Герой войны отверженный обществом

   
               
            Давно подмечено, что часто от стариков трудно добиться подробного рассказа о себе, личной биографии, зато они, с удовольствием рассказывают про других: знакомых, друзей, интересных людях и их судьбах. Вот и сегодня, с трудом «подвёл» заслуженного, девяностопятилетнего городского ветерана к разговору на нужную для статьи в местной газете тему, а смотрите, что из этого получилось!

         - Ты хочешь узнать, как я оказался во главе районного комбината бытового обслуживания? В конце 50-х годов служил в местном военном гарнизоне и после демобилизации, а точнее, после массового, хрущёвского сокращения армии, оказался не у дел. Хорошо, что во главе города и района к этому времени были все знакомые, бывшие офицеры-фронтовики. Не один раз вместе доводилось выпивать по праздникам, порой «баловались» до поздней ночи картишками – «писали пульку» в преферансе. Знали организаторские способности друг друга, наклонности, эрудицию и прочее.
   
            Так вот, сидим, беседуем на тему трудоустройства в кабинете председатель горисполкома и он предлагает мне возглавить жилищно-эксплуатационную контору. Все устали от предыдущего начальника, не справлявшегося со сложным коллективом. Хозяин кабинета как раз собирался зачем-то пойти в ЖЭК и, сходу, не раздумывая, мы выдвинулись на хозяйственный двор. Благо, что недалеко.

         Помню, было это перед концом рабочего дня. Заходим на территорию, председатель увидел какого-то зачуханного мужика в резиновых сапогах, длинном, замызганном, мокром брезентовом плаще, с капюшоном на голове, одиноко сидящем на лавке возле курилки, сразу забыл про меня, и направился к нему: - «Фёдорович! Здравствуй!» – Я просто опешил, что он так к нему обратился.  – «Ты сегодня вычистил уборную по улице Комсомольской номер 7? Домком, Любовь Павловна, ко мне уже два раза приходила - почти неделю стоки текут по соседнему проулку».
 
         Это «чудо заморское» - возбуждённо продолжил Павел Владимирович, - и головы не поднял, дымит из-под капюшона и молчит. Такое впечатление, что пьяный! Я бы его в армии уже покрыл не только матом, но и тумаков надавал!

         А городской голова продолжает: - «Она сказала, если сегодня не вычистите, приведёт к исполкому весь двор и соседей. А это человек 40! Ты её знаешь! Она если говорит, то делает – от их двора до моего кабинета всего-то 150 метров! Ну будь человеком, уважь! Надо выкачать хотя бы одну бочку для начала! Хочешь, я за бутылкой кого-нибудь пошлю!»

         Моему удивлению от такого разговора не было границ, а этот мужик что-то пробурчал с матюками, типа, что он только присел, как вы меня все достали, мы с напарником сегодня уже натаскались-наработались по самое горлышко! Но всё же встал, хриплым, явно прокуренным и пропитым голосом гаркнул куда-то в сторону: - «Гришка, не распрягай! Гони кобылу сюда!»

         Председатель что-то ещё говорил про премию в конце месяца, про выплату за переработки, а я присматривался к этому человеку, поняв, чем он занимается. Из-за соседнего сарая показалась телега с большой, длинной прямоугольной, закрытой деревянной ёмкостью для сбора фекалий и всё пространство вокруг наполнилось характерным запахом. Гришка, высокий, здоровенный, длиннорукий парень лет двадцати пяти, тоже одетый в мокрую брезентуху, но без капюшона на голове, лохматый, с рыжей щетиной на лице, придурковато хихикая и неестественно широко улыбаясь, шёл рядом с ней, держа в руках вожжи. Пошатываясь немного Фёдорович залез на сидение, достал из-под него кнут, профессионально щёлкнул в воздухе над головой лошади и витиеватым матом послал её вперёд.

         Председатель угостил меня папиросой, нервно закурил, затянулся пару раз и, как бы проясняя предыдущую сцену, пояснил, что возничий – это черпаль, а Гришка (действительно психически больной от рождения), - его помощник на подхвате.

         - «Ты думаешь, кто в городе самый главный? – спросил он, обращаясь ко мне. - Так вот – это Фёдорович! Знаешь, сколько мужиков прошло через эту работу? Все в момент спивались или убегали прочь из Сак. А куда нам без этой гавновозки? Вмиг половина улиц поплывёт… И только вот эта парочка сработалась и выручает нас всех уже несколько лет! Общаются они только друг с другом, остальные сторонятся их – отверженные обществом, можно сказать. Работа, конечно, очень грязная, отвратительная, но денежная. Что поделаешь, судьбу не выбирают!
 
