Вечная глупость и вечная тайна. Глава 27

Глава двадцать седьмая. Еще одни отношения.


Той зимой Ксения прилетела в отпуск на две недели в Ригу, приехал один из её ирландских друзей. Он отказался от моего предложения сопровождать его во время прогулок по городу, пошел гулять один, он не верил, что в Латвии мало кто понимает английский. В результате он попал в руки консуматорши, которая заказала такой коктейль, на который у него не хватило наличности. И тогда его скрутили охранники, сняли с него дорогие часы и повели к банкомату, чтобы он снял деньги и расплатился с ними. Это он помнил смутно, ибо алкоголь, судя по его словам, в тот раз подействовал на него как-то странно. А потом в день отъезда с его счета загадочным образом исчезли все его сбережения около двадцати тысяч евро. Но до отъезда он еще прогулялся по городу со мной, мы зашли в клуб «Саксофон», послушали там местную неформальную музыку. Он удивил барменшу, когда она налила ему сто грамм коньяку. Он потребовал стакан, выпил его залпом, сказал, что советский коньяк – это нонсенс, что коньяк может быть только французским, но все же купил бутылку, и выпил её один, пока я пил квас. Рига так же удивила его низкими температурами. Он считал, что при минус четырех жить невозможно, но во время его визита было минус двадцать, пришлось ему потратиться на теплую одежду.

Сразу после него прилетел гражданский муж моей сестры Тони. Он с Ксенией зашел ко мне на хутор, отведал щей, которые ему очень понравились. Его поразило отсутствие канализации в моем временном жилище, а в гравитационный туалет он и вовсе побоялся зайти. Потом мы вместе сходили в баню и основательно там попарились. Этот диковинный для него отдых он так же одобрил, хотя его немного смутило поведение других парильщиков, которые сбежались посмотреть на иностранца, узнав, что он ирландец. Родной язык Тони был английский, и в добавок он говорил с ирландским акцентом, специфическими сложными фразами, потому понять, что он говорит мне было часто очень сложно. Я понял, что английский мне надо учить еще очень долго и упорно, появилась мысль о том, чтобы пойти на курсы этого языка, когда выйду на пособие. Тони объяснил мне, как ирландцы в большинстве своем занимаются туризмом – заказывают билеты на самолет за полгода вперед, чтобы было дешевле, в пятницу вылетают в другую страну, заселяются там в отель, спускаются в паб, основательно напиваются, спят всю субботу, вечером опохмеляются, снова спят, а в воскресенье летят домой. Я, конечно, не понял, зачем для того, чтобы напиться куда-то лететь. А вообще у Тони была интересная жизнь, он работал в Африке, жил в ненавистной для всех ирландцев Англии, жил в Америке, которую многие ирландцы считают своей второй родиной. Он, как и Ксения, звал меня в свою любимую Ирландию, и я обещал приехать в самом скором времени.

Той зимой мне было как-то особенно скучно и по этой причине я начал иногда заезжать в гости к Игорьку на выходных. Он и Покемон уже давно были так же, как и я обмануты Шуриком, ушли от него и работали вдвоем. Он принес мне глубочайшие извинения за свое отвратительное поведения во время совместной работы. Я его простил, но иметь с ним какие-либо дела впредь уже не собирался, хотя он и постоянно предлагал мне начать общее дело. Как-то раз он посетовал на свое одиночество, рассказал о своей тоске по женскому обществу. Я на это сказал ему, что каждый вечер растапливаю печку газетами, в которых есть много объявлений о знакомствах и предложил ему тоже подать объявление в газету. Но он сказал, что не может этого сделать, потому что боится того, что его жена увидит в газете его телефонный номер и тогда у него начнутся серьезные проблемы. В общем, он попросил, чтобы я указал в объявлении свой номер, отвечал на звонки и сообщения, и приемлемым вариантам давал его номер.

