Не королевское. Глава восьмая

НЕ КОРОЛЕВСКОЕ ЭТО ДЕЛО – ОТ ЛЮБИМЫХ ОТКАЗЫВАТЬСЯ.

Глава 8. ПОЧЕМУ МОЛЧАЛИ ПУШКИ?

Зима 1615 года для фельдмаршала Эверта Горна выдалась просто отвратительной. Упрямились ноугородцы, упрямились псковичи. Король Густав II Адольф сразу после Рождественских празднований послал Горна с посольскими комиссарами к псковичам, предлагал сдаться по-хорошему. Но Псковичи фельдмаршалу припомнили 1612 год, когда его полк пытался хитростью через ворота Егорьевской (Георгиевской) башни внутрь Окольного города проникнуть. И что из этого вышло? Эверт Горн ответствовал им, что в 1612 году он только развлекался, теперь же все будет «по-взрослому». Ну, раз «по-взрослому», и псковичи фельдмаршала откровенно «послали», еще и слов плохих свейских наговорили вдогонку, кто какие знал. Впрочем, чему удивляться? Против культурных шведов – все русские грубияны.

(Кстати, в 1611 году в какие-то Псковские ворота «стучался» Лжедмитрий III. Просился на постой. Не достучался до черствых сердец псковичей. Не пустили).

На то и расчет был! Уже в конце января фельдмаршал встречал под Псковом «первую осаду». Горн на месте указал двум капитанам, немцу Паулю Готтбергу и Карлу Глазенапу из Лифляндии, какую им дорогу на Псков следует перекрыть, чтобы лишить Псков подвоза провианта, да и уехал себе спокойно в Ноугород. Полторы тысячи наемников дружно пожгли Псковский посад и отошли по дороге на Изборск, перекрыв таким образом и дорогу на Печеры. Извозом на Гдов и Порхов возницы с прошлого года не пользовались. Все. Псков попал в осаду. Зимний гром грянул, псковичи перекрестились и не замедлили «ответку» дать.

Воеводой у них в ту пору думный дворянин Федор Леонтьевич Бутурлин был. По прозванию Ворон. Вот как ворон во главе конного отряда псковичей и налетел он на рейтаров Готтберга и Глазенапа. Порубил изрядно и за крепостными стенами укрылся. А Пауль Готтберг повез «подарки» Горну.

- Э-э, мы так не договаривались, - протянул озадаченный фельдмаршал, когда капитан Готтберг привез на санных подводах в Ноугород «многих немец зяблых». Да еще и денег потребовал для раненных.

- Ладно, фельдмаршал, можете и не давать, - легко согласился Готтберг. – Я тогда посеченных к вам привезу. Купите им билеты плацкартные на санный поезд до Кракова, либо Майнца, да в подводы поможете забраться. А то одноруким да одноногим самим как-то несподручно.

Пришлось Эверту Горну расплачиваться за невыполненную работу. А что делать? Попробуй, с ранеными не рассчитаться, так все наемники враз разбегутся.

Впрочем, наемники быстро оправились от конного налета псковичей и принялись возводить шанец. Копали много и увлеченно, потом еще верхние перекрытия вблизи пушек сделали и печки для обогрева поставили. Тепло и надежно. Пускай теперь псковичи сунутся. Уж тогда осаждающие покажут, на что способны! Тем более, что и подкрепление к ним подошло: «частное воинство» поляка Иеронима Дембинского.

 Но псковичи их не тревожили, после одной атаки в крепости засели, и молчок, хотя сил было достаточно, чтобы всех наемников Готтберга и Глазенапа еще зимой в бегство обратить. А дело в том, что некому было псковичей в атаку вести: бесстрашный Ворон получил при налете пулю шальную (свезло еще, что свинчатка кость не выломила, а вырвала кусище мяса и дальше полетела); долго болел он и только к лету оклемался. Москва на ранение Бутурлина отреагировала оперативно. Весной тайными тропами прибыли в Псков еще два воеводы.

