еще кое-что тут решить, и я навсегда вас покину. Пошли со мной! Я возвращаюсь на Самсунг, потом на континент загляну в гости, и везде будет нескучно, уж поверь.
- Да я уже поняла, что ты драконов на завтрак ешь.
- Не-а. Невкусные до жути. Хуже только демоны.
- Ты точно не аватар какой-нибудь богини? Сати, например, до сих пор полноценно не выразилась.
- Нет. Уж в этом можешь быть уверена… Кстати, если пойдешь со мной – смогу поделиться многими секретами, близкими к главным.
- Это самое сложное искушение, которое мне доводилось испытывать, но вынуждена остаться в приятном неведении, ибо покинуть остров – выше моих сил: слишком много планов.
- Ты не пробовала жить сегодняшним днем?
- Многократно в детстве. Не получалось… Всегда возникали цели. Один раз удалось недавно, но тот день закончился налетом драконов.
- Они прилетели, чтобы сказать тебе: «Продолжай в том же духе!».
- Ну-ну.
- Я не шучу – что-то такое считалось с моего дракоши. Я была уверена, что и ты нечто подобное поймала, пока заставляла своего напрудить в штанишки.
- Не. Я была слишком занята борьбой с ним, чтобы прислушиваться ко всему, что он внушает. И даже если бы услышала нечто такое, то посчитала это попыткой меня обмануть.
- Вот так всегда ведь, правда?
- Ага.
- А есть уверенность, что они прилетали разрушать? Может, они поговорить хотели? Помощь предложить, там, или покатать желающих… Ты уже провела расследование, как начался бой?
- Обожаю в тебе жажду найти обратный смысл в любом явлении. Уверена, что ты готова оправдать любого антигероя, и боюсь думать о глобальных причинах этой твоей тяги.
- Мне всегда казалось, что уж кто-кто, а ты рассуждаешь вне категорий «хороший-плохой». Единство Вселенной, все дела… Не?
- Именно… Так что, если выяснится, что ты – Ахурамазда, можешь не сомневаться: я приму тебя и такой.
- Аж камень с души… Ладно. Последнее предложение: все бросаешь, идешь со мной гулять по Вендору, а там, глядишь, и с Ариманом каким-нибудь познакомимся. Если пожелаешь, само собой.
- Иногда мне кажется, что с тобой было бы интересно и тупо муравьев рассматривать. Ты везде найдешь приключение… Но мне…
- Не продолжай… Что-то я и правда прилипла. Наверняка ты куда лучше чувствуешь, где твое место. Вопрос лишь в роли: определилась с целями, которые будут мешать тебе жить в гармонии с каждым мгновением?
- Ха. Пока только нащупываю. Но гармонии и так нет – я ощущаю ее отголоски лишь когда занята чем-то, чувствую себя на пути.
 Тогда пусть это будет настоящая дорога. В Ауровиле тебе тесно – не было мыслей сделать на острове один большой Ауровиль?
- Клянусь – именно это и нащупываю.
- А как пойдешь к этой цели?
- Пока не знаю. Судя по наблюдениям, Ауровиль сейчас не в моде – брахманы потрудились от души, используя мои промахи. А тут еще драконы эти… У нас как-то принято все, что сложно понять – считать орудием кармы. Понятно, что драконы именно в эту категорию попали, и тот факт, что напали они именно на Ауровиль – в глазах аджаров наш статус явно не повышает. Дескать, какие же вы гармоничные, если заслужили атаку драконов?
- Фигня. Сработай на обратном: «Ауровиль настолько чист, что даже нападение трех черных драконов обошлось без жертв, если не учитывать храбрую шестерку воинов-защитников! Ауровиль: место, где нечем поживиться даже жнецам! А вы готовы к прилету небесного огня?».. Это только навскидку – уверена, ты гораздо лучше придумаешь.
- Да не факт… Теперь окончательно уверена, что ты не калари – иначе моя информационная война уже давно была бы проиграна.
- Льстишь же – а как сладко все-таки… Кстати, это действительно может сработать. Воспользуйся случаем и возобнови работу Спутников на всю мощь!.. Открой филиалы Ауровиля или раздуй его еще больше… Хотя не – тебе нужно от него на время отрешиться: найти себе новую игрушку.
- Вот я и думаю: а может хватит брахманам народ в узде держать?
- Ого размах.
- Я серьезно. Я ведь и раньше всю Аджарию в уме держала, когда Ауровиль создавала. Просто думала, что это все потом – лет через двадцать, когда все увидят, как у нас хорошо, и тоже захотят так же.
- Народ – это стадо, Мия. Они и сто лет рядом будут жить, но побоятся сделать шаг в сторону рая.
- Вот именно!.. И пусть затем уже каждый выбирает себе ограничитель свободы, раз они видят истинную свободу именно в этом! Но для начала нужно им эту свободу дать! Как у нас, только на всем острове!..
- Твои глаза сейчас блестят, и я не пойму: это привлекает или пугает.
- Не захотели эволюции – получат революцию!
- Эй-эй! Я видела революции в реализации, и поверь: с твоим идеализмом у них мало общего.
- Что ж… Тогда это будет идеальная революция!..

Экстраполяция рая, или Большая Сахарная
И с этой минуты Миэлла ступила на путь, который станет ее путем до МП включительно. Плохая ценительница крови и смуты, она понимала, что взрыв хаоса свободы несет большой риск, а потому должен быть следствием идеально и пошагово продуманного до самых мельчайших деталей плана.
Ее можно было понять. Одно дело – отпустить Ауровиль двигаться путем его коллективного разума, а другое дело – тупо наблюдать, как он движется в ином, нежели тебе мечталось, направлении. Чувствовать себя ненужной или даже помехой – никому неприятно, а столь честолюбивой натуре, как неприкасаемая, ставшая санапсарой – и подавно. Так же открывалось огромное поле деятельности, где можно было попробовать милую сердцу утопию еще раз, испытать свой потенциал в более глобальном масштабе, еще и держа в памяти былые ошибки. Так, когда не получается идти дальше, иногда возвращаются, чтобы повторить пройденное в немного усложненных условиях. Это хорошо знакомо игроманам, одной из которых могла по духу считаться и санапсара Ауровиля, выбравшая игровым полем уже всю Аджарию.
Дополнительных причин устроить взрыв свободы был целый клубок. Тут и застарелое чувство вины за то, что «забрала в Ауровиль весь свет и цвет Аджарии». И детские клятвы о том, что когда-нибудь на острове не останется ни одного неприкасаемого. И на удивление стойкая неприязнь к брахманизму вишнуистского толка. И остатки волнения за будущее Ауровиля, которому, ясное дело, спокойнее будет в связке с остальными, подобными ему городами, а не в оппозиции к ним… И многое другое… Причин – масса. Но для нас все более важно следствие. А оно было простым: Миэлла всю себя посвятила организации в Аджарии Большой Сахарной революции, получившей название с ироничной подачи Риабель, на прощание сделавшей последнюю попытку отговорить подругу от ее замысла.
- Просто мне теперь кажется, что это я тебя натолкнула на эту затею, - мило хмурилась исследовательница, - а нести ответственность за сто или двести тысяч жертв мне, уж прости, не хочется – так что сама потащишь этот груз, смотри мне.
- Во-первых, если что-то пойдет не так – я в ответе за абсолютно все, что случится. А во-вторых, я приложу все силы, чтобы это была самая мягкая революция.
- Ага. Назови ее Шелковой… Хотя нет – такая уже была. Полвека назад в одной из провинций Даоссии…
- Я верю, что мне удастся настолько разогреть народ, что все получится мягко и бескровно.
- Ну да, ну да… Брахманы будут отдавать храмы неприкасаемым и кормить их сладостями… Получится сахарная революция. Удачи... Когда все провалится – маякни мне мысленно, и, если услышу – заберу к себе путешествовать и наблюдать за муравьями или ариманами.
Уже обнимая уходящую подругу, Миэлла, дабы отвлечься от нахлынувшей грусти, поинтересовалась шепотом:
- Так а чем закончилась шелковая революция?
Риабель в последний раз прижала Миэллу к груди:
- Река там теперь называется Красной…
…Оставшись одна, санапсара вздохнула.
- Красная – это плохо… Мы пойдем другим путем…
***
…Путь, выбранный Миэллой для организации на острове взрыва свободы, заключался в неспешном расшатывании глобальных устоев аджарского общества и доведении до той точки, когда народ сам, без вмешательства извне, перехватит падающую из рук брахманов власть, дабы потом определиться, что со всем этим счастьем делать. Такой сценарий приветствовался не всеми помощниками, и, кажется, только сейчас Миэлла обратила внимание, что в ее окружении находится немало людей достаточно радикальных взглядов. Они особенно активно поддержали санапсару во время ее истеричной реформации, и ей неудобно было теперь разочаровывать ожидания столь верных последователей, однако Миэлла еще несколько раз подчеркнула, что эта революция никоим образом не должна быть грубым вмешательством конкретно Ауровиля.
- Матримандир останется нашим главным штабом, но каждый, кто решит принять участие в Сахарной революции, должен покинуть Ауровиль и поселиться среди жителей городов. В противном случае – это не революция, а война. А война, особенно гражданская – последнее, чего я желаю родному острову.
…Пожалуй, самое время хотя бы кратко пробежаться по рядам и позициям сторон, а заодно познакомиться с наиболее интересными и значимыми персонажами грядущих событий. И начнем мы со стороны, условно называемой брахманами.

Ржавые цепи брахманизма
На самом деле это действительно очень условно. Вопреки рисковавшему возникнуть стереотипу, даже сами брахманы – отнюдь не похожи на однотипных, мрачных клонов, фанатично поклоняющихся порядку и системе; что уж говорить об их многочисленных и разнообразных помощниках?
Особенно заслуживает внимания тот факт, что сама структура брахманов высшего звена – сетецентрическая, в отличие от милого авторитаризма Ауровиля. Это уже ниже рангом начинаются строгие градации и прочие касты, а главный орган власти скроен таким образом, чтобы потеря одного или даже пяти брахманов высшего посвящения – никак не сказывалась на прочности структуры в целом.
Если по ходу прочтения статьи это не было отражено, то хотя бы здесь необходимо сказать: брахманов в Аджарии – множество. Это целых два процента населения, что в два же раза больше числа буддистов и превышает количество профессиональных воинов (не путать с кшатриями, из которых умеет правильно держать меч один из трех в лучшем случае). Это гораздо больше, чем даже, скажем, церковников в нашей с вами Европе, с ее раздутыми орденами, монашеством и прочими инквизициями.
