Важность в лечении веры во врача

Еще в годы учебы в институте наши преподаватели, как правило, опытные клиницисты со стажем и богатым опытом, учили нас непреложной истине: лечат не таблетки или операции, а вера больного в своего лечащего врача. Говорили так: «В процессе лечения участвуют три субъекта — болезнь, врач и больной. И от того, с кем больной, с врачом или с болезнью, зависит исход лечения.»  За свою долгую жизнь я убеждался  в этом  неоднократно. Некоторые случаи запали в память на всю жизнь, и ими хочу поделиться.

Один их этих случаев произошел, когда я работал рядовым врачом-рентгенологом в городской клинической больницы № 11 города Хабаровска. В нашем рентгеновском кабинете было три врача: заведующая отделением Лазаркевич Людмила Станиславовна и два врача-рентгенолога — опытный Янишевский Станислав Богданович и я, имеющий стаж работы по специальности всего 3 года.  Но к этому времени коммунисты первичной партийной организации больницы  избрали меня своим секретарем, т. е. парторгом больницы с 2,5 тысячами сотрудников.  Это случилось в 1977 году, вскоре была принята последняя в СССР Конституция, в которой появилась статья 6, где говорилось о руководящей роли партии во всех сторонах жизни государства. Значит, была велика роль партии и в работе нашей больницы. Это достигалось участием коммунистов в принятии управленческих решений и воспитательном процессе коллектива.  Как начинающий парторг я часто заходил в кабинет главного врача Яковлевой Людмилы Николаевны со всякими вопросами.

Но как врач-рентгенолог я смотрел больных хирургических отделений больницы,  на базе которых функционировала клиника хирургии под руководством профессора Александровича Григория Леонтьевича, мэтра хирургии в нашем крае и на Дальнем Востоке.  Поэтому, чтобы лучше знать о процессах и проблемах в хирургической клинике, я ежедневно по утрам ходил на  планерки, которые проводил профессор, а два раза в неделю на разборы  больных при назначении на плановые операции, где докладывал данные рентгеновских исследований. 

Несколько раз на планерке дежурные врачи докладывали профессору, что неадекватно ведет себя один больной после операции по поводу аппендицита. Состояние его не вызывает никаких опасений, обычный послеоперационный период, но больной предъявляет массу претензий к медицинскому персоналу, как будто его не осматривают, и над ним не стоит дежурная медсестра. Оказалось, что таким капризным пациентом является прокурор Индустриального района города.  С ним беседовал и профессор, и доцент, которые лично контролировали процесс лечения.  Но больной не унимался.

Однажды, когда я сидел в кабинете главного врача, туда зашла инструктор горкома партии Шопина Альбина Григорьевна, и с ходу стала обвинять больницу в ненадлежащем лечении ответственного работника района. Главный врач была не в курсе ситуации в лечении прокурора и стала оправдываться. Но я-то все знал, поэтому перехватил инициативу и все доложил Шопиной. И еще посоветовал ей навестить больного и сказать ему, что он ведет себя не как мужик, а как базарная баба, что лечение проводится правильно, и скоро его выпишут.  Не знаю, как уж разговаривала с прокурором Шопина, но его претензии к персоналу прекратились, и при выписке он зашел в кабинет и профессора, а потом и главного врач с благодарностями и извинениями.

Через несколько лет я сам попал в больницу с почечной коликой, мне сделали операцию, удалили камень из мочеточника, разрезав почти весь правый бок. Но я после операции повел себя так, как считал нужным — рано начал вставить в туалет и совершать небольшие прогулки по коридору. Меня оперировал заведующий отделением Леонов Витя, который учился парой курсов после меня. Он же был и моим лечащим врачом.  Как-то в разговоре пожаловался на одного пациента в отделении, который был оперировал еще раньше меня, но до сих пор не встает, лежит на кровати и изводит персонал жалобами. Я узнал, в какой палате он лежит и его фамилию, и решил помочь своему коллеге.  Сказать, что у меня к этому времени было все хорошо, не могу. У меня был выведен из почки катетер, по которому вытекала моча в баночку, которая висела на поясе.  Позже я узнал причину, почему у меня образовался свищ — синегнойная палочка поддерживала инфекцию в почке.