Боярин Василий Петрович Морозов стал первым (главным) воеводой. Псков был ему хорошо знаком: еще Федор I Иванович из рода Рюриковичей в 1596 году назначил Морозова в Псков воеводой; и при Борисе Федоровиче Годунове он здесь до 1600 года оставался. (Почему-то более 4 лет в одном гарнизоне на воеводстве не оставляли. Повторно направить могли, после службы в другом гарнизоне). А в товарыщи выздоравливающему Бутурлину ближние царевы бояре назначили князя Афанасия Федоровича Гагарина. Уж поворчал «родовитый» князь Гагарин, вынужденный наказы «неродовитого» Бутурлина исполнять. А что поделаешь: у Бутурлина звание – думный дворянин, а у князя Гагарина – стыдно сказать – боярский сын.

В шанце у наемников тоже распри начались. Как всегда, непримиримые христиане собрались. Были там шведские рейтары, и пехота с княжеств германских, а еще «самовольный» польский отряд под начальством Иеронима Дембинского. Вот кичливые поляки со шведами и схватились, стали друг друга в неправильной вере христианской упрекать. Поляков-то больше было, и совсем они шведов запшекали, те даже из шанца сбежали, а следом и многочисленная немецкая пехота потянулась. Шведы ушли, но пришла в шанец вода. И провиант попортила. Безобидная речка Смолка так по весне разлилась, что вынудила поляков шанец бросить и ближе к поруганным шведам под Печоры отступить.

Беда не приходит одна. Псковские воеводы словно ждали этого момента: вновь налетели лихие конники и знатно порубили отряд Дембинского. Еще и до полусотни пленных в Псков угнали. Когда фельдмаршал Горн добрался до Изборска, шанец оказался полузатоплен, а под Печорами его встретили остатки разбитого воинства Дембинского и голодные замерзающие шведы и немцы.

Переговоры шведов с русскими зашли в тупик. Как говорил Козьма Прутков: «Единожды солгавши, кто тебе поверит?» Узнав о готовящейся осаде Пскова, московские бояре доверили (или он сам напросился?) все дальнейшие переговоры о мире вести аглицкому послу в России – Джону Меррику. Который прекрасно понимал настроения бояр. Еще бы, большую часть жизни Меррик провел в России. Джону в пору Псковской осады было уже за пятьдесят, но он был очень энергичный. В июне 1615 года в Ноугороде он встречался с Эвертом Горном, который подтвердил все слухи последних дней: шведский король Густав II Адольф действительно намерен осадить Псков; нет смысла вести какие-либо переговоры до победного окончания осады.

Однако неутомимый Джон Меррик из Ноугорода направился в Ругодив (Нарву) и к середине июля встретился там с королем Густавом II Адольфом. Почему-то аглицкому послу казалось, что король его выслушает и отменит свое решение идти на Псков. Вот так запросто, выйдет из Нарвского замка и помашет на прощание платочком огромному воинству, собранному со всей Европы. Пехотинцев набирали в Швеции и Финляндии, Нидерландах и Германии, Англии и Шотландии. Конные прибыли из Польши и Франции, Эстляндии и Лифляндии, даже несколько десятков татар желали на экскурсию в Псков попасть. А сколько желающих из Швеции и Финляндии было… Иные хаккапелиты, к слову сказать, не очень-то хотели воевать и еще долго, наверное, отлынивали, прежде чем на коней вскочить, но король заблаговременно послал к ним «Латто Яакко». Ленивый Яакко Делагарди быстро хаккапелитов в требуемые кондиции привел и доставил морем в Ругодив в конце июня. Не знал Джон Меррик, что еще 11 июля король отправил грамоту в Стокгольм, в которой извещал риксрод о начале военной кампании.   

