Границы общества

## 1. Личностные и общественные ограничения ##

Жизнь человеческого общества часто описывается и представляется как сложная система взаимодействий между различными абстрактными группами людей, такими как классы, нации, религии или иными объединениями, сформированными вокруг некоторых общественных явлений. Эти группы, объединяя внутри себя, одновременно и разделяют людей своими границами, и как кажется, именно на этих границах и происходят события, формирующие общество и создающие историю. И чем масштабнее граница между человеческими объединениями, тем яснее видно как именно эта конкретная граница, разделяющая людей, становится определяющей в происходящих события. Этими объединяющими силами могут быть религии или политические взгляды, национальность или гражданство, принадлежность к семье или племени, а использование границ этих объединений представляет слишком удобную абстракцию над человеческим обществом, чтоб она не начала повсеместно использоваться для описания этого самого общества. Но использование только абстрактных общественных явлений, вроде классов или религий, для полноценного описания человеческого общества является, на мой взгляд, таким же сложным и замысловатым действием, как попытка описать некоторый объём жидкости, используя только описания имеющихся в нём потоков и слоёв, но не прибегая к описанию его молекулярных свойств.

Ничто не разделяет людей так же явно и безальтернативно, как тот факт, что каждый из этих людей обладает собственным телом и проживает свой собственный уникальный опыт. Ни один из способов разделения общества, путём определения различных людей к разным группам, никогда не будет таким же безжалостно эффективным, как разделение человечества на отдельные личности. Именно разделение на отдельные личности делает человечество, как и остальную высокоорганизованную часть животного мира, тем прекрасным явлением, которым это самое человечество и восхищается. Независимость отдельной личности является основой, на которой выстроена вся известная нам высокоорганизованная жизнь, и большинству людей неприятна сама мысль о потере своей личности. Не важен и путь такой потери личности, будь то объединение в единый сверхразум, не разделяющий личностей внутри, или манипулирование разумом, когда результатом будет лишь потеря или подмена собственного опыта, определяющего личность. Даже естественные вещи, вроде смерти от старости, являются крайне неприятными для подавляющего большинства людей из-за потери соответствующей личности. А идеи гарантирующие сохранение личности в вечности, будь то рай или цифровое бессмертие, всегда будут пользоваться спросом большинства человечества.
Естественно, описывать всё общество, опираясь на описание каждого члена этого общества не является возможным, и из-за недостаточности современного технологического уровня, и из-за отсутствия моделей общества, которые позволили бы делать это без ущерба для отдельных членов общества, когда одни могут получать различные преимущества, используя данные о других.

Исходя из такого принципиального влияния разделения по границам человеческих тел и восприятий, логично было бы предположить, что человек всегда будет исходить из своих личных интересов, поскольку другие интересы ему, на самом деле, не ведомы, даже если он считает иначе. Даже человек, действующий, как он считает, альтруистически в интересах какой-то либо группы людей, действует лишь в своих интересах, пусть и не осознавая это. Так камикадзе, идущий в последнюю атаку, увеличивает безопасность, спроецированную на себя через близких, расплачивается за почести, оказанные ему его окружением и избегает позора, неизбежного в случае отказа от миссии. Так волонтёр, оказывающий помощь бездомным, взамен получает моральное удовлетворение, вызванное поддержкой собственных убеждений, полученных им через воспитание и жизненный опыт. При этом влияние различных идеологий хоть и влияет на людей, изменяя их восприятие происходящего вокруг через призму осознаваемых понятий и установок идеологий, но не отменяет того факта, что человек продолжает следовать в своих действиях тем курсом, который по его мнению принесёт ему наибольшую выгоду. Неважно из каких составляющих состоит эта выгода для него, исключительно ли из материалистических выгод или для потехи своего идеалистического эго, либо, что встречается чаще всего, попытки объединить материалистическую выгоду и идеалистическое удовлетворение.

Именно исходя из своих личных интересов каждый член общества и участвует в разнообразных общественных взаимодействиях, поддерживая, словом или делом, то окружение, которое способствует его продвижению по желаемому пути и увеличивает его личный комфорт. Невозможно, отрицая стремление человека к удовлетворению личных потребностей, построить при этом стабильное сообщество, независимо от его размера, будь то объединение по интересам или государство. Любая попытка заставить человека действительно отказаться от личных интересов будет вызывать отторжение того же уровня, как и отказ от своей личности, пусть не по силе, но по основательности этого отторжения. Сообщества, противоречащие реальным личным интересам конкретных людей неизбежно будут терять этих людей, распадаться или преобразовываться таким образом, чтоб люди перестали ощущать противоречия со своими личными интересами. Так семья, в которой один из членов перестал получать необходимые ему от семьи преимущества, будь то психологическая поддержка, материальное обеспечение, удовлетворение от выполнения навязанного воспитанием убеждения о необходимости жизни в семье, а чаще всего целого комплекса подобных потребностей, распадается или теряет неудовлетворённого члена. Так житель страны, неудовлетворённый своей жизнью из-за голода и бесправия примыкает к революционерам в стремлении разрушить текущее государство, а человек пребывавший ранее в комфортных условиях и теряющий свой, пусть даже небольшой, комфорт, встаёт на сторону контрреволюции или бежит из страны.

Исходя из этого, общество, которое хотело бы быть стабильным и не подверженным постоянным кризисам, должно стараться удовлетворять личные потребности каждого члена, а не декларируемые потребности различных групп людей, объединённых вокруг идей, семей или национальностей. Общество, которое следует декларируемым интересам какой-либо группы, оказывается подчинённым интересам руководителей этой группы, удовлетворяющих, под прикрытием общих интересов, чаще всего, лишь свои личные потребности.
Как и все попытки идти против основ своего существования, ситуации, когда искусственные абстрактные конструкции объявляются приоритетными над реальным состоянием дел, всегда заканчиваются крахом этих конструкций, поскольку как только они, в процессе строительства, удаляются на достаточное расстояние от собственного материального обеспечения, оказывается что они не могут сопротивляться даже простейшим возмущениям внешней среды. Аналогично на мой взгляд, работают и любые человеческие объединения, которые не способны долго и устойчиво существовать в отрыве от суммы реальных интересов всех своих членов.

Существование такого индивидуалистического разделения, для людей, как и для большинства высокоорганизованных животных, порождает и активную внутривидовую конкуренцию, выходящую на новую ступень во всё усложняющихся человеческих сообществах. Сама по себе конкуренция между людьми внутри общества, когда каждый его член постоянно пытается стать лучше всех тех, кто окружает его, на мой взгляд, является важной частью той способности развиваться, которая и вознесла человечество на текущий уровень, и позволила не остаться на том уровне, когда, с образованием защищённых поселений, дикие звери перестали представлять угрозу, а базовые потребности в пище и жилье оказались закрыты. Люди, в конкуренции друг с другом, постоянно ищут способы получить больше с минимальными усилиями, создавая непрерывный конфликт, использующий все доступные человечеству силы и побуждающий создавать новые. Так постоянные попытки одних добиться чего-то обманом заставляют всех остальных совершенствовать общественные законы, а неуверенность в будущем, создаваемая конфликтами в обществе заставляет человечество генерировать всё более и более универсальные и всеобъемлющие теории общественного устройства, претендующие на способность объяснять и предотвращать происходящее. Так и эта книга, в какой-то мере, написана потому, что я не уверен в будущем человечества, а в противном случае, обладай я знанием о спокойном и безопасном будущем человечества, мне было бы позволено со спокойным сердцем игнорировать своё желание записать эти измышления.

В результате этого непрерывного конфликта индивидуалистических интересов, неизбежно будут те, кто в ходе борьбы, получил заметное преимущество перед остальными, и кто уже не захочет честной борьбы, в которой шансы у равных оппонентов были бы равны, просто потому, что сама мысль о возможности утратить имеющееся преимущество неприятна. И тогда имеющие преимущество будут лишь наращивать его для того, чтоб гарантировать его неприкосновенность от тех, кто способен получить, либо уже имеет сравнимые преимущества, запуская самоподдерживающийся процесс по расслоению общества. И чем дальше от основного общества в результате этого расслоения становятся владельцы преимуществ, тем более безрассудной, с точки зрения реальных потребностей общества, становится их конкуренция. Так правитель начинает войну, имея в качестве достаточной причины лишь возможное снижение собственного авторитета среди своего окружения, банкиры и промышленники устраивают кризисы, надеясь преуспеть в грядущем перераспределении ресурсов, а городской глава уничтожает градообразующее предприятие в борьбе с его директором за городские ресурсы.

Таким образом, всё происходящее в человеческом обществе вызывается лишь суммарным воздействием каждого отдельного человека, руководимого собственными, сугубо личными намерениями, трансформирующимся в конкретные действия через призму инстинктов и индивидуального жизненного опыта, полученного индивидом путём получения наказания или поощрения от окружавшей его реальности, что позволяет рассматривать эти инстинкты и опыт как основания некоторой системы ограничений, формирующей границы допустимых, с точки зрения этого человека, действий.

На человека в течение всей его жизни налагается множество различных ограничений, и заметная часть этих ограничений, являющихся проявлением двух основных инстинктов любых сложных живых существ, инстинкта самосохранения и инстинкта размножения, ввиду их универсальности и неизбежности не воспринимаются личными ограничениями, как, например, необходимость периодически питаться или постоянно дышать. Самым явным примером ограничения личности, конечно же выступает неотвратимая, на данный момент, смертность каждого отдельного человека. При этом, не считаясь большинством за ограничения личности, эти базовые ограничения являются и наиболее сильными ограничениями для всех живых существ, определяя их способность к выживанию, а нарушающие данные ограничения подвергаются самому жёсткому наказанию от реальности и вымирают. Именно, потому, с моей точки зрения, из этих базовых ограничений и рождаются все ограничения человеческого общества, приводящие в движение человеческую историю.

Общество, ещё не имеющее ни одной общей ограничительной нормы, некоторыми считается утопичным "золотым веком", символизирующим полную свободу личности, что, на мой взгляд, является полным игнорированием наличия личных потребностей у каждого отдельного человека. Такая идеализация первобытного общества, рождается, насколько я вижу, именно из неспособности восприятия базовых ограничений как личных и свойственна тем, кто никогда не сталкивался с этими базовыми ограничениями, хотя бы в таких их формах, как непрерывные голод, холод и угроза внезапной смерти от хищника или болезни. В таких условиях любое отклонение от выверенного эволюцией поведения, основанного, почти исключительно, на инстинктах, является непосредственной угрозой для выживания не только отдельной особи, но и всего сообщества, к которому он принадлежит. То, что сейчас называется "личными свободами", попросту не существует в первобытных обществах, поскольку, до начала социального развития человечества, на мой взгляд, не существует допускаемых обществом действий за границами животных инстинктов.

Следующая далее визуализация служит лишь упрощению восприятия для дальнейшего обсуждения того, как, на мой взгляд, происходит процесс эволюции общества, движимый за счёт личных потребностей каждого из его членов.

Примем за минимальное основание поведения, применимое к отдельному человеку, некоторый набор границы допустимых воздействий извне, основанных на непосредственных уязвимостях человеческого тела, и отделяющих этого человека от гибели. Такие базовые биологические потребности, как поддержание температуры тела, необходимость питаться и дышать, и иные, подобные им, создают некоторую абстрактную замкнутую поверхность, внешняя сторона которой направлена к источникам внешнего воздействия. Вторжение любого из опасных аспектов внешних воздействий во внутреннюю часть такой поверхности символизирует непосредственную гибель человека, а поведение, направленное на недопущение такого сценария, являются различными формами инстинкта самосохранения.
Любые ограничения, наложенные на человека, можно представить в виде дополнительных поверхностей, расположенных вокруг его базовых потребностей, и обозначающих границы допустимого поведения для каждого отдельного человека. Чем ближе к базовым биологическим потребностям находятся эти ограничения, тем менее допустимо для человека преодоление этих границ, и тем скорее нарастает ограничивающий эффект, предупреждающий о скором пересечении допустимых границ, как, например, жажда сигнализирует человеку о приближении к критическим уровням обезвоживания. Таким образом, необходимое для выживания поведение накладывает на человека, равно как и на любое живое существо, дополнительные поверхности ограничений, предотвращающие прямое давление на базовые потребности.

Аспекты внешнего, по отношению к человеку, воздействия, можно представить в виде направленных к человеку потоков, оказывающих на него некоторое давление с различных направлений, и от каждого из них, ради собственного выживания, этот человек должен защищаться, прилагая собственные усилия для того, чтоб эти потоки не заходили за границы его базовых потребностей. Суммарные способности человека, от его животных инстинктов, до знаний и опыта, предоставляют ему различные способы сопротивляться внешнему воздействию, отодвигая границы поверхности собственного жизнеобеспечения на максимально доступное ему расстояние от границ базовых потребностей, и каждая такая поверхность, обеспеченная соответствующей способностью человека является, на мой взгляд, точно таким же ограничением, наложенным, сознательно или нет, на себя человеком. Для защиты от холода человек вынужден ограничить себя и уделить время на сбор дров, а для защиты от голода он аналогичным образом обязан потратить время на поиск продовольствия, и нарушение этих, пусть и далёких от базовых, ограничений, приведёт лишь к прямому давлению на способность организма сопротивляться холоду и голоду. Все такие ограничения, принимаемые человеком как часть своего личного поведения, можно объединить в некоторую обобщённую поверхность личностных ограничений, символизирующую границы того, что конкретный человек считает нормой поведения, вне зависимости от механизма самих ограничений, будь то простые рефлексы, инстинкты, личный опыт или абстрактное знание.

Общественные ограничения можно представить, аналогичным способом, как некоторые поверхности, ограничивающие допустимое поведение, но большего размера и расположенные на заметно большем удалении от базовых потребностей конкретного человека. Аналогично работе личностных ограничений, общественные ограничения снижают, за счёт разделённого общественного труда, давление конкретных аспектов реальности на базовые потребности человека, взамен требуя соблюдения некоторых общественных норм, специфичных для конкретного сообщества, но, в общих чертах, направленных на устранение деструктивного поведения отдельных членов общества. Поскольку поверхность общественных ограничений, обычно, гораздо шире поверхности личных ограничений конкретного человека, она уже не ощущается настолько явно, делая её заметной для этого человека только в момент сближения с её границами, а не приближающийся к границам общественных норм человек получает, фактически, только предлагаемые обществом послабления, облегчающие его личное выживание. Такие промежутки между личными и общественными ограничениями можно считать, с точки зрения общества, представлением неких гарантий по защите личности в некоторых конкретных аспектах, а с точки зрения отдельного человека, его свободами. Человек, лишённый всяких общественных отношений, и вместе с ними гарантий, считается некоторыми абсолютно свободным, но, с моей точки зрения, он лишён всяких свобод, поскольку вся тяжесть поддержания собственного существования, во всех аспектах, находится полностью на нём одном.

Многочисленные ограничения достаточно развитого сообщества, сочетаются всевозможными способами, будь то наложение, изоляция, поглощение, или любое другое их взаимодействие, что порождает абстрактное, не зависящее от восприятия конкретного члена, тело общества, крайне изменчивое, не однородное, и, на мой взгляд, невероятно сложное для описания его в качестве целого. Лишь небольшая часть ограничений касается отдельного члена общества, и не все члены общества оказываются задеты каждым отдельным ограничением, что формирует для каждого члена общества собственную картину общества. В зависимости от того, как внутри этого тела общества, располагается конкретный его член, он оказывается в различной степени защищён от воздействий внешней среды, намерений других членов общества и подвергнут действию близких к нему ограничений, отличному от такового для других членов общества. Так члены одной семьи, ограниченные общими ограничениями одних семейных норм, подвергаются различному воздействию от иных общественных норм, в зависимости от своих пола, профессии и иных характеристик положения.

Если воспринимать границы нормы, существующие только в масштабе всего общества, то они отображают те традиции и правила, которые позволяют этому обществу обеспечивать собственное выживание как целого, в конкуренции с другими обществами, или в борьбе с окружающей природой. Эти границы, строятся уже не вокруг базовых потребностей каждого отдельного человека, а скорее, вокруг некоторого "ядра" общественной субъектности, символизирующего суммарную способность всех членов общества воспринимать себя членами этого общества. В случаях, когда общественные институты оказываются не способны сдержать различные аспекты внешнего давления, позволяя им приблизиться к личным границам членов общества, такие члены общества уменьшают собственное ощущение принадлежности к этому обществу, в той мере, в которой оголяются их личностные границы. Потерявший ощущение принадлежности к конкретному обществу, человек, неизбежно, по моему мнению, будет искать иные способы снизить давление на собственные потребности, становясь членом других сообществ, от государств до подпольных банд, способных предложить соответствующие условия. Такой переход может происходить не только между раздельными сообществами, не имеющими ничего общего, но и между пересекающимися сообществами, когда, например, гражданин государства и член религиозной общины в одном лице, постепенно теряет государственные гарантии, имевшиеся ранее, и всё больше относит себя исключительно к религиозной общине, ставя её нормы выше любых государственных законов.

Упрощая восприятие до одних лишь границ общества, и теряя из виду личностные границы каждого из членов такого общества, можно считать полезным как постоянное упрочнение и расширение собственных границ, так и укрепление внутренних общественных ограничений, уменьшающих давление различных аспектов на членов общества. Идеалом такого процесса можно представить некоторое общество, в котором полному регламентированию подвергаются все виды существующих или создаваемых взаимодействий, что создаёт вокруг каждого отдельного члена общества множественные слои ограничений, применяющих всё нарастающие формы реакции на нарушение каждого слоя, что, конечно же, взамен за их соблюдение, даёт каждому из членов общества теоретические гарантии по соблюдению аналогичных ограничений остальными членами общества. Во многих государствах и обществах, насколько я вижу, есть стремление именно к такому методу контроля, когда лидеры сообщества желают подчинить законам и традициям каждый доступный аспект взаимодействий внутри общества, но, с моей точки зрения, само такое стремление к увеличению плотности ограничений внутри общества противоречит интересам каждого отдельного члена этого общества, что порождает постоянное противоречие, обозначаемое в современном дискурсе как противоборство личности и общества.