Брахманы в широком смысле – это отнюдь не жрецы в разных ипостасях, а, по сути, вся интеллектуальная элита (включая учителей, писарей, чиновников, врачевателей и прочую интеллигенцию), которую можно с поправкой на местные особенности и акценты назвать духовенством. Причем именно религиозного фанатизма особо не наблюдалось, и уникальность системы заключалась как раз в том, что в ней в духовном слое-клее срослись в громоздкое нечто как религиозный, так и социокультурный слои, сковав буквально каждого аджара тысячами настоятельных рекомендаций по поводу и без оного.
Все сферы жизни: от гигиены и быта, до медитаций и творчества – были насквозь пронизаны ритуальностью. Пронизаны до такой степени, что почти никто не был банально в состоянии все это запомнить, а потому каждый чувствовал оттенок вины. Это был некий прообраз кафкианской Европы 20-го века, где каждый житель был в чем-то виновен, а кого за эту вину привлекать к ответу – решали как раз брахманы. В определенной степени подобное знакомо и жителям буржуазной России, где входящий в Систему вынужден затем так или иначе нарушать запутанный закон, что добавляет ему послушания, ибо в случае чего – найдется что предъявить . Поэтому каждый, ощущая свою вину перед Тримурти, раджами, предками, соседями, родителями – да кем угодно – старался держаться скромно и не выпячиваться, дабы не привлечь внимания калари или их многочисленных информаторов.
Но очень важный момент: репрессивным аджарское государство не было. Это уже упоминалось, но такой акцент лишним не будет, чтобы наша фантазия не взялась рисовать обожаемых пугливыми авторами «вороных слонов», которыми кровавый раджа лично растоптал миллиард инакомыслящих. Да, калари и брахманы любили побеседовать с теми, кто выбивался из общей массы. Но это был, скорее, дополнительный камертон чувства вины, и, что интересно, эффективнее он работал, когда беседовали именно представители брахманизма, давившие больше на долг, вину и ответственность, нежели на страх, как некоторые калари. И невозможно не сказать, что далеко не каждый формальный брахман, особенно в низших слоях касты – разделял все путеводные векторы, спускаемые сверху. Общество аджарского государства объективно прогнило, и любой здравый ум это видел. Долгое время не имелось альтернатив, и потенциальный бунтарь приучал себя к мысли, что изменить что-то не в его силах, а значит, нужно свыкнуться с этим, как с летним зноем или шумным соседом. В конце концов, никто не мешает есть, молиться и любить, если делать это согласно канонам и правилам…
Сильно встряхнули систему события, связанные с Миэллой. Появление альтернативы широко раздвинуло границы восприятия. Свободный мир, рисуемый иллюзионисткой-бунтаркой, отнюдь не обязан был нравиться больше, чем тот, что существовал вокруг. Но между этими мирами внезапно раскрылся такой простор вариантов, что самые пытливые из умов своевольно взялись наполнять его близкими им моделями общества и отношений в нем.
Представьте, что тусклый фонарь освещает ваш овраг, за пределами которого непонятная темнота. И тут на горе вспыхивает яркий прожектор-маяк, который показывает вам и вершину горы, и ее ближний склон, и равнину между оврагом и горой. Вы не обязаны лезть на вершину горы, но кто теперь удержит вас в сыром овраге, когда видно равнину и склон? Главная ошибка брахманов – они бросились нападать на Миэллу и ее модель общества, совершенно упустив компромиссные варианты условной «равнины», которые взялось рисовать богатое воображение народа. Им бы вывести народ на равнину под своим руководством, а они забрасывали маяк камнями, обрадовались, когда он отвернулся в сторону другого склона, начисто прозевав ключевое понимание: народ, уже знающий, что равнина удобна, зелена и безопасна – начнет переселяться туда даже без фонаря. Огонь, в конце концов, и самим можно разжечь…
Словом, увидев, что можно, оказывается, жить по-новому, народ постепенно приходил к мысли, что жить по-старому уж совсем не хочется. К затхлому воздуху можно привыкнуть, но если вдохнуть свежего, то затхлый затем покажется вонью, пусть и свежий оттолкнет своей насыщенностью. Аджары, и это чуть ли не в первую очередь коснулось низших слоев брахманизма (вроде рядовых учителей), сначала неосознанно, а затем все более смело – стали задумываться, как сделать общество более открытым, дружелюбным и свободным от ритуального давления.
Некоторые энтузиасты пытались продвигать свои мысли выше по служебной лестнице, но вязли в средней ее части – самой затхлой: той, докуда добираются упорством и исполнительностью, а застревают, лишенные остроты ума, мудрости и личных смелости с харизмой. Эта ржавая середина – бич почти любой системы, и преуспевают, как правило, те из них, где на эту часть структуры вешаются лишь архивирующие и исполнительские полномочия, но ни в коем случае не роль медиатора между наивными и горячими низами и цинично-мудрыми верхами. Беда брахманизма в том, что здесь был именно последний вариант, и наивно было бы ждать прямого информационного сообщения между рядовыми и посвященными брахманами в обществе, не один век живущем в кастовой системе…
По-хорошему, верховные брахманы в большинстве своем банально не понимали всю степень социального обострения. Они получали информацию от помощников, те – от своих помощников, а так как докладывают обычно с изрядной оптимистической погрешностью – сквозь фильтры этого «испорченного телефона» проходила лишь та информация, которую брахманам хотелось слышать. Были и исключения, но общей картины это не меняло. Считается, что правители знают всё, что неведомо народу, и это в целом правда, но вот парадокс: правителям почти так же плохо известно всё, чем живет народ.
По идее, ситуацию могли бы корректировать калари, чья сеть очень сложным и асинхронным образом наслаивалась на сеть брахманов, что позволяло главным из них игнорировать «ржавый слой» и сообщать самые нефильтрованные новости брахманам высшей иерархии. Однако здесь срабатывал обратный закон. Калари, как и всякая структура, призванная охранять и защищать, была склонна значительно преувеличивать степень угрозы – грубо говоря, калари были не дураки понабивать себе цену запугиванием брахманов очередными народными волнениями. Все плохо, дескать, и только наша доблестная служба на страже отечества удерживает его от низвержения в бездну произвола с пучиной хаоса.
За века калари настолько накормили брахманов надуманными страшилками, что все их доклады элементарно научились делить на пять, а то и десять. И, как нередко бывает, крики «волки» совершенно перестали ассоциировать с реальной угрозой как раз тогда, когда целая стая великолепно подготовленных оборотней пришла из леса и поселилась в заброшенных домах.
Подводя итог описанию ситуации в целом, можно еще раз подчеркнуть, что брахманизм не только проржавел как система, но еще и допустил фатальную ошибку в прогнозировании угроз. Все силы бросив на дискредитацию Миэллы и Ауровиля, он совершенно не учел, что народ, если его умело подогреть – наплюет и на Миэллу, и на Ауровиль, но также – и на брахманизм с его кастами и тотальной несвободой. И если Ауровиля это вряд ли коснется, то как раз брахманизм и будет первым, что сметет народная волна.
***
От этого краткого анализа отдавало бы особым примитивизмом, если бы мы обошлись общими тенденциями, не коснувшись личностного аспекта. Да, в столь проржавленной и громоздкой системе, как брахманизм – роль личности снижалась запредельно, но, когда речь идет о сломе системы, о революции и хаосе – нельзя недооценивать кадровый состав противника и потенциал его явных или скрытых лидеров. Пока структура работает, они могут быть в тени, но в огнях уже начавшегося бурления энергий – эти лидеры способны замкнуть обломки системы на себе, проявить ничем теперь не придавленные яркие личные качества и нанести еще сырой революции фатальный контрудар.
Оставим пока за скобками – совершили такую ошибку творцы Большой Сахарной или нет. И познакомимся чуть ближе с несколькими персонажами, которые, возможно (на момент написания это действительно неизвестно), сыграют какую-то особую роль в грядущих событиях.
Главный руководящий орган Аджарского государства, или, как оно еще называется, Троецарствия – Брахманат: совет верховных брахманов, заседающий в Джайпуре. Он ассиметричен с территориальной точки зрения и крайне сложен по составу – так вышло, что узурпация власти брахманами происходила под явным руководством джайпурцев, а в Калькутте и Мумбае их поддержали лишь некоторые коллеги. Этого тогда хватило, но с тех пор что южная, что северная провинции – имеют в совете в три-четыре раза меньше голосов (каждый), нежели элита Джайпура. А так как уже внутри совета правила для всех одни, и каждый голос формально весит одинаково – на первую роль выходят два параметра: харизма и умение балансировать-договариваться. Все время существования Брахманата здесь велись кошмарные интриги, и, что характерно, четкой клановости так и не сложилось, а союзы и блоки обычно носили краткосрочный характер и не имели никакой строгой закономерности, в том числе территориальной. Вишнуисты разных городов объединялись, когда нужно было продавить и зафиксировать очередную религиозную догму, но жестко оппонировали друг другу в вопросах, скажем, торговли или налогов. А, например, брахманы Мумбая вообще почти никогда не шли единым фронтом, так как в силу малого их количества – представляли принципиально разные течения, группировки и торговые союзы, которые куда больше противостояли друг другу, нежели коллегам из других городов…
К началу подготовки революции в Брахманате вообще отсутствовала какая-то центристская сила, а из ярких или весомых личностей можно было выделить всего пятерых брахманов. Остальные же – либо не обладали личностной внятностью, либо банально играли роль флюгеров и лоббистов, которыми полон любой совет, вне зависимости от того, социальный он, политический или религиозный; или даже все это сразу – как в случае с Брахманатом.
Начнем, как полагается, с дамы. Красавица Индира представляла Калькутту и в зачет ей можно отнести уже то, что она впервые сумела если не объединить, то хотя бы психологически «причесать» своих земляков в совете. Правда, Индира продвигала крайне непопулярную среди других городов идею прочного союза с вопиюще разрастающимся государством Хань, и голосов в кои-веки дружных земляков ей все равно не хватало. Зато, как это умеют женщины, провоцируя слишком спорным требованием неминуемый отказ, она вызывала у оппонентов в вопросе союза с Хань некоторые нотки желания компенсировать это за счет компромисса в других вопросах. Проще говоря, идея союза была чем-то вроде отвлекающего маневра, позволяющего собирать голоса в менее эпатажных ее проектах… И подобный ход отнюдь не был самым коварным в арсенале «калькутской кобры», как ее называли за глаза (сама она считала прозвище комплиментом и себе, и кобре, но последней – в большей степени). Иначе и быть не могло, ведь брахманами женщины становились нечасто, а уж до совета могла дойти в лучшем случае одна, и эта должна была быть та, кто способна без тени сомнения смять и растоптать всех конкуренток…
Индира, к слову, уже разменяла пятый десяток, а относилась к типу женщин, которым за ослепительную и резковатую красоту молодости приходится расплачиваться чуть ли не уродливой старостью. Эта старость должна была начаться через несколько лет, а пока брахмани находилась в той полупозиции, когда могла казаться как зрелой красавицей, так и злобной матроной. Характер был тому под стать: Индира умела чрезвычайно мягко стелить, но в гневе вызывала ассоциации с Кали, а когда особо расходилась, в зале каждый раз кто-нибудь говорил: «Аватар Дурги почтил наше скромное собрание своим присутствием».
