Знамение

Лето жаркой и пыльной ленью вползло в город. Оно залезло в дома, квартиры, просочилось в офисы и магазины. Лето оставило свой отпечаток на лицах прохожих, устало смахивающих пот с лица и спешащих поскорей покинуть раскаленные улицы, скрывшись там, где кондиционеры делают сколь-либо длительное нахождение возможным.

Мокрые лбы, шеи, подмышки и спины были кругом; в подземке днём стоял запах несвежих тел, к вечеру превращавшийся в удушливое липкое марево. Я засиживался на работе допоздна. Дожидался, когда схлынет основной поток людей, и из кошмара, сошедшего прямиком с полотен Босха, поездка домой обернется в нечто, напоминающее прогулку по опустевшим, но всё ещё функционирующим цехам сталелитейного завода. К десяти часам вечера столбик термометра нехотя сполз ниже сорокоградусной отметки.

В начале одиннадцатого я покинул контору. Солнце давно село, постаравшись за день на славу: от асфальта отдавало жаром, словно от тефлоновой поверхности сковороды. Пройдя пару кварталов, наполненных миазмами стухшего мусора (при такой погоде он успевал отравить воздух быстрее, чем его увозили), я спустился в подземку. Когда я ступил на пустынную платформу, состав, гулко гремя стальными колесами, исчез в тёмной норе тоннеля. Перерывы между поездами в это время могли тянуться целую душную вечность. Я уселся на деревянной скамье, стараясь лишний раз не шевелиться, дабы не вызывать очередные потоки пота, струившегося по спине под рубашкой.

На скамейке в другом конце платформы расположилась старуха (по крайней мере таковой она мне представлялась на расстоянии), окружив себя невероятным для одного человека количеством тюков и сумок.
Некоторое время она копошилась в своих баулах, но, завидев меня, вдруг оставила пожитки и направилась в мою сторону. Движение её сопровождалось странными жестами и возгласами. Стало понятно, что она не в себе. Тем временем, поезда всё не было.

Спустя несколько секунд бродяжка приблизилась. В нос ударил резкий аммиачный запах, густо замешанный с вонью давно не мытой плоти – извечный спутник бездомных. Я встал со скамейки, сделал пару шагов назад, пытаясь отстраниться от размахивающей руками сумасшедшей. В черноте тоннеля вспыхнули две яркие точки. Ветер, выдуваемый несущимся поездом, подхватил валявшиеся на бетонном полу обрывки газет и швырнул их вниз, на рельсы.

Старуха шла на меня, продолжая бормотать что-то неразборчивое в заполнившем станцию шуме, тянула свои костлявые, похожие на высохшие сучья, руки. Я пятился назад в ожидании спасительных дверей подъезжающего состава. Мимо, скрежеща тормозами, прокатилась кабина. Краем глаза я успел разглядеть внутри молодое лицо машиниста. Через несколько секунд вагоны замерли, и двери с шипением раскрылись.
 
В этот момент ненормальная изловчилась и, буквально прыгнув в мою сторону, ухватила меня за руку. Я почувствовал её гнилостное дыхание.

- Это не твой поезд! – на меня уставились бешенные глаза. Не по-старушечьи крепкие пальцы обхватывали запястье.
 
Я резко рванул руку, высвободив её, и дернулся к распахнутой двери вагона, но сумасшедшая проворным движением выхватила у меня из рук портфель и, размахнувшись, швырнула его на противоположный край платформы. Двери с лязгом захлопнулись. Освещённые окошки медленно поползли прочь.

- Пошла вон, старая идиотка! – я со злостью оттолкнул ее обеими руками и вдобавок замахнулся кулаком – Чёртова дура!

В ответ старуха громко захохотала и, развернувшись, побрела к своему скарбу. Я подобрал портфель, отряхнул его и уселся обратно на скамью.
 
Но этим вечером я никуда не уехал.

Через несколько минут раздался пронзительный вой сирен. Со станции меня выпроводил полицейский. По пути наверх я увидел множество пожарных в полном обмундировании и медиков со складными матерчатыми носилками и огромными рыжими чемоданами. Возле вестибюля взволнованные люди в штатском о чём-то переговаривались по рации, а припозднившиеся зеваки скапливались возле металлических ограждений, которыми успели обнести всё вокруг. Площадь была уставлена фургонами скорой помощи, огромными красными пожарными грузовиками и ещё какой-то незнакомой мне техникой. Разноцветные маячки на крышах машин раскрашивали улицу на дискотечный манер.

Поезд, на котором я должен был ехать, сгорел в тоннеле: что-то случилось с электропроводкой. Я увидел репортаж, когда уже далеко за полночь добрался домой. Сначала показывали несколько тел, сложенных удивительно ровными рядками. Каждое было накрыто черным полиэтиленом. Затем щекастый представитель власти со скорбным видом рассказывал о возможных причинах трагедии и обещал скорое и неотвратимое возмездие всем виновным. Его спутники, облачённые в одинаковые серые костюмы с затянутыми как удавки на пухлых шеях галстуками, согласно кивали потными лбами. После камера вновь прошлась по площади, наехав на оцепленный вестибюль и ряды черных мешков.

На мгновение мой взгляд выхватил сгорбленный силуэт, медленно ковыляющий вдоль сцепленных серых ограждений. Баулов не было. Я немного поразмышлял о том, куда они могли деться. Остались ли внизу или уже припрятаны где-то в подворотне? А потом я выключил телевизор и лёг спать.