Враги внешние и враги внутренние

     И был в Киеве среди всех людей стон, и тоска, и скорбь неутешная, и слезы непрестанные. (Ипатьевская летопись)    

     Начнем с рассказа о менее опасных врагах – внешних. Вплоть до начала XIII века обстановка на северо-западных и западных границах Руси была достаточно стабильной. Швеция не являлась в то время серьезной военной силой, да и основная тематика ее конфликтов с новгородцами сводилась к выяснению вопроса, кому будут платить дань финские племена. Крестовые походы европейских феодалов в XI–XII веках были направлены в Восточное Средиземноморье, а интересы Польши, Чехии и Венгрии не простирались дальше Галицко-Волынской земли, причем чаще всего эти государства выступали не союзниками, а противниками. Что же касается прибалтийских племен, то пограничная война с ними проходила с явным перевесом более организованных и лучше вооруженных русских войск.

     Не вызывала особых опасений и восточная граница. В среднем течении Волги, то затухая, то разгораясь, шла война Владимиро-Суздальского и Рязанского княжеств с Булгарией, ведущая свой отсчет от первых военных столкновений конца X века. Но поскольку силы сторон были примерно равны, то дело ограничивалось взаимными набегами, не приводящими к каким-либо территориальным изменениям.

     Тревогу вызывали лишь южные рубежи, но и половцы, несмотря на свое несомненное воинское мастерство и первоначальные успехи, не представляли реальной угрозы существованию Руси. Дело даже не в их раздробленности и относительной малочисленности (по некоторым оценкам, население западно-половецких кочевий не превышало 300–400 тыс., в то время как русских было 5–6 млн1), а в том, что они, как и большинство кочевников, вовсе не стремились к территориальным завоеваниям вне своей любимой степи. В 40–60-х годах XII века их участие в междоусобных войнах русских князей стало обыденным явлением («половцы принимали участие в феодальных войнах в 1147, 1148, 1149, 1150, 1151, 1152, 1154, 1160, 1161, 1162, 1167 гг.»2). Однако экономические и демографические последствия для южнорусских княжеств от этого были достаточно серьезными. Поэтому не стоит, подобно Л. Н. Гумилеву, идеализировать отношения русских и половцев, логичнее принять за основу более взвешенную оценку В. В. Каргалова: «Борьба с половецким наступлением на русские земли длилась более полутора столетий. В этой борьбе были периоды ожесточенного натиска кочевников и временного затишья, периоды победоносных походов русских князей в половецкие степи и поражений под стенами собственных столиц, периоды неустойчивого «мира» с половецкими ханами и совместных походов во время феодальных войн»3.

     Словом, внешние враги у Древней Руси, безусловно, были, но ни один из них не нанес ей такого разрушительного урона, как куда более страшные внутренние враги – многочисленные и постоянно воюющие между собой потомки Рюрика. Их войны по форме являлись междоусобно феодальными, но по ожесточению – самыми настоящими гражданскими. В этом, впрочем, Русь ничем не отличалась от Западной Европы, для которой междоусобицы в те годы были самым обыденным явлением. (Там все воевали против всех. Императоры – против пап, короли – против стремящихся к независимости крупных феодалов, феодалы сражались с другими феодалами и городами, города – друг с другом. Да и внутри городов шла борьба цехов против городского нобилитета и между собой, наемные рабочие и подмастерья противостояли мастерам).

     Растет и ожесточение простых воинов. Наиболее ярким свидетельством этому является знаменитая битва 1216 года на реке Липице, когда разгромленное владимиро-суздальское войско, по данным летописи, потеряло 9233 человека убитыми и только 60 пленными. Это значит, что в плен новгородцы и их союзники никого не брали. А при захвате «вражеских» городов от ярости победителей не были защищены ни христианские храмы, ни мирные жители: «...И два дня грабили весь город – Подол и Гору, и монастыри и Софию, и Десятинную Богородицу, и не было помилования никому и ниоткуда. Церкви горели, христиан убивали, других вязали, жен вели в плен, силой разлучая с мужьями... Взяли множество богатства, церкви обнажили от икон, книг, риз, колоколов... Поганые зажгли и монастырь Печерской святой Богородицы, но Бог молитвами святой Богородицы уберег его от такой беды»4.

