Рождение слова, некоторые обстоятельства

               
                (часть1)

       Изучение проблемы происхождения человеческого языка или глоттогенеза  имеет редкую для научных исследований особенность. С возникновения современной лингвистики в XVIII веке эта тема являлась практически обязательной в работах европейских ученых, и оставалось ею вплоть до 1860 года, когда Парижское общество лингвистов запретило любое обсуждение во-проса о происхождении языка, поскольку полагало, что нет никаких научных доказательств. И только через сто лет после запрета подобных исследований интерес к проблеме глоттогенеза возродился. Главный редактор журнала «Вопросы языкознания» Т.М. Николаева в 2015 г. писала: «И вот в последние годы, т. е. начиная с 90-х гг. ХХ в., вспыхнул интерес к происхождению языка. А тем самым и к его первообразным единицам. Работ этих опубликовано несметное количество…». (1) С этого времени психолингвистика, эволюционная лингвистика, нейролингвистика исследуют «происхождение языка» как самостоятельный предмет. Результатом как отечественных, так и зарубежных исследований стало выдвижение целого ряда новых интересных теорий о происхождении языка на базе открытий в области смежных наук, проведения лингвистических опытов с применением современного инструментария. Классическими же теориями являются «теория звукоподражания» и «теория жестов», в нашей работе коснемся только их, без краткого освещения которых невозможно раскрыть поставленную в заголовке тему.
      
    Первые попытки выяснить происхождение праязыка были предприняты еще в далеком прошлом.  Как сообщает Геродот, в VII в. (до н.э.) египетский фараон Псамметих I провел «научный» эксперимент, чтобы узнать какой язык является древнейшим. Для этого он поручил изолировать новорожденного в хижине рыбака и запретил общаться с ним. Через два года ребенок произнес слово хлеб (бекос) на фригийском языке. Очевидно, рыбак не строго выполнял требование повелителя и был фригиец. Этот опыт позволяет при всей своей легендарности сделать некоторые заключения.               
    
    Одной из теорий происхождения языка является «теория подражания». Приводятся примеры, когда маленькие дети, видя игрушку собаки, говорят «гав-гав», а машинку – «би-би». Так и древние люди начинали с простых сочетаний «ух-ух» и др., под-ражая звукам животных и окружающей среды, делали первые шаги в языковой мир. Возможно. Однако осмысленный детский лепет «гав-гав», «би-би» без первых подсказок взрослых вряд ли бы состоятся. Наш древний экспериментатор предполагал, что способность говорить у человека врожденная, как у птиц петь, а у хищников рычать. Достаточно лишь подождать до соответствующего возраста. Подобная точка зрения о врожденном даре бытовала вплоть до нового времени. Остановимся на ней чуть ниже, а сейчас вернемся к «теории звукоподражания», которая была господствующей среди первых ученых-лингвистов, обратившихся к проблеме возникновения языка. Немецкий ученый-энциклопедист, основатель Берлинской академии Г.В. Лейбниц был приверженец этой теории, развивая идеи философов-стоиков Древней Греции. Он считал, что подражание звукам природы легло в основу человеческого языка, послужило появлению первых слов. Выдающийся русский лингвист XIX столетия А.А. Потебня также отмечал: «Если б природа не научила человека членораздельному звуку, то сам он никогда бы не открыл, в какое положение следует привести членораздельные органы, посредством каких нервов и как возбудить голос, чтоб получить этот звук» (2).
    
