de omnibus dubitandum 102. 485

ЧАСТЬ СТО ВТОРАЯ (1875-1877)

Глава 102.485. ПОКАЖИ МНЕ, ВО ЧТО ВЫ ИГРАЛИ...

    Однажды, когда их игра была в самом разгаре, их застукала Рахель. Она совершенно неслышно предстала перед ними и, когда оба в испуге вскочили, спросила:

    – Чем это вы тут занимаетесь?

    Она, естественно, не получила ответа. Бася и Шани боялись, что старшая сестра побьёт их или выдаст матери. Однако ничего подобного не случилось. Рахель их не побила и не выдала. Зато ночью, когда брат и обе сестры, спавшие все вместе в одной комнате, уже лежали в кровати, она позвала Шани к себе.

    – Что ты вытворял сегодня с Басей?

    – Ничего.

    – Так ли уж? Просто от нечего делать задрал ей юбки и вынул сиськи?

    – Ох, да мы всего лишь играли…

    – Ну, тогда покажи мне, во что вы играли.

    Шани стоял в темноте перед кроватью сестры. Бася спала, в спальне спала мать, и этот диалог вёлся шёпотом.

    – Покажи мне, как же вы играли…

    Шани не двигался с места. Тогда Рахель откинула одеяло и сказала:
– Иди, ложись ко мне…

    Забравшись в постель к сестре, Шани заметил, что она лежала там без рубашки, совершенно голая. Он сразу начал играть её грудями, которые ему уже давно нравились.

    А Рахель ухватилась за его член, она поглаживала его, мяла по-всякому и была так возбуждена, что едва могла говорить. Шани тоже охватило сладострастие, хотя одновременно он испытывал страх. Во-первых, с Басей он сношался всегда только днём и, не раздеваясь, во-вторых, как младший брат он постоянно испытывал к Рахель большое почтение. Сейчас же он лежал с ней рядом в постели, держал в руках её упругие, шарообразные, жаркие груди, а она играла его хоботом.

    – Ты уже много раз занимался этим с Басей? – тяжело дыша, спросила Рахель.

    – Да, – признался Шани, – уже много раз…

    – Может мне следует матери обо всём рассказать? – пригрозила она, массируя при этом его стоящий член.

    – Нет, не говори ничего… – взмолился Шани.

    Однако Рахель продолжала:

    – Ну, а сейчас ты даже лежишь у меня в постели, держишь мои сиськи и, всяко играешь по мне колбаской. Вот погоди, если завтра я всё скажу матери…

    – О, нет, ты не можешь сказать. Ведь ты меня сама позвала…

    – Никуда я тебя не звала, – возразила Рахель, – мать мне больше поверит, чем тебе. А я скажу ей, что ты сам явился ко мне в постель и хотел меня отсношать. И ещё скажу, что ты сношался с Басей…

    При этом она прижалась к нему и позволила дальше играть соскАми. Шани хотел, было, убраться подобру-поздорову. Но она крепко удержала его за член.

    – Ладно, так уж и быть, оставайся, телёнок, – заявила она, – я ничего не скажу. Не бойся. Просто я хочу, чтобы ты и меня обслужил. Давай, приступай.

    Шани взобрался на неё. Она задрала ему рубашку повыше, так что он всей кожей ощутил её пышущее жаром тело. Затем широко раздвинула ноги и подвела к себе его член.

    В полном восторге ощутил он тёплую припухлость её срамных губ и мягкую подушечку шелковистых волос на них. Он вжал член в её кунку. Рахель, как могла, помогала, однако она была ещё девственницей, и сладить с этим оказалось не так-то просто. Шани проталкивался изо всех сил, а Рахель тихонько постанывала. В конце концов, вытянув руки, она схватила его за попу и буквально вдавила в себя.

    Шани почувствовал, как её пещера медленно расступилась, и он сейчас же вошёл. Рахель тоже была удовлетворена достигнутым результатом и отослала его в свою постель. На следующее утро Шани обнаружил у себя на рубашке пятна крови, и Рахель объяснила ему, что она-де лишилась невинности.

    Понадобилось совсем немного времени, чтобы Бася обнаружила ночные игры брата с сестрой. Она шмыгнула к ним, и отныне они развлекались втроём, Шани же пришлось расплачиваться за всё.

    Может быть, матери бросился в глаза бледный вид юноши, или она ночью что-то услышала, одним словом, она стала присматриваться внимательней и, войдя однажды в комнату, застала Шани спящим в кровати Рахель. Тут же была и Бася. Она разбудила всю троицу и велела Шани отправляться в собственную постель.

    На следующий день рано поутру она сказала:

    – Никуда не годиться, что брат спит с сёстрами.