А в конце июля 1615 года король Густав II Адольф прибыл под стены Пскова. И семь тысяч разно говорящего воинства с ним. Зная скверный характер псковичей нападать без предупреждения, Эверт Горн приказал ставить королевский шатер в некотором отдалении от крепости, на Снятной горке, близ женского Снетогорского монастыря Рождества Богородицы. Нет, за стенами монастыря король шведский не прятался, и местных инокинь не трогал, не станем на него напраслину возводить. Они договорились с фельдмаршалом после «расквартирования» провести совещание у короля, и Эверт Горн отбыл с проверкой. А фактическим размещением занимались «бывалые» Пауль Готтберг и Карл Глазенап.

(Интересно, что понятиями полк или отряд при осаде Пскова шведы не оперировали. Как правило говорили: «знамя». В зависимости от вида войск и способности командира добирать новых, взамен выбывших, наемников, в «знамени» насчитывалось от ста до двухсот наемников).

В ожидании фельдмаршала, король с удовольствием прогулялся по высокому обрывистому берегу над Великой, глянул вдаль: «Где там Псковский Кром (кремль)?» Вид был удручающий, наемники Готтберга и Глазенапа выжгли весь посад до самых стен Окольного города, которые перекрывали дороги к Крому с трех сторон. Но королю Густаву такая безрадостная картина была не в тягость. Привычно. Он еще раз глянул на крепость и в обратный путь пустился. А камни на обрывистом берегу, сами знаете какие: уступ над уступом громоздится, и гребнем острым заканчивается. Но король Густав – он же ловкий, вот и принялся прыгать по камням, и приземлялся уверенно, только вот ножны при очередном прыжке попали в трещину… Десять драбантов его ловить стали, чудом в реку Великую не сбросили. Успели за перевязь удержать, на которой шпага крепилась. Удержать-то удержали, но настроение у короля Густава почему-то испортилось.

Кстати, работать со шпагой шведского короля научил Эверт Горн. Еще под Гдовом полковник Горн стал учить молодого Густава всем тем приемам, что сам постиг когда-то в Голландии. До этого король гордо таскал шпагу всюду с собой на перевязи и свято верил, что если и не достиг уровня бретеров, то мастером клинка его без сомнений можно считать. В первом же учебном поединке Эверт без видимых усилий доказал королю Густаву, что тот всего лишь «хозяин дорогого эфеса». Не более. Короля это задело, и он приказал Горну посвятить его во все таинства науки фехтования. И Эверт Горн его учил. Попутно учил и крепкие напитки без закуски пить. Как в любой армии мира: сначала учат пить, потом убивать и умирать. А поскольку Эверт Горн последние годы в России обитал, очень он к хлебному вину русских пристрастился. И короля Густава пристрастил.

Совещание в узком кругу началось с тоста за начало осады. Четыре года ждал двадцатилетний шведский король этого дня. Поэтому повторно выпили почти без задержки. Высказали сожаление, что нет с ними Якоба Делагарди, который «застрял» в Ругодиве, и снова выпили, теперь уже за скорую доставку пушек. Пили из серебряных кружек с гербом Ваза. И не закусывали. Кружки-то пусть и небольшие, да вино хлебное больно крепкое, сразу в голову бьет. Когда фельдмаршал внове наполнил «шнеллы», король потянул его за рукав, на свежий воздух. А снаружи королевского шатра было так хорошо: вечерело, летний зной ушел, и птицы запели, заслушаешься; в отдалении инфантерия палатки взялась ставить и окопы рыть; ближе к Снетогорскому монастырю рейтары коней расседлали и пустили пастись по еще не вытоптанным лугам. Благодать…