Интересно, что впервые эту фразу произнес другой харизматичный брахман – Махавир. Эта глыбища не боялась никого и ничего, и слыла народным любимцем, насколько им только мог быть брахман. Данный факт активно использовался советом, когда Брахманату требовалась вывеска. Постеров и баннеров в Аджарии не было, но на стенах порой рисовали их подобия, и кто-кто, а Махавир всегда оказывался на первом плане, несмотря на полудюжину лицевых шрамов, в его случае смотревшихся браво, а не уродливо… Махавир был необычным брахманом. Сложись обстоятельства иначе, и он мог бы стать очередным просветленным или поддержать идеи Миэллы. Во всяком случае, его сознание по молодости и даже в зрелости было открыто самым разным явлениям, и лишь велением судьбы он разминулся с Миэллой в Каджурахо, где ему так и не удалось вкусить иллюзий. Возможность же просветления его деятельная и боевая натура променяла на бурные приключения, во время которых этот сын верховного брахмана успел повоевать и в Синае, и на материке, и, разумеется, в родной Аджарии, где от его могучей руки полегло немало монстров. Два шрама из шести ему оставил не кто-нибудь, а ракшас, и демону после этой встречи пришлось создавать себе новое тело.
В брахманы Махавир подался по идеалистическим соображениям, надеясь принести пользу народу, а также из уважения к предсмертному завету отца. Он был на несколько лет старше Индиры, хронические боевые болячки уже не давали возможности ощущать себя героем на полях сражений, зато статус боевого ветерана заметно выделял его среди других брахманов. Вы могли столкнуться с подобным явлением, если в вашей группе философского факультета появляется студент-философ с черным поясом по карате.
Небольшой ложкой дегтя было лишь то, что с годами мировоззрение Махавира постепенно оформилось и застыло. Это добавило ему принципиальности, но в той же степени, что и категоричности. В каждой его фразе ощущалось фоновое: «Ребята, я жизнь повидал и с фасада, и с изнанки, и с задницы. Так что знаю поболе вашего!». И пусть вслух Махавир этого ни разу не произнес, такое позиционирование слегка раздражало коллег, особенно тех, кто тоже считал себя суровыми мужиками.
В первую очередь это относилось к брахману по имени Джасвиндер. Он был еще лет на десять старше, боевой опыт имел явно не столь богатый, но по магическому потенциалу мог заткнуть за пояс почти любого аджара, если не брать в расчет запредельную Миэллу и, возможно, пару ее лучших учениц, примерно близких ему по мощи. Как и большинство магов, Джасвиндер был несколько комнатным героем, а не баталистом, однако, в отличие от коллег, обладал и ярко выраженным мужским стержнем, поэтому Махавира не любил как прямого и главного конкурента за звание альфа-самца Брахманата. Пока Махавир развлекался-закалялся в сражениях, Джасвиндер привык к неформальному статусу первого мужика в совете, и появление в Брахманате плечистого ветерана переживал болезненно – да простите вы очередную аналогию: как блестящий чемпион по стендовой стрельбе появление в компании снайпера-ветерана, героя боевых действий.
Усугубляло противостояние то, что оба были из Джайпура и имели кардинально разные взгляды на прошлое, настоящее и будущее. При этом, в отличие от уже довольно прямолинейного ветерана, Джасвиндер был куда более искушенным переговорщиком и умел идти на компромиссы во всем, кроме религиозных взглядов. К слову, весьма нестандартных на то время, ведь поклонялся он не ставшему классическим образу Вишну из Тримурти, а его архаичному аватару – Индре. Единственной точкой, в которой спорщики вроде как сходились к одному знаменателю – была активная военная пропаганда. Оба считали народ слишком рыхлым и неспособным противостоять ни одной из потенциальных угроз. Но если Махавир, хмурясь, смотрел на Самсунг, требуя укреплять армию, то Джасвиндер, неплохо осведомленный о происходящем за пределами Пелены Майи, настаивал на массовом открытии школ боевой магии, где нужно готовить мастеров, способных противостоять вызовам не людей, а куда более опасных существ. И последнее разногласие вдребезги разрушало возможность альянса самцов, ибо стагнирующая страна могла выбрать лишь одно из направлений, а пока они спорили – не выбирала, как водится, ни то, ни другое…
Хотя нет!.. Была еще одна точка соприкосновения: и Джасвиндер, и Махавир одинаково не выносили еще одного неформального лидера Брахманата – Дамодара. Этот уникум был еще менее характерным выразителем сути Брахманата, нежели два доминантных мужика, способных вдвоем за десяток минут отправить в новый забег по Сансаре всех остальных брахманов совета вместе взятых. С малых лет купающийся в лучах родительского обожания, Дамодар вырос, тем не менее, не в капризного метросексуала, как часто бывает, а в еще более раздражающий тип человека, который коротко описать довольно сложно. Вместо открытой самовлюбленности, он выбрал показную, подчеркнутую любвеобильность, а вместо метросексуальности сделал своим кредо аскезу, но выставлял ее напоказ хлеще, чем многие – свою метросексуальность. Это реально раздражало, но формально придраться было не к чему. Было понятно, что в глубине души Дамодар ставит себя выше всех остальных, но совершенная неуемность и неиссякаемый энтузиазм позволяли ему, оставаясь объектом шуток и насмешек, удивительным образом продвигать большинство инициатив. Причем выглядело это всегда так, будто он беспокоится исключительно о других.
В принципе это было не так и сложно по замыслу. Нужно было выбирать кого-то с созвучной идеей и всячески его опекать. На выходе Дамодар оказывался в двойном выигрыше: близкая ему идея получала ход, а опекаемый волей-неволей оставался в моральном долгу за столь активную помощь и впоследствии помогал протолкнуть уже новую инициативу нового фаворита неугомонного «альтруиста». Другое дело, что такая тактика была реально сложна именно в исполнении, требуя от Дамодара, кроме невыносимой активности, еще и чисто природный дар скользко-мыльной беспринципности и невероятной обтекаемости. Вдобавок к этим талантам, Дамодар обладал блестящей памятью, знал, к кому на какой кобыле подъехать, что сказать, что похвалить, а над чем, в чисто своей, вопиюще беззлобной манере, подшутить… Манерой поведения он был очень похож на гея, однако это был тот случай, когда сексуальные особенности получили полную социальную сублимацию, и ни один ненавистник не мог подтвердить подозрения фактами, что, с учетом магических способностей брахманов и всеведения калари – служило неоспоримым свидетельством искренности аскезы Дамодара.
Если бы Брахманат решил провести расследование деятельности этого парня (а ему было немногим за тридцать), то следствие оказалось бы в тупике, выясняя, каковы его истинные личные интересы во всей его деятельности. Он умудрялся проталкивать взаимоисключающие идеи с интервалом в несколько месяцев, а отследить закономерность этих идей не смог бы даже самый дотошный детектив. Обычно так работают лоббисты за деньги, но денег Дамодару никто не платил, да и зачем прожженному аскету деньги? Удовольствие от самой деятельности? От процесса скольжения между капельками? Возможно. Но разве этого не мало?.. Для нас, как минимум в рамках этой статьи, мотивы Дамодара остаются неизвестными, но факт: если бы один из альфа-самцов, пересилив презрение к этому мыльно-заботливому интригану, сумел увлечь его своим вариантом армейской реформы – эта реформа получила бы одобрение Брахманата. А значит, не упомянуть такую весомую единицу – было просто невозможно.
С точки зрения реального влияния на принимаемые решения с Дамодаром мог поспорить лишь мумбайский брахман Масуд. Описание его характера не заняло бы и абзаца, но сила Масуда заключалась в том, что уж он-то как раз являлся типичнейшим верховным брахманом, просто чуточку более смышленым, последовательным и удачливым, нежели остальные. Глубокий консерватор по натуре и взглядам, он был принципиален, расчетлив и справедлив. С такими любят иметь дело даже при наличии разногласий, и это позволяло Масуду становиться компромиссной фигурой во многих спорах. За счет этого, он выдвинулся на роль своеобразного регулятора и уже не один год в случае возникновения тупиковой ситуации взгляды брахманов начинали искать приземистую фигуру мумбайского коллеги, как бы сверяясь с его еще не высказанным, но всегда понятным по открытому лицу мнением. Очень часто ему не приходилось ничего озвучивать, и это особенно ценилось в обществе мудрых возрастных мужчин. Несмотря на принципиальность, врагов у него не водилось, ибо он почти никогда не переходил на личности (однажды Индира все же вывела, но это было давно, и сам Масуд извинился за несдержанность перед советом). И будь у Брахманата должность постоянного спикера, а не попеременное право председательства, главным кандидатом и почти бесспорным победителем был бы именно Масуд.
Разумеется, были в Брахманате и кроме этого квинтета запоминающиеся и влиятельные лица. Более того, как обычно бывает, в большинстве заседаний серая масса безликих старцев нивелировала смелые инициативы харизматичных лидеров и перевешивала их яркость унылым количеством. Но мы знакомим с теми, кому суждено сыграть свои роли во время революции, где серые старцы проявят себя лишь как часть серой же массы, а потому останутся здесь без имен.
***
Теперь самое время познакомиться поближе с инструментами влияния брахманов на процессы, происходящие в государстве. До этого в статье почти сотню раз упоминались калари, и упоминались справедливо – как основной инструмент, однако начать стоит все же с более глобального явления – особой структуры самой государственности Аджарии.
Некоторые брахманы обожают повторять, что система отношений и жизнедеятельности выстроена в Аджарии столь удачно, что функционирует буквально сама по себе. И надо сказать, что определенная доля истины в этих словах имеется, вопреки той самой сотне упоминаний о калари. Дело в том, что структура общества за века действительно настолько устоялась, а внутри всех общественных процессов существует такая масса ограничителей (в том числе чисто внутренних – в сознании и подсознании каждого), что Аджарское государство, не имея, по сути, никакой прочной вертикали власти – в отличие от большинства западных соседей никогда не находилось даже рядом с переворотом или тем более революцией.