Несколько менее противоречивой, на мой взгляд, картина, получается, если рассматривать общественные и личностные границы с точки зрения каждого отдельного члена общества, когда негативно воспринимаемым становится любое давление, не только то что приходит от внешних, по отношению к обществу, источников, но и от внутренних ограничений внутри общества.
Личностные ограничения, создающие собственное "Я" человека, и не воспринимаемые большинством как ограничения, формируют личность человека, основываясь на его инстинктах и жизненном опыте, представая в виде личной морали или норм, часто повторяющих форму общественных ограничений и норм. Зачастую такие ограничения полагают ненормальным почти всё, что не являлось нормой в процессе взросления, ограничивая действия человека привычным для него набором вариантов, а происходящее уже во взрослом возрасте расширение собственных границ нормальности, часто обозначаемое "личностным ростом", приносит не меньшее удовлетворение, чем ослабление аналогичных общественных ограничений, особенно, если такое изменение границ нормы открывает новые, полезные, но не используемые до этого инструменты общественных и материальных взаимодействий.

С моей точки зрения, именно итоговая форма личностных ограничений каждого конкретного человека, в наибольшей степени, формирует результирующее направление и способы его деятельности, задавая целевые точки для приложения усилий и ограничивая допустимый набор взаимодействий.
К примеру, в современных развитых обществах, человек, постоянно расширяя собственное поле восприятия и отводя границу приложения собственных сил всё дальше от базовых потребностей, зачастую вынужден уделять внимание настолько многим точкам приложения сил, что не способен стать эффективным ни в одном из направлений, и наоборот, личное, осознанное самоограничение во всём, что не касается достижения конкретных целей, становится чуть ли не единственным способом достижения эффективности. В качестве противопоставления осознанным самоограничениям можно привести существующий в современности "культ саморазвития", который лишь побуждает постоянно раздвигать границы личностных ограничений, например, связанных с навыками или личными убеждениями, награждая человека постоянным приливом ощущения увеличения собственной свободы, но при этом распыляет имеющуюся производительную силу человека, уменьшая его реальный производящий импульс.

Человек, воспринимая свои личностные ограничения как самого себя, часто оказывается не способен воспринимать истоков и сути этих ограничений, предотвращающих непосредственное давление на его базовые потребности. Так иной современный человек, ещё ребёнком впитавший ограничение на применение насилия, ставшее частью его "Я", оказывается не способным за всю свою жизнь осознать суть такого ограничения, считая его лишь естественной человеческой добродетелью, а основные свои усилия прилагая к уничтожению ограничений, которые, как он полагает, происходят лишь от злых намерений конкретных личностей, препятствующих творчеству благочестивого человеческого начала. Впрочем, некоторые, благодаря собственному разуму, оказываются способны осознать суть существующих общественных институтов, и отличать полезную часть их деятельности от той, что происходит лишь для получения личных преимуществ, и во многом, благодаря лишь таким людям может происходить постепенное и плавное реформирование таких институтов, вместо разрушающих общество резких переломов устаревающих или нерабочих механизмов.

Человеческое внимание, в том числе долгосрочное, редко может быть сфокусировано на слишком большом числе объектов, и аналогичная ситуация, на мой взгляд, происходит с различными ограничениями, влияющими на человека. Сосредотачивая собственное внимание, в большинстве случаев, лишь на ближайших к его личностным границам общественных ограничениях, человек часто игнорирует остальные общественные ограничения, не оказывающие ощутимого влияния на его повседневную деятельность, полагая их некоторыми базовыми общественными гарантиями, которые должны обеспечиваться сами собой. Так человек, никак не причастный к армии, считает базовой обязанностью государства защиту от любого внешнего вмешательства, но не воспринимает создаваемые институтом армии ограничения, как применимые к себе лично. С одной стороны, такое невнимание к большинству аспектов общественной жизни делает большинство членов общества неподготовленными к любым возмущениям, приходящих со стороны игнорируемых ими аспектов, что вызывает, зачастую, гиперболизированную реакцию общества, способную нарушать работу общественных механизмов. С другой стороны, все аспекты жизни в обществе, которые человек оказывается способен, с получением достаточных общественных гарантий, игнорировать, воспринимаются им как собственные свободы, позволяющие сосредоточить собственное внимание на интересующих его областях. Так, для первобытного человека, отвечающего в племени за охоту, общественная гарантия в виде поддерживаемых другими очага и жилища, является для него формой свободы, позволяющей не тратить внимание на обеспечение собственных потребности в тепле и месте для ночлега, и, соответственно, эффективнее концентрировать собственные усилия на охоте. В современных же обществах, где количество различных институтов и ограничений превышает возможности человеческого внимания на множество порядков, осознание сути и причин всех их представляется попросту невозможным, оставляя каждому отдельному человеку возможность изучить лишь те механизмы, к которым ему, волей судьбы, пришлось приблизиться.

Отталкиваясь от такого представления о взаимодействии личностных и общественных норм, можно составить некоторую, обобщённую, картину ограничений и свобод в обществе, где ограничениями становятся близкие к личностным и приковывающие внимание общественные нормы, а свободами те же нормы, но уже далёкие от личностных и не попадающие во внимание. В зависимости от взаимоотношения личностных и общественных ограничений, каждый отдельный человек может воспринимать конкретную норму общества и как естественную свободу, если этот человек воспитывался в более жёстких нормах, и как форму тирании, если нормы воспитания уже упирались или выходили за рамки общественных норм, что вызывает и соответствующие воздействия на такие нормы, от игнорирования, до активного противодействия.

Применяя, описанное выше, уже к движению границ общественных норм, можно отметить, что изменение дальних, не попадающих во внимание большей части общества ограничений, в любую из сторон, чаще всего не вызывает явных отрицательных или положительных реакций в обществе. В обратной ситуации, когда изменяются нормы, расположенные близко к личностным границам заметной части общества, и фокусирующие на себе значительное внимание, такое изменение вызывает сложный период внедрения и всеобщее сопротивление при ужесточении, либо лёгкий и одобряемый большинством переход при ослаблении. Это очевидное, как мне кажется, и без описанного выше способа его иллюстрации, утверждение, позволяет определить общее направление суммарных границ общественных норм, которые, под давлением существующих границ личностных норм, совмещённых с необратимо увеличивающимся уровнем технологического развития, движутся, в больших масштабах, исключительно в сторону расширения, повторно увлекая, тем самым, за собой и личностные границы следующих поколений. В случаях же, когда нарушение существующего ограничения повлекло за собой ухудшение ситуации во всём обществе, либо его части, и такое ограничение было усилено, тем уменьшая воспринимаемые свободы, и вводя новые способы контроля, но, из-за сохранения у части общества близких, и даже выходящих за рамки, личностных норм, такие общественные ограничения ещё надолго остаются под повышенным давлением, создающим источник нестабильности и конфликтов.


## 2. Формирование и эволюция общества. ##

Базовые потребности отдельного, взрослого и здорового, человека, как животного, дико живущего в природе, не очень велики и большинством таких особей могут закрываться самостоятельно, а при отсутствии необходимости заботы о других членах общества даже не будут занимать всего доступного времени, хотя такая жизнь вряд ли будет достаточно продолжительной и оставит видимые результаты. Реальное же человеческое общество, естественно, не могло сформироваться из таких разрозненных особей, поскольку исключает доступные способы размножения из-за необходимости сложного периода взросления детей и значительно снижает способности к выживанию при наличии более сильных хищников. Естественно эта мысленная конструкция об обществе людей, заботящихся лишь о себе, бессмысленна и служит лишь для иллюстрации того, что человеческое общество изначально, с доисторических времён, когда люди ещё не были людьми, состоит из членов, делающих различный взнос в обеспечение своей группы, и там окажутся как те, кто вносят в общий труд меньше среднего, так и те, кто вносит заметно больше. Кроме того, в сообществе, состоящем из отдельных и различных людей, при достижении им некоторого уровня сложности, неизбежно, на мой взгляд, должно возникнуть некоторое разделение труда и соответствующее расслоение, основанное на личных склонностях и способностях.

Так физически развитые и наиболее способные к насилию члены общества окажутся вынуждены не только участвовать во внутренней борьбе друг с другом, но и в совместной защите от внешних врагов, успехи в которой являются точно таким же подтверждением силы. Такая силовая элита, способная ответить на внешние угрозы и обеспечить собственную монополию на насилие, на мой взгляд, в итоге, и порождает соответствующие институты, чаще всего рассматриваемые через понятие государства или подобных ему. Для основной части общества такие институты, выстроенные при помощи насилия, дают, при следовании заданным правилам, заметное снижение требуемых усилий по защите собственной жизни от внешнего мира, а при дальнейшем распространении таковых правил и на отношения внутри общества, по защите собственной жизни от действий других членов общества. И чем ближе общество находится в своём развитии к животному миру, и чем более ясно видна непосредственная угроза жизни от окружающей реальности, тем более понятным становится желание членов такого общества получить защиту сильного и способного правителя, пусть даже и наложив на себя дополнительные ограничения, считающиеся чем-то невообразимым для многих жителей современных обществ, воспитанных на лозунгах о бескомпромиссной борьбе за личные свободы, но никогда не сталкивавшихся с реальной борьбой за собственную жизнь.

Имея способы обеспечить собственную безопасность и базовое материальное обеспечение в моменте, любое сообщество естественно будет пытаться увеличивать, всеми доступными ему средствами, уверенность в своём завтрашнем дне. Среди новых, не доступных ранее, способов удовлетворения своих будущих потребностей оказывается всё более усложняющаяся человеческая речь, позволившая человечеству накапливать знания, независимые от выживания конкретных членов общества. Появляются общественные, передаваемые устно знания, помогающие хранить важные приметы и предостережения и, с моей точки зрения, именно хранители этих знаний и создают ту прослойку общества, которая, занимаясь систематизацией имеющихся знаний и их объединением в единую картину мира, породила весь современный институт религии. Постепенно такие люди явным образом выделяются из остального общества, фокусируясь на деятельности по хранению и применению знаний об окружающем мире, что помогает остальным сохранить уверенность в возможности обеспечить себя завтра. На мой взгляд, не удивительно, что наука, как таковая, начинает выходить именно из религиозных сообществ, поскольку это единственный значимый институт, который занят объяснением существующей реальности и не занят в обеспечении непосредственных потребностей общества в материальном плане или обеспечением безопасности.

Создаваемые, с ростом сообществ, полноценные институты, такие как государства, опирающиеся на прямое насилие военной аристократии, или духовенство, опирающееся на хранителей идеологии и традиции, как бы кому не хотелось, определённо нельзя назвать социальными паразитами, использующими труд других, поскольку само общество требует, осознанно или нет, наличие механизмов обеспечивающих как физическую безопасность общества, так и формирование достаточной картины мира, позволяющей осознавать происходящее вокруг и планировать свою деятельность.
Но само образование полноценных форм таких институтов, на мой взгляд, не выглядит возможным без создания возможности выделения достаточных по размеру прослоек людей, способных заниматься обозначенными целями в ущерб непосредственному производству материальных ресурсов, и именно процесс технологического развития делает, на мой взгляд, возможным и неизбежным разделение различных областей деятельности, снижая требования к размеру занятой в непосредственном производстве материальных ресурсов части общества. Так, на мой взгляд, сложно представить формирование полноценной военной аристократии в племени, где на часть общества, способную ей стать налагаются постоянные обязанности по охоте из-за недостатка продовольствия, или формирование отделённого духовенства в обществе, где для обеспечения минимального питания необходимо постоянное собирательство. Постепенное внедрение различных технологий, например, приручение животных или освоение земледелия, которые можно считать одними из первых форм автоматизированного производства, когда часть работы по получению пищи выполняется природой в запланированном человеком виде, а получение необходимых объёмов продовольствия заметно упрощено по сравнению с собирательством или охотой, постепенно увеличивает количество производимых обществом ресурсов. Получающие, в результате такого развития, возможность всё большего разделения труда, члены общества со временем оказываются способными формировать всё более сложные институты, специализирующиеся на всё более конкретных областях жизни общества, от производства орудий труда до исследования мира.

В качестве своеобразной компенсации уровня технологий, способным увеличить процент людей, не занятых производством, можно, рассматривать и рабство, широко распространённое в прошлом, зачастую не таком и далёком, и именно рабству, как бы печально это не звучало для уха современного человека, как мне кажется, мы обязаны тем достижениям культуры и технологий, которыми Европу одарили Греческая и Римская цивилизации. На периоды их существования, насколько я понимаю, и приходится эпоха максимизации относительной эффективности рабского труда, когда подневольный ручной труд, обеспеченный достаточной технологией, способен производить уже достаточно продукта, покрывающего не только минимальные потребности самого раба, но и создавать избытки. И именно с дальнейшим накоплением технологий, на мой взгляд, не только увеличивших производительность труда, но и наложивших новые требованию к работникам, создаются условия для перехода к труду наёмных работников, менее опасных, и при том более мотивированных и грамотных, что сводит, со временем, легальное рабовладение на нет.

Уровень максимально возможной автоматизации производства на глобальном, мировом уровне, на мой взгляд, не зависит от общественного строя или экономической модели обществ, а является лишь постоянно увеличивающейся величиной, которая, конечно, в локальных масштабах, зависит от конкретного общества, особенно в скорости восприятия обществом новых технологий или свободы их использования, но по сути своей не способной, в условиях сохранения человечества в целом, значимо уменьшаться, поскольку, даже в результате глобальных катастроф, технологический уровень общества способен быстро восстанавливаться за счёт проложенной ранее дороги, подсказывающей о принципиальной возможности реализации той или иной технологии и пользе, получаемой от их применения.

В целом, обозревая процесс построения, можно, на мой взгляд, выделить три основных сферы жизни общества, проявляющихся по мере образования человеческого общества, и отражающих три направления содействия общества обеспечению жизнедеятельности каждого из своих членов, а именно, обеспечение физической безопасности, обеспечение текущего комфорта и обеспечение будущего комфорта.
Первый уровень, при котором общество начинает давать некоторую защиту от внешних посягательств на жизнь и здоровье собственных членов, является базовым, основополагающим явлением, позволяющим обществу в принципе существовать как единое целое. Этот уровень присущ не только человеку, и многие высокоорганизованные животные точно так же организуются в различные группы, позволяющие снизить личную нагрузку в аспектах охраны собственной жизни, а в человеческих сообществах, организованные группы людей, ответственные за обеспечение общей безопасности, порождают военную аристократию и, в конечном итоге, современные государства. Роль этой сферы жизни человеческого общества сложно переоценить, поскольку для каждого живого существа, при невозможности в моменте обеспечить свою непосредственную физическую безопасность, теряют смысл все остальные перспективы, а среди множества общностей, к которым может относить себя человек, он, очевидно, будет считать приоритетными именно те, что помогают защитить жизнь, собственную или ценную ему.
Второй уровень начинает становиться различимым в ситуации, когда у некоторых из членов общества начинают возникать, по отношению к их базовым потребностям, избытки каких-либо ресурсов, необходимых иным членам общества, что запускает процессы экономического взаимодействия в виде накопления и обмена различными ресурсами. Полноценное, сугубо экономическое, взаимодействие внутри этой сферы возможны только в том случае, если они не задевают вопросов реальной безопасности участников, поскольку, в обратных случаях, требования безопасности имеют подавляющий приоритете перед любыми вопросами о перераспределении избытков.
Третий уровень общественного взаимодействия, представляет собой сферу общественной идеологии, отвечающую, по факту, за создание картины окружающей действительности, позволяющей ориентироваться в происходящих событиях, планировать экономическую и прочую деятельность и, в конечном итоге, создавать правила и традиции, позволяющие обществу, а вместе с ним и каждому его члену, эффективнее бороться с внешними воздействиями. Во времена расцвета идеологической сферы, гарантии распространяются уже не только на обозримое будущее, но и на вечность, предлагая каждому человеку понятный способ достижения бессмертия, пусть, в большинстве случаев, и не физического.

Стабильность каждой последующей сферы напрямую основывается на предыдущей, и хотя все три образуются уже на самых ранних этапах формирования человеческих сообществ, нестабильность в более базовой сфере неизбежно вызывает нестабильность в опирающейся на неё. Угроза выживанию делает невозможной уверенную экономическую активность, поскольку стремление к безопасности почти всегда возьмёт верх над возможностью увеличения доступных ресурсов, и ни один разумный человек не сможет добровольно обменять свои последние запасы пищи на любые ценности, теряющие любую значимость при невозможности ими воспользоваться. Точно так же, реальное уменьшение текущего комфорта для каждого члена общества неизбежно, на мой взгляд, подвергает сомнению принимаемые им ранее убеждения, будь то бытовые суеверия, жизненный опыт, научные знания или религиозные догматы, служившие нравственной и экспертной основой для планирования дальнейшей экономической деятельности, что в итоге, в масштабах всего общества, приводит к изменению или даже разрушению существующих идеологических традиций.

При этом, хоть естественная зависимость стабильности в этих сферах и зависит лишь от более низких уровней, не существовало, я думаю, такого общества, где взаимовоздействие сфер оканчивалось бы на этом. Борьба за различные общественные ресурсы, от материальных до репутационных, определённо способна создавать угрозы безопасности различных масштабов и форм, от уличной драки до мировых войн. Точно так же и идеология, создавая масштабные и устойчивые традиции, основанные, зачастую, на базе существовавших норм в конкретном сообществе, выступает и инструментом перестройки норм иных сообществ, и инструментом сохранения уже принятых обществом норм, что делает её способной вызывать воздействие в любой сфере жизни общества, будь то идеологические ограничения экономики или идеологические конфликты.
В итоге все три сферы сплетаются всевозможными способами, создавая различные формы общественных конструкций, а в предельных вариантах такого пересечения, например тоталитарной теократии, все три сферы могут полностью смешиваться в неразличимую массу, образуя единую традицию, регулирующую все аспекты жизни общества.