Псковичи как всегда все испортили. Неожиданно отворились ворота близ Варлаамовской наугольной башни, что на северо-западной стороне Окольного города, и оттуда вылетел лихой конный отряд. Ближнюю инфантерию, что взялась шанец строить возле проезжей дороги, почти в упор расстреляли из пистолетов. И другому шанцу на той же дороге досталось: пока пикинеры выстраивались, да между ними мушкетеры свои места занимали, уже прорвались русские сквозь их шеренги, прорубая кривыми саблями кровавые просеки. Попытались они и к королевскому шатру прорваться, но дежурная сотня драбантов встретила их в седле, а там и вторая сотня бежала от оружейной палатки с ружьями. А у псковичей уже все пистолеты разряжены (не завезли им восьмизарядных «Макаровых», а «Стечкин» был только у князя Гагарина, да он его никому не давал). Поэтому ушли русские по касательной в сторону лихорадочно седлающих коней рейтар и там тоже наделали переполоха.

И это все на глазах фельдмаршала и короля?! Эверт Горн со словами «Я разберусь, мой король», свистнул боевого коня. Он со второго раза вскочил в седло и поскакал за наглыми русскими. Король Густав II Адольф тоже хотел разобраться со всеми, но заплутал между скучившимися драбантами, а когда наконец растолкал телохранителей и выбрался из толчеи, оказалось вдруг, что чудом отвязался его скакун Хест, ну тот, который редкостной изабелловой масти, и отправился проведать финских кобылок. А может и немецких. Пока королевского коня «искали», да в поводу обратно привели, все уже завершилось. Псковский конный отряд на рысях обогнул изготовившихся пикинеров и вернулся в Окольный город, а погнавшихся за ним рейтар встретили медленно закрывающиеся Варлаамовские ворота в захаб.

(Захаб – узкий каменный коридор в полсотни метров с высокими боковыми стенами, при случае перекрывается с двух сторон решетками. Когда стоишь внизу этого мрачного колодца, никакие позитивные мысли в голову не приходят).

Самые быстрые рейтары успели ворваться в захаб, и еще бы чуть-чуть, и настигли псковских конников, но тут перед мордами их разгоряченных скакунов рухнула вниз кованая решетка из толстенных прутьев. И такая же рухнула позади, отрезав путь к отступлению. «Шустриков» с боковых стен захаба служилые люди отстреливали безжалостно, но неспешно, скакуны у наемников были больно хороши. Этим еще свезло, легкую смерть приняли, обычно горожане на нападающих лили вниз кипящий вар и бросали горящий хворост.

Рейтары-счастливчики, что в захаб не успели заскочить и под пули стрельцов с Окольной стены не угодили, сразу дали своим скакунам шенкелей и, припав к гривам, стали уходить с линии огня в сторону Быковской башни. Но и там засели псковичи с пищалями. А за «шустриками» шла вторая волна с финскими хаккапелитами. И финнам досталось свинца сполна. Глупая получилась погоня и глупые потери. Из последней волны, кто долго седлал лошадей, почти никто не пострадал; они загодя стали натягивать поводья, увидав расстрел хаккапелитов. Только фельдмаршал Эверт Горн, который скакал как-то несуразно и отстал от финских соотечественников, своего коня останавливать не стал. Он смело доскакал до Варлаамовских ворот и даже успел выхватить клинок, и хотел крикнуть что-то грозное русским стрельцам, но тут 20 мм пуля вонзилась ему в шею, и прославленного шведского полководца выкинуло из седла.

Псковская осада – это вам не Троянская война с издевательствами над героями. Утром никто не стрелял. Русские спокойно взирали со стен, как шведский интернационал забирает убитых. Тела убитых были поганые, но души-то – христианские. Забрали и останки Эверта Горна. В чужой земле хоронить не стали. Король долго стоял над телом фельдмаршала. Ему хотелось… Так чего же ему хотелось? В первую очередь – взять Псков! А потом предать его огню! Чтобы горел как большой погребальный костер, как когда-то много-много лет назад делали викинги. Король Густав II Адольф скрылся в своем шатре и принялся заливать горе крепким «двойным перегоном», который тоже горел…

Через три дня шведский король появился в войсках, приказал свернуть свой шатер и перевезти его на другую сторону реки Великой, с еще большим удалением от Пскова. Сказывают, там добрый острог ему инфантерия построила: в землю глубоко концы бревен вкопала, и еще на три метра заострения вверх торчали. Переправа на лодках короля не впечатлила, поэтому вскоре шведы стали плести плавучий мост через Великую. Плели долго. Дерзкие псковичи подплывали в темноте на лодках со скрытыми огнями и поджигали плетение, а затем в суматохе с других лодок и в другом месте обрубали якоря и резали канаты. Их отгоняли, как назойливых мух, а они все лезли и лезли.