Архитектура многих государств повторяет строение человека, которое, на самом деле, не слишком заточено под устойчивость. Аджары (точнее, их демиурги) в этом плане оказались расчетливее: они создали двойную систему. Касты, как мы можем помнить, примитивно отражали структуру человеческого скелета, а вот кровеносно-нервную систему аджары переняли у кого-то вроде осьминога – она опутывала общество многослойной и ассиметричной сетью, имеющей определенную автономность внутри каждой из подструктур. Если убрать аналогии, то можно увидеть любопытную картину общества, в котором, казалось бы, каждый знает свое в нем примерное место, но эти места чрезвычайно относительны. При этом, повторимся, отсутствует всякая вертикаль власти, нет никаких царей, а статус раджи формально ниже статуса учителя, который беднее этого раджи в миллионы раз. Понятно, что без постоянной регулировки в реальном времени – столь сложная, горизонтально ориентированная конструкция, склонная к наслоениям и перехлестам, была бы обречена рухнуть, поэтому брахманы, изначально опиравшиеся на кшатриев, постепенно сгенерировали совершенно новый инструмент влияния на общество. Этим инструментом стали воины-калари.
Поначалу брахманам для опоры хватало и кшатриев, но дальше возникли сложности, связанные с тем, что кшатрии являлись отдельной кастой и в целом были относительно независимы. Множество урожденных кшатриев вело праздный образ жизни, другие – относились к армии, третьи – к городской страже, которая подчинялась не пойми кому… Приравнивать всех их к тем, кто должен был стать быстрым, точным, инициативным и беспрекословным исполнителем воли брахманов – не было ни малейшего смысла. Поэтому по решению совета брахманов при многочисленных храмах стали готовить храмовую гвардию, призванную взять на себя часть полицейских функций и полный спектр функций спецслужб.
Калари были поставлены вне каст, при этом принимали в них представителя любой свободной касты, а ходили слухи, что и неприкасаемых. Последнее скорее отражает отношение людей к калари, нежели тенденцию, но, думается, доля истины могла затаиться и здесь – нередко за будущим учеником брахман приходил к его родителям, поясняя свое предложение тем, что видел их ребенка во время ритуала, и боги указали его особый путь.
Родители чаще всего были не против – калари недолюбливали, но признавали своеобразной элитой, и уж шудрам с вайшьями пришлось бы ой как постараться, чтобы достичь на обычном своем пути того статуса, который они получат, став гвардией брахманов. Кшатрии, в общем-то, тоже, хоть и считались в меру привилегированным классом, обязаны были выполнять рекомендации калари, как майор полиции прислушивается к лейтенанту ФСБ. Что интересно, ни структурой, ни орденом, ни организацией – калари не считались и не являлись. Брахманы смотрели далеко в будущее и отдавали себе отчет в том, что как отдельная структура калари рано или поздно станут независимой от них силой. Собственно, тут ничего нового не изобреталось, поскольку с кшатриями издавна использовали ту же схему, расслаивая на множество групп, слоев, родов и видов. За века системы подготовки совершенствовались, шлифовались, менялись, обновлялись, но неизменным оставался тот факт, что рядовой калари превосходил по чисто боевым способностям опытного кшатрия, а по сумме сторонних умений и навыков был и вовсе несравнимо выше. Понятно, что подготовка множества таких умельцев к простым задачам не относилась, и общее количество калари редко когда превышало пару-тройку тысяч, из которых не менее половины имело информационно-психологическую специализацию, а не боевую.
Да, как и полагается в спецслужбах, основной акцент делался на работу с информацией. Понятно, что и такой специалист-калари был способен постоять за себя в бою, но регулировщикам или связным, как их иногда называли (бойцов по этой схеме именовали оперативниками, хотя в народе это деление подчеркивалось редко и оставалось профессионализмом), за использование оружия приходилось затем отчитываться перед куратором – считалось, что он недоработал как регулировщик, раз пришлось «включать оперативника».
Вообще, пытаться классифицировать калари – дело непростое. Их определенная уникальность – в штучности каждого калари. Надо понимать, что брахманы ранга жрецов  – наследственный статус, и готовить юного брахманенка начинали с малых лет. Тогда-то и прикрепляли к нему его будущих гвардейцев – обычно похожего возраста, но почти всегда немного постарше, дабы инстинктивное чувство ответственности за маленького хозяина возникало у калари, а не совестливый брахманенок начинал опекать крохотного калари. Ответственность за воспитание и выбор навыков, прогнозируемо нужных помощникам конкретно этого будущего брахмана – ложилась на отца или ближайших родственников, и предоставление сыну отличных гвардейцев – считалось лучшим подарком на совершеннолетие и важнейшей родительской миссией. С «рабом в подарок» это совершенно не соотносилось – калари воспитывались как младшие соратники, и практика показала, что осознанное служение брахману, связанному с калари узами фактически дружеского детства – разительно превосходит по уровню мотивации и жертвенности любую другую модель их отношений.
Понятно, что возникали и осложнения. Когда брахманенок не доживал до совершеннолетия, когда калари; опасность профессии приводила и к ситуациям, когда брахман терял всех своих гвардейцев уже в зрелом возрасте, а изредка случалось и наоборот. Для этих случаев существовала практика под названием «Соединение». Свободные калари прикреплялись к родным (или ближайшим) храмам, временно работая на них, об этом сообщалось по информаторской сети брахманов, и лишенный своих калари жрец мог устроить себе кастинг. Если обе стороны (да-да!) устраивал будущий союз, они проходили непростой ритуал с присягой, кровью и прочими атрибутами брахманизма, после чего пытались с разным успехом оспорить наш тезис об «идеальном служении лишь при совместном детстве».
Спрос на гвардейцев почти всегда превышал предложение, ибо для калари любая смерть куратора была ударом, а чувствуя хотя бы долю вины в случившемся, гвардеец нередко покидал мир, дабы получить шанс помогать куратору в следующем воплощении. Иногда, замечая нездоровую привязанность одного человека к другому, говорят, что в прошлой жизни воздыхатель был калари того, к кому столь привязан.
***
Итак, брахманы-жрецы имели в своем распоряжении хорошо подготовленных, преданных им и достаточно универсальных помощников. Какое-то время предполагалось держать калари разных храмов и кураторов в относительной изоляции друг от друга, дабы не допустить упомянутого слияния в собственную сеть. Но затем само собой получалось, что для более оперативной и эффективной работы калари стоит больше взаимодействовать между собой. В полноценную сеть им объединиться так и не дадут (что очень скажется на оперативности во время противостояния с Миэллой и ее Спутниками), но разрешат обмениваться информацией и синхронизировать действия в тех случаях, когда требуется коллективная работа, к которой не хочется привлекать кшатриев.
В итоге за многие годы эволюции храмовая гвардия превратится в несколько десятков локальных сетей, каждая из которых будет обладать уникальной структурой в зависимости от всевозможных факторов. Калари, работающие тайными агентами, будут оставаться в тени открытых регулировщиков, оперативники постараются кооперироваться, но в разных случаях будут не только конкурировать, но и сталкиваться между собой, особенно если принадлежат конфликтующим брахманам или соперничающим храмам. Мелкие сети объединялись в крупные, как правило, для решения каких-то конкретных задач и после их решения – вновь разъединялись. Причем важно, что стыки сетей происходили через самих брахманов, в праве которых было по завершении совместной работы рекомендовать (если не заметили, это любимое слово брахманизма, и оно имеет очень разные оттенки) своим калари прекратить все контакты с коллегами или, наоборот – сохранить контакты и пользоваться ими на свое усмотрение.
Многоуровневое расслоение как самых мелких, так и относительно крупных сетей калари – выступало не только гарантией их разобщенности, но и дополнительным способом закалки. Положа руку на сердце, в Аджарии периода позднего брахманизма было маловато вызовов, а поддерживать гвардию в тонусе хочется. Поэтому внутренняя конкуренция между калари разных кураторов, храмов и даже городов – помогала закалить их боевые и организационные навыки.
Единственным централизованным большим отрядом предсказуемо был тот, который подчинялся Брахманату. Так как каждый уважающий себя член совета имел нескольких личных калари, отряд Брахманата был закреплен не за кем-то конкретно, а как бы за самим храмом – огромным и величественным Розовым дворцом, в честь которого и получил незамысловатое прозвище Розовый отряд. И, честно говоря, как нередко случается с относительно бесхозными, сборными командами – общий уровень подготовки Розового отряда уступает небольшим, но сплоченным и опытным группам отдельных кураторов, состоящих в Брахманате. Однако в сравнении с самыми обычными калари из провинций – розовые выглядят неплохо, как минимум имея лучшую экипировку и снаряжение.
За всю историю Розовый отряд привлекали к полновесным операциям считаное количество раз, и чаще всего его члены проводят время, имитируя бурную деятельность и выполняя мелкую работу для Стражей Тримурти – выборочного органа власти, состоящего из тех членов совета, которые рулят Розовым дворцом между ежесезонными заседаниями Брахманата.
Имиджу калари немного вредит тот факт, что к ним как-то повелось относить еще и целую тучу их агентов, чьи действия предсказуемо выглядят куда менее изящно и вызывают то усмешки, то недовольство. Две-три тысячи человек – не слишком много для густозаселенного государства, даже с учетом привлечения кшатриев, поэтому калари активно вербовали себе информаторов и помощников среди самого народа. К слову, не только поэтому – для спецслужбы почти всегда хорошим тоном считалось выполнить работу чужими руками, и калари не были исключением. Особенно такое приветствовалось в силовых операциях, когда вместо личного истребления какой-нибудь банды или микро-секты – на нее банально натравливалась другая, и особенно здорово, если о второй тоже можно было после этого забыть.
Подобную работу, как и рутинный сбор информации (львиная доля труда большинства калари), предпочитали делать руками агентов – людей, согласившихся крохотную часть своей жизни тратить на помощь гвардейцам брахманов. В их жизни ничего не менялось, кроме необходимости сообщать об интересных или подозрительных событиях, либо работать в обратном направлении, тиражируя вокруг «врученные им» слоганы. Причем калари принципиально никогда не использовали инструмент денежных взяток: любая вербовка проводилась на мотивации разного характера, и даже запугивание считалось чрезвычайно грубой работой. Зачем, если многие люди и так соглашались? Чаще всего срабатывал механизм «за это мне тоже помогут», и порядочные калари действительно умели отблагодарить информаторов, когда защитой, когда ответной информацией, когда знакомством с нужными людьми. Деньгами избаловали своих информаторов континентальные шпионы и прочие преторианцы, где просто работавшие топорно, где – попадая в ситуацию, когда действовать приходилось быстро, разово, и денежный дар выступал хоть и примитивным, но рабочим инструментом. Калари же терпеливо выстраивали систему долгосрочной взаимовыгодной мотивации, позволявшей вести дела более уверенно, зная, что твоего агента не перекупят чуть более тяжелым мешочком золота.
Понятно, что система мировоззрения многих аджаров не позволяла им сделок с калари, и это, как правило, не влекло никаких последствий. Отказник обычно без долгих увещеваний соглашался «забыть» о состоявшемся разговоре (некоторые калари с магическим даром помогали это сделать в прямом смысле и не всегда с согласия собеседника), а гвардеец переключался на более сговорчивых кандидатов, коих хватало. Хватало, потому что, вопреки упомянутому, но на деле крайне легкому оттенку неприязни, в целом к калари относились нормально – как к части принятой в обществе системе брахманизма. А также потому, что, как тоже упоминалось, это сулило необязательную, но иногда весомую поддержку со стороны умевших быть благодарными агентов.