Можно заметить, что практически во всех, достаточно развитых технологически, обществах, сфера экономики, оказывается самой подвижной и активной, использующей все доступные способы взаимодействия, не подвергнутые ограничениям со стороны безопасности и представляющего её государства, либо со стороны господствующей идеологии и принятых ею догм. Подобное поведение, демонстрирующее принцип допустимости всего, что не запрещено, оказывается крайне свойственен экономике в целом, и чем сильнее, в процессе развития, формализуются границы сфер безопасности и идеологии, тем более явными становятся и возможности экономики по использованию методов, не подпадающих под регулирование иных сфер. Это позволяет ей активно расширять собственную область применения, проникая в любой зазор между существующими правилами, и оказывая дестабилизирующее воздействие на те ограничения, которые, в силу технологических или прочих достижений общества, не подкреплены более реальными потребностями.

С точки зрения каждого отдельного члена общества, такое деление всех общественных ограничений на сферы можно представить в ином виде, где каждая из сфер общественной жизни создаёт для него соответствующие наборы ограничений. Взамен на соблюдение членом общества этих правил, он получает соответствующее снижение нагрузки на собственные потребности, когда механизм общественной безопасности уменьшает влияние окружающих угроз, механизм общественной экономики даёт достаточно понятный способ обеспечения собственного благополучия, а общественные идеологические институты, представленные, чаще всего, религиями, задают понятные и предсказуемые пути развития общества. Люди, в подавляющем большинстве, оказываются вовлечены в различные общественные формации уже по факту собственного рождения, впитывая общественные нормы и правила с самого детства, не имея ни возможности выбирать степень снижения нагрузки на свои потребности или итоговый перечень общественных ограничений, и, зачастую, даже не осознают их наличия или отсутствия. Большинство гарантий, даваемых обществом выросшему в нём человеку, представляется чем-то незыблемым и изначально не требующим приложения усилий, а налагаемые обществом требования оказываются достаточно близки к личностным ограничениям, что в конечном итоге, выражается в постоянной борьбе молодого поколения с имеющимися общественными ограничениями. Такое воздействие новых поколений на имеющиеся нормы, зачастую, не является деструктивным для общества в целом, и более того, становится стандартным механизмом, обеспечивающим эволюцию общественных институтов, и позволяющим, в зависимости от прогресса в технологическом развитии общества, изменить подходы к реализации общественных гарантий или формы налагаемых на членов общества ограничений.

В итоге можно сказать, что, с точки зрения большинства членов общества, сферы безопасности и идеологии, чаще всего, предстают как содержащие наборы ограничительных норм, в то время как сфера экономических отношений становится полем возможностей. И хотя, в моём представлении, все три сферы должны равноценно регулироваться на основе реальных данных о существующих вызовах и противостоящих им технологических возможностях общества, но гораздо чаще я вижу картину, когда нормы безопасности и идеологии поддерживаются самым дешёвым способом, а именно, путём их консервации в неизменном виде, до тех пор, пока они, уже давно потерявшие внутреннее наполнение, не начнут резко разрушаться под усиливающимся давлением экономических процессов.

Первобытное общество, выделившее свои зарождающиеся институты, такие как военная аристократия, духовенство или ремесленничество, всё ещё остаётся обществом равных, когда все его члены подвержены явному давлению на свои базовые потребности. Каждый член общества, естественным образом желающий ослабления давления на его базовые потребности, должен, при достаточной разумности, использовать для этого все доступные рычаги влияния на близкие к нему потоки различных благ, улучшая собственные условия жизни, напрямую или через связанных с ним других членов общества. Но любому, способному планировать, человеку всегда было и будет мало факта обеспечения своих потребностей исключительно в настоящем, что вызывает неизбежное беспокойство о возможной недоступности имеющегося в будущем. Так, например, законы, запрещающие воровство, как одни из самых одобряемые большинством и, наверное, самые универсальные, по уровню их наличия, среди всего разнообразия культур, являются явным показателем востребованности гарантий в неприкосновенности личных ресурсов. Большинство людей, ведомых непрерывными материальными потребностями, ищет предсказуемости наличия разнообразных благ, доступных сейчас или потенциально, а потому кражи, как и любое другое непредсказуемое изменение доступности ресурсов, встречает единогласное отвержение обществом.
Естественно, традиции и законы сообществ создаются под давлением не столько большинства, сколько обеспеченной, владеющей большими ресурсами части населения, представители которой, очевидно, желают обеспечить сохранность доступных им ресурсов. Обладая заметным влиянием в обществе, полученным благодаря собственным способностям или изначальному положению, обеспеченная элита гарантирует постоянное приложение усилий к действиям по усилению общественных ограничений на бесконтрольный переход собственности. И как понятие собственности постепенно включает в себя всё больше областей, переходя с области личного имущества к областям прав на землю или даже интеллектуальных прав, так и многие другие общественные нормы, связанные со способностью аккумулировать ресурсы, постепенно охватывают всё большее число понятий и регулируют всё большее число аспектов общественной жизни.
Таким образом возникает самоподдерживающийся процесс обогащения немногих людей и семейств, и в каждом обществе, стабильном достаточное время, в результате данного процесса формируются собственные элиты, которые оказываются фактическими владельцами заметной, если не подавляющей, доли общественных ресурсов в любых из доступных форм, а лучшие начальные условия их наследников лишь ускоряют расслоение общества.

Процесс концентрации капиталов, помимо собственной способности к поддержанию и усилению, постоянно ускоряется с устранением всё большего числа технологических барьеров, таких, как, например, слабая коммуникационная или территориальная связность, ограниченное разделение труда или неразвитые финансовые институты.
Самым же сильным, на мой взгляд, барьером для безграничного прироста капитала конкретного члена элиты, работающим и по сей день, служит неизбежность его физической смерти, что обеспечивает постоянные микро-кризисы по распределению накопленного капитала, и это, хоть и не останавливает полностью, но замедляет процесс концентрации ресурсов настолько, что он, этот процесс, становится уязвим уже к внешним событиям, таким как войны, революции или природные катастрофы, которые способны кардинально изменить распределение ресурсов в обществе.

Самым популярным, с моей точки зрения, институтом, на основе которого формируются большинство закрытых элитарных сообществ, на протяжении всей истории человечества был и остаётся институт семьи и схожие с ним, когда все накопленные прошлыми поколениями ресурсы доступны нынешнему главе, а остальные члены, опираясь на доступ к ним через благосклонность главы, используют их для создания собственных капиталов, и, в случае успеха, подчинения текущей или создания собственной династии. Основное перераспределение ресурсов, чаще всего, происходит между членами одного или нескольких соседних аналогичных сообществ элиты, что формирует замкнутую экосистему, подчиняющуюся своим, отдельным от остального общества, правилам.

С учётом ограниченности человеческого внимания и неспособности полноценно заниматься сразу несколькими видами деятельности, человек, сознательно или нет, вынужден ограничивать свои активные отношения, формируя относительно закрытый круг влияющих на него мнений и событий. Сейчас для описания этого явления часто используют определение "информационного пузыря", отражающее не только ограничение поступающей от окружения информации, но и само формирование окружения на основе уже имеющегося совпадения интересов с другими членами сообщества. Чем стабильнее сообщество, тем меньшая потребность существует для каждого его члена в том, чтоб выйти за границы известного ему окружения, формирующего комфортную для него среду, и тем надёжнее закрыты границы между такими малыми сообществами.

В случае элиты общества, состоящей из самых влиятельных людей и семейств, она точно так же формирует собственное малое сообщество, со своими правилами и традициями. По мере накопления капиталов, элита, состоящая из людей, имеющих определяющее влияние на ресурсы общества, продолжает со всё возрастающей скоростью собирать и накапливать доступные в обществе ресурсы. И чем больше становится разница в доступных элите и основной части общества размерах ресурсов, тем сильнее замыкаются информационные пузыри членов элиты, затрудняя тем самым и непосредственное руководство общественными процессами и обновление собственных идей и традиций через принятие новых членов. Чем дальше традиции элиты отходят от традиций основной части общества, тем сложнее становится попасть в это элитарное сообщество, и даже с учётом того, что стремящиеся к верхушке сообщества рядовые члены изначально стараются соответствовать публично декларируемым элитой правилам и традициям, они зачастую так сильно искажаются из-за культурного разрыва между слоями, что обмен идеями и процессами между элитой и основной частью сообщества замедляется до критического уровня.
Чем более явным становится этот разрыв, и чем больше те, кто принимает решения, ориентируются на внутреннюю оценку со стороны элит, игнорируя, в угоду собственным или чужим интересам, реальное положение дел, тем более хрупкой становится ситуация во всём обществе.

Довольно часто, насколько я вижу, экономические кризисы вызываются излишней концентрацией потоков материальных ресурсов в руках узкого круга лиц, не желающих, либо не способных распоряжаться ими так, как то требуется для обеспечения стабильности общества. Будь то бестолковый наследник царства, не способный на должном уровне управлять собственными владениями, или монополизировавший важную отрасль промышленник, действия которого, направленные на получение личных выгод, вызывают очередное падение уровня жизни большинства, любая концентрация экономических потоков сказывается, в результате, разрушительным образом на общественной стабильности. Конечно, грамотный управляющий способен наладить управление собственными потоками так, чтоб снижать напряжение в обществе, но даже в этом случае каждый разумный член общества, достаточно знакомый с многочисленными примерами разрушительности сконцентрированных в одних руках ресурсов, будет считать, сознательно или нет, любую избыточную концентрацию средств, будь то военная или религиозная власть, финансовые или промышленные ресурсы, потенциальной угрозой своей собственной безопасности. Соответственно, концентрация ресурсов в одних руках, даже при максимально эффективном их применении, сама по себе является дестабилизирующим фактором, создающим напряжение из-за противоречия с базовым человеческим инстинктом, требующим избегать любых потенциальных опасностей.

Более того, элита, имеющая доступ к объёмам ресурсов, многократно превышающих любые реальные потребности, начинает использовать их для участия в демонстративной внутренней конкуренции, что неизбежно порождает отдельную элитарную экономику, когда целые отрасли работают, удовлетворяя спрос на демонстрацию статуса, часто даже понятного лишь в узком кругу. Вне зависимости от того, сколько людей оказались обеспечены работой, и насколько мощный запрос на инновации был вызван таким спросом, все ресурсы и усилия, потраченные на создание и обслуживание плодов статусной экономики, оказываются, на мой взгляд, потрачены впустую, поскольку итоговая работа, произведённая всей задействованной цепочкой, не будет никаким образом ослаблять давление на базовые потребности любого из членов общества. Такая элитарная экономика, исключительно уменьшающая суммарную производительность любого общества, может степенью своего развития, с моей точки зрения, служить одним из самых прямых маркеров того, насколько сильно в конкретном обществе неравенство.

Глядя на историю различных сообществ, развивающихся и проходящих собственные внутренние кризисы, можно заметить некоторую цикличность, которую можно рассмотреть через призму нарастающего неравенства и отрыва элиты от основной части сообщества. Такой цикл развития общества начинается в момент достаточного оформления новой элиты, нарастает с постепенным отрывом элиты и постепенной концентрацией ей всё большего числа рычагов управления обществом, и заканчивается очередным кризисом, снижающим, в итоге, часть напряжённости в обществе, либо ведущий к разрушению общества как единого целого.
Процесс отрыва элит, являющийся прямым индикатором этого цикла, мне кажется практически неизбежным, в первую очередь из-за несовершенства человеческой природы. Движущим источником, топливом, этого отрыва, как и любого другого действия в обществе, является, конечно же, всё та же индивидуалистичность каждого отдельного человека, заставляющая заботиться его исключительно о своих материальных или духовных потребностях. Но, как и с любыми действиями, их результат чаще всего задаётся не столько источником, сколько ограничениями, задающими форму действия, и, в случае изоляции элит, таким ограничением становится, на мой взгляд, ограниченность человеческого внимания, которое постоянно старается ограничить обозреваемую картину мира на уровне, лишь минимально необходимом для каждого человека, что выражается, по мере его взросления, в количественном ограничении связей с внешним, по отношению к личности, миром.
В процессе взросления человек создаёт свой круг общения, воспринимая лишь точку зрения, актуальную в этом кругу, фиксирует множество понятий, формирующих его восприятие действительности, отсекая ту часть происходящего, которая выражается в незнакомых ему понятиях, и формирует собственный набор норм, основанный на привычном. Ограниченный, таким образом, в своём восприятии член элиты, способный воспринимать реальность только на основе понятий, сформированных, часто на протяжении многих поколений, в окружающем его сообществе, опирается на мнение исключительно членов того же сообщества, где управление сильно превышающими личные потребности потоками ресурсов является настолько привычным, что считается естественной нормой. Отклонения в восприятии мира, накапливающиеся поколениями, в определённый момент времени, окончательно искажают локальную, по отношению к основной части общества, картину мира настолько, что выросший в подобной среде человек перестаёт воспринимать реальную ценность успешного управления имеющимися потоками ресурсов, сосредотачиваясь, вместо этого, лишь на конкуренции внутри своего малого сообщества.
Со временем, элитарное сообщество, особенно если оно не создало отлаженные механизмы противодействия, постепенно теряет необходимые для эффективного управления компетенции, что приводит к снижению эффективности всего общественного производства. Но при этом, чаще всего, пострадавшей оказывается более бедная часть общества, не способная сопротивляться подавляющему и нарастающему экономическому, силовому и идеологическому превосходству элит, что приводит лишь к более резкому нарастанию напряжённости в обществе.
Таким образом, разрешить это противоречие, когда всё общество теряет эффективность в обеспечении базовых нужд из-за потери собственными элитами необходимых компетенций вследствие их замыкания и отрыва от общественной реальности, может, вероятно, только резкий, кризисный переход. К моменту, когда нестабильность достигает некоторого критического уровня, и угроза базовым потребностям большинства становится явной, часть общественных институтов, образованных в обществе в период, когда элита ещё была способна эффективно управлять, быстро и легко рушится, и лишь те институты, что, благодаря достаточному их включению в традицию всего общества, смогли устоять, становятся новой основой, вокруг которой будут возводиться новая структура общества. Спусковой механизм кризиса может быть запущен как изнутри, так и снаружи, принимая различные формы, от революций и войн до природных катастроф, но по итогу данного процесса общество должно найти новый баланс потоков ресурсов внутри себя, не вызывающий столь сильного, как раньше, общественного напряжения, за счёт перераспределения ресурсов, снижения средних запросов среди общества, или иных схожих процессов. В худшем случае такие кризисы приводят к распаду, и история человечества полна примеров оказавшихся не способными сохранить свою общность и разрушенных обществ, ставших источником ресурсов для иных, более успешных, обществ, которые оказались способны продолжать сохранять свою целостность.
Насколько я вижу, уровень экономического неравенства, степень замыкания социальных контактов элиты и понятийный разрыв между наиболее и наименее обеспеченными членами общества, при возможности их достоверно измерять, стали бы достаточными индикаторами стабильности общества.

Суммируя всё сказанное выше о цикличности развития общества, можно кратко описать это следующим образом.

> Расслоение в обществе возникает естественным путём, под давлением индивидуалистических потребностей, материальных и духовных, каждого из членов, и сформированное существующими различиями между людьми. Изначальное положение в обществе, собственные способности и пройденный жизненный путь дают различным людям различный доступ к потокам ресурсов, а преемственность, например, семейная, позволяет сохранять имеющиеся преимущества в узком кругу, запуская процесс расслоения общества. Замкнутые малые сообщества, обладающие доступом к непропорционально большим потокам ресурсов, со временем всё больше изолируются от остальной части общества, вызывая нарастающую общественную нестабильность из-за ухудшения своей способности управлять имеющимися у них потоками ресурсов. При превышении некоторого уровня нестабильности, общество вынужденно скатывается в кризис, результат которого определяет как следующую форму общества, так и возможность его самосохранения в целом.


## 3. История и состояние современного общества в России. ##

Описав ранее общие механизмы появления и развития человеческих обществ, я хотел бы проиллюстрировать их на примере конкретного общества, наиболее знакомого мне и, насколько я надеюсь, целевой аудитории данного сочинения. Такая, менее образная, иллюстрация процессов, происходивших в обществе на пути его становления и развития, должна, как мне кажется, показать неуникальность происходивших в России общественных процессов, и более того, их достаточную универсальность для описания причин и механизмов развития практически любого человеческого общества.

Целостность каждого отдельного сообщества, как правило, закаляется достаточно долго, часто на фоне существующих государственных, религиозных, или других форм объединения, когда существующее единство становится настолько привычным, что начинает восприниматься нормой. Самым явной и эффективной формой такого объединения, можно, без сомнения, считать государство, являющее собой продукт военной власти, монополизировавшей право на насилие в обществе и обеспечивающей правомерное его применение. Российское общество, получившее полноценное осознание себя в эпоху Российской империи, является, по сути, продуктом работы Московского княжества, сумевшего эффективно использовать процесс падения Золотой Орды, и объединившего под своим началом множество территорий, пусть и обладавших схожей культурой и историей, но всё ещё не считавших себя тогда, на мой взгляд, частью единого государства.

Подавляющее большинство оценок состояния общества в России, что в прошлом, что в настоящем, происходит в сравнении с обществом обобщённой Западной Европы, взошедшим, в своё время, на вершину общечеловеческой цивилизации, и ставшим примером для большинства человеческих культур.
В истории Европы, помимо общих предпосылок, таких как сильное влияние христианства или удобной географии, я выделяю два толчка, послуживших её стремительному развитию, которыми стали последовательные падения Западной и Восточной Римских империй.
Общество Западной Римской империи, обладающее несравнимо более сложными институтами, чем пришедшие на его место варварские общества, не сумело сохранить собственное единство после череды внутренних заговоров, переворотов и военных поражений, кульминацией которых, несомненно, стали захваты Рима войсками вестготов и вандалов. Раздробленное, не чувствующее более связи с государством, представленным элитой, население империи, уже не способно воссоединиться в старых границах и поглощается сообществами новых, варварских королевств, давая им первый толчок к развитию собственной государственности, которая позднее породит Франкскую империю, предвестника обобщённой Западной Европы. На мой взгляд, принятие западноевропейских традиций в Петровской России шло гораздо тяжелее, чем схожее с ним внедрение римских традиций Карлом Первым, поскольку франкское общество было уже довольно подготовленным, и пребывая ранее частью самой Римской империи, и имея пример в виде оставшейся инфраструктуры и хоть и частично, но применявшихся к варварам законов Рима. Кроме того Римской империи, которой вдохновлялось франкское общество, уже не существовало, и она оказывала влияние лишь через историю, в то время как Россия была вынуждена активно взаимодействовать с европейскими странами, что, конечно, приводило к постоянным противоречиям и периодическим войнам, вызывающих естественное противодействие традициям противника.
Падение Константинополя, которое, по моему мнению, неразрывно связано с началом Эпохи Возрождения, когда Западная Европа, в своём восприятии остаётся единственным цивилизованным оплотом христианской традиции, и принимает в себя, в меру своих возможностей, наследие окончательно павшей Римской империи, служившей для неё извечным ориентиром. Впитывая это наследие, она повторно воспринимает множественные идеи из античности, ранее принадлежавшие Римской империи, как наследнику Античных Рима и Греции. Оставшись, таким образом, без единого современного себе ориентира, западноевропейское общество самостоятельно начинает прокладывать свой собственный путь, основываясь лишь на исторических записях, и не завися более от идей и влияния другого существующего общества.