     Возможно, вы, уважаемые читатели, подумали, что это описание событий 1240 года, когда войска Батыя взяли Киев. Отнюдь. Это всего лишь 1169 год, когда город был разгромлен своими «родными» православными славянами – воинами коалиции из 11 князей под «общим руководством» Андрея Боголюбского. Особо следует отметить, что штурма, при котором подобные эксцессы зачастую случаются помимо воли командиров, не было – киевляне открыли ворота города сами. Кстати, не совсем ясно, кого летописец именует «погаными» и обвиняет в поджоге Печерского монастыря – то ли половцев (обычно именно так называли степных кочевников), то ли «своих», то ли и тех и других вместе...5

     Именно эти трагические события, а вовсе не монголо-татарское нашествие, многими историками считаются началом раскола некогда единого этносоциального поля восточных славян. Такие корифеи исторической науки, как Н. М. Карамзин, С. М. Соловьев, М. С. Грушевский, В. О. Ключевский, Л. Н. Гумилев, занимая несхожие, а подчас и прямо противоположные позиции по другим узловым проблемам древнерусской истории, в данном вопросе проявляли удивительное единодушие.

     С собственной, пусть уже во многом номинальной, столицей победители поступили как с вражеским городом, что можно, с одной стороны, объяснить расколом этого самого «поля», с другой, – согласно Л. Л. Зализняку, желанием региональных властителей нанести удар по «имперскому центру», а с третьей – банальной местью киевлянам. За 12 лет до описываемых событий горожане, воспользовавшись смертью отца Андрея Боголюбского Юрия Долгорукого (возможно, он был отравлен киевскими боярами), подняли в Киеве мятеж и вырезали пришлых суздальцев. Впрочем, все эти версии вполне сочетаются друг с другом.

     В 1203 году Киев переживает еще один разгром, на этот раз от Рюрика Ростиславовича – правителя усилившегося к тому времени Смоленского княжества, и его черниговских и половецких союзников. По данным Лаврентьевской летописи, погром этот был еще более страшным, чем первый: «Взят был Киев Рюриком и Олеговичами и всей Половецкою землею. И сотворилось великое зло в Русской земле, какого не было от крещения над Киевом»6. А в 1235 году в самый канун монгольского вторжения некогда процветающий город был основательно разграблен черниговско-половецким войском еще раз.

     Поэтому не стоит, на наш взгляд, преувеличивать роль Андрея Боголюбского ни в расколе Руси, ни в «деле продвижения авторитаризма». Едва ли не единственной «политической инновацией» князя был фактический перенос центра власти из, условно говоря, «демократического» вечно мятежного Киева (автор убедительно просит читателя не проводить никаких аналогий с современностью) на северо-восток, где, по его словам, было «тише», спокойнее управлять. А в остальном он ничем особо не отличался от других своих близких и дальних родственников и был, как модно теперь говорить, типичным продуктом своего времени – то есть любил власть, а еще сильнее – власть ничем и никем не ограниченную. Да и жизнь свою он закончил так, как и многие из авторитарных правителей/диктаторов, успев настроить против себя едва ли не всех: ближайших родственников, которым не захотел выделять положенные по завещанию отца уделы, отстраненных от дел прежних отцовских бояр, городские верхи, своих новых приближенных и даже  жену7. Так что нет ничего удивительного ни в том, что через пять лет после киевского погрома Андрей был убит в своей спальне боярами-заговорщиками, ни в том, что после его гибели во Владимиро-Суздальском княжестве незамедлительно началась война за опустевший престол…