И вот в таком виде, с катетером и с баночкой на поясе я зашел в палату к этому больному. Она была двухместная, в отличии от  моей на шесть  кроватей. У нас в палате лежали больные с разным временем после операции и перед ней. Так было сделано специально, чтобы больные помогали  тем, кто еще не вставал. Уж сейчас не помню, с чего я начал разговор с этим тщедушным мужчиной с кислым выражением лица.  Узнал, что у того нет ни катетера, ни свища, рана зажила первичным натяжением, но он не встает потому, что ему, видите ли, больно, сам он не пользуется скрученной и привязанной к спинке кровати простыней, якобы у него сил на это не хватает, чтобы поднять свое тело и сесть, а потом спустить ноги на пол и встать.   А ни врач, ни медсестры ему подняться помогают очень редко, у них якобы и других забот хватает.

Я в общем человек тактичный, редко ругаюсь, но увидев такую размазню в представителе сильного пола, не выдержал и высказал этому пациенту все, что о нем думаю. И вы знаете, помогло. Уже вечером в тот же день я увидел его идущего по коридору. Спросил, кто ему помог подняться с кровати, и он не без гордости заявил, что встал сам.  И его потом выписали раньше меня, потому что у меня продолжал функционировать свищ, а пенициллин, который мне кололи, не помогал. Поэтому я настоял на выписке со свищем, чтобы попасть на прием к своему проверенному коллеге, которого я считал лучшим в лечении гнойных заболеваний. Это был мой коллега по работе в 11-й больнице и мой земляк с нижнего Амура Леонид Жестков, в то время врач-ординатор хирургического отделения стационара.  И он мне помог, за неделю вылечил то, что в урологии почти месяц лечили. Вначале сделал анализ содержимого из свища, узнал, что там синегнойная палочка хозяйничает, назначил другой  антибиотик, жена мне его проколола неделю, и свищ закрылся.

Что Леня лучший в нашем крае гнойный хирург, я убедился давно.  В нашу больницу поступил больной, которого на работе придавал лифт, раздавил живот. У парня был множественные разрывы тонкой кишки, которые по возможности зашили.  Но в тонком кишечнике очень агрессивная среда, поэтому образовались множественные тонко-кишечные свищи, которые мацирировали кожу передней брюшной стенки.  Леня провозился с парнем месяца полтора-два. Помощь ему оказывала мать пострадавшего. Она была соседкой нашей сотрудницы, поэтому заходила к нам в кабинет, чтобы разогреть пищу, которую приносила из дома, и рассказывала, как идет лечение сына.  Лёня придумал какие-то затычки, которые вставлял в свищи, и постепенно свищи заживали. Правда, передняя брюшная стенка стала такой тонкой, что была видна перистальтика кишечника. Но больной выжил и потом даже женился, к нам пришла его мать и похвастала.

То, что Лёня хорошо лечит гнойные заболевания, я узнал еще в ту пору, когда он работал хирургом в поликлинике. Он спасал пальцы при панарициях, когда другие хирурги просто ампутировали их, и с выздоровлением вылечивал больных с амбулаторными гнойными заболеваниями. Поэтому, когда моя родная тетя получила рваную рану промежности (случайно села на ножку перевернувшейся дачной скамейки) и попала в больницу № 3, где её дали неблагоприятный прогноз, я настоял, чтобы там она выписалась и легла к нам.  Попросил Лёню взять её к себе, и тот вылечил мою тетю.  А процесс был в очень неблагоприятном месте. Через промежность выходят все шлаки организма — кал, моча, да еще много клетчатки у полной женщины. Так что возможностей для нагноения выше крыши.

Моя тетя просто влюбилась в него, как и все женщины в его палате. Большую часть дня доктор проводил в палате, отвечая на многочисленные вопросы своих больных и объясняя им,  почему они заболели и что надо сделать, чтобы поправиться.  И они вылечивались под неусыпным наблюдением своего лечащего врача, который давал им надежду на выздоровления своими беседами. А ведь в хирургические стационары с пустяками не попадают.

Конечно, одними беседами больного не вылечишь. Необходимо еще соблюдать так называемый стандарт лечения.  В последние годы такие стандарты разработали для многих заболеваний, но увы, врачи стали слишком доверять им, иногда назначая ненужные исследования или лекарства.  Но в целом это положительная тенденция. Раньше, в пору моей учебы в институте и первых лет работы таких стандартов не было (они появились в 21 веке с подачи американцев), но зато были рекомендации.  Если они нарушались, врача не наказывали рублей, как сейчас, но  морально было тяжело, если твой больной умирал, хотя мог бы выздороветь, если бы врач учел все клинические признаки заболевания и вовремя принял меры.