Российское государство XIII-XVI веков, постепенно формирующееся под властью Москвы, в части государственного управления, по сравнению с уже достаточно развитыми государствами Европы или Константинополем, выглядит подобным варварским королевствам V-VI веков, и даже после полноценного объединения под единой властью при Иване III ещё долгое время выглядит достаточно слабым и неустойчивым образованием, где локальная власть местных общин порой может значительно превышать власть центра, но постепенно государство собирает достаточную, для монополизации и регулирования насилия на собственных территориях, власть. В таких условиях, когда гарантии общественной безопасности, предоставляемые центральным правительством, ещё слабы и не надёжны, на первую роль, в восприятии рядового жителя, ожидаемо, выходит местная община, дающая ему, в силу своих возможностей, достаточно оперативные гарантии безопасности.
Если попытаться найти в истории Европы соответствующий, оценивая уровень государственного строительства, до-имперскому периоду существования России, то самым подходящим, периодом, на мой взгляд, станет период от формирования династии Меровингов в V веке, до создания Франкской империи в IX веке. Меровинги, аналогично Рюриковичам, происходят от мифической фигуры Фарамонда, создают франкское государство, постоянно делимое в братоубийственных войнах, проходит через собственную смуту, меняя Меровингов на Пипинидов и, наконец, в IX веке, усилиями Карла Великого являет Франкскую империю, которая, на мой взгляд, является ближайшим историческим аналогом Российской империи, созданной Петром.
Сам же Карл Великий, по моему личному мнению, достаточно схож, в направлении и результатах своей деятельности, на Петра Великого, поскольку оба они встали во главе государства, объединённого предшественниками, расширили свои границы, создали империи и активно содействовали принятию опыта тех стран и обществ, которые считали своими ориентирами. Так Карл, восхищённый Римом, систематизирует и кодифицирует правовую систему на основе Римского права и способствует последующему Каролингскому Возрождению. А пережившая падение Западной Римской империи Католическая церковь, сохранившая часть римских традиций, становится главным путеводителем Франкской империи в её преобразовании на римский манер. Конечно, дальнейшие пути Франкской империи и Российской империи слишком не схожи, но судьба империи Карла не удивительна, учитывая преобладавшие тогда традиции делимого наследования, когда все земли и другое личное имущество поровну делится между наследниками. Во времена же становления Российской империи, в Европе, служащей единственным ориентиром для всей элиты российского общества, в ходу абсолютная монархия, которая и перенимается Российским государством.

Роль Европы в мире стремительно увеличивается уже с XIII-XIV веков, что, вместе с крахом Константинополя, служившего основным цивилизационным примером для Российского царства, уничтожает любые доступные для христианской России варианты, кроме следования европейскому пути, что и становится всё более явным к концу XVII века.
Явным переломом, окончательно и сознательно определившим направление развития российского общества, считаются, конечно же, Петровские реформы, а последовавшие позднее попытки изобразить возможность собственного, отдельного от европейского пути, не принесли заметной альтернативы, поскольку, в большинстве своём, содержали не собственное значение, а лишь отрицание принесённых из Европы новых идей и попытки сохранить имеющиеся традиции под напором нового. К сожалению или радости, но сохранение старого, в случае отсутствия наполнения его собственным полезным содержимым, обычно заканчиваются лишь маргинализацией старых форм. А при полном научно-технологическом превосходстве стран Западной Европы над современной им Петровской Россией было действительно не много областей, в которых имеющееся у России содержание превосходило бы европейское.

Пётр I начав принудительную и ускоренную вестернизации всего общества, получает заметное естественное сопротивление своим реформам на всех уровнях, когда проверяющие не понимают сути внедряемого механизма и не способны оценить соответствие эффекта требуемому, а исполнители всеми способами пытаются избежать реальных изменений, ограничиваясь внешними проявлениями. На мой взгляд совершенно невозможно было, в тот момент, резко поднять уровень всего общества Российской империи на уровень, соответствующий обществу, в котором на смену родовому и общинному сознанию уже пришло индивидуалистическое мировоззрение. Большинство институтов и традиций, требующих индивидуальных инициативы и капитала, естественно оказываются бесполезны в обществе, где капитал принадлежит, в лучшем случае, главе семьи, а все инициативы должны проходить через одобрение семьи и общины.
В то же время в некоторых областях, особенно военной, реформы дали свой эффект, выведя Россию на уровень, где она оказалась способна и вести самостоятельную внешнюю политику, невзирая на разницу в уровнях развития общества, и обеспечить достаточный контроль внутреннего правопорядка. Нарастающее усиление внутреннего аппарата общественной безопасности, особенно заметное в период империи, серьёзным образом, на мой взгляд, меняет общественные отношения внутри государства, начиная процесс ослабления общины. В условиях упрочняющихся гарантий безопасности со стороны государства, многие общинные ограничения теряют собственное наполнение и постепенно разрушаются, освобождая место для расширяющихся личностных границ. Процесс перехода к обществу, где интересы отдельного человека имеют достаточный вес, естественно занимает не одно поколение, но постепенно общество усваивает, что даже если человек индивидуально ведёт разрушительный образ жизни, влияющий негативно на ближайшее его окружение, то это не сказывается существенным образом на безопасности и стабильности всего общества.
Так в России, в период империи, обеспечившей достаточную внутреннюю безопасность, усиливается индивидуалистическое давление на существующий общинный образ жизни, что, вместе с постепенной индустриализацией, формирует новые слои населения, которым для жизни теперь не нужно подчиняться общине, ограничивая себя её нормами, а учитывая изначально эгоистичную природу человека, это состояние достаточно легко усваивается российским обществом.

С точки зрения увеличения неравенства, постепенно накапливающегося в естественных условиях, Петровские реформы кардинально ускорили изоляцию верхушки российского общества, создавая искусственный культурологический разрыв между элитой, стремящейся к использованию европейских традиций и понятий, и основной частью общества, вынужденной подстраиваться под механизмы управления, не соответствующие реальной структуре общества. С нарастанием индивидуализма и уменьшением замкнутости общин, в обществе нарастает и осознание работы механизмов, работающих на уровне всего государства, и если раньше внимание большинства членов общества было приковано к ограничениям в собственной общине, то теперь внимание всё больше переключается на нормы и ограничения государства.
Повторяя описанный выше цикл жизни элиты, династия Романовых, вставшая во главе государства на целых три столетия в качестве удобного компромисса, начинает свой путь от семейства, первого среди равных, и превращается за чуть более чем 10 поколение в небожителей, обладающих абсолютистской властью и неспособных, вследствие полного замыкания собственного круга общения до родственных кругов из высшего света Европы, воспринимать реальное положение дел в подчинённом обществе, подводя Россию к очередному кризису.

Следующей очевидной точкой, легко соотносимой с историей Европы, можно обозначить революции 1917 года, когда на смену абсолютной монархии приходит, республика, и которой, самым явным образом, соответствует Французская революция 1789 года, схожая с Российской революцией настолько, как в кровавости, так и в основных мотивах общества, что сомнительным начинает выглядеть факт того, что их разделяет больше ста лет. Можно назвать причинами такого сходства как повальную галломанию высшего света, которая привела к принятию некоторых государственных механизмов, в частности, слишком жёсткой формы абсолютистского правления, не позволявшей ослабить нараставшее давление, так и схожую конфигурацию общества, где всё ещё преобладало сельское население, но начинающаяся индустриализация уже начала создавать новые классы городских жителей.

Вся идеология и суть советского государства, как бы не казалось, из-за, возникшего в процессе, противостояния самого СССР и "западного блока", имеет своими истоками именно западную общественную мысль. Революционные вдохновение и идеи, заимствованные исключительно из европейского общества, делали Советское государство, на мой взгляд, не антиподом западному обществу, а его самым ярым последователем, пытавшимся доказать что он способен догнать и превзойти своего кумира. При этом, облачившись в подавляющее равенство, воспользовавшись резким рывком от индустриализации и урбанизации, СССР действительно смог, в глазах некоторых западных зрителей, предстать обгоняющим, хотя на деле лишь начал быстрее сокращать разрыв. Фактически, с моей точки зрения, это ещё один, после Петровского, рывок в сторону западно-европейского общества со стороны руководства революционного государства, вдохновлённого идеей перестроить собственное общество, опираясь на самые прогрессивные, из современных им, западные идеи.

В результате революции в России почти полностью уничтожается правящая верхушка, а коммунистическая идеология, вдохновлённая классическими европейскими идеями свободы и ценности личности, идущими ещё со времён Возрождения, лишь способствует окончательному падению общинности общества и ускоряет урбанизацию и расцвет индивидуалистической идеологии. Остатки общинного сознания при этом, на мой взгляд, стали тем топливом, что сделали возможным процесс ускоренной индустриализации. Недавние крестьяне, становятся новыми горожанами, призванными новой властью на стройки и заводы, массово получают образование и работу, личную жизнь вне прошлой общины и хотя бы видимое участие в жизни общества. Поэтому первые поколения советских людей, видевшие этот резкий переход в собственной жизни, когда из деревенского жителя, подчинённого простым, но жёстким правилам, практически любой мог стать полноценным городским жителем, участвующим в общественной жизни как полноправный гражданин, по моему мнению, действительно были воодушевлены происходившими изменениями. Подобное воодушевление, от резкого улучшения условий жизни за счёт массового уравнивания доступных каждому благ и всеобщей урбанизации, конечно же не может продолжаться вечно, и после резкого подъёма доли городского населения с менее чем 18% в 1917 году до более чем 50% к 1960 году, этот поток начинает ослабевать, а в городах формируется уже новый класс городских жителей, которые с рождения не знакомы с ограничениями прошлых поколений. Для них, в отличие от их родителей, имеющееся равное обеспечение благами является уже не преимуществом, а новым базовым стандартом жизни. То что было роскошью ещё пару поколений назад, становится скучной обыденностью для нового поколения, не видевшего ни дореволюционных условий, ни войны, что задаёт новые уровни индивидуалистических стремлений, основанных уже не на нормах сельских общин, а на городских традициях. Конечно же остатки принесённого из деревенских общин мировоззрения не исчезают бесследно, превращаясь уже в мораль и традиции нового городского общества, но следование им теперь не столь обязательно, как из-за больших размеров новых сообществ, так и из-за возрастающего превосходства государственных законов над традициями, что постепенно снижает роль общественного порицания или поощрения.

Одним из основных достижений Советского государства, помимо внедрения тотального образования, всеобщей медицины и обеспечения гарантированного достойного труда, считается ускоренная и тотальная индустриализация страны, когда необходимые производства создавались сотнями, а массивные проекты масштабов ГЭС практически встали на конвейер, и многие, особенно современные сторонники коммунистической идеологии, приписывают саму возможность такого индустриального рывка именно применению к жизни догм коммунистических учений, что, на мой взгляд, не соответствует действительности, а попытки изобразить что-то схожее в современном обществе, скорее всего, обречены на неудачу. Сложно у современного городского жителя, выросшего в новой информационной среде, вызвать тот же уровень интереса к учёбе и работе, как у переехавшего из деревни молодого парня, получившего доступ к обучению тому и применению того, что ранее являлось для него практически магией, а условия жизни которого заметно улучшаются даже при приложении меньших усилий, если сравнивать с сельским трудом. На мой взгляд, именно то поколение, с упоением получавшее недоступные им ранее знания из различных областей и использовавшее любую возможность участвовать в реализации сверхъестественных, по их личным меркам, проектов, от авиастроения и массового производства, до космических полётов и атомной энергетики, и создало всё технологическое наследство СССР, хоть оно и не сумело, к сожалению, создать себе, из нового, уже гораздо менее заинтересованного, поколения, полноценную замену в достойном масштабе.

Основными недостатками Советской модели государства, на мой личный взгляд, можно считать как незрелый, естественным образом, в силу отсутствия подходящих традиций, институт государственного управления, не способный запустить обезличенный механизм собственной работы и вынужденный опираться на волевые решения отдельных людей, так и проблемы с балансировкой механизма поощрения различных видов участников экономики, а именно, отсутствие как реального наказание за нарушение общественной выгоды, так и достойного, саморегулирующегося, механизма личного поощрения за больший вклад в общественное производство, что приводит к падению мотивации занятых в реальном производстве, и делает руководящих потоками распределения основными получателями преимуществ.

Конечно, если рассматривать итоги, то, без сомнений, Советское государство дало очень многое своему населению и кардинально изменила своё общество. Практически полностью разрушенная общинность и выведенная из ранга общественного института религия, упавшая на уровень лишь простого личного убеждения, резко подняли уровень личных свобод. Массовая индустриализация и урбанизация, массовые институты МВД и армии, всеобщий доступ к образованию и медицине, практически принудительная гарантия занятости и фактически равные доходы дали невообразимые ранее гарантии безопасности и материальной обеспеченности для основной части населения, ранее не имевшей ничего подобного. На мой взгляд, Советский период российской истории стал немного более резким, по сравнению с европейским, переходом от сельского и общинного к урбанистическому и индивидуалистическому обществу.
При этом Союз существовал относительно долго, если сравнивать его с революционными образованиями Английской или Французской революций. Возможно, на это повлияла политика максимального экономического уравнивания большинства населения и смешивания их в единую массу "средних советских людей", что замедлило расслоение и быстрый отрыв руководящей элиты от основного общества. Или, возможно, тут сыграла роль личность Сталина, подавлявшего большинство объединений, в том числе семейных, внутри номенклатуры, способных угрожать ему. Но поскольку после его смерти, особенно в Брежневские времена, пышным цветом расцвели номенклатурные династии, являвшиеся, на мой взгляд, неким аналогом аристократической реставрации, то сложно говорить что именно это продлило жизнь Советского государства. На мой взгляд, существуй в Европе актуальный для того времени пример эффективного монархического государства, СССР после периода "протектората" Сталина, столь схожего, как мне кажется, с периодами Кромвеля или Наполеона, вполне мог бы получить собственную контр-революцию, вернувшись к наследственной форме правления в виде конституционной монархии, пусть и с другой династией.
Но, в каком бы виде не происходило обособление элит, появление замкнутых, а особенно семейных, образований во власти быстро провоцирует отрыв правящего класса от остального общества, буквально в течение одного-двух поколений, и, с учётом изначальной ориентированности советского общества на западноевропейскую традицию, в руководстве страны быстро появляется значительная часть тех, кто уже не относит себя к Советскому обществу, предпочитая считать себя членом именно наднационального западного сообщества элит. С учётом отсутствия заметных по размеру "средних" слоёв общества, способных и повлиять на решения власти, и взаимодействовать с основной частью населения, уже ничто не было способно спасти государство от краха, когда из правящей верхушки СССР ушли последние представители того поколения, которые помнили цели революции и состояние общества до неё, а личные интересы региональных элит, лежащие уже больше за пределами государства, чем внутри, превысили получаемые ими от общего государства преимущества.

Последовавший далее распад СССР и последующее десятилетие отрезвило постсоветское общество в плане прочности имевшихся гарантий безопасности и минимальной обеспеченности, показав подавляющему большинству реальную стоимость и ценность правопорядка, что, на мой взгляд, и привело к власти, как минимум в РФ, тех, кто стал опираться именно на силовые институты. И пусть институт насильственного принуждения к исполнению государственных законов в современной России всё ещё достаточно слаб и не оформлен, особенно по сравнению с теми же государствами Западной Европы, что вызывает постоянные колебания между необоснованно мягким правоприменением и жёсткими, иногда до абсурда, попытками формализации ограничений, но, сравнивая с предыдущими его состояниями, его развитие можно наблюдать невооружённым взглядом.

Крушение Советской идеологии, с одной стороны, уменьшило прочность общества, не способного более, в большинстве своём, объединяться по признаку своего отношения к ней, а с другой сняло с общества ограничения, с ней связанные. К настоящему времени, когда в картине мира большей части общества старая государственная идеология рухнула вместе с государством, а новая идеология "присоединения к цивилизованному миру" оказалась лишь миражом, не способным повлиять на реальное экономическое положение, заметная часть общества полностью прекратила исследовать идеологическое пространство, молчаливо присоединившись к "идеологии деидеологизации", тем соглашаясь с собственной неспособностью к планированию и оставив каждого в борьбе за его личное текущее благополучие. Но, как следование пути к идеальному обществу всегда налагает некоторые ограничения на членов общества, и в итоге усиливает общество как целое, так и утрата этого идеала оборачивается неспособностью активно действовать из-за потери направления, оставляя лишь возможность реагирования на текущие воздействия. Точно так и современное российское общество, не имея идеального образа будущего перед глазами, оказывается лишь пассивным участником происходящих вокруг него событий, вовлекаясь в происходящее только при острой необходимости.