      По мере развития человека появления человека разумного (Homo sapiens) количество произносимых звуков увеличивалось, количество переходило в качество, звуки запоминались в определенной ситуации, формировались в первоэлементы слов, получали свое значение. Выкрики, возгласы, первичные междометия примерный ряд на пути рождения языка. Время его рождения остается под вопросом, крайние границы появления языка колеблются от нескольких десятков тысяч лет до десятков мил-лионов. До недавнего времени считалось, что у неандертальца, предшественника современного человека, речевой аппарат не был для этого приспособлен. Сейчас это опровергается. Вместе с тем появление гипотез о рождении языка 20 млн. лет назад следует отнести к научным курьезам, и согласиться, конечно, что жившие тогда гоминоиды не были безгласными. Американские ученые, авторы этой сенсации в журнале «Science Advances» (Научные успехи) видимо изучали приматов. Имеется интересное наблюдение за вирветками. «Известно, что они издают до десяти различных вокализаций. Многие из них используются для предупреждения других членов группы о приближении хищников. Они включают в себя "зов леопарда", "зов змеи" и "зов орла".  Каждый звонок запускает различную защитную стратегию у обезьян, которые слышат звонок, и ученые смогли вызвать предсказуемые ответы у обезьян, используя громкоговорители и предварительно записанные звуки. Для идентификации могут использоваться другие вокализации. Если детеныш обезьяны зовет, его мать поворачивается к нему, но другие матери верветок вместо этого поворачиваются к матери этого детеныша, что-бы посмотреть, что она будет делать.» (3) Никто не отрицает, что у животных есть свой язык коммуникации, как, например, у домашнего кота с различным звучанием «мяу» по мере необходимости. Попросить есть у него всегда негромкое «ми-пи». Поэтому, соотносить человеческий язык с вокализацией человекообразных обезьян не является научным успехом.
    
     «Теория жестов» восполняет лакуны «теории звукоподражания», а точнее их «симбиоз», жестикуляция первобытного чело-века, усвоившего гамму разнообразных звуков, выступает триггером на начальном процессе возникновения языка. Взаимосвязь звуков и жестов матрица рождения языка. Специалист в области теоретической и прикладной лингвистики профессор И.А. Шаронов в своей книге о междометиях показал, что первичные междометия выполняют роль звуковых жестов. (4). Приведем такой пример. Охота – главный способ существования людей на заре человечества, от ее результатов зависела их жизнь, все было сконцентрировано на успешной охоте.  Представим, вождь с группой соплеменников начинает облаву и вдруг: взмах его руки вверх, затем, прикладывает палец ко рту, и тихое, чуть слышно с-с-с, – все понимают стоять, добыча рядом. Использование знака дает положительный результат, это важное действие повторяется, возникает система знаков, дополняемая нужными звуками. Радостный танец возвратившихся охотников с ритуальными движениями, возгласами и имитацией рева убитого животного, повторением главных эпизодов охоты, все это шло в копилку рождающегося языка. Звук «с» для какой-то конкретной группы людей становится символом – действия стоять.
      
    Анализ имеющихся теорий возникновения языка, как было уже сказано, не является целью нашей работы, поэтому ограничимся лишь небольшой справкой о языках. Индоевропейский язык произошел от праиндоевропейского, который существовал в каменном веке около 10 тысяч лет назад, и разумеется, не оста-вил никаких письменных источников. Ученые на основе реконструкций воссоздают этот язык, и даже его предшественника, названного ностратическим, конца Ледникового периода – 15 тыс. лет назад. Гипотетически исследуется и языковый пращур - праностратический язык.
      
     Нам же предстоит знакомство с возможным языковым событием в эпоху праиндоевропейского языка. Вся современная наука стоит на плечах гигантов прошлого. Одним из них в лингвистике был Александр Афанасьевич Потебня, в годы его деятельности, а это вторая половина XIX века, многих разделов лингвистики не существовало, но их возникновение в следующем столетии без вклада ученого не обошлось. Его труд «Мысль и язык» (СПб, 1862 г.) является одним из первых источников по психолингвистике и не только. Развивая в этой книге тезис Вильгельма фон Гумбольдта о происхождении слов из междометий, Потебня конкретизировал: «…судя по корням теперешних языков, главным образом, если не исключительно, — междометия чувств, связанных с впечатлениями зрения и слуха»., и далее: «Междометие под влиянием обращенной на него мысли изменяется в слово».  В образовании слов «нет произвола, – делает важное пояснение ученый, – а потому уместен вопрос, на каком основании известное слово значит то именно, а не другое. Если спросим о словах позднейших формаций, то ответ может быть приблизительно такой: стар (корень ста, р — суффикс) значит стар, а не молод, потому что восприятия старых предметов представляли наиболее сходства с восприятиями, служившими со-держанием слов от корня ста, стоять. Если пойдем дальше и спросим, отчего в словах, признанных первичными, известный звук соответствует тому, а не другому значению, отчего корень ста значит стоять, а корни ми, и — идти, а не наоборот, то и ответа нужно будет искать дальше, именно в исследовании пато-гномичееких звуков, предшествующих слову. Потому звук ста издан человеком при виде стоящего предмета или, что на то же выйдет, при желании, чтоб предмет остановился, что чувство, волновавшее душу, могло сообщить органам только то, а не другое движение». (4) 
       