В моей жизни есть два наблюдения за больными с раком молочной железы. Одна из них — наша соседка по жизни в поселке. Когда она вместе с мужем после выхода на пенсию  переехала в Хабаровск,  несколько лет они жили хорошо, но потом у мужа обострился полиартрит, и он из-за болей перестал ходить.  Не знаю, насколько сильными были боли, но факт налицо — муж соседки слег в кровать и не вставал. Рядом с кроватью был оборудован стул с дыркой, куда он с помощью жены пересаживался для справления естественных надобностей. И так продолжалось несколько лет. Баба Ага (так мы звали нашу соседку) не могла никуда выйти, даже продукты ей приносили соседи.  Поэтому, когда она обнаружила в своей груди уплотнение,  обратиться в поликлинику к врачу у неё не было возможности. Лишь через полгода после этого, когда муж умер, она смогла пойти к врачу.  После обследования её отправили на лечение в ту городскую больницу № 11, где много лет спустя стал работать я. Лечащим врачом её был тогда еще ассистент кафедры хирургии Руденко Анатолий Степанович (позже он станет профессором и будет работать на другой кафедре).  Именно он перед операцией сделал сеанс облучения на опухоль, потом сделал операцию по удалению молочной железы и провел курс химиотерапии. Потом, когда больная окрепла после этих процедур, повторил курс лучевой терапии на область лимфатических узлов, куда чаще бывают метастазы. То есть сделал все так, как написано в рекомендациях по лечению онкобольных. И наша баба Ага после этого прожила еще 25 лет.  Она боготворила своего спасителя. На его день рождения стряпала пирог и везла к своему спасителю. Когда я стал работать в больнице, то освободил её от этой обязанности доставлять пирог в больницу самой,  делал это за неё.
 
Второй случай произошел с моей родной тетей уже через много лет, когда я уже работал не в больнице, а был краевым чиновником, первым заместителем начальника краевого управления здравоохранением.  К этому времени в краевом онкологическом диспансере было открыто поликлиническое отделение на улице Пушкина. Напротив этого здания поликлиники и жила моя тетя.  Та самая, которой Лёня Жестков вылечил рану на промежности. Поэтому она доверяла мне решение вопросов с её лечением. Я попросил главного врача онкодиспансера Киндялова Владимира Матвеевича проконсультировать тетю.  Он сделал все необходимые исследования и предложил операцию,  так как исключить рак молочной железы не мог. Операция была сделана, и хотя экстренная биопсия показала наличие рака в 1 стадии, Киндялов провел только лучевую терапию, а химиолечение не стал делать. Мол,  это лечение очень плохо сказывается на организме в целом.  После этого тетя регулярно наблюдалась у Киндялова. Как и баба Ага, она на день рождения Владимира Матвеевича пекла пирог и угощала своего доктора, благо идти было недалеко — всего перейти улицу.

Одним из критериев излечения от рака является пятилетняя выживаемость после проведенного лечения. И когда  прошло пять лет после операции тети, я посчитал, что её вылечили. Поэтому как гром среди ясного неба через 6 лет мне позвонил Киндялов и сообщил, что у тети  определяется опухоль в животе, скорее всего, метастазы в лимфоузлы брыжейки.  Была сделана диагностическая лапаротомия, диагноз подтвердился, и началась химиотерапия самыми современными на тот момент препаратами.  Они были настолько сильными, что когда заканчивался очередной курс химиотерапии, количество лейкоцитов в 1 мл крови составляла всего 500-600 при норме в 6-8 тысяч.  И Киндялов, и я, как могли, поддерживали веру тети в благополучный исход. Её школьный друг, обрусевший кореец Мирослав Огай купил китайский препарат хитозан у представителя фирмы «Тяньши» в Хабаровске, который китайцы применяют для лечения онкобольных с метастазами.  Не поверите, но моя тетя прожила еще свыше 2 лет с таким, на первый взгляд, запущенным процессом.

Допустил ли такой опытный онколог, как Киндялов, ошибку, не проведя химиотерапию? Мне думается, что нет. Считать, что через целых 6 лет дала метастазы дремлющая раковая клетка с первичного процесса, маловероятно. Скорее всего, это другой онкологический процесс неустановленной локализации дал такое метастазирование. Во время лапаротомии онкологи, увидев обширные метастазы, не стали искать первичную опухоль, ведь лечение в данном случае одно — химиотерапия, которая и была проведена в полном объеме.