Если взглянуть на исторический путь российского общества, через призму развития трёх сфер жизни общества, то можно заметить довольно значительное итоговое развитие сферы безопасности, представленной в основном, государственным аппаратом, способным, теперь, при желании, регулировать практически любой аспект жизни общества, и частично избавившегося от необходимости в постоянном применении государственного принуждения в ручном режиме, когда, в силу слабой формализации законов и отсутствия необходимых институтов, ответственность за его применение возлагается напрямую на людей, обладающих реальной властью на месте и представляющих в своём лице государственную монополию на насилие. Именно во времена СССР, на мой взгляд, право на монопольное применение насилия постепенно перешло к обезличенным институтам, что создало, наконец, соответствующую общественную традицию, ограничивающую лично мотивированное применение государственного принуждения, пусть она и не до конца ещё укоренилась в обществе на данный момент.
Сфера экономической жизни, впервые, за всю историю России, вырвавшаяся в 1991 году из-под полного контроля государства или идеологии, стремительно расширила своё влияние на все доступные аспекты общественных взаимодействий, и начала активно разрушать граничащие с ней нормы.
Идеологическая же сфера, пережившая несколько катастрофических переворотов за последние сто лет, оказалась в запустении, позволяя экономике развиваться практически без каких-либо идеологических ограничений, но вызывая постоянные попытки найти достаточную, для получения возможности хотя бы среднесрочного планирования, идеологическую платформу, в результате чего, различными силами, от государственных институтов до крупного бизнеса, формируется целый набор таких платформ, направленных, к сожалению, лишь на поддержку среднесрочных интересов соответствующих сил.

Если, пользуясь старыми ориентирами, принимать за основной пример современные государства Западной Европы, то можно предположить, что естественное направление развития российского общества будет направлено на дальнейшую формализацию государственного регулирования экономической сферы, и, при всё возрастающем давлении общественного запроса на устранение имеющихся ограничений, те из них, что не обеспечены реальным содержанием безопасности, будут постепенно рушиться, открывая всё большее пространство для применения капиталов. В идеологической сфере, если обратиться к примеру Франции, пережившей схожие по форме и силе идеологические встряски в XIX веке, и до сих пор, по моему мнению, не нашедшей иной национальной идеи кроме банального "мирного экономического благополучия", выступающего пустотелой подменой настоящей идеологии, российское общество, при продолжении имеющегося курса, аналогичным образом не имеет реальных шансов обрести хоть немного примечательную идею собственного развития. Более того, с моей точки зрения, сообщества всех государств, ещё способных быть ориентиром для современного российского общества, показывают практическую неспособность в создании любой сильной идеологии, способной оформить полноценный позитивный проект общества будущего, доступного для большинства, а не только элитарной части современного транснационального капитала.

Может ли российское общество в обозримом будущем победить и поглотить европейское общество, которому вынужденно противостоять с самого своего рождения, начав, тем самым, свой собственный Ренессанс и переоткрыв для себя тонкости европейской традиции, не воспринятые в своё время? Как и всё в будущем, это конечно же зависит от конкретных действий и, в немалой доле, банального случая, но определённо, такое развитие событий потребует создания более прочного, чем у остальных, общественного фундамента, позволяющего сохранить достаточное единство общества. Основываясь на описанном выше принципе выделения основных сфер жизни, я считая, что укрепление фундамента общества потребует, во-первых, создания широкой и надёжной гарантии физической безопасности, где государство окажется способным защитить всех членов собственного общества от любых текущих и потенциальных угроз, а во-вторых, создание таких возможностей для каждого, когда при приложении им заметных усилий, он окажется способным обеспечить себе постоянное улучшение условий жизни.

Из всех самых явных проблем российского государства, существующих на данный момент, самой важной, и в то же время, одной из самых простых для решения, на мой взгляд, является неспособность полноценно овладеть собственным институтом контроля насилия для целей обеспечения общественной безопасности. Многие политические деятели современности, особенно постсоветские, позабывшие о сути государственной монополии на насилие, имеющей своей наиважнейшей целью обеспечение безопасности в обществе путём принуждения к соблюдению имеющихся правил, считают "неправильным" применение государством любой формы силового принуждения к соблюдению существующих правил, пытаясь, даже в случаях явных нарушений, непосредственно влияющих на физическую безопасность граждан, "показать принципы свободного правового государства", уничтожая тем главную ценность государства в глазах большинства. Таким образом, по моему мнению, даже без изменения существующих правовых норм, государство способно существенно повысить стабильность общества, просто начав показательно применять собственный репрессивный аппарат по прямому назначению, публично и открыто преследуя тех, кто явным образом заявляет о своих намерениях, или, тем более, непосредственно участвует в действиях, направленных против общественной безопасности.
Без сомнения, идеи о любом увеличении насильственного принуждения со стороны государства являются крайне непопулярными не только на постсоветском пространстве, но и в большинстве стран мира, благодаря широкому распространению современной западной культуры, чьи представители, привыкшие к прочным гарантиям внутренней и внешней безопасности, стремятся предотвратить любое расширение сферы общественной безопасности в собственных государствах, изображая любые такие намерения абсолютным злом, что, впрочем, не оказывает серьёзного влияния на безопасность их собственных государств, имеющих серьёзный запас прочности соответствующих институтов. К сожалению, в иных, имеющих гораздо более слабый институт принуждения, странах, к числу которых, определённо можно отнести и Россию, любые попытки ослабления этих институтов приведут, на мой взгляд, лишь к разочарованию большей части общества в способности государства к обеспечению необходимой безопасности.
И лишь после создания той части государственного фундамента, что отвечает за механизм государственного принуждения, гарантирующего обществу достойный уровень, хотя бы физической, безопасности, и демонстрации способности превентивного устранения подобных угроз, государство сможет, на мой взгляд, получить внутри собственного общества достаточную уверенность, столь необходимую для планирования, не ограниченного лишь сегодняшним днём. В противном случае всё большее число граждан, желающих для себя достаточной безопасности и экономической стабильности, будут терять ощущение собственной принадлежности к российскому обществу, заменяя его всё большей причастностью к обществам иных государств, которые, в глазах этих граждан, имеют более прочные гарантии в интересующих их областях, от предсказуемости правоприменения до экономической стабильности, и даже не получая, в ответ на причисление себя к иному обществу, ответного признания, такие граждане, чаще всего, оказываются способными лишь на деструктивную, по отношению к своему предыдущему обществу, деятельность.
При этом, усиливая механизмы обеспечения безопасности, не следует, на мой взгляд, расширять поле применения этих механизмов, стремясь, скорее, к обратному, а именно, к концентрации их деятельности на тех аспектах жизни общества, которые напрямую связаны с безопасностью, и прекращением их работы в тех аспектах, что связаны с безопасностью лишь опосредованно.

Конечно, для обеспечения достаточной прочности общества, помимо устранения самых очевидных недостатков существующей системы общественной безопасности, потребуются, на мой взгляд, глубокие изменения, направленные на постепенную трансформацию общественной традиции к состоянию, когда она окажется способной создавать и поддерживать собственные механизмы деперсонализованного саморегулирования. С моей точки зрения, создание таких механизмов останется практически невозможным, в случае, если сохранится современное понимание сути границ между общественной безопасностью и экономическими отношениями в обществе, ставящее расширение применимости капиталов выше действительной безопасности в обществе, и даже пытающееся свести всё обсуждение гарантий безопасности к понятиям регулирования собственности.


## 4. Общие тенденции развития обществ.

Скорость прохождения обществами основных стадий собственного развития, по моему мнению, в общем случае, зависит от максимального уровня технологий, доступных этому обществу. Чем выше общемировой уровень технологий и чем активнее они распространяются внутри общества, тем быстрее накапливается в нём технологическая компетенция, увеличивающая производительность труда, и тем скорее общество движется по пути к индивидуальной свободе каждого члена.

Для иллюстрации предельных форм влияния технологий на личные свободы, проведём следующий мысленный эксперимент.
Представим, что некоторое общество получило доступ к некоторой сверх-технологии, которая может мгновенно и полностью удовлетворить все потребности каждого индивида в материальных благах, безопасности и уверенности в будущем, делая из них неуязвимых, даже друг для друга, полу-богов, абсолютно не нуждающихся в материальных благах и способных существовать в любых внешних условиях. Такое общество, на мой взгляд, почти сразу, со скоростью осознания произошедшего каждым его членом, становится обществом с максимальной личной свободой. При этом, результат, на мой взгляд, не зависит от изначальной стадии развития общества, и это может быть как племя каменного века, так и современное капиталистическое общество. Правда такое общество, за отсутствием необходимости в каком-либо объединении, сразу же перестаёт быть таковым, превращаясь во множество независимых личностей, не связанных друг с другом.
В качестве обратного полюса можно взять пример любого "сообщества" стадных животных, вынужденных к кооперации их инстинктами, ограничивающими поведение каждой отдельной особи таким образом, который необходим для выживания вида. В таком "обществе" ещё не существует ни малейшей свободы личности, ни общественных технологий, способных сохраняться, но его само можно считать самой прочной формой общества, поскольку каждый его член беспрекословно считает себя принадлежащем ему, а "традиции" такого общества, выраженные в инстинктах, единогласно применяются всеми.

Совмещая такую пропорцию с идеей об однонаправленном развитии общественных ограничений, можно сформулировать следующее утверждение.

> Все общества развиваются в одном направлении, ведущем по пути увеличения индивидуальной свободы каждого из его членов за счёт постепенного снятия с каждого конкретного члена общества нагрузки в различных аспектах, и передаче ответственности за её компенсацию на других членов общества, специализирующихся на данном аспекте, а текущая скорость этого движения напрямую зависит от технологических возможностей общества.

Понятно, что если это дикое племя каменного века, то каждому, чтоб получить хотя бы шанс выжить, придётся прилагать максимум усилий и полностью подчиняться решениям племени, вне зависимости от того каким образом оно принимается, поскольку непредсказуемые внешние условия создают постоянную смертельную угрозу для всех и каждого. В таком обществе личной свободы практически нет, и каждый сделавший что-то, хоть отдалённо похожее на то, что угрожает обществу или увеличивая общую нагрузку, будет немедленно устранён, изгнан или убит. В отсутствие исследователей, которые могли бы систематизировать знания, пусть даже в виде устных сказаний, это формирует причудливый, с точки зрения современного человека, и суеверный страх перед чрезвычайно многими вещами, например перед родившими женщинами, любыми намёками на болезни, необычной погодой и, в целом, перед любым нестандартным явлением. Подавляющий страх всего в первобытной жизни, на мой взгляд, и является главной связывающей идеей, фактически создающей человеческие сообщества и заставляющей их развиваться. При этом этот страх действительно помогает выживать, ограждая, пусть даже несознательно, отдельных людей от опасных шагов, и, при появлении неожиданных обстоятельств во внешнем мире, заставляя всех объединяться для совместной борьбы.

Постепенно, по мере развития некоторого общества, каждый из его членов обретает всё больше личной свободы, гарантируемой ему различными институтами, берущих на себя заботу о различных требованиях, предъявляемых реальностью к человеку, как к отдельному живому существу. К сожалению, подавляющее большинство людей, особенно в ситуации, когда нормы окружающего их общества восприняты ими бессознательно, в период взросления, не оказываются способны полностью увидеть работу механизмов, обеспечивающих привычные им общественные гарантии, и чем слабее средний представитель общества осознаёт процессы обеспечения своих базовых потребностей, тем сильнее падает способность такого общества к совместным действиям.
В предельном варианте, каждый член развитого общества, столкнувшегося с внешней угрозой, имея прочные гарантии текущей собственной безопасности и материального обеспечения и слабые ограничения личных свобод, должен, руководствуясь одной лишь логикой, максимально игнорировать любые проблемы общества, не угрожающие лично ему. И действительно, насколько я вижу, любое общество, которое становится достаточно раздробленным и потерявшим объединяющую силу, достаточно быстро становится добычей существующих по соседству обществ, гораздо менее развитых, с точки зрения личных свобод и гарантий, но способное, при потере более развитым обществом технологического превосходства, быстро поглотить территории и население ослабевшего общества. Это население, не способное ранее осознать истоки собственных свобод, под давлением от резко ухудшившейся экономической обстановки и архаичных традиций завоевателей, за пару поколений становится частью поглотившего их общества, более стабильного, но с меньшим количеством личных свобод. Ярким примером тут может служить, на мой взгляд, Рим, павший перед варварскими прото-государствами, предлагавшими гораздо меньше общественных гарантий, но заметно сократившими военно-техническое отставание от собственной метрополии во времена федератов.
При этом, искусственное и широкое ограничение свобод в обществе, применяемое государствами в попытках выжить, на мой взгляд, не является эффективным на длинной дистанции, более того, подобному ограничению практически невозможно стать стабильным, поскольку в самом обществе уже существует норма имевшихся ранее личных свобод, легко увеличивающаяся и крайне тяжело уменьшающаяся. Реальный откат в уровне личных свобод возможен лишь после поглощения части старого общества в более архаичное общество, которое пришло на смену разрушаемому. Обратный процесс, когда общество с большими относительными свободами может поглотить общество с меньшими, вполне может происходить и без разрушения одного из них, но только при полном экономическом превосходстве, что редко срабатывает при сравнимых размерах обществ, и более того, всегда есть риск сохранения этим, теперь внутренним, сообществом, собственной идентичности, что в будущем может привести к расколам.

Можно взглянуть на процесс формирования и развития общества и через принцип разделения общественной жизни на три основные сферы, описывая, для различных этапов развития общества, взаимоотношения различных аспектов этих сфер.
Такой обзор процесса развития общества можно начать с тех времён, когда предки человека ещё не особо отличались от диких животных, а вся жизнь отдельных особей была занята обеспечение непосредственной безопасности, в виде заботы о текущем выживании, своём или своего потомства. Начальная форма сферы безопасности, создаваемая наличием потребности и способности групп таких существ к некоторой организации совместной защиты от окружающих опасностей, представляет собой лишь небольшую добавку к личной безопасности каждого отдельного члена общества, по-прежнему оставляя ему подавляющую часть ответственности за собственную безопасность. С развитием человеческого общества, эта небольшая добавка всё больше разрастается, постепенно, за счёт простейшего выделения групп самых сильных и способных, поглощая те аспекты безопасности, которые относятся к нападению внешних агрессоров, будь то дикие животные или представители иных групп.

В момент появления у человека речи, достаточной для сохранения знаний путём их передачи другим людям, можно уже явным образом говорить о появлении зачатков идеологической сферы, в которой зарождаются и формируются первые общественные идеи, выражающие опыт, полученный из непрерывного процесса совместного выживания. Не имея возможности научного познания и создания знаний, достаточных для полноценного описания происходящих вокруг процессов, люди, используют накапливающиеся сведения об опасностях и выгодах для выделения и наделения некоторых абстракций повторяющихся вокруг них событий, в оправдание их постоянной неточности и нестабильности, собственным умыслом, подобным человеческому. Такие абстракции, представляемые духами, управляют собственными аспектами, изменяя погоду, заставляя плоды созревать, а реки течь, и почти с каждым таким духом можно попробовать договориться, предложив достойную плату, либо, при достаточных умениях, обмануть его. Знания, выросшие из постоянных наблюдений за окружающим миром и формализованное в виде сказаний о духах, безусловно способны помочь выжить и отдельному человеку, внимательно следующему знакомым приметам, и целому племени, способному заранее определить скорое наступление засухи или зимы.
Представая в роли постоянных соседей человечества, эти духи непосредственно вмешиваются в жизнь каждого, жестоко карая тех, кто осмелился выйти за границы дозволенного, нарушив старые предупреждения, передававшиеся из уст в уста, либо награждая тех, кто следуя заветам предков, избегает опасное и преследует знакомое. Законы духов природы непостижимы, они оплетают всю жизнь человека, оставляя мало места для свободного выбора, к ним можно только прислушиваться, пытаясь уловить знакомые по рассказам шамана ритмы, и если члену племени повезло выжить, то он должен передать новое знание о духах остальным. Рождённая, таким образом, простейшая идеология, содержащая в себе простую истину о соблюдении заветов предков, годна лишь для простого выживания и планирования текущих действий, но для человечества, только оторвавшегося от животного царства и уже не полагающегося лишь на заложенные в их инстинктах ограничения и стремления, это становится одним из базовых механизмов выживания, способным, при этом, к сохранению в устных сказания и постепенной модернизации при изменении внешних условий, гораздо более гибкой и быстрой чем механизмы регулирования инстинктов.

Аналогично той общественной безопасности, что вырастает из способности к совместной защите территорий и жизни, простейшая идеология, хранящая известные знания о закономерностях в виде знаний о жизни духов, создаёт некоторую прослойку между личным выживанием и суровой реальностью. Используя эти знания, человек становится способным избежать многих возможных неприятностей, что фактически перекладывает некоторую нагрузку лично с него, не нуждающегося более в изучении окружающего мира с нуля, на тех членов общества, которые собрали и распространяют данные знания внутри его сообщества. Следование таким правилам, принятым в каждом отдельном сообществе, награждает членов сообщества соответствующими преимуществами, что закрепляет некоторые нормы, ограничивающие теперь всех членов такого сообщества, и порождают недоверие ко всему, выходящему за рамки данных норм. С закреплением таких норм, особенно если они действительно способны порождать преимущество над иными сообществами, закрепляются и имеющиеся табу, ограничивающие общественно опасные деяния. Эта сфера идей, ещё неотделимая от общей безопасности общества, непрерывно разрастается с накоплением новых сведений, превращаясь уже в полноценную систему знаний, где различные абстракции начинают пересекаться и взаимодействовать, порождая цельную религиозную идею, способную описать мироздание.

Слитые, первоначально, воедино сферы безопасности, представленная зарождающейся военной аристократией, и сфера идей, представленная хранителями знаний, долгое время действуют как единое целое, поглощающее всё больше аспектов личной безопасности каждого отдельного члена сообщества, от которого, в обмен на возрастающую безопасность, требуется, помимо, обеспеченного насилием, подчинения военной элите сообщества, полное подчинение себя общественной идеологии, даже в тех аспектах, где конкретный человек может считать требование традиции не влияющим на повседневную деятельность. Разделяясь, вместе с постепенным разделением соответствующих институтов, эти сферы жизни постепенно выделяются друг из друга, создавая пространства, где работают механизмы только одной из сфер. Появляются идеологические институты, не связанные с традициями, обеспечивающими безопасность общества, появляются и нормы общественной безопасности, не связанные с требованиями идеологии, пусть и объясняемые ими.

