Военный потенциал сторон

     Солдат должен бояться своего начальника больше, чем врагов.
                Клеарх


     Итак, если согласиться с выводом, что у монгольской армии не было решающего количественного превосходства над своими половецкими, русскими и европейскими противниками, а силы Хорезма, не говоря уже об империях Китая, вообще значительно превосходили ее, то нам следует попытаться найти другие причины непрерывных успехов монголов на поле боя.

     Начнем с анализа «мобилизационного ресурса» сторон, для чего «передадим слово» мэтру номадистики А. М. Хазанову1: «Как это ни парадоксально звучит, но первая причина военного превосходства кочевников заключается в их относительно неразвитых общественном разделении труда и социальной стратификации. Относительная неразвитость общественного разделения труда в кочевых обществах в военной сфере проявлялась в том, что в отличие от их осёдлых противников любой рядовой кочевник владел оружием, имел его и нередко умел сам изготовлять часть своего вооружения. Именно эти обстоятельства позволяли кочевникам быть вооруженным народом, а их обществам, если использовать современную терминологию, быть весьма милитаристскими. Они могли быстро мобилизовать достаточно большие армии и тем самым сводить на нет численное преимущество осёдлых государств.

     По различным оценкам, в период войн отношение числа воинов к общей численности населения в кочевых обществах могло быть 1:5 или даже 1:4. Это своего рода абсолютный рекорд. Про численность войск осёдлых государств в древности и средневековье я уже упоминал. Но даже в XX веке, в период двух мировых войн и тотальных мобилизаций, считалось, что соотношение армии и общей численности населения не могло превышать 1:10. При этом надо учитывать, что даже это соотношение никогда не достигалось на практике. Все эти обстоятельства приводили к тому, что, несмотря на очень большое различие в общей численности населения, численность осёдлых и кочевых войск не так уж сильно отличались друг от друга»2.

     Но вот качество войск отличалось разительно. Ядро вооруженных сил древнерусских княжеств составляли конные дружинники. Однако эти хорошо вооруженные, во всяком случае, никак не хуже, чем западноевропейские рыцари того же периода, профессиональные воины были не многочисленны: княжеские дружины того времени насчитывали не более нескольких сотен человек. А основную массу войска составляло городское ополчение, по всем статьям уступавшее готовившимся к войне с самого раннего детства и спаянным суровой дисциплиной степнякам. Подобные армии могли без каких-либо тактических изысков вести фронтальные сражения типа «стенка на стенку» с такими же противниками, но были совершенно беспомощны против конных монголов, которые к тому времени находились на совершенно ином уровне владения военным искусством как в области стратегии, так и в деле управления войсками непосредственно на поле боя.

     Хорошо известно, что управление войсками было едва ли не самым слабым местом практически всех европейских феодально-рыцарских армий. Тема эта освещена настолько подробно, что вряд ли имеет смысл специально останавливаться на ней. Скажем только, что вряд ли и на Руси дело обстояло намного лучше – тоже сражение на Калке, во всяком случае, убедительно свидетельствует об этом. Не менее показательно и уничтожение расквартированной по разным деревням русской армии на реке Сити, когда отсутствие элементарного боевого охранения и разведки позволило скрытно подошедшему тумену Бурундая прямо с марша атаковать противника.

     Любопытно, что Л. Н. Гумилев считает подобную беспечность проявлением «психологического вырождения на фоне этнической обскурации»3, однако подобные факты хорошо известны и из военной истории средневековой Европы, которую автор пассионарной теории считал находящейся в акматической фазе этногенеза. Поэтому, на наш взгляд, дело вовсе не в «психологическом вырождении» и «этнической обскурации», но в общем уровне военного искусства того периода, а именно, повторимся, в очень слабой организации управления войсками на поле боя. Можно даже сказать, что чаще всего оно как таковое вообще отсутствовало, и исход битвы, распадавшейся на большое количество рыцарских поединков, определялся не силой сторон, не искусством полководцев, а волей случая. (Справедливости ради надо отметить, что управляемость русских армий была все же несколько выше, чем западноевропейских. Это можно объяснить тем, что на Руси значительную часть тяжелой конницы составляли не самолюбивые рыцари-индивидуалисты, а находящиеся на постоянной службе у князя дружинники.)

     Вторую часть русского войска составляли конные отряды бояр-вотчинников. Они по всем статьям уступали княжеским «профессионалам», да и лояльность их командиров оставляла желать лучшего, поскольку бояре могли в любой момент воспользоваться правом отъезда4 и уйти со своими людьми на службу к другому князю.

     Третью часть древнерусского войска XII–XIII веков составляли полки городов, привлекаемые лишь для участия в крупных кампаниях. Обычно «мобилизация» объявлялась по решению веча и на определенный срок. В случае отказа городского собрания князю оставалось только вербовать наемников и набирать добровольцев5. Чаще всего городское ополчение составляло пешую рать, но известны случаи, когда ополченцы отправлялись на войну в конном строю: лошади для горожан иногда брались из специальных княжеских табунов, но по большей части реквизировались у пахарей-смердов. Такая «конница», возможно, годилась для борьбы с такой же «городской» кавалерией из других княжеств, однако против монголов была совершенно беспомощной.