     Автор настоящей статьи, в другой, своей работе выясняя этимологию топонима и не будучи знакомым, тогда с трудами выдающегося лингвиста, совершено случайно обратился также к корню «ст». Приведем соответствующую выдержку. Но вначале небольшое дополнение. Известный уже нам одиночный звук -с в устах охотника нуждался в индоевропейском праязыке более четкого и отрывистого звучания, для обозначения законченного действия, резкого как взмах руки. Добавился твердый звук -т. Здесь небезынтересно суждение Потебни: «Обыкновенно, спрашивая о причинах, по которым известный звук имеет в слове та-кое-то значение, ищут вовсе не соответствия этого звука чувству, сопровождающему восприятие, а сходства между звуком и восприятием, которое принимается за самый предмет». (5) Итак, авторская цитата: «Праиндоевропейский элемент, не корень, но начало всех слов — «ст» (st). Возможно, опять же возникший от взмаха руки древнего охотника, с тихим предостережением призывавшего участников охоты застыть, стоять, не двигаться. Какие мы знаем слова со стечением согласных «ст» в начале слова? Назовем только некоторые из них, приходящие на ум: стул, стол, стопка, стакан, страница, станица, стежка, стройка, станок, стабильность, стучать, стрела, стрелять, строить, стоять, стушеваться, страх, стать, станция, статуя, статус, студия, ставка, страсть, стенд, стела, степь, стирать... Больше не вспоминается, а к словарю обращаться не будем. В основе всех слов определенное место в пространстве, месторасположение – стакан не может висеть в воздухе, а должен стоять, находиться на своем месте, как страница в книге, как стройка на участке, статуя в парке, статус в иерархии. Стрелу не запустить, не остановившись, от страха замирали и никогда не тушевались на ходу. Стоять, стрелять, стучать, строить и т. д. можно опять же в конкретном месте». (6)  В этом небольшом фрагменте хорошо видно, что слово – форма, имя языковое предмета, действия, явления выступает не как переменчивый языковый знак, когда по договору можно назвать ежа собакой и наоборот, а неизменной константой, со стержнем чуть ли не сакрального происхождения.
       
   Потебня, исследуя форму первых слов, обращается к наследию В. фон Гумбольдта, который показывает, что в слове «звук сам по себе имеет нечто общее с предметом». (7, с. 94). Немецкий ученый пояснял: «…для обозначения предмета избираются звуки, частью сами по себе, частью по сравнению с другими произ-водящие на слух впечатление, подобное тому, какое сам предмет производит на душу; так, звуки слов stehen, statig, starr производят впечатление чего-то прочного (des Festen), санскритский корень ли, таять, разливаться, — жидкого (deszerfliessenden), звуки слов nicht, nagen, Neid — чего-то, будто сразу и гладко отрезанного. (…) Таким путем предметы, производящие сходные впечатления, получают слова с преобладающими сходными wehen, Wind, Wolke, Wirren, Wunsch, в которых звуком w выражается какое-то зыбкое, беспокойное, неясное для чувств движение (durcheinandergehende Bewegung, например, волнение облаков, которые катятся одно за другим и одно через другое). Обозначение, основанное на известном значении отдельных звуков и целых их разрядов, господствовало, быть может, исключительно, при первобытном создании слов (primitive Wortbezeichnung)» (Humboldt, 1841 — 1852, т. 6, с. 80 — 810)». (8. 94-95) Потебня, обращаясь к данному заключению, развивает его, указывая на особое качество определенных звуков в слове, доминантов порождавших содержание понятия слова: «Из всего приведенного места, как кажется, можно вывести, что не только первобытный человек, по мнению Гумбольдта, придавал звуку объективное значение и невольно ставил это последнее связью между звуком и предметом, но что и сам Гумбольдт разделяет этот взгляд. Ему мало знать, что слова statig, starr потому имеют в себе звуки st, что относятся к корню sta; взятые отдельно от своего значенья в слове, звуки эти имеют для него характер постоянства, прочности и уже потому очень приличны понятиям, обозначенным упомянутыми словами)». (9)
    
    Подведем предварительные итоги, но вначале вновь обратимся к авторитету давно минувших лет, наследию швейцарского ученого Фердинанда де Соссюра, которого называли отцом лингвистики XX века. В ряду его важных научных дости-жений, гипотез, подтвержденных спустя десятилетия, был сформулирован постулат о «произвольности знака», что «слова имеют смысл просто в силу условности», открыв, тем самым, новую главу в становлении семиологии.
      