Экономическая сфера жизни общества, появляясь вместе с первыми формами натурального обмена избытками и возникновением понятия собственности, изначально полностью подчинена требованиям безопасности и не способна противостоять ни праву сильного, ни идеологии, регулирующей все аспекты жизни, оставляя экономическому взаимодействию лишь малые области. Естественно, с нарастающими разделением труда и расслоением общества, появляются и группы людей, защищённых и обеспеченных, в моменте, на уровне, достаточном для возникновения у них избытков различных ресурсов, необходимых к трате и тем способных улучшить как их текущий комфорт, так и защищённость будущей обеспеченности. Эти возникающие экономические аспекты способны пока существовать только внутри имеющейся сферы безопасности, обеспечивающей защиту от внешних воздействий, а любое право на экономическую деятельность внутри общества опирается на силы государственной или духовной власти. И уже гораздо позже, при достижении технологиями уровня, позволяющего тем членам общества, кто специализируется на экономике, собственными силами, с опорой лишь на экономическую силу, обеспечивать достаточный уровень безопасности для собственной деятельности. Даже в современном обществе, с учётом возможности существования полноценных коммерческих парамилитарных институтов, большинство участников экономической деятельности всё ещё опираются именно на государственные гарантии безопасности.

Идеологическая сфера непрерывно развивается, создавая всё более широкие картины мироздания, всё менее привязанные к конкретным явлениям окружающего мира, и всё более основывающиеся на абстрагированных формах общественного опыта. Переломными, на мой взгляд, стали авраамические религии, создавшие такое описание мироздания, которое стало отвергать наличие собственной воли в любом из природных явлений, помимо самого Творца и одухотворённого им человека, что автоматически заставляет их противостоять любым верованиям с иным основанием, от веры в духов, до политеистических пантеонов. Прекратив объяснять окружающую действительность любым способов, кроме непосредственной божьей или человеческой воли, именно монотеистическая традиция, на мой взгляд, открыла дорогу научному методу, который начал заново занимать ниши объяснения бытовых явлений, освобождённые от веры в одухотворённый окружающий мир.
Иронично, но, на мой взгляд, именно сильная христианская традиция и сделала возможным тот необычайный подъём научной мысли европейского общества, который обеспечил технологическое превосходство Европы над остальным миром на несколько столетий. Учёное сообщество христианской Европы, ограничиваемое, со стороны идеологии, лишь идеалистическими церковными догмами, оказывается под гораздо меньшим общественным давлением в исследовании природы, чем в случае аналогичных ограничений со стороны любой из форм верований в духов, когда общество видит опасность в любом непривычном способе взаимодействия с окружающим миром. Можно даже заметить некоторую схожесть между тем как монотеизм, доведя до абсолюта идею идеальной стороны мироздания, вступил в противоречие с любыми иными формами религий, и как наука, порождённая из одного с религией источника, начала поглощать содержание господствующей религии, приводя более точное описание действительности.
Вместе с полной идеализацией религии, идеологическая сфера разрастается до своих пределов, порождая предвидение неизбежного божьего царства, как конечной цели всего существующего, что, в свою очередь, подчиняет идеологическим ритмам не только правила экономических отношений, но и законы государств, представая в виде нерушимого божественного закона, направляющего всё человечество в светлое будущее. Многие в современности назовут подобные формы идеологии ложными, основанными на самообмане и донельзя устаревшими, но, разрушенная, после ослабления института религии, идея светлого будущего под началом Всевышнего Творца, оказалась сложной к замещению, и её уровня к настоящему времени не оказалась способной достичь ни одна другая идея.

Вторым идеологическим переломом, перевернувшим тенденцию развития человечества, можно назвать научную революцию, изнутри разрушающую существующие идеологические институты в различных обществах. Если изначально любая научная мысль не создавала собственной картины мира, а лишь дополняла текущие представления человечества об окружающем мире, то при достижении некоторой критической массы научных, подтверждаемых и проверяемых, знаний, они начали вытеснять любые религии, включая монотеистические, из тех областей человеческой жизни, которые опирались на них из практических потребностей. Обладая несравнимо большим потенциалом к практическому использованию, научная мысль, родившаяся из одного с религиями стремления к объяснению мира, начинает поглощать различные аспекты общественной жизни, лишая, таким образом, религиозные институты внутреннего наполнения, и оставляя им лишь внешнюю форму, принятую ими до потери содержания.
Единственным недостатком, не позволяющим науке полноценно заменить религии в идеологической сфере становится ограниченный горизонт научной картины будущего, с запасом перекрывающий краткосрочные потребности в планировании, но не способный дотянуться до уровня картин мира, обеспечиваемого религиями. Таким образом наука, разрушая изнутри все существующие религии, существенно повышает производительность, ускоряя процесс дальнейшего разделения труда и общественных институтов, но взамен лишает общество опоры на механизмы долгосрочного планирования, доступные через дарованные свыше законы и провидения. С уменьшением влияния религиозных институтов, и падением соответствующих им ограничений, каждый отдельный человек оказывается способным предсказывать деятельность, собственную или окружающих, лишь на основании известной экономической целесообразности, а не общепринятых идеологических норм, связанных с религиозными учениями, заставляя многих членов общества ориентироваться лишь на текущие и краткосрочные выгоды.

Экономика, в результате постоянно увеличивающегося разрыва между общественной безопасностью и идеологией, разрушаемой изнутри, начинает занимать всё большие пространства, всё чаще вступая в области, не подвергающиеся воздействию ни идеологии, ни механизмов общественной безопасности. И хотя большинство государств постоянно пытались и пытаются распространить собственное регулирование на любые существующие аспекты общественных взаимодействий, но современная экономика, не имеющая сравнимой инерции, всегда оказывается впереди, сохраняя некоторые области без явного или сильного регулирования иными сферами, что, в итоге, создаёт самостоятельную и независимую сферу экономических взаимодействий.

Наука, способная как описывать окружающую действительность с неведомой доселе точностью, так и создавать новые технологии, практически не обладает собственной идеологической активностью и не создаёт ни проекта будущего, ни заметных ограничений для человеческой деятельности. Являясь таким мощным и неограниченным инструментом, научная революция неизбежно встаёт на службу и государственным интересам, и экономическим взаимоотношениям, оставаясь в некотором, пусть и не явном, противоречии только с религиозными идеалами, занимающими одну с наукой нишу описания мироздания.
Ставшая практически неотделимой частью экономической деятельности, наука и её популярное представление рисует только многочисленные фрагментированные картины воображаемого будущего, что, к сожалению, приводит, с моей точки зрения, лишь к культу технологий, необходимых уже не столько для удовлетворения реальных потребностей, сколько ради самих технологий, что делает подобные представления либо краткосрочными, и не создающими модель будущего, либо оторванными от реальности настолько, что не возможно представить дорогу к описываемому будущему.

Безопасность общества, послужившая самой основой для его построения, постепенно вытесняется к краю основного потока общественной жизни, всё чаще становясь лишь инструментом для обретения преимуществ в экономической сфере, и большая часть членов современных обществ уже не уделяет достаточного внимания тем механизмам которые заложены в основу общества. Наука, разрушающая религиозные идеологии, и сама всё больше поглощается экономической сферой, покидая родное поле идей, способных дать обзор далёких горизонтов, всё более пустеющим. Экономика, напротив, захватывает всё большее количество аспектов жизни общества, обретая влияние на принятие решений, способных повлиять на безопасность общества, и ставя науку, появившуюся как инструмент поиска истины, на службу лишь извлечению прибыли. С моей точки зрения, экономика в большинстве современных обществ уже воспринимается как единственная основа любого общества, в понятиях и правилах которой и должны строиться любые общественные взаимодействия, что часто приводит к определению любых других сфер жизни общества в качестве вторичных, должных лишь служить экономическому развитию. К сожалению, под влиянием человеческой природы, поле экономической деятельности, не контролируемое внеэкономическими силами, чаще всего превращается в процесс непрерывной концентрации капитала, сопровождаемый периодическими кризисами перераспределения.


## 5. Капитализм и границы безопасности.

Описание любого из современных развитых обществ практически невозможно без использования понятия "капитализма", прочно обосновавшегося на всех уровнях обсуждения общественных процессов, от работы государственных институтов до идеологических норм. Не имея полноценного и чёткого определения, капитализм предстаёт в роли некоторого базиса, поддерживающего работу экономических механизмов на основе активной саморегуляции, лишь изредка, по печальной и противоестественной необходимости, корректируемой государственными воздействиями. Став, к настоящему времени, единственной общепризнанной экономической формацией общества, капитализм занимает в общественном сознании, гораздо более высокое положение, чем простое описание исключительно экономических взаимоотношений в обществе, являясь для многих полноценным проектом структуры общества, описывающим жизнь общества от начала и до конца.

На мой взгляд, такое всеобъемлющее принятие капитализма, как полноценной модели, каким бы определением не приходилось пользоваться, стало возможным только благодаря фантастическому взлёту силы европейского общества, настолько обогнавшего по могуществу остальные регионы планеты, что на несколько столетий оно смогло стать центром цивилизации для всего человечества. Именно Европа, начав собственную трансформацию в XIV-XV веках, к веку XIX, находясь на пике своего могущества, порождает само понятие "капитализма", привязывая его к собственной модели общества, и со временем оно проходит путь от простой "власти капитала", до полноценной модели общества, включающей в себя широкий спектр аспектов жизни общества, начинающихся с норм государственного регулирования экономики, и заканчивающихся общественными идеалами.
К настоящему моменту, когда осуждение любых аспектов капитализма, в глазах заметной части общественности, начинает приравниваться к осуждению всего существующего европейского общества и всех его прошлых достижений, становится сложным выделять его экономическую суть, что вынуждает отвергать или принимать всю модель капитализма полностью.
С моей точки зрения, экономическая часть понятия "капитализма", на любой из стадий его развития, не является самостоятельной экономической моделью, а лишь отображает естественные структуры экономики, характерные для конкретных уровней технологического развития, что вынуждает само это понятие постоянно эволюционировать, по мере развития европейского общества.

Привлекательность же капитализму, как идеологическому явлению, на мой взгляд, придаёт его направленность на охрану личных капиталов, когда обладатель капитала, денежного, интеллектуального или любого иного, получает, за счёт устойчивой традиции неприкосновенности частной собственности, прочные среднесрочные гарантии в удовлетворении своих текущих и будущих потребностей, увеличивая его личную свободу в тех областях, где его капитал имеет влияние. Даже для рядовых участников экономических взаимоотношений, при общей сбалансированности экономики, это позволяет увеличивать собственную обеспеченность пропорционально приложенному труду, что, в масштабах всего общества, позволяет увеличивать и сохранять итоговую мотивацию труда на достаточном уровне, даже в условиях достаточного закрытия базовых потребностей.
Так квалифицированный наёмный работник, имеющий капитал в виде своих навыков, способен перестать заботиться обо всём что он может купить на собственно жалование. Не все области общественной жизни становятся сразу доступными для влияния капиталов, и, например, даже богатейший промышленник XVIII века практически не способен открыто пойти против религиозных институтов своего общества, вынужденный обеспечивать своим капиталом иные свои личные или семейные свободы. Но постепенно, при всё увеличивающихся автоматизации и производительности труда, негативное влияние деструктивного поведения отдельных личностей на стабильность всего общества продолжает падать, и под давлением объединённых личных желаний каждого из членов общества, всё большее число табу прошлого отбрасываются обществом, позволяя капиталам быть применимыми во всё большем количестве аспектов жизни общества.

Но из той же, прямой, связи между приложением усилий и обретением свобод, вытекает и главный, на мой взгляд, недостаток капитализма, как полноценной основы экономической жизни общества. В чистом виде, без влияния на неё механизмов обеспечения безопасности или идеологических норм, капиталистическая модель экономики, является, по моему мнению, лишь механизмом, обеспечивающим положительную обратную связь между реальностью и индивидуалистическим человеческим началом, которая, сама по себе, не способна осуществлять устойчивое регулирование общественных процессов. С самого своего зарождения капитализм, как и прочие формации экономической сферы жизни общества, сдерживались различными внеэкономическими ограничения, такими как государственная власть, общественная религиозная мораль, либо иными подобными формами негативной обратной связи, ограничивающих способность отдельных членов общества как подчинить себе весь доступный капитал, так и использовать его для закрытия любых личных потребностей. Но в борьбе личных интересов и общественных ограничений, особенно с учётом привлечения всё возрастающих сил концентрирующихся капиталов, естественно, что со временем перевес будет переходить к сторонникам всё более радикальных форм чистого капитализма, не ограниченного обществом.
При отсутствии явного противодействия, как снизу, со стороны государственных институтов, так и сверху, с идеологического направления, экономическое неравенство в любом обществе будет возрастать, подогреваемое активными действиями самых обеспеченных членов общества по максимальному снятию ограничений на использование собственных капиталов, и раз капитализм, как система не способен пойти против личных желаний капиталистов, то, в итоге, капиталы превращаются лишь в инструменты для достижения личного комфорта конкретных людей, что уменьшает суммарную эффективность экономических взаимодействий, и только приближает очередной кризис.

В мире окончательно победившей экономики, где нет никаких ограничений на использование капиталов, вполне естественным было бы представить ситуацию, когда для борьбы с экономическим конкурентом достаточно лишь официально нанять наёмных убийц на сумму больше, чем этот конкурент потратил на собственную охрану, а законная покупка человека, с превращением его в раба, становится лишь вопросом количества денег. В качестве упрощённой зарисовки возможностей подавляющего капитала в мире, где реально работают идеи крайнего правого либертарианства, можно представить город, всю землю вокруг которого, вместе с его единственным аэропортом скупает один единственный человек, и установив нереалистично высокие цены за передвижение по его земле, провоцирует в городе голод и беспорядки, вынуждая его жителей "добровольно", как вольных свободно распоряжаться любой своей собственность, включая самих себя, продать себя в рабство этому человеку в обмен на возможность уехать из города. И, хотя я вполне могу представить себе реальное наличие желания провернуть подобное и у современных "властителей капиталов", но превосходство заложенной природой потребности в безопасности не должно дать никому из разумных людей возможности молча наблюдать за подобным, что в современных условиях вызовет неизбежную реакцию государства, как основного механизма обеспечения безопасности.

При этом, к настоящему времени, при всей имеющейся власти государств и прочих традиционных институтов, общество оказывается не способно полноценно сопротивляться нарастающему неравенству. С одной стороны, практически любое современное государство, призванное обеспечивать безопасность своих граждан, оказывается достаточно уязвимым к коррупционному влиянию больших капиталов, какую бы форму эта коррупция не принимала, и какой бы законной она не была, что приводит к ограничению возможностей по защите основной части граждан от действий самых обеспеченных участников экономики. С другой стороны общественная мораль, выросшая на почве столь продолжительного превосходства европейской экономики, воспринимает всю модель европейского общества как единое целое, часто не будучи способной разделить экономическую модель и нравственные конструкции, что, вместе с неограниченной сегодня возможностью владения, и как следствие, управления, как платформами для распространения информации, так и самими средствами массовой информации, даёт возможность владельцам крупных капиталов подрывать саму способность общества формировать мораль, способную ограничивать свободу капитала.
Более того, в последние десятилетия, можно наблюдать устойчивую тенденцию к снижению давления на крупный капитал, как со стороны государственного регулирования, задающего общие правила, так и со стороны нравственных институтов общества, формирующих границы нормы для применения капитала. Со стороны большинства "развитых" государств, последовательно снижаются максимальные ставки налога и обеспечиваются масштабные вливания необеспеченных денег, что, вместе с фактом возраставшего уровня глобализации рынков, лишь ускоряло концентрацию капиталов. Более того, упрочняющееся проникновение всё усиливающегося, со времён своего рождения, частного капитала в государственные институты, ранее служившие, скорее, обеспечению государственной безопасности, чем интересам бизнеса, заставляет государства всё чаще обслуживать интересы частного капитала, заинтересованного в расширении своих возможностей.
В морально-этической плоскости, где влияние религиозных институтов на общественные нормы, необратимо падающее из-за потери своей роли в формировании устойчивой картины мира, ослабляет личностные границы допустимого применения капиталов, а пришедшая, на смену религиозной, научная картина мира, не имеет в себе, к настоящему моменту, практически никаких общепринятых границ нормальности для применения капитала. Таким образом, борьба владельцев капиталов за расширение пространства их допустимого применения в настоящий момент сводится, главным образом, с одной стороны к инициативам по ослаблению законодательного регулирования применения капиталов, а с другой к активному влиянию на информационные потоки общества, в попытке расширить границы существующих в обществе норм применения капиталов.

В дополнение к имеющимся тенденциям на концентрацию капиталов, будущее способно многократно усилить значение этого процесса и сделать его необратимым, что может стать уже реальной опасностью для всего человечества. Значительные усилия, прилагаемые к современной медицине и биотехнологиям, могут, наконец, принести столь желаемое многими бессмертие, способное позволить, в какой-либо форме, неограниченно долго существовать конкретной личности, а уже имеющиеся успехи в развитии систем искусственного интеллекта и систем автоматизации на их основе, способны создать полноценные производственные системы, не зависящие от человеческого труда.
С моей точки зрения, при существующих тенденциях ускоряющейся концентрации капиталов, такой набор технологий смертельно опасен для человечества и способен привести нас к будущему, где возникнет полностью отделённая от основного общества каста, имеющая возможность неограниченно долгой жизни и закрывающая все свои потребности за счёт полностью автономного производства. Не сменяемые более поколениями конкурирующих наследников, члены такой касты, на мой взгляд, неизбежно начнут рассматривать всех остальных людей как иной вид, не обладающий равными правами, но конкурирующих с ними за одни и те же ресурсы, что неизбежно приведёт к порабощению, если не к полному уничтожению основной части человечества. При этом, общество людей обладающих неограниченной продолжительностью жизни вряд ли будет способно столь же активно развиваться, поскольку, за исключением короткого, относительно всего срока жизни, периода взросления, картина мира каждого такого человека будет быстро становиться стабильной в привычных ему рамках, снижая количество возникающих вопросов о мироустройстве и способах его исследования. Конечно, всё это является лишь моими личными апокалиптическими видениями, но, на мой взгляд, текущее направление движения как мировой экономики, так и технического прогресса, ведут современное человечество к опасному краю, за которым оно может оказаться за точкой невозврата, когда владеющая большей частью производства часть общества уже не захочет изменений, а основная часть общества не сможет осуществить их. И если в настоящий момент воля большинства ещё может прекратить производственные потоки, управляемые элитами, с целью перестроить экономическую модель, то в будущем может оказаться что производственные мощности, безусловно, без возможности влияния на них иных лиц, принадлежащие элите, могут превзойти суммарную производственную мощность остального человечества, что, вкупе с потенциальным физическим бессмертием, действительно может привести к окончанию человеческой истории.