И вот слегка подмачивали репутацию те случаи, когда «играть в калари» начинали уже сами агенты, создавая собственные сети второй линии с присущей дилетантам топорностью. И с этим бороться калари так и не научились, ибо даже с их опытом не всегда удавалось угадать, как поведет себя человек, «ставший агентом самого государства» и ощутивший в себе «великую причастность к праведной линии партии». Впрочем, особо и не боролись, относя к производственному браку.
Гораздо важнее для калари было минимально светиться в резонансных событиях, особенно связанных со смертью. Их образ «связных между брахманами и народом» требовал относительной чистоты, поэтому убийства особо неугодных поручались либо самым-самым подготовленным и нигде не засвеченным в роли связных, либо вовсе выводились за пределы сети калари и становились работой одного из других инструментов влияния.
Самым успешным из таковых являлись нагини и тантрини. Правда, лучших из последних ближе к МП перетащит на свою орбиту Миэлла, но не один век повелительницы как змей, так и наслаждений – помогали брахманам решать проблемы.
Ясное дело, что вербовались единицы из них, но в случае с нагини договоренность обычно имелась на уровне настоятельниц храмов, благодарных брахманам за то, что им позволяется сохранять столь далекий от классического Тримурти культ. Внезапный укус змеи и смерть во время секса – врагов и помех брахманизма такая судьба настигала непропорционально часто, и кшатрии, которым поручалось расследование подобных происшествий, в какой-то момент фактически перестали производить даже формальные процедуры, ограничиваясь разве что опросом свидетелей или «невольной» соучастницы, если речь шла не об укусе. Тантрини, к слову, виновными никогда не считали и ранее, и горе той страже, которая, не разобравшись, сгоряча убьет или покалечит чересчур прыткую храмовую любовницу их раджи. Светские наказания в таких случаях были не слишком жестоки – многое зависело от обстоятельств ситуации и статуса тантрини, но во всяком случае смертью стражники официально не карались. Зато с первыми такими «богохульниками», неспособными увидеть в смерти владыки волю небес, когда-то давным-давно чуть ли не лично расквитался сам Шива, а скорую смерть остальных списывали на его же гнев или месть Камы.
***
Подводя итог описанию брахманов и их «рук», еще раз отмечаем, что текущее государственное и социальное устройство держалось по большей мере на устоявшихся внутренних традициях и запретах. Главным инструментом поддержания этой системы были калари – транслирующие и воплощающие волю высших брахманов – жрецов – в народ. В роли банальной силы выступают кшатрии, а для устранения неугодных можно прибегнуть к услугам дружественных жрецов и жриц самых разных храмов, из которых предпочтения предсказуемо отдавались нагини и тантрини.
Личное знакомство с самыми яркими из калари, нагини и кшатриев – стоит отложить до описания главных событий революции (в основном, вне этой статьи), но даже на примере брахманов можно заметить, что представители этой стороны будущего рваного фронта – отнюдь не обязаны повально быть скучными клонами, фанатично преданными порядку и брахманизму вишнуистского толка. Каждой стороне кажется, что враг именно таков, но нам важно рассмотреть эту революцию с разных сторон, поэтому, какими бы симпатичными ни показались нам последователи Миэллы – надо понимать, что противостоят им тоже живые люди, многие из которых умеют мечтать. И не всегда о чем-то, принципиально другом…

Сахарини: рафинированные и не очень
Это, конечно, полушутливое название – так революционеров если и называли, то единично, просто на данном этапе знакомства сложно придумать им объединяющее слово. Казалось бы, фактор единения столь важен в революции, что абсурдно было бы его игнорировать. Но тут вся суть в том, что революция предстояла сложная, многослойная, и этап всеобщей эйфории единения числился отнюдь не первым, а потому самой Миэллой было решено избегать пока единого кода, вроде «Большевики». Ведь революция должна была разжигаться с разных точек и позиционироваться как народная и стихийная, а изначально единое название как бы неслабо намекало на единую же силу, ее разжигающую.
Более того, по ходу подготовки санапсара быстро придет к выводу, что можно пожертвовать озвученным кодом единения ради более важного посыла.
- Нужно показать, что одноликому брахманизму противостоит грандиозное разнообразие самых разных проявлений свободы. Самых-самых разных! Без объединяющего символа или названия… Хм… - она переглянулась с Кантой.
Та улыбнулась:
- Ты тоже сейчас подумала про радугу?
Миэлла задумчиво кивнула, отпуская язычок поскользить по покусываемой губе:
- Сказать честно? – проговорила она медленно. – Я считаю эту революцию делом своей жизни!.. Но… радуга – это гораздо больше моей жизни и самых лучших идей, за которые я буду бороться. Больше и чище… И я не хочу низводить это прекрасное творение богов до символа наших идей, пусть даже кажущихся нам самыми замечательными. Если у кого-то возникнут такие аналогии, глядя на разноцветное торжество танцующей одежды наших эквилибристок – пусть они будут мимолетны… Но только так. А нарочито называя себя радугой – мы проявляем непростительную нескромность, как для тех, кто воспевает свободу… Впрочем, символизм нам очень пригодится, и мы активно его применим – просто более ажурно, что ли.
- Согласна с тобой. Ха. Сейчас подумала, что будет забавно, если когда-нибудь чудо радуги используют как символ какие-нибудь придурки, и тем самым опорочат радугу в глазах остальных, - она прочитала в открытых глазах Миэллы кое-что странное. – Э-э… Стой… Да ладно!.. Ты же… Ты же не думаешь, что мы…
- Пойми, я полностью уверена, что мы поступаем правильно. Но… вдруг с точки зрения веков это не так? И мы окажемся на неправильной стороне истории… Я не могу допустить, чтобы мои заблуждения порочили радугу…
- Но кроме радуги мы будем использовать и куда более глобальные тезисы, мысли и образы. Ты не боишься опорочить свободу, например, к которой мы будем призывать? Или сахар?
- Все наши тезисы забудутся, а вот именно радугу запомнят – поверь… Что касается свободы… Она – зеркало, отражающее внутренний мир народа. Она станет наградой для одних и карой для других. Но никто не сможет сказать заранее, пока не испробует… И если у нас не получится, то значит – мы неправы, а не свобода, и это, уверена, все поймут. А заклеймив радугу – мы сделаем это надолго, не давая ей возможности смыть с себя нас…
- Ты про сахар забыла.
- Спасибо… Сахар, в отличие от радуги – имеет слишком ярко выраженное свойство. Он – сладкий, и это настолько первично, что наша Большая Сахарная не перебьет его вкус, в отличие от красивой, но абстрактной радуги.
- Согласна…
…Но отнюдь не все в Ауровиле были склонны соглашаться со своим лидером так, как это делала Канта. Миэлла годами собирала вокруг себя самых ярких личностей острова, в не особо ярких – раскрывала внутренние резервы яркости, и понятно, что взгляды ауровильцев были размазаны в полную палитру. Приятно, что большинство при этом глубоко уважало и все остальные цвета, осознавая, что их «цвет» - просто один из многих, однако нельзя не сказать, что имелись и считающие либо себя, либо свои взгляды – наиболее верными из всех верных. Процент этих самоуверенных радикалов в Ауровиле был, возможно, наименьшим, если сравнивать с почти любым другим обществом, но проблема в том, что среди мягких и терпимых ауровильцев им удалось в большом количестве допереть до статуса лидеров, формирующих повестку будущего.  А еще хуже, что именно радикалы, вполне естественно, заполонили ряды волонтеров грядущей революции. Миэллу это устраивало, ибо разгружало ее любимое детище, позволяя ему более гармонично выбирать пути развития; кроме того, для революций нужны пассионарии, а так уж сложилось, что среди них представителей радикальных взглядов – пруд пруди.
Впрочем, об идеологических и нравственных расслоениях среди революционеров мы поговорим позже. А пока важнее рассмотреть саму структуру, созданную Миэллой для реализации собственных и попутных идей.
Основных направлений личностного развития в Ауровиле было четыре – согласно ветвям ключевых умений самой санапсары. Занятно, что кратное численное превосходство женского пола породило необычную практику обозначения, когда по умолчанию термин звучит именно в женском роде.
Иллюзионистки. Эти девушки и изредка парни посвятили себя практикам плетения иллюзий. Они умеют воплощать в осязаемый образ собственные фантазии или чужие мысли. Сложно определить, чего тут больше: чар или образной магии – кому что ближе по дару, тот механизм и развивают со скидкой на ненавязчивый приоритет Миэллы в сторону именно иллюзий, а не чар.
Эквилибристки. У Миэллы есть пунктик насчет физической подготовки магов. Ее сильно сердит тот факт, что имеющие мистический дар – обычно плюют на чисто физическую форму. «Магия красива, когда яркие образные эффекты сочетаются с не менее яркими движениями тела!», – внушала она своим ученицам, и те со всем усердием осваивали гимнастические и акробатические трюки, превращаясь в поистине уникальное явление в мире магии – ловких эквилибристок, которые создавали заклятья не в скучной стойке, а в самых разных динамических этюдах или, как минимум, в сложных статических асанах. И хоть подобное развивали в себе и иллюзионистки, эквилибристками принято называть именно элементальное направление волшебниц – тех, кто, как правило, работает со стихиальной магией.
Садхини. Так называются гуру и адепты интегральной йоги (мужчины – садхиры). Их способности не столь ярко выражены, как у предыдущих соратников, но это не значит, что садхини Ауровиля – простые себе мудрецы. Садхини прекрасно расправляются с чужой ментальной магией, владеют телекинезом, основами левитации, почти невосприимчивы к магии, а в ловкости тела заткнут за пояс почти любого. Оружие, впрочем, не любят, да и вообще предпочитают действовать исключительно мирно.
Тантрини. Сюда мы внесли не всех мастериц тантры поголовно, а тех из них, кто еще и владеет магией чар. Чары эти, в отличие от магии иллюзионисток, основаны исключительно на умении адресно посылать энергию нежной или бурной страсти, в первом случае чаруя жертву, а во втором – вводя в состояние эротического безумия. Миэлле было неловко перед Камой за столь практичный аспект его искусства, но очень уж хотелось иметь инструмент банального влияния на потенциальных оппонентов.