         А Фёдорович - он классный мужик, с понятием; но реагирует только на ласковое общение – грубостью, нахрапом его не пронять! Бывший танкист, механик-водитель! Я специально ходил в военкомате читать его документы-дело. Три ордена, куча медалей, из них две «За отвагу»! В восемнадцать лет горел на Курской дуге - тогда погибли все остальные члены экипажа! Долго валялся по госпиталям, другой бы комиссовался и выбыл в тыл, а этот просился на фронт, отомстить за боевых товарищей Потом фаустники подбили их танк уже в Германии. Вытащили, потушили и спасли его пехотинцы. Он весь обугленный! Пол лица – сплошной шрам, на голове немного волос осталось, одно ухо сгнило. Ему по жизни эта форма одежды (чисто по-армейски сказал) сейчас подходит! И он это понимает, ведь ничего изменить нельзя уже…»

         Ветеран заметил мои широко раскрытые от услышанной истории глаза и сказал: - Увлекательно!? Вот о ком надо писать! Здесь целый роман получится! Я тоже заинтересовался его судьбой и в дальнейшем несколько раз у знакомых ребят из ЖЭКа расспрашивал о Фёдоровиче. Он жил очень своеобразно, на наш взгляд! Например, после многомесячного лечения в госпиталях на Кавказе, пил только вино, предпочитая красное, а от водки всегда отказывался! Наверное, гостеприимные местные жители, видя лицо инвалида, отпаивали его там, как водой, своим хмельным напитком. Возможно, крепкий алкоголь не принимает его раненная голова. В Саках появился в санатории Министерства обороны, как инвалид, из-за наших лечебных грязей. Они ему здорово помогали в реабилитации ранений и следов от ожогов. Так здесь и остался. Тогда у нас на улицах города полно было жертв войны без ног и без рук. Да ты сам помнишь!
 
         Когда в начале шестидесятых годов в город пришла техника для выкачки ям, то Фёдорович сразу уволился. Деньги у него в заначке похоже были хорошие – зашибали они с Гриней неплохо, да ещё и подрабатывали втихаря на чистке туалетов у частников. Переехал в дальнее село, построил дом, женился на вдове, - у него ведь в трудовой книжке было записано, что он работал просто возничим. Как бывший механик-водитель, начал трудиться в колхозе трактористом, кажется даже детишки были. Видно не весь погорел! - усмехнулся ветеран. Но всегда ходил в вязаной шапочке, закрывающей всю голову и часть лица.

         Так вот, насмотрелся я в тот день в ЖЭКе ещё кучу всего разного, безобразного и пошёл работать в район, в комбинат бытового обслуживания. Эту часть биографии ты достаточно знаешь, как очевидец событий – сказал хозяин, вставая. – Чай будешь пить? Сейчас принесу, посиди пока!

         - Какая память у ветерана! Хорошо, что вышел и оставил меня одного. Было от чего задуматься! Удивление на лице у меня возникло не только от рассказа о Фёдоровиче, а сколько от своих воспоминаний, прихлынувших большой волной в голову! Это как привет из далёких пятидесятых годов, через столько лет! Ведь на улице Комсомольской номер 7, в большом коммунальном дворе жила наша семья! Моя мама, Любовь Павловна, после того, как перестала работать секретарём горисполкома, сидела дома, воспитывая нас с братом, и действительно одно время была председателем домового комитета. А тех странных ассенизаторов - тоже хорошо помню – яркие воспоминания детства!
 
         Мы все, мальчишки, с любопытством сбегались на отвратительный запах или услышав глухие, громкие голоса, раздававшиеся из-под земли, как из преисподни. Для нас это было вонючим, но увлекательным спектаклем среди однообразной повседневной действительности! Странно, но за несколько тысячелетий, с начала появления городских поселений, человечество не придумало никакого другого способа избавляться от отходов и помоев, как этот. Выполняли самую грязную и ужасную работу только рабы, каторжники, заключённые, отверженные или низшие, неприкасаемые слои населения - человеческие отбросы в нашем понимании!