Современные экономические и идеологические тенденции, ведущие нас к неограниченному применению всё более концентрирующихся капиталов, всё больше пугают, и многие начинают обвинять в этом именно экономические модели капитализма, объявляя сам капитализм "идеологией дьявола". Мне бы хотелось отделить экономическую часть капитализма, которая, конечно же, не являясь полноценным экономическим фундаментом, является, в то же время, единственной формой экономического взаимодействия, работающей в реальности и способной устроить современное человеческое общество, с его, уже достаточно высоким, уровнем производительности. На мой взгляд, было бы практически невозможно на современном уровне производительности заставить каждого отдельного человека участвовать в более примитивных формах экономической организации, подобных общинному или феодальному хозяйству, в то время, когда имеются иные, более производительные, формы труда, позволяющие закрывать большинство собственных потребностей заметно меньшим количеством труда. Более того, сама по себе, современная форма экономики, обозначаемая понятием "капитализма", насколько я вижу, создана, скорее, уровнем современной производительности труда, чем иными факторами, такими как общественная идеология или исторический путь общества, породившего данное понятие.

Неравенство, само по себе, как выражение естественной конкуренции, полностью нормально для человеческой природы и скорее является формой поощрения, когда в результате успешных действий человек становится на более выгодные позиции внутри своего сообщества. Но подавляющее неравенство, когда один человек настолько превосходит другого в ресурсах, что может без последствий, или даже с пользой для себя, ограничивать волю другого человека, вне зависимости от эффективности действий ограничиваемого, является естественным страхом любого разумного человека. Даже теоретическая возможность такого подавляющего неравенства убивает всю имеющуюся у члена общества уверенность в будущем и является сильнейшим стимулом для ненависти к тому, кто обладает подобным ресурсом. Поэтому против тирана, который открыто не признаёт своего ограничения принятыми нормами, и явным образом пользуется преимуществами своего положения в личных, пусть даже исключительно благородных, с его точки зрения, целей, всегда будет объединяться любое разумное общество.

> В человеческой природе, на мой взгляд, нет запроса на равенство, но есть запрос на ограничение неравенства.

При этом, поскольку естественным для человека воспринимается такое направление развития общества, когда уровень его личных свобод увеличивается, то бессмысленно пытаться остановить или предотвратить такое развитие, накладывая ограничения, не принимаемые обществом, но, для предотвращения необратимых изменений в структуре общества, необходимо явным образом ограничить способность экономики влиять на остальные сферы человеческого взаимодействия.
С моей точки зрения, для появления возможности избежать худших проявлений неограниченного поглощения всех аспектов общественной жизни экономикой, способных проявиться уже в обозримом будущем, необходимо привести имеющуюся экономическую модель, именующуюся в данный момент "капитализмом", к законченному виду, когда она, без ручного вмешательства механизмов обеспечения безопасности, таких как государства, или идеологических конструкций, таких как религии, будет способна обеспечивать экономическую жизнь общества, ограничившись, при этом, исключительно ею. Для этого экономическая сфера жизни общества должна обрести чёткие ограничения своей применимости, не позволяющие экономическому слою общественной жизни влиять ни на безопасность членов общества, ни на его культурно-идеологические процессы.
При этом, ограничение применимости экономических механизмов, не обозначает какого-либо уменьшения свобод в обществе, приводя, скорее, к обратному. Используя приведённый ранее пример такой экстремальной структуры общества, как тоталитарная теократия, когда все сферы жизни смешиваются в единое целое, а также умозаключения о неизбежности увеличения личностных свобод в процессе развития общества, можно озвучить тезис, что степень разделения сфер жизни общества оказывается опосредованным индикатором личностных свобод внутри общества. Иными словами, если итоговая сумма ограничений в каждом из аспектов общественной жизни оказывается суммой ограничений из всех сфер, участвующих в ограничении норм конкретного аспекта, то, для достижения состояния с минимальной суммой общественных ограничений, необходимо полностью разделить все аспекты общественных взаимодействий по различным сферам.

Итого, стремление к максимально возможному разделению сфер жизни общества, являющееся одновременно стремлением и к максимальным личностным свободам, естественным образом сочетается со стремлением к созданию границ экономической сферы путём ограничения неравенства, поскольку оба они предполагают образование прочной и чёткой границы между сферами безопасности и экономики.
Нормы, создающие такую границу, должны преследовать, на мой взгляд, несколько целей:

+ Ограничить максимально допустимое влияние воли каждого отдельного человека, за счёт управляемых им экономических потоков, на безопасность или идеи заметного числа других членов общества, особенно с целью получения банального преимущества в самой экономической сфере. Самым очевидным способом реализации этого требования является, на мой взгляд, запрет на избыточную концентрацию капиталов.
+ Оградить базовые потребности каждого члена общества от любых итогов экономических взаимодействий, создавая гарантии, неподконтрольные экономическому вмешательству.
+ Ограничить экономическую деятельность любых институтов, относящихся к идеологии или безопасности.

Если описывать состояние всех трёх сфер после максимального их отделения друг от друга, то, в моём понимании, сфера общественной безопасности должна остаться единственным источником и носителем всех ограничительных мер, применяемых к членам общества, а сферы экономической и идеологической деятельности должны стать полями всех возможных личных свобод, полностью свободных от воздействия любых, не свойственных им, аспектов.

Сфера безопасности, представленная, для большинства современных сообществ, значительной частью государственных институтов, должны включить в себя все аспекты общественной деятельности, связанные с физическим насилием, непосредственными угрозами жизням или здоровью и прочими гарантиями, влияющими на способность участвовать в жизни общества на базовом уровне, не позволяя вмешиваться в них ни общественной идеологии, ни экономическим отношениям. Каждый такой аспект, требующий отнесения его полностью, или частично, к сфере безопасности, должен находиться под контролем или влиянием институтов безопасности до тех пор, пока текущий уровень развития технологий не превысит некоторый порог, снимающий влияние конкретного аспекта на непосредственную безопасность членов общества.

Сфера экономики, отстранённая от возможности влиять на безопасность и идеологию общества, должна стать полем истинной конкуренции, где члены общества, не ограничиваемые ни требованиями общественной идеологии, ни государственными законами, ни потребностями в удовлетворении собственных базовых потребностей, используют все доступные им экономические механизмы, опираясь на собственные способности, в стремлении увеличить свой текущий уровень благосостояния. При этом, любая экономическая деятельность, в действительности оказавшая влияние на реальную безопасность общества, должна автоматически вызывать воздействие институтов безопасности, при любом масштабе перехода допустимых границ, от отравления просроченными продуктами, до избыточной концентрации капитала.

Общественная идеология, как поле борьбы различных идей, представляющих различные проекты общественного будущего, освободившись от вмешательства государств и чрезмерных личных капиталов, должна обеспечить всем доступным идеям, относительное равенство в борьбе с другими идеями, заставляя идеи бороться между собой исключительно собственной силой и стройностью, а не стоящими за ними государственной или экономической поддержкой заинтересованных в них капиталов, вне зависимости от того, связана данная поддержка с личными воззрениями отдельных людей, их экономическими или политическими целями, или любыми другими причинами, не зависящими от широкой поддержки идеи в обществе. На мой взгляд, именно освободившись от услужения сферам безопасности и экономики, общественная идеология, ведомая лишь таким творчеством, когда автор вынужден создавать произведения под давлением одной лишь внутренней нужды в их создании, будет способна, наконец, создать достойный проект общества будущего. Аналогично ограничению допустимой экономической деятельности, сфера идеологии должна ограничиваться институтами общественной безопасности в той мере, в которой идеи способны влиять на безопасность каждого из членов общества, делая, недопустимыми, к примеру, любые идеи, напрямую угрожающие жизням людей или призывающие к причинению вреда, по личным, групповым или любым иным основаниям.

Размытая, в настоящий момент, граница между сферами государственного влияния и общественной экономикой, может быть описана, как делящаяся на три категории, представляющих различные слои областей экономики, разделённых по их отношению к государствам, а именно, категорию, однозначно относимую к аспектам безопасности, категорию экономики с государственным участием, и категорию нерегулируемой экономики. К первой из них, самой очевидной и простой, можно отнести лишь институты общества, занятые исключительно обеспечением физической безопасности и общественного порядка, такие как армия, полиция и иные, подобные им. Третья область, представляющая легальные области экономики, где сознательно не применяются любые меры государственного или иного подобного контроля, и которые можно объединить термином "законная неформальная экономика", являются, насколько я вижу, крайне мало распространёнными во всех развитых обществах, если оценивать существующее формальное наличие регулирования, но достаточно представленными, если, снижая жёсткость определения, принимать в счёт те отрасли и области экономики, где отсутствует непосредственное экономическое вмешательство государства.
Вторая категория, представляемая теми областями экономики, которые насыщены частными капиталами, не влияют активно на непосредственную безопасность, но подвергаются активным ограничениям и вмешательствам со стороны государственных аппаратов, представляют, с моей точки зрения, наибольшую часть современной экономики, что делает крайне сложным определение той границы, что должна пролечь между регулируемой государством сферой безопасности и сферой исключительно экономических отношений. В той мере, насколько я способен видеть суть данной проблемы, основным инструментом такого разделения должно стать постепенное и организованное самоустранение государства от любого регулирования в большинстве из таких отраслей, путём перевода их в третью категорию, основываясь на технологической способности общества закрывать имеющиеся потребности в данных отраслях без участия государства. Например, если оценивать современный уровень технологий, то государство определённо может полностью устраниться из области розничной торговли, осуществляя в ней лишь налоговый контроль и применяя остальные формы принуждения лишь в выявленных случаях угрозы жизням или здоровью, но крайне сложно представить полный выход государства из участия в строительстве глобальной инфраструктуры или из контроля над естественными монополиями, не способными, на текущем уровне технологий, из-за требуемых минимальных масштабов, стать достаточно прибыльными в условиях свободной конкуренции, как бы приносимая ими суммарная польза обществу не превышала необходимые затраты. Равным образом, примерами современных областей экономики, требующих и финансируемых государством проектов, и доступа всевозможных частных капиталов, постоянно проверяющих порог окупаемости таких проектов, можно привести строительство ГЭС, АЭС, судоходных каналов, космодромов или прочих подобных сооружений, продвинутые формы образования, освоение космического пространства и множество иных направлений.

В итоге, если попытаться сформулировать конкретные направления действий, способных преобразовать общественные конструкции к виду, позволяющие, с одной стороны, обеспечить постоянное и стабильное увеличение личных свобод членов общества, а с другой стороны ограничить нарастающие угрозы со стороны концентрирующихся капиталов, то, с моей точки зрения, можно выделить следующие пункты, описанные ниже.

1. Минимальное материальное обеспечение, доступное для каждого члена общества, выраженное в любой из необходимых и принятых в обществе форм, таких как минимальный гарантированный доход, бесплатное коммунальное жильё, бесплатная профилактическая и экстренная медицина, обязательное минимальное образование и прочие социальные гарантии, полностью обеспечивающие физическое выживание каждого отдельного человека и дающие ему возможность войти в общество. При этом уровень подобного обеспечения действительно должен быть базовым, не позволяющим извлекать имеющим к нему доступ никаких посторонних доходов, и непрерывно мотивирующий к улучшению условий собственной жизни тех, кто вынужден полагаться на него.
Поскольку таковое обеспечение, гарантирующее каждому способность выживать в окружающем обществе, невозможно отделить от реальной физической безопасности каждого отдельного человека, то и производиться оно должно именно институтом, отвечающим за безопасность общества, то есть, в большинстве случаев, государством. Переводя, таким образом, базовое материальное обеспечение, из экономической сферы в сферу физической безопасности, государство формирует нижнюю границу экономической сферы, не позволяя более экономическим взаимоотношениям в обществе воздействовать на физическую безопасность членов общества.

2. Ограничивающий прогрессивный налог, устанавливающий максимальный, относительно уровня минимального доступного в обществе обеспечения, размер ресурсов, которыми каждый отдельный член общества может распоряжаться. Такое ограничение должно противодействовать консолидации большого объёма ресурсов под единым управлением, создавая более равномерное распределение дохода среди всех участников общественной экономики. Аналогичное ограничение, пусть, возможно, и в других границах, должно применяться и к любым экономическим объединениям, в виде юридических или иных лиц, не позволяя даже опосредованно, через управление ресурсами объединения, осуществлять единоличное влияние на большие части общества.
При этом, действительно ограничивающими такие налоги должны быть лишь при действительно больших значениях доходов, и, называя исключительно примерные значения, человек имеющих доход в десятки минимальных уровней, должен иметь нулевой налог, получающий сотни минимальных уровней должен передавать заметную часть своего дохода обществу, а имеющий доход в тысячи минимальных уровней должен упереться в разрешённый максимум, вынужденный отдавать весь превышающий его доход.
Такие ограничения, выраженные в налогообложении или любом ином виде, служат не столько цели финансирования государства, которое должно следить за соблюдением общественной безопасности, сколько прямому обеспечению безопасности общества от чрезмерной консолидации ресурсов в одних руках, поскольку, для подавляющей части общества гораздо большей опасностью, нежели потерю гипотетической возможности создать собственный избыточный капитал, является, на мой взгляд, именно невозможность защититься от злоупотреблений тех, кто оказался способен сконцентрировать непропорциональное количество ресурсов под своим началом, особенно в свете неспособности современных, лишённых идеологии, государств эффективно противостоять личным намерениям держателей крупного капитала.

3. Ограничение непропорциональных внешних капиталов, в виде ограничений на экономическое воздействие со стороны сообществ, не ограничивающих неравенство в себе, столь сильных, сколь сильно неравенство. Не налагая, таким образом, ограничения на капитал входящий из сообществ с равным или меньшим неравенством, капитал из сообществ с большим неравенством должен подвергаться тем же ограничениям, которые обеспечивают ограничение неравенства внутри принимающего сообщества, ограничивая размеры входящего капитала аналогично ограничению доходов. Это должно устранить уязвимость как экономики, так и остальных сфер жизни общества перед неизбежным влиянием избыточно сконцентрированных входящих капиталов.

4. Ограничение государственного вмешательства в экономику, реализованное в виде формального и полного законодательного запрета на участие государства в любых прибыльных отраслях экономики, оставляющее государству только функции по соблюдению общих экономических правил, таких как сбор налогов, гарантия минимального обеспечения или внешние отношения, а так же временно допустимое влияние в тех областях экономики, которые не способны, на текущем технологическом уровне, быть доходными сами по себе, но необходимы для нормального функционирования общества. Такой запрет должен уничтожать любое существующее правовое регулирование в конкретной отрасли экономики и делать невозможным любое создание аналогичного регулирования в будущем, оставляя государственное регулирование во всех таких областях экономики на таком уровне, когда оно применяется только для защиты жизни и здоровья членов общества. Так, например, владелец розничного магазина, продающий просроченные, и тем опасные, товары, должен понести ответственность не перед многочисленными службами, следящими за лицензированием, правильным оформлением или качеством товаров, а исключительно перед тем институтом, осуществляющим репрессии за нарушение общественной безопасности, и исключительно в той мере, в которой была нарушена безопасность конкретных членов общества.
Такое снятие государственного регулирования, как и было описано выше, должно происходить постепенно, начиная с наиболее независимых от государственного участия отраслей, и заканчивая, в идеале, всеми теми отраслями, которые способны, на текущем уровне технологий, быть прибыльными, с учётом созданных механизмов ограничения неравенства.
Результатом применения данной практики устранения государственного регулирования экономических отношений в обществе должная стать такая конфигурация, когда государство задаёт лишь границы собственной экономики, продолжая регулировать экономические взаимоотношения лишь в той мере, в которой они влияют на физическую безопасность участников. Естественно те не-экономические области, которые являются изначальными столпами государства, как института обеспечения безопасности, такими как охрана правопорядка, армия, и иных, подобным им, должны получать, в процессе отстранения государства от экономики, прямые запреты на любые вмешательства в экономическую жизнь общества, будучи используемыми исключительно для целей гарантии безопасности.

Как можно понять, некоторые пункты опираются на другие, и, например, нет никакого смысла ограничивать приток внешнего капитала, если внутри общества не ограничено максимальное неравенство, равно как и снятие большинства существующих государственных регулирований может быть сложным, и даже опасным, при высоких уровнях неравенства или открытости перед неограниченными внешними капиталами.

Кроме того, все описанные выше ограничения не должны посягать на те части "капиталистической идеологии", которые обусловлены естественными человеческими стремлениями, как например институт частной собственности, гарантирующий возможность создания каждым членом общества личных экономических гарантий, не опирающихся на доверие к иным людям или общественным институтам. Любые попытки перестроить экономические взаимоотношения в обществе на основе идеальных понятий, не опирающихся на факт обособленности интересов каждого из членов общества, на мой взгляд, обречены на неудачу, особенно в обществе, уже привычном к значительным экономическим свободам.

В сумме, такие ограничения, на мой взгляд, должны создать механизмы, направляющие государства исключительно на деятельность по покрытию самых базовых потребностей собственных граждан, обеспечению их безопасности, и, в конечном итоге, физическому выживанию общества, а каждого отдельного человека, опирающегося на его личные способности, к конкурентной и деятельной борьбе за улучшение условий собственного существования, с опорой на простые и ясные ориентиры границ допустимой экономической деятельности.
Вместе с этим, идеология, лишённая механизмов усиления лишь ограниченного круга идей, избранных концентрированными капиталами, сможет, наконец, опереться на реальные потребности членов общества, и прийти к ситуации, когда общественная идея сможет самостоятельно отвергать чуждые нуждам большинства идеи, не запрещая их существование в собственных анклавах, но равным образом и не запрещая общественное оппонирование к ним, приводя их вес в соответствие суммарным экономическим возможностям сторонников каждой из них, и не позволяя владельцам избыточных капиталов использовать любые идеи в качестве инструментов. Таким образом, по моему мнению, снижение неравенства позволит отделить и сферу общественных идей от сфер безопасности и экономики, ещё больше расширяя свободы, доступные членам общества на экономическом и идеологическом полях.