Кроме чисто ауровильских направлений, армия революции располагала и двумя классическими для Аджарии подразделениями. Бойцы первого назывались каджурахами – в честь храма, где когда-то, будучи еще обычными кшатриями, познакомились с миром психоэротических иллюзий. Часть кшатриев, как мы говорили, нашла себе в Ауровиле бытовые занятия, но пара сотен воинов решила продолжить путь именно бойцов. Тренируясь здесь бок о бок с мастерами йоги и бывшими калари, кшатрии Ауровиля почерпнули немало интересного, и боевой стиль каджураха – заметно отличается от стандартов обычного кшатрия разнообразием приемов и техник.
Калари, кстати, в Ауровиле тоже сменили название, прочитав старое наоборот. Теперь они иралаки, и их отличия от гвардии брахманов еще более весомы, пусть в целом – это тот же разведспецназ.
***
Взгляды на сценарий и посыл революции – отличаются у ауровильцев довольно сильно. Миэлла и ее ближайшие сторонники хотят просто дать людям свободу от брахманизма. Пусть те вдохнут этой свободы, распробуют и дальше уже сами решают, как именно себя ограничивать и нужно ли это делать.
Другая часть видит в этом слишком наивный подход. Дескать, народ не знает, что ему делать со свободой, поэтому нужно не стряхнуть брахманов, а занять их место, создав устойчивую вертикаль и горизонталь альтернативной власти. Наконец, самая радикальная часть считает, что народ должен сыграть самую активную роль. Что просто сменой власти не добиться истинного раскрытия народа. Свободу нельзя получить, ее можно только взять, вырвать, выгрызть. Иначе народ очень быстро вручит свою свободу кому-нибудь еще. Стало быть, нужно совершить все руками народа, так, чтобы он прочно ощутил брахманов кровными врагами, с которыми нельзя больше замириться и нужно лишь ненавидеть.
Миэлла, не желая подавлять свободу подопечных, продолжала смотреть на их игры сквозь пальцы, веря, что все равно все сложится так, как надо, и у ее революции действительно может быть множество цветов и оттенков. Она совершала типичную ошибку многих родителей, уверенных, что являются своим детям лучшими друзьями, но упустивших момент, когда в этот красивый слоган перестали верить сами дети, делящиеся с отсталыми предками костями далеко не главных для себя историй и волнений. Вот и Миэлла, даже слегка поощрявшая теперь в воспитанницах небольшой личный бунт, прозевала зарождение среди тех откровенно диверсионных планов.
Раз упомянули о планах, то у санапсары он рождался в тяжких творческих муках, ибо ей нравилось почти исключительно созидать, а тут приходилось заниматься настройкой разрушительной волны, еще и не особенно понимающей, что ей сметать, ибо долго не могла определиться и сама Миэлла. Кого сделать целью информационной атаки? Только брахманов? Но среди них встречаются достойные люди, особенно в нижнем слое, не повязанном со жречеством, и, сбрасывая лишь диктат жрецов – легко смести и весь критически важный для народа слой интеллигенции... Атаковать не брахманов, а всю кастовую систему в целом? Но в нее встроены почти все люди, и не воспримут ли они это как атаку на себя? Да и снося одним махом касты – нужно затем подхватывать народ в новой системе, иначе хаос все смоет… А глобальной системы у нас пока нет – она должна выработаться постепенно… Эх… Был бы единый царь – и проще некуда: рассказать, что он прикасается только к золоту, ест девочек и порочит Тримурти, и всё – народный гнев вызван. А тут приходится иметь дело с сетью близких к аскетизму жрецов, которым можно вменить в вину разве что избыточное ущемление народных свобод. Можно, конечно, найти пару-тройку паршивых овец – взяточников, интриганов, поборников низменных страстей, но все ведь знают, что это нехарактерный срез… Может, и правда послушать Мохини с Чандой? Просто разогреть по-максимуму сам народ, а уж он себе выберет врага… Но удержим ли толпы под контролем? Не перестараемся с разогревом?..
Аванта с Раджитом – тоже правильно говорят: революция нужна на всех уровнях. Умнички – не стесняются уточнять, что по себе судят. Аванта знает за собой тягу к роскоши, а Раджит – образцовый кшатрий, которому нужно простое мужицкое счастье. Вот и говорят, что следует к каждому слою народа найти адресную мотивацию. Кому-то свободу духа обещать, кому-то бесплатных рупаджив, а кому-то сладостей… Раздражает, конечно, что мы еще и должны что-то обещать тем, кому хотим подарить свободу, но тут я уже давно не идеалистка, и понимаю, что народу нужно рисовать простые и понятные образы того альтернативного будущего, которое мы предлагаем взамен диктату брахманов.
Проведя ряд дней и ночей в раздумьях (Миэлла обычно не спала подряд больше трех часов, предпочитая в течение дня отдавать дань усталости в виде коротких, но глубоких медитаций), санапсара остановилась на варианте, когда она предлагает свой костяк единого плана революции, а уже ее воспитанницы и помощники имеют право на некоторые импровизации. Миэлле хотелось испытать самостоятельность подопечных на конкретном примере. Ставка, конечно, была велика, но санапсара понимала, что маленьких в ее жизни уже, кажется, не будет, и отпускать птенцов в полет нужно все-таки с высокой горы.
***
Коллективно сгенерированный план, рассчитанный на полтора года поэтапных действий, был одобрен волонтерами революции, после чего три сотни активисток и активистов разошлись по городам и селениям Аджарии, дабы воплощать его в реальность. В Ауровиле из причастных к намеченной атаке на брахманизм остались лишь сама Миэлла (нуждавшаяся в Сапфо для синхронизации действий), две ее помощницы: Канта и Падма, а также верный друг Арджуна – странствующий кшатрий, спасенный Миэллой во время одного из ее путешествий на континент, а теперь неустанно отдающий этот долг.
После пары месяцев работы над первым пунктом плана, лидеры волонтеров революции собрались на зов Миэллы в сапфирном зале, где, отталкиваясь от полученного опыта, сформулировали уже более стройные и реалистичные идеи, которыми обновили план действий большой сахарной революции.
Теперь он выглядел так.
Первый этап (уже шедший). Создание стойкого фонового недовольства брахманизмом.
Спутники вновь включаются в работу, на этот раз переходя от нейтральной информации не к рекламе Ауровиля, а к описанию негативных сторон жизни большой Аджарии. Прямо брахманов во всех бедах Аджарии Спутники не обвиняли, но подталкивали к подобному выводу очень настойчиво, стараясь, впрочем, не скатываться в огульную критику, а действовать по простому принципу: заслуг не замечай, ошибок не прощай. Так как брахманов полновесное возвращение Спутников вряд ли могло порадовать – за теми теперь на постоянной основе следили операторы, временно живущие неподалеку.
Второй этап. Обостряющее событие, вовлекающее в круг недовольных новую волну людей.
Общество так устроено, что за пределами узкого круга недовольных находится куда более широкий круг равнодушных. В Аджарии это усиливалось еще и менталитетом, так что революционеры прекрасно понимали: трансляции Спутника нагреть широкие народные массы до нужной температуры просто не смогут. Как бы ни подавалась информация, в каких бы количествах ни мелькали обличающие нудную диктатуру брахманов послания – они могут разогреть лишь до определенной фоновой температуры недовольства, да и то, как правило, только хронических любителей найти виноватых в своих трудностях.
Для расширения круга несогласных и перевода фоново-хронического недовольства в стойкое неприятие – требовалось нечто яркое, эмоциональное и, желательно, увиденное собственными глазами. На этом пункте настояли некоторые молодые волонтерки, как раз столкнувшиеся с пониманием, что удельный пофигизм народа – сильнее накаливающей способности Спутников. Миэлле их предложение не понравилось, и уже лишь сама главная героиня придуманной акции сумела убедить санапсару в ее необходимости. Героиней стала апсара Прия, которой уже успели наскучить и новые роли, предложенные этим дивам Миэллой десяток лет назад. Прия собиралась распрощаться с выраженным в теле существованием и перейти в разряд духов, и близкой ей иллюзионистке (она была ее оператором) Джиотсане пришла мысль, что этот уход можно обставить в интересах революции…
Летом 1233-го по всей Аджарии пронеслась волна гнева. Народ острова к кому-кому, а к апсарам относился с особым благоговением, поэтому жестокое убийство одной из них не где-нибудь, а прямо у Розового дворца в Джайпуре – воспринял с негодованием. То, что апсара очень грамотно подставилась под мечи и кукри калари, а спровоцировал избиение агент иралака Биджоя, сохранившего связи и авторитет среди некоторых бывших коллег – никого не волновало.
Провокация была обставлена очень грамотно. Прия как раз успела совершить небольшой тур по городам и селам, рассказывая людям подчеркнуто трогательные истории о любви и верности , а затем решила выступить прямо перед Розовым дворцом – эпицентром брахманизма. Одетая в белоснежно-белый наряд, апсара говорила, что все небесные нимфы мечтают о полном понимании между всеми аджарами – брахманами, ауровильцами, шудрами, что сама она нарочно обращается именно отсюда, дабы брахманы научились слушать не только себя и своих агентов, а и иные голоса – от голосов неприкасаемых, до голосов богов и их непосредственных помощниц…
И в этом месте одному из калари внезапно почудилось, будто апсара пытается завладеть его волей. Сам он не ударил, но инсценировал покушение на свободу воли, кто-то из коллег решил выручить и почти наобум ткнул ораторшу кукри, уже давно отвыкнув от того, что апсары выступают не в виде неуязвимого бестелесного образа. В этот момент организованно завизжали специально обученные волонтерки, две тантрини буквально залили пару калари страстью безумия, иллюзионистка наслала на еще одного фантом атакующей кобры, от которой он отмахнулся… Народ же видел лишь то, как белое платье нисколько не сопротивляющейся апсары покрывается кровавыми полосами, а из вздрагивающих губ доносится трогательное «за что?».
Растерянные брахманы и калари проведут расследование, но народ его итоги волновать не будут – кому нужны отговорки и оправдания, если тысячи людей видели все своими глазами, подтверждая затем, что Спутники совершенно точно показывают случившееся, нисколько не преувеличивая жестокость брахманских церберов. Столь эффектно театрализованная гибель Прии воспламенила в сердцах многих аджаров глубокую неприязнь в адрес брахманов и особенно калари. В истории цивилизаций бывали случаи, когда газету называли «Искра», но в большом масштабе регулярные издания – это скорее хворост, а искрой становятся либо спланированные революционерами провокации, либо организованные судьбой события. Можно долго накапливать в себе фоновое недовольство режимом или же пропускать любую пропаганду мимо ушей, а затем яркие эмоциональные события поджигают недовольство, превращая его в ненависть, заодно втягивая на орбиту Спутника новые емкости для хвороста пропаганды – тех, кто раньше пропускал ее мимо ушей, но теперь «прозрел» и, раскачанный эмоционально, подсел на информационную соску-источник.
Третий этап. Адресное противостояние яркого добра и мрачного зла.