     Чтобы убедить читателя в том, что Боголюбский вовсе не был каким-то исключением в «дружной» семье Рюриковичей, вспомним о Романе Галицком (ок. 1150–1205), практически современнике Боголюбского, который, присоединив в 1199 году Галич к своему Владимиро-Волынскому княжеству, повел решительную и, по свидетельству польского хрониста Кадлубека, чрезвычайно жестокую борьбу с многочисленным местным боярством8. Эту борьбу, протекавшую с переменным успехом, продолжил сын Романа Даниил9. А поскольку в ходе сорокалетней междоусобной войны и связанной с ней чехардой на княжеском престоле галицко-волынское боярство еще больше усилилось, то можно констатировать, что и на юго-западе Руси княжеской власти не удалось достичь окончательной победы.

     Повторим, причины, приведшие к запустению некогда благоденствующих Киева и окрестных земель, заключались вовсе не в личности Боголюбского или какого-нибудь другого Рюриковича. К ним, по мнению В. О. Ключевского, можно отнести: усилившееся юридическое и экономическое давление на низшие классы со стороны правящей верхушки, княжеские усобицы и половецкие нападения. И как результат, уже со второй половины XII века, то есть задолго до монгольского нашествия, признаки запустения Киевской Руси и Поднепровья становятся все более отчетливыми. Речная полоса по среднему Днепру с притоками, издавна так хорошо заселённая, с этого времени пустеет, население её «исчезает куда-то»10.

     Впрочем, для В. О. Ключевского это «куда-то» не представляло тайны: «Отлив населения из Поднепровья шёл в двух направлениях, двумя противоположными струями. Одна струя направлялась на запад, на Западный Буг, в область верхнего Днестра и верхней Вислы, вглубь Галиции и Польши»11. «Другая струя колонизации из Приднепровья направлялась в противоположный угол Русской земли, на северо-восток, за реку Угру, в междуречье Оки и верхней Волги»12. Именно с этого времени начинается резкое усиление двух доселе ничем не выделяющихся княжеств: Галицко-Волынского и Владимиро-Суздальского, и, вполне возможно, третьего – Смоленского, куда также мигрировало население Киевского княжества.

 
     1. Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. С. 224.

     2. Каргалов В. В. Внешнеполитические факторы развития феодальной Руси. С. 49.

     3. Там же. С. 38.

     4. ПСРЛ. Санкт-Петербург: Типография Эдуарда Праца, 1845. Т. 2. С. 100.

     Невольно напрашиваются аналогии с Римом. Город-завоеватель, доставивший на невольничьи рынки немало живого товара, сам стал ареной охоты за пленниками. Злая, но по-своему справедливая усмешка истории...

     5. В распоряжении историков нет сведений об участии половцев в разгроме Киева. Но известно, что среди лидеров коалиции были Ольговичи, и, следовательно, можно предположить – без степняков дело не обошлось.

     6. ПСРЛ. Санкт-Петербург: Типография Эдуарда Праца, 1846. Т. 1. С. 176.

     7. Ключевский В. О. Курс русской истории. Ч. 1. С. 323–324.

     8. Грушевський М. С. Iсторiя України-Руси. Київ: Наук. думка, 1993. Т. 3. С. 12–13.

     9. Даниил Романович Галицкий (?–1264) – сын Романа Мстиславовича. Одержал победу в сорокалетней гражданской войне за Галицкий престол. Как и его отец, вел упорную борьбу с боярами. Будучи связанным родственными узами со многими правящими домами Европы, проводил активную европейскую политику. На востоке боролся за обладание Киевом с Михаилом Черниговским, а после монгольского нашествия стал младшим союзником правителей Золотой Орды, сохранив, в отличие от других русских княжеств, полную самостоятельность во внутренних делах. (Подробнее см. очерк XVII).

     10. Ключевский В. О. Курс русской истории. Ч. 1. С. 285.

     11. Там же. С. 286.

     12. Там же. С. 289.