Каждую неделю подходили новые войска, которые следовало поставить в окружение Пскова. С утра до позднего вечера Густав II Адольф мотался по позициям, правил линию осады. Со смертью фельдмаршала Горна он вдруг ясно осознал, что совсем мало осталось боевых офицеров, которым можно было смело доверить выполнение великого дела. Все приходилось решать самому. Вот и позицию для полковника Хенрикссона король выбрал сам. Поставил его «знамя» на другой берег реки Великой с удалением, напротив Высокой башни, и повелел шанец строить. Пусть думают в крепости, что Высокую башню шведы разрушить попытаются и решетку, перекрывающую реку Пскову, расстреливать станут. Нет, главный удар артиллерия Хенрикссона должна была нанести по воротам соседней Варлаамовской башни и стене захаба. Именно развал боковой не самой широкой стены захаба король считал залогом успеха.

Вторую батарею «осадного снаряда» король решил поставить напротив Варлаамовских ворот. Наученный горьким опытом, близко к стенам Окольного города он шанец инфантерии не дозволил копать. Сказывают, где-то в районе Чертова ручья большие пушки потом поставили. (Две батареи пушек на одни ворота? Ударный кулак).

А собственно, где сам «королевский осадный снаряд» застрял? Густав II Адольф собрал под стенами Пскова большое наемное войско, которое надо было кормить, поить и далерами одаривать. Успокаивать, наконец, что совсем скоро артиллерия прибудет, и тогда… Псковичи-то совсем обнаглели, почти всякий день вылазки устраивали и наемников отстреливали. «Интернационал» тоже не молчал, и среди псковских храбрецов потери случались, но наемников такой «обмен» не радовал.

Полковые пушки и «осадный снаряд» давно уже осели в Ивангороде, и с ядрами родина короля не подвела, чай свои рудники имелись, и металлургия далеко не последняя в Европе. Почему же «полуторки» и стенобитные пушки к Пскову в первых числах августа не доставили? Все просто. Пороха не было… Помните, на совещании в Ругодиве вопрос оснащения Псковской осады ядрами и порохом король на себя взял? Так вот, по весне вдруг оказалось, что нет в Швеции пороха. Точнее, нет нужного компонента – селитры. В Московском царстве отсталом селитру наловчились добывать на соляных приисках, как сопутствующие отложения при добыче поваренной соли, а в королевстве Шведском технология добычи была самая передовая. И не смейтесь! Свеи селитру добывали, ворочая кучи навозные и поливая их мочой. Правда-правда. Причем навоз для селитры должен был «вызреть до кондиции». Налаженная в прежние годы «государственная добыча» могла выполнить срочный королевский заказ лет за пять. Что же делать? Кликнули клич. Получив монарший указ, по всему королевству были созданы команды селитрменов, которые перерывали хлева и конюшни, грузили навоз и вывозили его на особые поля, где и ворочали кучи строго по расписанию. Крестьяне взвыли: без удобрений земля скудная останется, да кто бы их слушал. Самые храбрые селитрмены лезли и в отхожие места. При этом постоянно интересовались друг у друга: «Созрела селитра или нет? А то может того, еще хозяев позвать, пусть побрызгают?» И все едино, с такой передовой европейской технологией королю ждать пороха из Швеции к началу военной кампании, да еще и в больших количествах не приходилось. И Густав II Адольф переложил вопрос на Якоба Делагарди.