  Однако слово-знак – еще и «историчен» с собственной генеалогией происхождения или с родимым пятном от рождения. Вспомним замечание Потебни – в возникновении слова нет произвола! Для нашего заключения о том, что слово имеет именно ту форму, которая есть, и никакую условно другую одного ничтожного примера с – ст, конечно, недостаточно, хотя его действие распространяется в индоевропейской языковой семье не только на языки близкородственные славянским. Приведем еще один пример. (А читателю предоставляется право показать свои.). Одно из немногих русских слов ставшее международным – слово «спутник».  Спутник – человек попутчик в дороге, жизни. Корень - пут, как и у «попутчика». Про-изошли они от слова путь. Возьмем произвольно другие слова, начинающие с тех же фонем, как и путь. Пускать, пустыня, пуля, пушка, пузо, пузырь, пусто, путаница, пуговица, путешествие, путы, пустяк, пугать и добавим к ним уже названное слово путь. В последнем слове наш маркер родимого пятна наиболее четко раскрывает общий знаменатель этого семейства слов. Их образованием послужило отношение древнего человека в широком и узком смысле к пространству, от видимой дали – пути, и (извините!) большого живота — пуза, до пуска пули и пушки (пущать). Производные от слова путь — путаница, путы, путёвый (в смысле подходящий, по пути) – также относятся к событию в пространстве в прямом и переносном смысле. Особо выделим слово пугать, быстрее оно звукоподражание, произошедшее от крика филина. Но не поспособствовал ли этот крик, раскатистое пу-у-у, в рождении слова, означающее то неизведанное, необъятное, что было за порогом убежища человека? Обратимся еще к слову пуговица, да, отчасти ограничивает некое пространство, в словаре Фасмера имеется при его толковании такое пояснение: вначале было древнерусское «пугы» — а это уже как бы ближе, почти знакомые путы, перекрывающие нечто, и возможно заимствование,  — пишет автор Словаря, — из готского puggs (мешок, коше-лек), что можно рассмотреть и как ограниченную емкость «пространственного» вместилища. Не забываем, праиндоевропейский период, когда в общей языковой семье были гер-манские и славянские языки. Особое место в славянских языках и не только занимает русский язык. Работы отечественных исследователей о его древнейшем происхождении находятся, как правило, не в чести большой науки, на них навешивается ярлык маргинальности. Существует при этом утверждение индийских ученых не только о том, что древнерусский язык самый близкий к санскриту, но и более архаичный. Это тема другой работы. Вернемся к спутнику. Мы убеждаемся, пусть только на двух случайных примерах, не только о таинственности языкового мира, происхождения слов, но и в имеющейся закономерности наименования больших полисемических групп языка. Следовательно, форма слова, «означаемое» имеет в своем составе обязательный родовой маркер, что противоречит условному характеру происхождения слова.
       
   И на десерт. Всем знакомо выражение, что ничего в мире нет случайного. Провидение? Человек постоянно что-то называет, дает имя ребенку, название фирме, улице, ракете и др. Существуют поверья: имя человека, определяет его характер и судьбу, и как назовешь корабль, так он и поплывет. В справедливости этого ответ можно получить в передачах на ТВ о «таинственном и неизведанном», мы лишь коснулись важности наименования. Назвать летательный аппарат, отправляемый в неизведанное пространство космоса, «Спутником» – это было попадание в «яблочко».  Научное достижение Советского сою-за признали во всем мире. Правильное, аккуратное использование слова с учетом всей его языковой глубины в наименова-нии будет очевидно залогом высокой действенности названного. Вывод, скажем прямо, не материалистический, но принять во внимание его нужно.