Как и говорилось раньше, после достаточного разделения всех трёх сфер, сфера безопасности должна остаться носителем всех ограничений, создающих в обществе требуемые им гарантии и соответствующие свободы, причём количество аспектов, в которых накладываются ограничения, должно быть минимально возможным, потенциально доступным для осознания каждым членом общества, но достаточным для поддержания прочных границ между сферами общественной жизни. С другой стороны, экономика и идеология, ограниченные лишь нормами общественной безопасности, должны предстать как расширяющиеся, вместе с технологическими и пространственными способностями человечества, части общественной жизни, способные удовлетворять желание к постоянному увеличению личных свобод каждого желающего, даже в той ситуации, когда личностные ограничения человека уже подошли вплотную к границам всего общества.

Непрерывное государственное строительство ради защиты от внешних угроз и развитие традиций и законов в течение последних тысячелетий сделало, для многих человеческих сообществ, неприемлемой идею насильственной смерти, даровав человечеству традиции защиты человеческой жизни, что сняло гигантскую нагрузку с каждого из живущих ныне. В современных обществах эта гарантия неприкосновенности человеческой жизни, сохранённая в традиции и выраженная в неравнодушии к любым убийствам, создала прочный фундамент, поддерживающий жизнь общества. Точно так же, сознательно создав прочный и самоподдерживающийся фундамент в экономической сфере, человечество сможет создать новую традицию, поощряющую стремление людей к их личным целям, но ограничивающую возникающее при этом неравенство, что даст новые, не знакомые нынешним поколениям гарантии. С точки зрения каждого отдельного члена общества основная возможность, даваемая экономической системой, ограничивающей максимальный уровень неравенства, это "шанс быть лучше для каждого", или, более развёрнуто, шанс быть лучше остальных, но так, чтоб у этих остальных оставался равный шанс, вне зависимости воспользуются они им или нет.

С моей точки зрения, именно в настоящее время, когда новые технологии коммуникации ещё не оказались под полным контролем крупного капитала, как это произошло со СМИ, а большинство государств, хотя бы и в демонстративном виде, но до сих пор пытаются придерживаться иллюзии важности общественного мнения, существует реальная возможность применения описанных выше, или любых иных, равных по сути, принципов, способных ограничить поле экономического взаимодействия таким образом, который не допустил бы худших сценариев негативного влияния экономики на глобальную безопасность различных обществ и человечества в целом.
До тех пор, пока основная часть производственного потенциала человечества требует применения индивидуального человеческого труда, люди, объединённые вокруг различных идей, ещё способны оказывать влияние и на государственное управление, и на крупный капитал, но, как только будет достигнута технологическая возможность полноценного автоматического производства, роль таких объединений начнёт резко падать, подводя человечество к точке невозврата. Похожим образом, на мой взгляд, обстоит дело и в информационном пространстве, где, благодаря как инерционности и оторванности от реальности крупного капитала, так и, в большей, на мой взгляд, степени, подвигу приверженцев идеологии свободного программного обеспечения, до сих пор не удалось создать эффективные закрытые информационные экосистемы, устраняющие даже саму возможность неподконтрольного создания компьютерных систем, начиная от систем обмена информацией до всё тех же систем автоматизации производства.
Именно сейчас мы приближаемся к переломному моменту человеческой истории, где, либо некоторые владельцы крупного капитала, обретя необходимый уровень технологий, смогут в своей внутренней борьбе уничтожить любых конкурентов, сконцентрировать под единым управлением критический объём общественных ресурсов, окончательно подавить потенциальное противодействие остального общества и, вместе с уничтожением потребности в индивидуальных трудовых ресурсах и получением личного бессмертия, навечно закрепиться на верхушке человечества, либо общество, объединившись в давлении на собственные институты, сможет ограничить собственную экономическую сферу так, чтоб она больше не могла представлять угрозы.
Можно придумать множество способов, которым каждый из членов общества может повлиять на создание более устойчивой экономической модели, позволяющей сократить уровень неравенства, от организации и поддержки соответствующих политических сил, бойкота чрезмерно крупного бизнеса и уверенного осуждения избыточных капиталов, до противодействия внедрению технологий, представляющих опасность для современного общества, с целью приобретения дополнительного времени на изменение экономической модели.
И тогда, приняв нормы экономического поведения, задающие границы неравенства и, при этом, стимулирующие природное стремление к конкуренции, в качестве своей базовой традиции, человечество сможет спокойно приступить к построению следующей ступени своего развития, выбирая желаемое им идеологическое направление не из нужды, а из своих истинных устремлений.


## Тезисы. ##

1. Личностные и общественные ограничения.

+ Жизнь общества не описать при помощи одних абстрактных групп, нужно рассмотреть и свойства отдельной личности, как главной составной части.
+ Реальное разделение людей происходит по границам их тел.
+ Человек руководствуется только личными интересами.
+ Каждый член общества поддерживает его в той мере, в которой оно способствует удовлетворению его личных интересов.
+ Деятельность членов сообщества будет деструктивной или направленной на покидание сообщества, если процессы в сообществе не соответствуют соответствующим потребностям членов.
+ Индивидуальность людей, это источник и человеческого развития, и всех конфликтов в обществе.
+ Индивидуальность неизбежно, через конкуренцию, порождает расслоение общества.
+ Чем больше расслоение, тем безрассуднее становится конкуренция среди высших слоёв.
+ Инстинкты и опыт человека формируют его систему личностных ограничений.
+ Базовые потребности человека являются источником всех общественных ограничений.
+ Личных свобод, в современном понимании, не существует в первобытных обществах.
+ Визуализация представлений об индивидуалистических и общественных границах.
  + Минимальное основание поведения представлено базовыми биологическими потребностями, нарушение границ которых вызывает гибель.
  + Необходимое для выживания поведение накладывает дополнительные ограничения, предотвращающие прямое давление на базовые потребности.
  + Аспекты внешнего воздействия можно рассматривать как потоки, создающие давление в направлении базовых потребностей.
  + Персональные способности и инстинкты человека создают сферу личностных ограничений.
  + Разделение труда создаёт сферу общественных ограничений.
  + Восприятие общественных ограничений человеком ослабляется при их удалении от личностных.
  + Разрыв между личностными и общественными ограничениями представляют собой гарантии общества и свободы личности.
  + Суммарные взаимодействия всевозможных общественных ограничений складываются в абстрактное тело общества.
  + Каждый член общества, имеет уникальное положение в обществе, которое и определяет воздействие общества на потоки воздействий, направленные к этому члену общества.
+ Субъектность общества представляет собой суммарную способность членов этого общества относить себя к нему.
+ Рассмотрение только общественных ограничений приводит к выводу о необходимости плотной регуляции всех аспектов жизни общества, что приводит к внутреннему противоречию в виде борьбы личности и общества.
+ Для отдельного человека негативным является любое давление, вне зависимости от того, выступают их источником физические ограничения или общественные нормы.
+ Личность определяется внутренними ограничениями, создаваемыми инстинктами и опытом человека.
+ Личностные ограничения определяют форму и эффективность деятельности человека.
+ Чаще всего человек не осознаёт сути и источников как своих личностных ограничений, так и существующих общественных норм.
+ Внимание человека чаще всего приковано лишь к нескольким аспектам общественных ограничений, ближайших к его личностным нормам.
+ Одна и та же общественная норма может восприниматься и как свобода, и как чрезмерное ограничение.
+ Актуальные для общества ограничения, на большом масштабе, могут только ослабляться.

2. Формирование и эволюция общества.

+ Разные члены общества вносят разный вклад в жизнь общества, что порождает разделение труда.
+ Способные к насилию порождают институт, регулирующий внешнее и внутреннее насилие.
+ Хранители общественных знаний порождают механизмы познания мира и институты идеологии.
+ Институты, отвечающие за безопасность и идеологию существуют, поскольку востребованы обществом.
+ Любые институты требуют, для собственного выделения из общих производственных сил общества, увеличения средней производительности труда.
+ Рабство являлось одним из способов, компенсирующим нехватку производительности труда при построении сложных институтов.
+ Уровень технологий в масштабах всего человечества только возрастает.
+ Три основные сферы жизни общества: безопасность, экономика, идеология.
  + Безопасность объединяет в себе все аспекты взаимодействий, способные повлиять на выживание членов общества.
  + Экономика возникает при появлении, в моменте, избытков любых благ, способных, путём обмена, улучшить положение в иных аспектах.
  + Идеология создаёт картину мира, позволяющую планировать.
+ Естественное направление распространения стабильности в обществе начинается с безопасности и заканчивается идеологией.
+ В результате частного смешения трёх сфер образуется структура конкретного общества.
+ Экономика занимает всё пространство, свободное от ограничений безопасности или идеологии.
+ С точки зрения отдельного члена общества:
  + три сферы делят между собой общественные ограничения в соответствующих им аспектах;
  + сферы безопасности и идеологии исторически являются держателями ограничений;
  + сфера экономических взаимодействий становится расширяющимся полем возможностей.
+ В первобытном обществе неравенство мало и давление на базовые потребности испытывают все его члены.
+ Постепенно, с накоплением ресурсов и формированием гарантий по их неприкосновенности, запускается самоподдерживающийся процесс концентрации ресурсов.
+ Технологические барьеры замедляют процесс концентрации капиталов.
+ Основным барьером на пути концентрации капиталов является неизбежная смертность каждого отдельного человека.
+ Элита формируется на базе существующих видов объединений, осуществляющих контроль ресурсов.
+ Элита замыкает внутри себя основную часть и своих интересов, и своей деятельности.
+ Любая избыточная концентрация ресурсов под одним началом является источником нестабильности.
+ Относительные размеры элитарной экономики показывают степень неравенства в обществе.
+ Сообщества проходят циклы становления и отрыва элит, накапливающих собственную некомпетентность.
+ Кризисы, завершающие такие циклы приводит к снятию напряжения в обществе, понижению потребностей его членов, или к его разрушению.

3. История и состояние современного общества в России.

+ История современной России началась с Московского княжества.
+ Основным базисом для описания общества России служит общество Европы.
+ Два толчка в развитии Европы, падение Западной и Восточной Римских империй.
+ Московское княжество можно сравнивать с Франкией, а весь этап от Рюриковичей до Петра I схож с этапом от Меровингов до Карла I.
+ Россия после падения Константинополя не имеет иных доступных примеров, кроме христианской Европы.
+ Действия Петра I не стали внезапным поворотом, сделав следование за Европой лишь более явным.
+ Общинное общество России XVIII века не способно в полной мере перенять механизмы и традиции индивидуалистического общества Европы.
+ В период империи государство обеспечивает достаточный уровень безопасности для начала процесса распада общин.
+ Внимание общества всё сильнее переключается на нормы государства.
+ Элита империи сильно отрывается от основной части общества, провоцируя кризис.
+ Революции 1917 года проще всего сравнивать с Великой Французской революцией.
+ Идеология СССР следует самым передовым европейским идеям.
+ Полная перестройка государства и новая идеология сильно ускоряют индивидуализацию общества.
+ Основным двигателем пост-революционной индустриализации стало переселяющееся в города сельское население.
+ Новые государственные гарантии быстро становятся личностными нормами.
+ Индустриализацию, аналогичную Советской, повторить невозможно.
+ Основные недостатки государства в СССР, это отсутствие обезличенных механизмов управления и слишком большая разница выгоды между созданием и распределением благ.
+ Советский период создал новый уровень общественных гарантий и свобод.
+ Советская номенклатура окончательно отрывается от основной части общества, вызывая распад государства.
+ Резкое ослабление заметной части общественных гарантий.
+ Крушение советской идеологии оставило идеологическое поле полупустым.
+ При продолжении текущего курса развития:
  + сфера безопасности продолжит формализоваться и обезличиваться;
  + будет продолжено расширение пространства применения капиталов;
  + идеологическое пространство будет дальше дробиться и вливаться в экономику.
+ Культурный импорт расширил личностные нормы до западных, но для их реализации не хватает соответствующих им по прочности государственных механизмов.
+ Для увеличения прочности общества необходимо сконцентрировать работу институтов безопасности только на аспектах, непосредственно относящихся к безопасности.
+ Значительное укрепление общества потребует механизмов обезличенного саморегулирования и разделения сфер безопасности и экономики.

4. Общие тенденции развития обществ.

+ Все общества развиваются в направлении увеличения личных свобод внутри общества, а моментальная скорость этого развития зависит от текущего уровня технологий.
+ Первобытные общества обладают минимальными свободами, связанные постоянной борьбой за жизнь.
+ Совместная сила общества падает с увеличением свобод.
+ Уменьшение уровня свобод практически не возможно без распада общества.
+ Для первобытного стада можно выделить только небольшую добавку общественной безопасности, закрывающую некоторую часть личной безопасности.
+ С формированием речи начинает формироваться идеологическая сфера, хранящая, в устном виде, информацию об окружающем мире.
+ Повторяющиеся знания о мире формируют системы сказаний о природных духах.
+ Даже простейшие формы сохранения знаний оказываются очень эффективными.
+ Разрозненные сказания формируют полноценные описания всего мироздания, порождая религии.
+ Постепенно начинают разделяться сферы безопасности и идеологии.
+ Экономическая сфера, занимает освобождаемые и создаваемые прогрессом области общественной жизни.
+ Экономика изначально полностью подчинена безопасности и идеологии.
+ Монотеистические религии порождают полноценную идеалистическую картину мира.
+ Монотеизм вытесняет любые идеологии, описывающие мироздание и строящие идеологические ограничения на основе явлений реального мира.
+ Наука, при помощи монотеистической идеологии, занимает нишу объяснения окружающей реальности.
+ Монотеизм порождает законченную картину мира, с полноценным проектом будущего, в виде "Царства Божьего".
+ Научный метод показывает высокую эффективность в описании окружающего мира.
+ Постепенное вытеснение религий наукой приводит к сужению горизонта планирования, а вместе с этим, к исчезновению некоторых общественных норм и гарантий.
+ По мере всё большего разделения безопасности и идеологии, экономика начинает ускоренно разрастаться, опережая большинство форм регулирования.
+ Наука, не обладающая идеологической независимостью, всё чаще становится лишь инструментом сфер безопасности и экономики.
+ Наука не оказывается способной создать долгосрочный проект будущего общества.
+ Сфера безопасности оттесняется на периферию общественного восприятия.
+ Идеологическая сфера пустеет, с переходом научных стремлений из познавательных в коммерческие.
+ Экономика всё больше освобождается от ограничений, что ускоряет концентрацию капиталов.

5. Капитализм и границы безопасности.

+ Капитализм сегодня является одним из тех понятийных базисов, на которых строится описание и обсуждение любого общества.
+ Капитализм, как понятие, привязан к структуре западноевропейского общества и развивается вместе с ней.
+ Капитализм не является законченной моделью экономических взаимоотношений.
+ Идеологическая привлекательность капитализма основана на традициях защиты частной собственности.
+ Ограничения применимости капиталов со временем ослабляются.
+ Неограниченная применимость капиталов способна явным образом нарушать безопасность и отдельных членов общества, и всего общества в целом.
+ Государства и иные механизмы безопасности подвергаются всё большему воздействию концентрированных капиталов.
+ Влияние концентрированных капиталов на идеологическую сферу жизни общества также усиливается.
+ Технологии автоматического производства и личного бессмертия способны полностью остановить перераспределение капиталов и довести до предела концентрацию капитала.
+ Концентрация подавляющего самодостаточного капитала под единым управлением представляет для человечества экзистенциональную угрозу.
+ Неограниченное неравенство противоречит человеческой природе.
+ Необходима самодостаточная модель экономических ограничений, имеющая чёткие границы применимости.
+ Разделение сфер жизни общества только повысит общий уровень свобод.
+ И стремление к свободам, и ограничение максимального неравенства приводят к идеям прочной границы между безопасностью и экономикой.
+ Создание границы между экономикой и безопасностью требует:
  + ограничения концентрации капиталов;
  + гарантии удовлетворения базовых потребностей, не зависящие от экономических взаимодействий;
  + ограничения экономической деятельности идеологических институтов и институтов обеспечивающих безопасность.
+ Сфера безопасности должна собрать в себе все ограничения, оставив идеологии и экономике только свободную конкуренцию, и вмешиваться только в те аспекты взаимодействий, которые действительно влияют на безопасность общества.
+ Сфера экономики должна обеспечивать доступную каждому возможность конкуренции за рост личного комфорта.
+ Сфера идеологии должна предоставить всем идеям возможность конкуренции, основанной только на внутренней силе идей.
+ Три категории областей экономики:
  + экономика механизмов безопасности;
  + отрасли, прибыльные или потенциально прибыльные, со значительным вмешательством институтов безопасности;
  + нерегулируемые области экономики.
+ Для создания прочной границы между экономикой и безопасностью, все отрасли второй категории должны быть постепенно переведены в третью.
+ Перечень конкретных направлений деятельности для формирования полноценной экономической системы:
  + минимальное материальное обеспечение для каждого члена общества;
  + ограничивающий прогрессивный налог;
  + ограничение внешних капиталов из сообществ с неограниченным неравенством;
  + постепенный исход государства из прибыльных отраслей экономики.
+ Ограничение внешних капиталов имеет мало смысла без ограничения неравенства, а исход государства из отраслей опасен при высоком неравенстве или открытости внешним капиталам.
+ Нельзя допускать попыток разрушения института частной собственности.
+ Сфера безопасности должна прийти к контролю минимально возможного набора аспектов, осознаваемых каждым членом общества.
+ Экономика и идеология должны постоянно расширяться, опираясь на способности человечества.
+ Ограничение неравенства необходимо для "шанса быть лучше каждому".
+ Приближается переломный момент, и благодаря текущей ситуации, есть шанс на ограничение применимости капиталов.