В объявлении я написал, что два друга ищут себе подруг, и указал наши параметры и свой номер телефона. Звонков было много, и в основном интересовались сорокалетним Игорьком, а не мной. Некоторые посылали короткие сообщения с требованием перезвонить. Таких Игорек велел отметать сразу, ведь жадные женщины Игорьку были совсем ни к чему. Некоторые звонили и сразу интересовались его жилищными условиями и размером заработной платы. Одна женщина указала почтовый адрес, и попросила выслать его фото. Нескольким женщинам я все же дал его номер, но только с парой из них у него завязалась долгая переписка короткими сообщениями. А номер третьей он вернул мне, оставшемуся без вариантов, сказав, что она молода и зовет в гости к себе в Лиепаю, то есть в город, где рождается ветер, город под липами. Я позвонил ей, заболтался на час, потом еще много денег потратил на сообщения. И решил все-таки поехать в третий по величине город Латвии.

Ехать надо было долго, двести километров, а это где-то часа четыре. Пока ехал, переписывался с этой Александрой, она сказала, чтобы я не ехал в центр, сошел на подъезде к городу и прогулялся пару километров пешком через поле по дороге в аэропорт. Стоял сильный мороз, а я был в своих кожаных штанах и матросском бушлате, носки под берцами тоже были не самыми теплыми. Пока я шел по этой дороге через поле, я получил сообщение, в котором она предложила на следующий день прогуляться по морю, вместе с её внуком.

После такого предложения, мне захотелось развернуться и пойти обратно на автобусную остановку и ехать в Ригу. Но тут я задумался о том, будет ли еще обратный автобус на Ригу. Пойти в центр? Но я толком не знал куда идти и основательно промерз. Я вспомнил, что говорил ей о том, сколько мне лет, и она никак не это не отреагировала. Я подумал, что, если у неё внук, значит ей где-то лет шестьдесят. Мне оставалось только зайти к ней, попить с ней чаю, поболтать, спросить, когда автобус на Ригу, как добраться до центра, возможно переночевать, а потом уехать домой. Было досадно из-за того, что потратил зря деньги на билеты. И только тогда, когда я подошел к ее двери, мне стало страшно, что придется ночевать на улице на таком сильном морозе.

Дверь открыла низкорослая женщина с чисто азиатским лицом. Оказалось, что ей было сорок шесть лет, но выглядела она младше, но это не изменило моих планов попить чаю, поболтать, приличия ради, и сбежать, как можно скорее. Она тут же позвала меня к столу, а я был очень сильно голоден и согласился с радостью, но суп, который она приготовила съедобным не был. Я нагло отказался его есть, сославшись на непереносимость гороха. Я предложил сходить в магазин, купить продуктов, и сготовить селянку. И мы сходили, и я приготовил не только суп, но и котлеты с салатом. Время как-то быстро пролетело, пока я готовил и рассказывал нараспев о смешных моментах своей жизни. За окнами стемнело, а мне все как-то неудобно было спросить, когда пойдет вечерний автобус.

Часов в девять вечера, я решил остаться ночевать уж слишком она меня внимательно слушала, и просила рассказывать дальше. Наступила полночь, я уже устал болтать без перерывов, захотелось спать. И тут она заявила мне, достаточно грубо о том, что у меня красивые глаза и потому она хочет со мной переспать. Сначала у меня был шок от такого оборота, и тут она надавила на жалость, рассказами о том, какие недоразумения в штанах к ней приезжали до меня. Один из них напился и начал буянить, так что пришлось его выставить вон с помощью соседа, у другого совсем ничего не получилось в плане секса, третий сам сбежал, услышав от неё такое смелое предложение. Мне стало как-то стыдно за свое желание поскорее убежать. Я спросил, зачем же так сразу в постель, а она сказала, что жизнь коротка. В общем, я решил отработать свой постой, попросился в ванную, а потом до четырех утра старательно работал при выключенном свете, а она требовала еще и еще.