    Рахель тут же нашлась и солгала:

    – Шани стало страшно.

    Однако мать заявила:

    – Если мальчик боится, то он с сегодняшнего дня будет спать у меня, чтобы впредь не повторялось, что он лежит с сёстрами…

    Таким образом, кровать Шани была действительно перенесена в спальню и установлена рядом с кроватью матери, так что он лежал бок-о-бок с ней. Теперь по ночам к нему приходила мать, прижималась к нему, чтобы он не боялся. Она брала его руки, клала их к себе на грудь, и Шани играл с ними, пока не засыпал. Эти груди не были такими налитыми и округлыми как у его сестёр, однако ещё достаточно крепкими. Так продолжалось несколько ночей, мало-помалу Шани осмелел и стал ещё теснее льнуть к матери, и та заметила, что у него стоит хоботок. Она ощущала прикосновение к своим чреслам маленького упругого члена и отодвигалась. Однако при этом ещё глубже зарывалась грудями в его ладони, и Шани слышал тогда её учащённое дыхание.

    В такой игре опять миновало несколько ночей. Шани толкался членом в обнажённое бедро. Она же каждый раз от него отшатывалась и даже время от времени очень тихо говорила: «Нет!», но, тем не менее, продолжала навязывать ему свою грудь, так что возбуждение его час-от-часу всё более нарастало. По прошествии десяти или двенадцати ночей она таки позволила его хоботу остаться у своего бедра, потом медленно-медленно опустила вниз руку, взяла его и начала легонько поглаживать. В конце концов, она кинулась на Шани, и, заскакав верхом на своём мальчике, воткнула в себя возбужденный член, наклонилась вперёд и прижала груди к его лицу.

    – Ну, толкай! Толкай! – задыхаясь, прокряхтела она. – Мама тебе позволяет! Давай, толкай! Посильней!

    Шани рассказал, как начиная с того момента, он каждую ночь сношал свою мать. Сперва лёжа снизу, потом сбоку, затем сзади и сверху. Иногда по три-четыре раза, но всегда он должен был исполнить не менее двух номеров. А днём его донимали сёстры, которые скоро подслушали, что происходило у матери в спальне, и, оставив теперь всякую робость, могли более не таиться. Не было такого времени суток, когда бы он в очередной раз не отсношал какую-нибудь из сестриц или мамашу.

    Не осталось ни одной позиции, в какой он уже не совершал бы совокупление, ни единого уголка во всей квартире, который не был бы использован для этой цели. Он делал это на софе, на кресле, на столе, на кухонной скамье, на полу, с тремя бабами, каждая из которых норовила тотчас же схватить его за член, едва лишь заставала его одного. Обе сестры давно уже перестали стесняться друг дружку, потому что сплотились единым фронтом против матери. В отсутствие матери сестрицы заставляли брата сношать их, наблюдая одна за другой, и брали его стержень в рот, чтобы тот спустя минуту, почти без перерыва снова становился упругим, прежде чем им успели бы помешать. Мать тоже усердно прибегала к подобному лакомству, чтобы повысить его работоспособность. Хотя вскоре заметила, что Шани теряет силы где-то на стороне. Это послужило причиной грандиозного скандала и выяснения отношений между всеми тремя бабами, которые, однако, в итоге сочли более целесообразным мирно делиться мальчиком.

    Теперь нередко случалось так, что едва успев отсношаться с матерью, Шани должен был спешить к сёстрам, которые его звали, и мать позволяла ему идти. А было и так, что Рахель или Бася являлись в спальню и прямо там получали удовлетворение, а мать наблюдала за этой сценой и затем, когда он совершал полный цикл натирания всех трёх особей, понуждала парня к четвёртой случке, потому что лицезрение опять возбуждало в ней непреодолимую похоть. Она больше ничего не имела против того, чтобы её девочки участвовали в ночных оргиях, и только если те использовали мальчика днём и таким образом отнимали у него силы для ночи, она злилась и, лупцевала его всякий раз, как обнаруживала это.

    Шани рассказывал мне эти вещи и при этом с возмущением гневался на «проклятых баб», которые, как он признался мне, ему уже до чёртиков опротивели. Я жадно слушала его, и чем дольше он говорил, тем сильнее я возбуждалась.

    Во время его рассказа я делала повторные попытки завладеть его стержнем и поиграть им, однако он с упорной кротостью всякий раз от меня уклонялся. Наконец я подняла юбки, притянула его руку и пригласила исполнить на моей виолончели упражнение для пальцев, чтобы хоть чем-то занять её во время слушания. Однако это не помогло; ибо Шани всё говорил и говорил, и его пальцы, едва успев начать игру, опять останавливались.