Важным нюансом события с Прией стала уже упомянутая разок адресность. Спутники ведь никогда прямо не утверждали, что все зло из-за брахманов, накапливая в народе довольно размытое недовольство системой в целом. А тут было очень наглядно показано, кто в Аджарии не хочет слушать голоса богов и людей – калари!.. Всё они, гады!.. Ручные змеи брахманизма.
Понятно, что выступать против организованной сети калари мало бы кто рисковал. Но тут и появились на революционной арене «народные» мстители. Разодетые в пестрые наряды эквилибристки и иллюзионистки принялись с издевательской регулярностью дразнить брахманов, калари и стражу. Они появлялись внезапно и устраивали яркие перфомансы, символично и бескровно мстя убийцам за гибель апсары. Они никогда не убивали оппонентов, зато демонстрировали захватывающие трюки, ювелирное владение элементальной магией и собственным телом, не забывая баловать толпу дивными иллюзорными образами, то насмешливо изобличающими власть, то элементарно развлекающими толпу. На фоне безликих и серовато одетых калари, медлительной стражи и дряхлых брахманов – эквилибристки и иллюзионистки смотрелись просто-таки лучиками озорного света в царстве мрака и скуки. Их заклинания наносили только репутационный урон , а от смертоносных атак угрюмых врагов уберегала отменная ловкость, фантомные щиты и готовность в нужный момент игриво убежать с таким посылом, что это почти никогда не воспринималось капитуляцией.
Симпатии народа оказались повально одинаковыми. Люди ощущали за Миэллой моральное право ответного удара за гибель Прии, и теперь в очередной раз убеждались в ее добродушии, видя, как приятен этот ответный удар для глаз зрителей и как снисходителен по отношению к убийцам.
Четвертый этап. Вовлечение в протест народа.
Больше всего опасений у Миэллы вызывал именно этот пункт плана. Ожегшейся еще в самый первый раз, с самыми разными мнениями столкнувшейся за годы в Ауровиле, ей теперь не очень верилось в готовность аджаров подхватить протестную волну. Народ, за столько веков не познавший масштабного бунта, по ее мнению, так и должен был остаться в стороне, восприняв происходящее как внутренние терки между брахманами и Ауровилем. Но то ли санапсара недооценила протестный потенциал толпы, то ли ее подопечные очень уж грамотно подошли к этому ключевому этапу, однако народ в бунт вовлекся.
Это действительно очень тонкий момент, и множество революций не состоялось именно потому, что организаторам волнений не удалось вдеть широкие массы в ушко иголки своих акций. Но в Аджарии с этим проблем не возникло. Да. Народ здесь не привык к протесту, но так зато был чрезвычайно наивен в вопросах политтехнологий и охотно раскручивался толковыми психологами Ауровиля.
Тем более что раскручивался объективно грамотно – плавно и пошагово. Дабы за волнением не виднелись слишком уж явные уши Ауровиля, никаких толстых намеков на то, что это все может закончиться именно революцией, «сахарини» не делали. Их задачей было подталкивать и провоцировать на акции сам народ, и волонтеркам удалось очень важное: сделать протест модным и стильным – таким, чтобы ярких же аджаров привлекать стильностью и интересностью акций, а остальных – надеждой, что участие в модном протесте сделает немного моднее и их.
Часть эквилибристок уже успела за год закрепиться в театральных и цирковых труппах, а теперь очень ненавязчиво вовлекала в акции коллег. Часть иралаков тонко работала с народом в провинции, педалируя нужные настроения в нужном месте и времени. И все волонтеры держали ту грань, когда, мимоходом подбивая окружение к бунту – частью своей сети никого не делают и в план Миэллы не посвящают, предпочитая использовать всех сторонних втемную.
В отличие от волонтерок, их последователи легко попадались в руки калари, и каждый случай репрессий затем усиленно смаковался Спутниками, а брахманы преподносились как не терпящие ни малейшего инакомыслия диктаторы. Веками отработанный репрессивный механизм спокойно справился бы с небольшой волной последователей волонтерок, не удайся тем привлечь широкие массы. Однако и «сахарини» прекрасно это понимали, поэтому параллельно с вовлечением в большую игру эпигонов – отрабатывался и механизм затягивания в протест больших народных толп.
В первоначальном плане четкой схемы крючка, на который бы клюнули массы – не имелось. Миэлла положилась на озарение по ходу действий и оказалась абсолютно права – выдумщица Салпана, вдохновленная тем, как весело разбросала волшебным ветром ее напарница Виджая набежавших калари, обратилась к тем с эмоциональным призывом.
- Убийцы свободы, - воскликнула она, восстанавливая чуточку сбитое рядом недавних сальто дыхание, - от вас устали! Уходите и дайте нам всем дышать!.. – она всей поверхностью кожи поймала жаркую волну озарения и повернулась к собравшейся толпе. – Кто солидарен со мной – вдохните!.. Не бойтесь! Неужели вас могут арестовать за то, что вы просто дышите?!. Давайте вместе!!! – уже кричала она, взлетев на волне вдохновения к блестящей идее – Революции Вдоха. И народ на площади радостно слушал ее утрированное дыхание, подстраивая под него свое…
С этого момента будущая революция получила свое официальное имя, а широкие массы – инструмент неброской демонстрации протеста. Обескураженные калари попытались отлавливать тех, кто очень уж революционно дышал в местах скопления людей, но в ответ на это прокатилась целая волна уже вполне массовых протестов со слоганом «Вас бьют за то, что вы дышите!», и брахманы, понимая, что это реально выглядит полным беспределом, дали агентам отмашку. Впрочем, от нового этапа революции их это никак не спасало.
Пятый этап. Расшатывание устоев, всплески эмоций и дегуманизация оппонента.
Начнем с конца… Для того, чтобы психологически подготовить людей к открытому противостоянию и, возможно, даже физическим столкновениям с теми, кто им давно известен – важно растождествить объект потенциальной агрессии с привычными представлениями о нем. Проще всего это делается через наделение пренебрежительными прозвищами, зачастую основанными на искажении привычного понятия и желательно носящими оттенок дегуманизации. Ожидаешь столкновений с кшатриями – пусти в народ сленговое прозвище «шатры», и если оно зайдет, то будет гораздо проще лично ударить или смириться с тем, что другие бьют не кшатрия (и весь ассоциативный ряд, связанный с этим понятием – защитников, героев, знакомых, в конце концов), а обезличенного «шатра» – читай, кусок ткани, а не плоти…
«Шатры», кстати, зашли легко и прочно. Ауровильские кукловодки ненавязчиво проталкивали в народ мысль, что теперь и следует делить всю касту на кшатриев и шатров: первыми величать героев древности, а также тех современников, кто достойно ведет себя по отношению к бунтарям, а вторыми обзывать «позорящих гордое звание кшатрия, а стало быть, недостойных ими зваться» – «шатров», одним словом…
С калари фантазия взыграла так, что даже смазала эффект единства, ведь бедолашные спецслужбы брахманов как только ни называли. И каллории, и калоарии, и просто калы… Больше всего прижились «коалы», и это символично – в дополнительной ненависти к калари народ не нуждался, а вот многовековые страхи ассоциирование грозных агентов с милыми зверушками снимало превосходно.
Самих брахманов исказили всего лишь в браминов, но и это было маленьким подвигом – непогрешимые жрецы и интеллигенция обладали мощным ореолом боязливого уважения, и даже незатейливое искажение их звания поначалу обжигало язык. Зато очень скоро люди сами не замечали легкости, с которой теперь столь спокойно критиковали или подвергали насмешкам этих самых браминов, словно оторванных уже от тысячелетнего пьедестала заслуг брахманизма.
- Кто не дышит – тот брамин! – весело кричали на площадях и начинали дружно дышать, истошно радуясь своей смелости, а в случае получения от стражи или калари палкой по почкам – жалобно хныкали. – За что? Нас-то за что? – взывая к памяти покойной Прии; либо более уверенно цитируя еще здравствующую Салпану. – За вдох без вашей команды?..
Вместе с дегуманизацией оппонентов расшатывались и сами устои. Иллюзионистки продолжали радовать ликбезом на тему несправедливости каст, садхини и садхиры доступно рассказывали, почему культ Тримурти превратился в чисто человеческую систему, очень далекую от божественности и самих богов. Таким образом от брахманизма отрывали религиозный фундамент, дабы богобоязненность не помешала народу восстать против тех, кто, как еще недавно казалось, был проводниками между богами и людьми, а теперь, если верить мудрым проповедникам – выстроил между ними глухую стену из пустых обрядов и ритуалов.
Расшатывание устоев требовало времени, даже с учетом того, что начался этот процесс, в общем-то, еще с первых Спутников. Так что пятый этап длился до самой весны 1234-го, и все это время огонь гражданского противостояния умело разжигался то ли сахарными, то ли дышащими революционерами.
Уже к зиме им удалось приучить целые прослойки общества к активному ничегонеделанью. В революциях, щедро спонсируемых внешними недоброжелателями, немалую роль играет именно эта возможность гражданского тунеядства – когда тебя бесплатно кормят, поят, иногда даже удовлетворяют, а ты за это еще и получаешь самоудовлетворение своего внутреннего героя плюс пьянящее ощущение причастности к чему-то поистине историческому . В этом смысле в Революции Вздоха  было посложнее – определенную заинтересованность в коллизиях у соседей испытывали оба экспансионистски настроенных императора (технически, один еще лишь сегун): и в Даоссии, и в Синае. Но Миэлла категорически отказывалась торговать родиной, не желая вмешивать во внутренние дела никаких сторонних игроков. В общем-то, не избалованным платными митингами, да и вообще не жадным и не прожорливым аджарам – и без кормушки было очень даже приятно заполонять своим дыханием площади по поводу и без оного.
А поводы подбрасывались с той оптимальной регулярностью, когда к «зверствам властей» не успеваешь привыкнуть (иначе не будет взрывной реакции в нужный момент), не привык бояться (волонтерки все чаще приходили угнетаемым на помощь, если каратели теряли над собой контроль), но и ненависть к ним ниже определенной отметки уже не падает. В руках у Миэллы оставался главный козырь: сеть революционных (в ином смысле) СМИ, с помощью которых она могла создавать любую удобную картинку. И к чести Миэллы, даже имея этот инструмент, до лживой пропаганды и фальсификации она не опустилась.
- Спутник может показывать под выгодным нам углом! – убеждала она избыточно бойких помощниц, предлагавших давать в провинцию «левую картинку» зверств брахманов, созданную голыми иллюзиями. – Но показывать лишь то, что реально происходило! Если через двадцать лет ребенок спросит меня: «А как всё начиналось?», то я и так покраснею, потому что до сих пор не могу себе простить весь этот театр с Прией. Но там наша ложь окупается искренней жертвой Прии и ее настоящей кровью. А лживые иллюзорные зверства – так и лягут мертвым грузом на нашу революцию, не давая нам забыть, что, направляя народ к свободе – мы его дурили почем зря!..