И стал граф Якоб Понтуссон Делагарди думу великую думать. Где порох взять? В былые-то времена Московское царство выручало. Теперь «ни за какие коврижки» не отдадут. И у поляков не спросишь, Сигизмундище удавится, но не продаст. Мало того, он по всей Швеции письма подметные уже разбросал, на короля Густава напраслину возвел и пообещал, что ежели шведы обратно его на трон призовут, он Сигизмунд III враз их жизнь счастливой сделает. А еще, сказывали, три корабля снарядил, чтобы в Швецию с войском прибыть. Ну а как иначе? Пока братец двоюродный будет пытаться Псковскую крепость покорить, можно попытаться у него Шведское королевство оттяпать. Известная королевская развлекуха, чужие земли на себя переписывать.

Были еще соседи бойкие, которые датчане, да только не захотел к ним Делагарди обращаться: для начала прочтут лекцию, что долги надо в срок возвращать, в смысле контрибуцию, а потом еще и кальмарами размахивать возьмутся. Ну их. У немцев спросить? Можно было бы к их курфюстам гонцов послать, но курфюстов много, а пороха у них у всякого по отдельности мало. Начнут шептаться меж собой, а потом все едино к королю Матиасу побегут, который по совместительству еще и как император Священной римской империи Матвей известен. А императору сильный шведский король не нужен… И несостоявшийся тесть короля Густава, аглицкий король Яков I Стюарт пороха не продаст, потому как взялся царю Московскому помогать. Вон как его посол Джон Меррик возле короля Густава в Ругодиве хитрым лисом вился, к миру склонял. Прям озаботился весь интересами Мишки Романова. А интересы Якова I Стюарта на Балтии? Они, вроде как, и ни при чем…

 Стоп! А кому интересы аглицкие на Балтии поперек горла? Вот где союзников надо искать! Лучшим врагом у Англии была Республика Семи Объединенных Нижних Земель. А попросту – Голландия! В которой Якоб Делагарди когда-то постигал азы военного дела. Он понимал голландских купцов без переводчика, а они понимали, на какие преференции могут рассчитывать, если доставят порох в кратчайшие сроки. И еще купцы знали, что именно граф Делагарди по осени получил огромный заем на войну. Но! При всей спешке ранее конца августа доставить порох из Амстердама в Ругодив голландцы не брались. Да, они знали все течения и все ветра, что дуют в это время в Северном море, в проливах и на Балтии. Потому и в сроках доставки были неуступчивы.

(Чтобы не плодить слухи об особом усердии голландцев в наполнении выгребных ям, сообщаю, что порох в Голландию в то время завозили из Индии. Именно в Индии уже были открыты месторождения селитры. В самой Европе селитру найдут через десяток-другой лет).

В назначенный день король Густав II Адольф и Якоб Делагарди на пару бегали по пирсу в Ругодиве и выглядывали шведский парус вдали. Корабль из Стокгольма задерживался. Не пришел он и на следующий день. Нетерпеливый король сорвался и повел большое войско на Псков. Якобу досталась логистика, сущая мелочь: дождаться парусник; проследить за разгрузкой, чтобы сдуру какой бочонок с порохом в воду не окунули; перевезти через Нарву «навозный» порох в Ивангород; отследить загрузку на подводы пороха и ядер нужного калибра; разбудить измаявшихся ожиданиями возниц и за каждым закрепить помощников, шесть лошадей в одной упряжке с полковыми полуторными пушками (полторы тонны, калибр стандартный 12 фунтов, или 120 мм) – дело непростое; еще и старших в присмотре за порохом назначить, которые от ночных костров уберегут; ах да, и общая охрана в несколько сот человек.