         За двором возле туалета открывалась крышка, они, работая в брезентовых перчатках, вдвоём вычерпывали вначале верхушку жижи, в яму опускалась лестница и по её ступенькам постепенно уходил всё ниже и ниже сам черпаль: неизменно в капюшоне и с большой махорковой самокруткой во рту. Его помощник, такой же вечно пьяный на вид (мы тоже считали его юродивым, только он никогда не прятал лица), на верёвке с крюком опускал в яму пустое ведро, вытаскивал его уже полным, спешил к ёмкости, выливал и опять быстро опускал это «чудо техники» вниз. Находящийся в яме, конечно, работал в несколько раз меньше и был за начальника – зачерпнул и стой, кури, подгоняй напарника. Другое дело, что тот двигался по свежему воздуху…

         А мальчишки всегда ждали самого интересного: вот этот недотёпа, набегавшись и натаскавшись, особенно перед самым концом наполнения бочки, вытаскивая второпях ведро, задевал за край люка, и в вниз, на брезентовый плащ с капюшоном выплёскивалась часть, понятно, чего. Парень придурковато начинал хихикать, а из-под земли, из полупустой ямы уборной, гулко и громогласно, на радость собравшейся «публике», раздавался длинный отборный мат (взрослые, почему-то называли его «трёхэтажным»). В конце всегда звучала одна и та же, как бы сакральная фраза - проклятие напарнику неудачнику: - «Не быть тебе черпалём! Быть тебе всю жизнь на подхвате!».
 
         Это выражение, с лёгкой руки мальчишек, с годами выросших во взрослых мужиков, стало во всём нашем городе на несколько десятилетий символом и оценкой невезения. Но правильно знали его предназначение и возникновение только самые «посвящённые», и от этого оно становилось особенно притягательным, элитарным в нашем понимании, таинственным для других. Его и сейчас можно, но очень редко, услышать из уст местных старичков.
 
         Вторая часть спектакля начиналась, когда эта парочка, немного обмывшись водой из канистры, начинала двигаться телегой по улице, ругаясь, требуя освободить дорогу, щедро раздаривая не успевшим отскочить пацанам, удары длинного гибкого кнута! А мы бежали на безопасном расстоянии и с восторгом, что-то кричали про вонючку-гавновозку и прочее!
 
         Ребята постарше на велосипедах ездили не раз за ними и рассказывали об интересном продолжении приключений. Лошадь сама, без понуканий, быстро шла к далёким камышам на пресноводном Михайловском озере и, сдавая назад, загоняла ёмкость в самые заросли. Возничий с чистым ведром уходит на мелководный песчаный берег, где мыл сапоги, обливал весь свой плащ с накидкой водой, потом заваливался на траву отдыхать. Его помощник в это время выбивал клинья у деревянного затвора и сливал бочку. Затем кобыла сама выезжала из камышей и направлялась к черпалю; там, пятясь назад, заводила телегу в воду по самую верхушку колёс и ждала, когда вёдрами со всех сторон замоют весь «транспорт», а заодно, если не холодно, и её.

          В дальнейшем лошадь, без вожжей и команд, шла до ближайшего магазина и останавливалась. Черпаль несколько раз звонко, резко щёлкал кнутом в сторону. Из ларька, прикрывая нос платочком, выбегала продавщица с бутылкой вина и большим свёртком с закуской. Ей, в протянутую кружку (в руки ничего не брала), бросали деньги, и работнички уезжали «на обед», куда-нибудь подальше от людей.

         Так вот значит какой он, возничий-уборщик! Представитель давно вымершей, но такой необходимой профессии! Изгой, отверженный, Квазимодо, без которого город не мог обойтись! А человек на самом деле оказался героем, бесстрашным защитником Родины, пострадавшим в беспощадном пламене войны! Понимавшем, что никто, кроме его и Гришки - с некоторыми психическими отклонениями, не справится с такой особенной работой. Хорошо, что в конце концов Фёдорович нашёл своё место в жизни. В очередной раз выстоял в жестокой борьбе на выживание. 

           А мы, послевоенные мальчишки, считали его чуть ли не самым опустившимся, грязным, «падшим» человеком в городе! Думали и лицо, заросшее небольшой кудлатой бородой, он прячет в капюшоне, чтобы никто из местных после работы не узнавал и над ним не смеялся-издевался.
 
         Глупые, романтические заблуждения давно прошедших времён!