     Вдобавок ко всему прочему, эти три части войска не подчинялись единому командованию. Принятые на военном совете князей и воевод городских полков решения зачастую оставались лишь «заявлениями о намерениях», а во время битвы многие командиры действовали по своему усмотрению. Ситуацию усугубляло и отсутствие единообразия в вооружении6. Роль полководца при подобной организации военного дела в лучшем случае сводилась к верному выбору места боя, правильному начальному расположению войск и последовательному введению в бой резервов, если таковые имелись, конечно. Во-первых, далеко не все военачальники осознавали необходимость их наличия. Во-вторых, сложно, а порой и невозможно было удержать до времени в тылу стремящихся к личной славе воинов. В-третьих, даже наличие резерва не всегда спасало от поражения: в решающий момент резервные части могли просто покинуть поле боя, а во время войн междоусобных вообще перейти на сторону врага. Если же в поход отправлялись объединенные армии нескольких княжеств, то «управленческий кризис» еще более усиливался. По этой причине все умозаключения на тему «вот, если бы не феодальная раздробленность, то...» вряд ли имеют какой-либо смысл: крупными армиями, насчитывающими более 20–30 тыс. человек ни в Европе, ни на Руси в то время никто управлять не умел.

     А вот у монголов все обстояло совсем иначе. Их военачальники «среднего и высшего звена» во время битвы не гонялись за личной славой, а, как и положено по правилам военной науки, находились в тылу, наблюдая за ходом сражения и руководя своими войсками при помощи посыльных и тщательно отработанной системы условных сигналов7. При этом полученные приказы выполнялись беспрекословно: контроль над их исполнением осуществлялся как сверху, со стороны командиров, так и снизу – в монгольской армии действовала система круговой поруки, предусматривающая ответственность сослуживцев за проступки их боевых товарищей8.

     Еще одной сильной стороной монгольской армии было ее поведение на завершающей стадии выигранного сражения. В средневековых хрониках неоднократно описывались две типичные ошибки европейских армий. Первая ошибка заключается в немедленном переключении с ведения боевых действий к «инвентаризации» захваченного вражеского обоза. Это чаще всего позволяло войскам противника просто отступить с поля боя, но иногда им удавалось перегруппироваться и даже нанести решающий контрудар, превратив поражение в победу. Вторая ошибка связана с бытовавшим правилом, согласно которому победителем в сражении считалась та сторона, за которой осталось поле боя. В итоге победители обычно демонстративно оставались ждать, не вернется ли противник продолжить сражение, вместо того, чтобы организовать погоню и уничтожить его. Между тем монголы действовали куда рациональнее, преследуя врага до полного его уничтожения. Впервые этот прием применил еще в 1202 году Чингисхан, объявив на военном совете перед битвой с татарами: «Если мы потесним неприятеля, не задерживаться у добычи. Ведь после окончательного разгрома неприятеля добыча эта от нас не уйдет. Сумеем, поди, поделиться»9. А наиболее показательным примером стало сражение на реке Шайо, когда монголами было организовано «параллельное преследование» отступающего вражеского войска на протяжении десятков километров. В итоге покинувшая поле боя в сравнительно боеспособном состоянии венгерская армия в течение нескольких дней была полностью уничтожена.

     Рассказ об организационном и тактическом превосходстве монгольской армии можно продолжать еще очень долго, благо каждая новая военная кампания, независимо от противника, исключение, пожалуй, только войны с Египтом, давала тому очередные примеры.
Но вдобавок у монголов было и явное техническое превосходство, поскольку в их распоряжении находилось сверхоружие. И именно на его использовании строилась практически вся тактика монгольской конницы в полевых сражениях. Об этом и поговорим.


     1. Хазанов А. М. (род. 1937) – историк, социальный антрополог и этнолог, один из крупнейших специалистов в области истории кочевых народов Великой Степи.

     2. Хазанов А. М. Роль кочевников евразийских степей в истории военного искусства. URL: http://kronk.spb.ru/library/hazanovam-2010.htm#_n1

     3. Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. С. 350.

     4. Право отъезда – право перехода феодала на службу к другому сюзерену, зачастую вместе со своими владениями и двором, что фиксировалось в соответствующих договорных грамотах. В Древней Руси его имели бояре и вольные слуги. Сохранялось и после монгольского нашествия. На начальных этапах становления Московского государства его правители всячески отстаивали этот пережиток феодальной анархии, поскольку «отъезд» обычно происходил в нужном для них направлении: к ним на службу переходили литовские православные магнаты и ордынская знать. Однако по мере усиления великокняжеской власти отношение к «праву отъезда» меняется. Со 2-й четверти XV века оно был законодательно запрещено, что еще долго приводило к конфликтам между московской знатью, продолжающей считать «отъезд» за границу своим исконным правом, и великими князьями, рассматривающими его теперь как измену.

     5. Разин Е. А. История военного искусства. Т. II. Санкт-Петербург: ООО «Изд-во Полигон», 1999. С. 140.

    6. Там же

     7. Храпачевский Р. П. Военная держава Чингисхана. Москва: АСТ: ЛЮКС, 2005. С. 164.

     8. Там же. С. 165.

     Систему круговой поруки, как и многие другие управленческие и военные технологии (в т. ч. суровую дисциплину, возвышение не по знатности, а по заслугам), монголы позаимствовали в более цивилизованном Китае, где она применялась еще с VI в. До н. э. (Нефедов С. А. Факторный анализ исторического процесса. История Востока. Москва: Изд. дом «Территория будущего», 2008. С. 153.)

     9. Сокровенное сказание Монголов. URL: http://www.gumer. info/bibliotek_Buks/History/Skaz_Mong/05.php