Пушечный поезд был не просто большой, он был огромный. И двигался неспешно. Якоб Делагарди через пару дней сопровождения со своими двумя драбантами уехал вперед. Торопился. Потому как предстояла ему дорога в Ноугород, на переговоры с русскими послами. Из Ивангорода уже выехали Джон Меррик и Хенрик Горн, удрученный смертью брата. А Делагарди решил еще раз переговорить с королем, рассмотреть все возможные варианты «торга». Исключая пока Псковскую осаду. Король сознательно удалил Ноугородского наместника от боевых действий, переведя его в посольский разряд. А кому, собственно, он еще мог доверить переговоры? Кто после смерти Эверта Горна сумел бы в переговорах с русскими составить Якобу конкуренцию?

Только на одну ночь и задержался граф Якоб Понтуссон Делагарди возле Псковской крепости. Он даже объезжать оцепление Окольного города не стал. Делагарди попросту не верил в одоление Пскова. Все посадские люди, потеряв кров, собрались теперь за стенами Окольного города. Их было много, и они были способны за одну ночь восстановить любой пролом Окольной стены. Куда там до внутренних высоченных стен Крома добраться! Еще при первом штурме в 1612 году, когда Эверту Горну псковичи в приеме отказали, а попросту говоря потрепали его войско крепко, стал Делагарди интересоваться историей Пскова. Ух ты! Оказывается, за пару лет до рождения Якоба король Речи Посполитой Стефан Баторий уже пытался Псков одолеть. И у него была армия в пятьдесят тысяч воинов! Боевых пятьдесят, без учета обозников и трубачей. И «осадный снаряд» имелся солидный.

В Окольном городе (иной раз Большим прозывали) Стефан Баторий и увяз. Вроде как и башни отдельные захватывал, и стены ломал, а потом псковичи его храбрецов через эти же проломы обратно выбрасывали. В виде трупов. Теперь король Густав будет пытаться на эти же грабли наступить. Впрочем, о ходе осады в королевском шатре Густав II Адольф мало распространялся, нечем пока было похвастаться, и в основном они обсуждали будущий мир. Да-да, как это ни парадоксально звучит, но Якоб Делагарди должен был принудить Московское царство к миру. Переговоры, дело долгое, а Русский север шведский король планировал оставить за собой. В зависимости от успехов в Псковской осаде, были некоторые вариации, но северные крепости, пока они не полыхнули единым восстанием, следовало по мирному договору получить в собственность Шведской короны.

Потом они неспешно перешли на хлебное вино. Помянули фельдмаршала Горна и за грядущую победу выпили. Потом еще за победу. Сколько было выпито, история умалчивает, но поутру Делагарди усаживали на коня его драбанты. Король же протрезвел к вечеру следующего дня и отправился в гости к Самюэлю Коброну. Хотел порадовать полковника известием о скором прибытии полковых пушек. Шотландец привел свои «знамена» только накануне и занят был обустройством. Добирался король Густав II Адольф до позиции Коброна долго, считай, весь город с севера на юг надо было объехать по большой дуге. В сопровождении полных двух сотен драбантов процессия выглядела впечатляюще. Наемники многих «знамен», встречающихся на пути, выходили поглазеть на короля.

- Какой идиот отправил Самюэля на другую сторону Пскова? - ворчал монарх. – Что, поближе ко мне места не нашлось?

- Ваш указ был, Густав, - сказал капитан драбантов, ехавший рядом.

Капитана звали Герком (сокращенное от Геркулеса). Был он не самым высоким из драбантов, но в развороте плеч всяких двух закрывал. Силой своей не кичился, но были свидетели, которые видели, как он неприятельские пушки в бою в одиночку переворачивал. Герку единственному король разрешал звать себя Густавом, безо всяких там «ваше величество» и прочих монарших титулов.

- И когда я это успел приказать?

- Вчера вечером, Густав, между делом, когда приказали еще вина изыскать.