Утром, я напек блинов на завтрак, поспать толком не получилось, и у меня было какое-то неприятное чувство того, что я совершил нечто ужасное, будто страшно напился и пропил все деньги, или был пойман на каком-то сексуальном извращении и осужден за это обществом. В состоянии морального похмелья я еще гулял с ней по городу, зашел с ней в кафе, где она представила меня своей знакомой. И наконец она проводила меня до автовокзала, и я смог заснуть в автобусе. А потом мне пришлось еще долго топить печку, прогревая остывшую комнату ветхого дома . Мельком я увидел свое отражение в зеркале и выражение на моем лице мне очень не понравилось.

Я продолжал переписываться по телефону с этой Александрой, хотя и ехать к ней еще раз я совсем не планировал. Как-то не хотелось расстраивать женщину своей привередливостью, мне казалось, что она ко мне со всей душой, а я как-то слишком высокомерно с ней. Но недели через две после моего посещения самого ветренного города Латвии с липовым названием, я очень сильно заболел. У меня была очень высокая температура, слабость, тошнота, отсутствие аппетита. Это как-то началось с вечера, а утром я едва поднялся и пошел пешком на автобус, чтобы поехать к врачу. Ехать надо было долго, до центра, потом пересесть на трамвай и пилить еще где-то минут сорок. Врач, однокурсница моего друга Доктора, дала мне какую-то таблетку, открыла мне больничный, рекомендовала лечь в стационар, если дома нет нормальных условий, но мне было жаль денег, да и соображал я на тот момент плохо. До хутора я добрался в каком-то забытьи, последние сто метров уже практически полз, а не шел.

Комната была еще теплой со вчерашнего вечера, но я понимал, что нужно сходить в сарай за дровами и натопить печку, чтобы ночью не замерзнуть. И еще, как на зло кончилась вода, а колонка была явно замерзшая, ибо уже несколько суток было под минус двадцать. Печку я все же в тот день растопил, и отогрел колонку, и накачал себе воды, но потом отрубился часов на четырнадцать, под грудой ватных одеял. Когда проснулся, в комнате было уже совсем прохладно, а сил даже вылезти из-под одеял не было. Я позвонил другу Доктору и спросил у него, что делать. Он порекомендовал поехать к маме или просто вызвать скорую помощь. Эти варианты я отверг, решив, что лучше замерзнуть. И тогда мой друг порекомендовал мне обрадовать женщину, приехав в Лиепаю. Этот вариант мне понравился больше. Я позвонил ей и нагло напросился в гости, не сказав о своем состоянии. Она действительно обрадовалась тому, что я к ней приеду, обещала отправить сына к бывшему мужу и взять на работе небольшой отпуск.

Шатаясь, словно очень пьяный, я как-то добрался до автобусной остановки, часто останавливаясь на отдых. В автобусе я на какое-то время потерял сознание, но на конечной вовремя очнулся и дошел до автовокзала. Мне повезло, я буквально через полчаса сел на лиепайский экспресс и доехал до туда часа за три. По дороге я созвонился с Александрой и попросил её встретить меня на трассе, признавшись в том, что у меня высокая температура. Она послушно пришла на остановку и потом я шел, опираясь на неё. Досады по поводу того, что с праздником для плоти ничего не выйдет она не скрывала, а я обещал ей, все сделать в лучшем виде, когда мне станет немного лучше. Когда я наконец оказался в теплой постели и почувствовал распаленное тело рядом, у меня вдруг появились силы для того, чтобы сделать все в лучшем виде немедленно. То, что у меня откуда не возьмись вдруг появились силы мне показалось удивительным, и еще более удивительным мне показалось то, что мне после этих упражнений стало лучше и даже захотелось чего-то поесть. Так я провел там несколько дней. Уже на следующий день мне стало совсем хорошо, и мы пошли в кино, потом гуляли по заснеженному пляжу. Я прожил у неё несколько дней, а потом снова оказался на заброшенном хуторе.