Я не клиницист, диагност и организатор здравоохранения, поэтому личных наблюдений за тем, как вера во врача делает чудеса и ставит на ноги больного, одна нога которого уже была на том свете, у меня немного, да и большая часть забылась.  А последние 15 лет я только пациент и с медициной сталкиваюсь только в этом качестве.  Вначале мне ставили протез тазобедренного сустава, и я, лежа в послеоперационной палате, старался поддерживать своих коллег по несчастью, попавших на операционный стол. Среди них были мнительные люди, они во всем сомневаются и часто хандрят.  Но мой оптимизм был не показной,  и поэтому они старались следовать моему примеру. Так, уже вечером после операции я сам пошел в туалет на костылях.  А длительное лежание может привести к застойным явлениям в легких.  Помогает и дыхание через бутыль с водой, что я старался делать почаще. И за мной тянулась соседка по палате, пожилая старушка лет за 80, которой тоже поставили протез после перелома бедра. В Ханты-Мансийском автономном округе, в городе Сургуте, таких  старушек оперируют, а вот в России они просто лежат и потихоньку умирают дома.

Подал своим поведением я пример и своему соседу по палате в НИИ патологии кровообращения им.Мешалкина в Новосибирске, где лежал после сложной операции на сердце.  Мой сосед, которому предстояла намного менее сложная операция АКШ (аорто-коронарное шунтирование) тоже был мнителен и во всем сомневался.  Здесь была одна сложность. Лечащим врачом у нас была молодая женщина, аспирант, которая в руках скальпель никогда не держала, и много полезных советов дать не могла. А я еще до операции прочитал, что мне предстоит на операционном столе, и прошел весь послеоперационный период в реанимации, поэтому стал давать ему советы, как лучше всего себя вести, отвечал на его вопросы.  Поэтому, когда он вернулся после операции в нашу палату, он поблагодарил меня за эти беседы, и потом составлял мне компанию во время прогулок по коридорам больницы.

Но далеко не всегда лечащие врачи являются теми, которым хочется доверять на 100%. То ли в силу недостатка опыта, то ли по другим причинам. Вот и доктор, что вела меня после сложной операции в таком уважаемом НИИ им. Мешалкина, не оценила состояние моей крови после операции с искусственным кровообращением, и не назначила препараты железа при явной анемии (3 млн эритроцитов при норме 5-6 млн в 1 мл крови). Я лишь после того, как внимательно прочитал выписку из стационара и увидел анемию, самостоятельно сам  себе назначил препараты железа.

Но так как в отдаленном периоде после операции с удалением части левого желудочка у меня развилась сердечная недостаточной и случилась ТЭЛА (тромбоэмболия легочной артерии), слава богу, не основного русла,  а нижней доли правого легкого, и меня госпитализировали в терапевтическое отделение бывшей больницы водников, ставшей называться Западно-сибирским медицинским центром, то тамошние врачи не разобрались в моем диагнозе и стали лечить от правосторонней пневмонии и желудочного кровотечения.  Затемнение в легких на флюорограмме, вызванное ТЭЛА, они расценили как очаг пневмонии, а это был ателектаз легкого,  черный кал из-за приема препаратов железа приняли за внутри-кишечное кровотечение. И все это при нарастающей сердечной недостаточности. Пришлось брать лечение в свои руки, не зря говорят, что спасение утопающих дело рук самих утопающих. Я отказался от госпитализации, родственник с мои сыном перевезли меня в областную больницу, где меня раньше  спасли от инфаркта, и несмотря на некоторое сопротивление дежурного персонала, меня госпитализировали с сердечно-легочной недостаточностью, и далее поставили и правильный диагноз, и провели адекватное лечение.

Одним из врачей, которым я безгранично доверяю, является профессор, доктор медицинских наук Наталья Владимировна Воронина. Именно она назначила мне правильное лечение моей мочекаменной болезни, и я перестал мучиться, «рожая «в течение 15 лет каждый год камни. Она же и провела лечение стенокардии, связанной с моей врожденной магниевой недостаточностью. Жаль, что после отъезда из Хабаровска в Сибирь, а потом в Подмосковье я потерял с ней связь.  Возможно, это позволило бы избежать многих осложнений, которые бывают при моем врожденном состоянием.

Сейчас, когда профессиональный уровень врачей катастрофически снизился, но появился интернет, любой любящий себя родимого человек должен проверять, правильно ли ему назначили лечение. Я всегда говорил, что лучше всего знает свои болячки сам пациент, если он что-то соображает. Достаточно почитать медицинскую литературу, которой полно в наших магазинах, по своему заболеванию. А сейчас не требуется ходить в магазины, есть интернет, где можно все узнать. Увы, современные врачи не соблюдают то правило, с которого я начал свою заметку — не проводят беседы с больными, не привлекают их на свою сторону, и те остаются вместе с болезнью. А в таком случае исход заболевания сомнителен.