 Полковник Самюэль Коброн королю обрадовался, достал заветную бутылку виски, которую привез из родной Шотландии. Замечательный напиток, и как легко пьется. Но! Не хватило! И Самюэль Коброн повел короля в офицерскую таверну, которая выросла буквально на пустом месте среди окопавшихся «знамен». Вдвоем пошли, если не считать пары сотен верховых драбантов, окруживших их со всех сторон. Король-то привык, а Коброн всю дорогу до таверны оглядывался, все ему казалось, что их тяжелая рейтарская конница догоняет.

В таверне король с любопытством обошел длинные столы, глянул, над чем офицеры вечер коротают. Похмыкал осуждающе. У «интернационала» и вкусы были под стать: рейнские тянучки и испанские алканы, греческая мальвазия и французская бастра, все слабенькое и сладенькое, иные и вовсе с пива пену сдували.

- Слабаки! – сделал заключение король, садясь за стол рядом с Коброном. – Еще бы молока спросили.

- Точно! – поддержал его полковник. – В их землях совсем не умеют делать виски!

Напротив короля за столом расположились трое драбантов. Так капитан Герк решил. И перед каждым уже стоял глиняный пузатенький графинчик с хлебным вином. Небольшие такие графинчики, литр только и зальешь. Наливали, кстати, «двойной перегон» из одного дубового бочонка, но драбанты снимали пробу со всякой емкости. «А ну как на дно сыпанут негодного?» Так инструкция требовала, и телохранители ее свято блюли. Драбанты уже пробу с графинчиков сняли, но для пущей уверенности Герк разрешил им еще по одной «шнеллке» пропустить. И по инструкции – без закуски. Теперь трое счастливчиков с обожанием смотрели в лицо своему королю, стараясь не опускать взгляд на закуски. (Увы, полной радости никогда не бывает).

- Быть может, вы уже позволите и нам с полковником вина выпить? – спросил король, и драбанты в момент пересели за другой стол. А их капитан поставил перед Густавом II Адольфом и Самюэлем Коброном заботливо прихваченные из шатра Вазовские серебряные кружки.

После опорожнения первого графинчика Коброн подвел к их столу молодого долговязого офицера и представил, как голландского военного инженера по изготовлению передвижных осадных башен. Называли такие башни и штурмовыми, и турами. Огромную туру, которая строилась выше осаждаемой стены, пусть и на колесах стояла, из дальнего леса было не прикатить. Вся конструкция собиралась вблизи стен осаждаемой крепости, и меткие стрелки «туровых мастеров» старательно отстреливали. Опасная работа у военных инженеров была. А звали смельчака Андриесом Серсандесом.

Король Густав усадил голландца за стол напротив себя и посетовал, что их купцы долго порох доставляют. Полковник Самюэль Коброн уже привел свои знамена, а пороха нет.

- Ну, за ускорение! – предложил выпить полковник.

По-видимому, они крепко «ускорились», так как Коброн был вынужден признаться королю, что хлебное вино несколько крепче родного виски, и уснул прямо за столом. Густав II Адольф неопределенно махнул рукой, и полковника аккуратно вынесли из таверны, а молодой король переключил все внимание на нового собеседника. Вот только забыл, как того зовут. И о чем они говорили? Второй графинчик под их разговоры опустел. Ага, они обсуждали достоинства и недостатки «полуторных» полковых пушек и «большого проломного наряда». Как же голландца звали? Нет, он определенно называл себя, вот только Густав не запомнил с первого раза, а потом спросить было не у кого, потому как голландец тоже уснул. И мастера по турам унесли драбанты.

А потом за столом напротив короля оказалась… Эбба Браге. Король закрыл глаза и потряс головой. Осторожно открыл один глаз, потом другой. Эбба уже сидела рядом с ним. На ней была мужская рубашка тонкого шелка с бесстыдно расстегнутыми верхними крючками.

-  Абба? – спросил потрясенный Густав. – Это ты, моя любовь? И как ты здесь оказалась?

Абба засмеялась и, обхватив королевскую голову своими нежными руками, уткнула его лицом в распахнутый ворот рубашки.