Активистки на эти слова морщились, но смирялись и понимали по-своему. Кровь? Отлично! Неужели санапсара думает, что мы боимся крови?.. То самое, третье, крыло волонтерок, желавших разогреть народ до температуры каления – взялось организовывать новые провокации, в результате которых нередко страдали сами, а еще чаще страдали другие идеалисты – рядовые революции.
Их страдания никогда не пропадали даром – через Спутники жители самых отдаленных провинций вовремя узнавали, как жестока власть брахманов, защищая свои косные ценности. В ответ на каждое избиение активистов («пылающих», или «пылких», а на сленге калари – «дышариков») собирались акции протеста, а Спутники освещали это, используя эффект толпы и панорамы – выставляя картинку так, будто это лишь частное проявление всеобщих бунтов по всему острову. Реальных активистов, если задуматься, насчитывалось на Аджарию до десяти тысяч, но все сильнее трепетали брахманы, которым со ссылкой на Спутники докладывали об очередном дыхательном марше-стотысячнике…
***
 Трепетали и не рисковали разгонять те средние толпы, которые видели собственными глазами. Да и смысл разгонять простой народ? В отличие от этого самого народа, брахманы прекрасно понимали, что мотор революции находится вне народной массы. Если и нужно было кого-то разгонять, так это Ауровиль. Но попробуй разгони это сборище колдунов, бойцов и йогинов!.. Ведь даже мелкие диверсионные тройки и пары не удается изловить. Один лишь раз, ценой сложной агентурной работы, сумели организовать засаду такой парочке, привлекли не только элитных калари, но и десяток брахманов-магов, включая могучую Савитри. И то живыми взять не удалось! Израненная эквилибристка напоследок так жахнула огнем, что и полуживую напарницу на тот свет утащила, и еще десятка два агентов. Так себе курс, если помнить, что подобные засады неделями готовятся…
Можно спросить, почему брахманы не искали компромисс. Но ответ прост: его не могло быть. Конечной целью бунта были не отдельные люди, законы или традиции – ею была вся система. И что могли предложить в Розовом дворце народу? «Потерпите лет двадцать, пока мы дела закончим и своих детей уже в другом русле воспитаем?». Или «Давайте отменим все касты, кроме нашей?». Или «Так и быть! Мы осудим или казним всех наших калари, с которыми вместе воспитывались в детстве?»... К тому же рядовые брахманы, как уже упоминалось, и сами были не против ветров свободы, и Брахманат в кои-веки услышал эти голоса коллег из нижних прослоек своей касты. Услышал и разделился примерно на две группы. В первой храбро смирились с тем, что оказались на неправильной стороне истории, и стали искать достойные пути выхода из усиливающегося конфликта. Во второй же отказывались осознавать, что за Миэллой дело правое, касты – зло, а духовной сфере требуется глобальная перезагрузка. Эти упертые деятели намеревались биться до конца, вырабатывая в себе готовность к самым крайним мерам и привлечению любых сторонних сил для победы над бунтаркой, в которой видели источник всех нынешних проблем.
Вот и вышло так, что некоторые брахманы зимой уже активно искали встреч если не с самой Миэллой, то хотя бы с ее приближенными, дабы обсудить условия сотрудничества. А другие – собирали донельзя элитный отряд убийц, которые должны были обезглавить революционеров храброй атакой в самое сердце Ауровиля.
Меры предосторожности насчет второго – принимались всегда, и первое смущало Миэллу куда больше. Она не радовалась возможным связям с брахманами, потому что за содействие те, несомненно, просили бы определенных преференций, и это опутывало обязательствами и несвободой еще не свершившуюся революцию. Биджой кое-как убедил санапсару встретиться на нейтральной территории с Индирой, предлагавшей полномасштабную поддержку властями бунта в Калькутте в обмен на статус махараджи всей постреволюционной Бенгалии. Однако дамы явно не сошлись характерами, Индира по привычке решила поорать, предсказуемо назвав Миэллу кумбадаси, а та не отказала себе в удовольствии внушить заносчивой брахмани иллюзию, будто та стала забавной помесью жабы и вороны. Попытки то прыгнуть, то вспорхнуть, сопровождаемые квакающим карканьем, чудом не рассмешили даже охрану Индиры, которую санапсара любезно попросила не вмешиваться во избежание разочарований.
И надо сказать, та вольность Миэлле аукнется. И даже не потому, что взбешенная интриганка поклянется отомстить колдунье, начнет переговоры с Даоссией и в обмен на будущий союзный договор Бенгалии с Ханьской империей попросит не только принятый переговорщиками (сам император до встреч с мелкими лидерами не опускался) титул махараджи, но и отряд элитных императорских убийц для физического устранения «главного препятствия на пути союза островов». Бедолага так и не уяснила, что в Сапфо Миэлла отлично видела как ее истерики в Калькутте, так и ход переговоров в Гуанчжоу, после чего вплела готовящихся к визиту ханьских «шаньхэев» в свой дальнейший план… Хуже только, что, спокойно наблюдая за врагами, Миэлла проявляла тактичность в отношении соратников. Незадолго до встречи с Индирой, она по ложной наводке нечаянно увидела в Сапфо чересчур личные отношения двух своих революционерок, после чего зареклась без спроса их отслеживать. Доверчивая идеалистка, она не догадалась, что это все было подстроено, и теперь, свободные от любой неожиданной слежки, эти две ренегатки, имеющие собственное видение идеальной революции, проведут небольшую серию переговоров с самим ракшас Раваной, которого сей факт не просто обрадует, а введет в глубокую эйфорию предвкушения вендетты.
С Биджоем ситуация несколько иная. Лидер иралаков к санапсаре всегда относился очень тепло и предавать ее не собирался. Другое дело, что кошмарный срыв подготовленных им переговоров подтолкнул его к мысли, что повелительницу рассвета нужно попросту оберегать от подобных дрязг, и переговоры вести самому. В конце концов, что эта рожденная человеком богиня понимает в интригах? Откуда ей знать, что для успеха революции нужно тщательно готовить почву, создавая, по сути, скелет будущей структуры общества?.. Вот Биджой и трудился в поте лица, встречаясь с десятками калари, кшатриями, зажиточными вайшьями, представителями преступного мира, брахманами среднего звена… Все эти люди понимали, что грядут изменения, и желали подстраховаться – обещая помощь сейчас, они получали обещание помощи потом – в новую эпоху, которую каждые такие переговоры делали чуточку ближе эпохе старой, от которой вроде как собирались избавиться…
И сложно винить Биджоя в его желании заранее подготовить структуры общества будущего во избежание полного хаоса, на пик которого должна была вывести страну революция. В отличие от другой, более весомой группы революционерок, иралак сохранял полную лояльность Миэлле, считая, что всего лишь использует ею же культивируемое право на личную инициативу. Скорее всего, еще и надеялся обрадовать ее эдаким сюрпризом. Она такая: «Ай, анархия какая!». А он: «Спокойно, о, санапсара. Я уже все уладил заранее…».
***
По большому счету, вся разница между тремя ячейками революционеров заключалась в степени доверия народу. Биджой и его команда, знавшие народ со стороны калари, на перспективы создания толпой «освобожденных дышащих» оптимальной парадигмы бытия – смотрели с высшей мерой скепсиса. Группа радикалок, ведшая свою игру в осознанной тайне от наставницы – напротив, считала, что аджарам необходимо закалиться в суровом и кровавом горниле самоидентификации, выдавливая из себя страхи веков и рождая в революции и, возможно, гражданской войне – аджара нового типа: инициативного, смелого, готового брать и нести ответственность за себя и других… Миэлла же находилась посредине между этими полюсами. Она доверяла народу и не желала решать за него заранее, каким будет общество после революции. И, в отличие от радикалок – не считала нужным насильно толкать людей в кровавый сценарий. Прошедшая множество очень тонких испытаний, санапсара научилась доверять и людям, и Замыслу Небес, поэтому старалась вести революцию по тем рельсам, когда толпу лишь аккуратно подталкивают, но ни создают для нее заранее структуру постреволюционного общества, ни запихивают в какой-то строгий сценарий событий, основанный на собственных идеалах и заблуждениях. Миэлла не пыталась решить все за народ. Она хотела дать ему шанс, испытать его на готовность к смене парадигмы мировосприятия. Сумеете самоорганизоваться, сменить элиты и подход к их формированию, сбросить оковы предписаний с жизненного уклада, начать духовный рост без каких-либо ограничений – отлично! Смените одних хозяев на других, Тримурти – новым строгим культом, а замудренные традиции – другими такими же? Что ж… Я хотя бы попыталась…
И жаль, что такого уровня доверия Творцу и народу не удалось достичь множеству воспитанников Миэллы. Решившие, что именно их вариант подарочного счастья для народа оптимален – они в рамках текущей революции строили собственные планы. И если переговоры и интриганские игры Биджоя на самом ходе событий как-то негативно едва ли сказывались, то вот тайные поправки в план со стороны радикалок – поставят всю Аджарию на грань масштабного испытания.
***
Это произойдет весной, когда лидеры радикального крыла, до этого почти что уверенные, что им удастся увлечь Миэллу своим сценарием революции, разочаруются в решимости наставницы на суровые шаги и посчитают, что она теперь скорее навредит глобальной мечте, нежели поможет. Зимой санапсара и правда металась, в феврале, после ряда болезненных ударов со стороны оппонентов, почти что окончательно склонившись к радикальному развитию событий, но затем… Хотя это уже территория книги Воздуха, и забредать туда нам не хочется…
Поэтому плавно свернем наше затянувшееся знакомство с Аджарией и ее первой и последней революцией. Но до этого упомянем пресловутый шестой этап.
Шестой этап. Роль сакральной личности жертвы.
На пике народных волнений должно произойти еще одно событие – очень значимое: такое, что может послужить триггером к поистине всенародной волне протеста. В самых примитивных сценариях это называется сакральной жертвой – выбирается народный любимец или любимица, который (ая) и становится несчастной жертвой гадкого режима. Миэлла очень хотела пойти по более тонкому сценарию, когда сакральная личность становилась бы не жертвой, обуславливающей сметающую режим волну негодования, а проводником, помогающим безболезненно сменить режим эволюционным путем всеобщего катарсиса. Получится?..
***
Аджария – удивительная страна, в которой живут очень необычные люди. Едва ли где-то богам везло со столь глубоким народным смирением перед их волей. Едва ли где-то так везло управляющим классам… И надо же, что в Вендорскую эпопею Аджария попадет как страна масштабной народной революции, когда уставший искать счастья в пелене Майи народ – решит в едином порыве от всей души отжарить самую обыкновенную реальность.