На больничном я просидел еще долго. Потом вышел дорабатывать последний месяц перед увольнением. Пригрело солнышко, началось быстрое таяние снегов, дорога на завод превратилась в полноводную реку, по крутому берегу которой я скользил по льду на своем велосипеде. Начальница склада сильно удивилась, когда я сказал ей, что я действительно увольняюсь, хотя я заранее подал ей заявление об увольнении и попросил его завизировать. Она сказала, что повысит мне зарплату, начала жаловаться на то, что все от нее бегут в последнее время, что работать буквально некому, но мне её жалобы были безразличны. Я просто ликовал в предвкушении долгого отдыха. Увольнять меня было не кому, потому что работница отдела кадров тоже уволилась. Пришлось мне неделю ждать, пока найдут новую и она войдет в работу. Хотя я эту неделю и не работал, мне платили среднюю зарплату, так было положено по закону. Я получил в качестве расчета приличную сумму, около четырехсот лат, в неё входила компенсация за неиспользованный отпуск. Как я и просил, меня уволили не по собственному желанию, а по обоюдному решению сторон, потому пособие я начал получать сразу, а не через пару месяцев.

Оба велосипеда пришлось после зимы чинить, и это стоило немалых денег. И еще надо было расплатиться окончательно за новый велосипед. К тому же я накупил много новых книг и дисков, плеер для этих дисков, подновил свой гардероб. Наконец сломалась старая и ржавая колонка и я за сорок лат купил вместо неё новый электрический насос, но подключить его у меня не получилось. Без воды на хуторе я жить не мог, а денег на съем квартиры у меня не было. И пришлось мне опять переселиться к родителям. Нехватка денег вынудила меня сразу записаться на курсы для безработных. Я изъявил желание учиться на парикмахера, но инспектор, пожилая ворчливая женщина, посмотрела на мой ирокез, и сказала, что нельзя мне работать парикмахером. Я спросил почему, она ответила, что у меня техническое образование и предложила всякие курсы для брутальных мужиков. Я выбрал курсы операторов автопогрузчиков, которые начинались на следующий день, но оказалось, что там был перебор и меня перекинули в группу сварщиков, где наоборот не хватало одного человека. В группе было всего шесть человек, мало кто горел желанием дышать вредными газами и потеть в брезентовом костюме.

Курсы, конечно, проводились на латышском языке и мне пришлось сесть на первую парту, вооружившись словарями и литературой по сварочному делу на русском языке, часть я взял в библиотеке, часть купил. Рядом со мной садился пожилой крупный мужик, тоже со словарем. Вскоре выяснилось, что он в свое время закончил московский металлургический институт и по профессии был технологом. Большую часть жизни Лункин проработал на заводе РАФ в Елгаве, за пару лет до закрытия он заведовал распределением микроавтобусов «Латвия», которые выпускал этот завод. Он рассказал мне много интересного о том, почему этот завод разорился и закрылся. После развала завода у него еще остался кооператив, который вскоре тоже пришел в упадок. У него после всего этого осталось очень много денег, но потратил он их не очень разумно, потому ему пришлось несколько лет работать помощником рамщика на той самой лесопилке, на которой я месяц отработал крановщиком. Потом он работал на фирме, которая строила небольшие яхты из пластика, но она разорилась.

На курсы я ездил на велосипеде, но собирал на остановках трамвайные талоны, наклеивал их на большой лист бумаги, подписывая над ними даты. В конце месяца мне выплачивали те деньги, что я потратил на дорогу – это было чуть больше десяти лат. Во время обучения я начал экономить на всем, хотел собрать денег для дальнего путешествия на велосипеде. После неразумных трат мне всегда приходилось экономить, доводя это дело до абсурда.

К Александре я ездил редко, и часто с пустыми руками, впрочем, она не ворчала по этому поводу, покупала мне тортики и фрукты, лишь бы я приехал. Как-то раз она решилась зачитать мне свое литературное произведение, которое было исполнено ужасно, но его сюжет мне в принципе понравился, однако, когда она сказала, что это все на самом деле произошло с ней, мне она стала не приятна.

Дело там было в том, что её дочка вышла замуж в шестнадцать лет, сына родила в семнадцать. Мужем её был молодой еврейский предприниматель, у него была автомойка и еще какое-то дело, связанное со строительством, в общем он не бедствовал. Александра как раз перед свадьбой дочери развелась со своим мужем и причиной тому было то, что, когда муж заболел клещевым энцефалитом, она обрадовалась его смерти раньше времени, распродала многие его вещи, пока он был еще жив и начала активно искать себе нового мужчину. Но муж, к её удивлению и неудовольствию выжил, и был очень возмущен тем, что его жена так себя повела, когда ему было плохо.

Оставшись одна, эта не очень умная и не совсем честная женщина, присмотрелась к своему зятю, когда они остались наедине. И сказала ему, что если он сейчас же её не ублажит, то она расскажет дочери, что он к ней приставал. И зять не выдержал такого напора и ублажил её один раз, а на следующий день она тем же шантажом заставила его сделать это опять, потом это у них вошло в привычку. Александра была счастлива и довольна собой, а её зятя из-за этого мучила совесть. Развязка наступила неожиданно – дочка как-то утром рассказала своему мужу свой странный сон, в котором застала его со своей мамой. И тот настолько разнервничался из-за этого, что взял и признался ей во всем. Разгорелся жуткий скандал, дочь с намерением убить мать ломала дверь в её квартиру, но у неё был заезжий мужик, который впустил дочку, успокоил и разъяснил ей, что деваться-то ей с ребенком, в сущности, некуда. К маме она уйти от мужа не может, отец живет в квартире своей новой жены и забрать её тоже не может. Одной ей не выжить, ведь ни профессии, ни желания работать у неё нет. К тому же муж мучился, угрызениями совести, чувствовал себя виноватым, значит любит её. В общем, пришлось дочери простить и мужа, и маму.

После этого Александра рассказала, как ей с детства тяжело жилось, ибо в школе она училась совсем плохо, за что её строго наказывали родители, как она приехала в Латвию из Абакана работать на заводе, как вышла замуж за человека, который ей совсем не нравился, просто потому, что было пора выходить замуж, как поначалу пришлось жить в маленькой деревне Гробиня недалеко от Лиепаи, как скучала по родителям и родным местам.

Чем больше я её слушал, тем меньше мне хотелось с ней дальше общаться. Меня поражало то, что она совершенно не считала свое поведение с зятем мерзким и отвратительным, она, напротив, гордилась своим поступком, как и не было ей стыдно за то, как она поступила со своим мужем. Я начал понимать, что она покупает мне фрукты, постоянно лепит в мой адрес свои неуклюжие комплименты, только до тех пор, пока я в любой момент могу уехать от неё, а если я попаду от неё в какую-то зависимость, то мне не поздоровиться.

В сексе она была пассивным потребителем, и к тому же очень закомплексована. Так что с ней было скучно. Если сначала мне было жаль её, за её глупость, ибо она недаром плохо в школе училась, то после того, что я о ней узнал, жалость моя к ней пропала бесследно. В обществе вообще есть стереотип – если человек глупый, то он добрый. Тут был яркий пример того, что глупый человек как раз бывает весьма жестоким. Она запомнилась мне своим вопросом: «Что мне говорить, чтобы не чувствовать себя полной дурой?». Ей хотелось вызубрить набор каких-то умных фраз, чтобы производить благоприятное впечатление на собеседников.

Я еще долго вежливо отвечал на её сообщения или звонки, но сам ей почти никогда не писал и не звонил. Если она винила меня в невнимании к себе, то я оправдывался тем, что у меня просто нет денег для того, чтобы звонить ей. Наши отношения прервались надолго после того, как она как-то раз приехала в Ригу и попросила меня, чтобы я отвел её на адрес, где находилась контора, вербующая рабочих на фабрику в Англии. Оказалось, что она каким-то чудом, совершенно не владея латышским языком сдала экзамен по натурализации и получила гражданский паспорт Латвии. Она сказала, что на экзамене в основном молчала, кивала и улыбалась. Я тогда подумал тоже пойти на экзамен без всякой подготовки, попытать счастья, ведь в случае неудачи, можно было это сделать еще раз через полгода, но в последний момент передумал.