Пушкин. Последний дневник Шиш потомству

Последним   называется  у пушкинистов  дневник А.С. Пушкина 1833-1835 гг

Записи Пушкина от 1 января 1834 г.:

«Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично моим летам). Но двору хотелось, чтобы Н<аталья> Н<иколаевна> танцовала в Аничкове. Так я же сделаюсь русским Dangeau»

Маркиз де Данжо  это приближенный короля Людовика XIV и  автор мемуаров, сообщавших подробности частной жизни короля и придворногог мира с его иерархией интимности. Важно главное =  Данжо - кавалер особых поручений при короле … Организатор интимной жизни и потому ее знаток.

 Вначале В. Ф. Саводник и Б. Л. Модзалевский  в угрожающей формуле Пушкина («Так я же сделаюсь...») видели ироническое его всего лишь отношение к новому придворному званию камер-юнкера = новогоднему подарку царя мужу той, которую он царь хотел видеть на мероприятиях Двора без препятствий со стороны уже изревновавшегося  мужа. Наталья Николаевна была замужней женщиной и стать фрейлиной, дабы постоянно пребывать подле императора, не могла. Р Прищлось царю-феодалу звать на помощь мужа.

Затем пушкинист Д. П. Якубович истолкование этой фразы перенес на личную жизнь Пушкина. Угроза Пушкина для него — трагедия поэта, с горечью отмечавшего сходство своей судьбы с участью придворного рогоносца минувшей эпохи.

Гессен А.И. в ст. 'Все волновало нежный...» резонно отметил:
«В библиотеке Пушкина находился изданный в 1818 г в Париже на французском языке "Опыт о монархическом правлении Людовика XIV" П.-Э. Лемонте. В этот свой труд автор включил неопубликованные "Мемуары" Данжо, одного из приближенных французского короля, пользовавшегося его особым доверием. Стояли на полках пушкинской библиотеки еще четыре тома изданных в 1830 году в Париже "Мемуаров и записок маркиза де Данжо", из которых первые два тома были полностью разрезаны и частично - третий. Пушкин бесспорно читал их. Было еще вышедшее в 1826 г шеститомное издание "Мемуаров герцога де Сен-Симона", в первом томе которого лежала закладка между страницами 274-275-й, относящимися к разделу с заголовком: "1696, Данжо, кавалер особых поручений при короле, дядька Монсиньора, придворный кавалер госпожи герцогини Бургонской". В находившихся в библиотеке мемуарах и переписке герцогини Орлеанской Пушкин мог найти данные и о жене Данжо. Книга эта вышла в Париже в 1833 г, и Пушкин написал на ней карандашом свою фамилию. Свои записки Данжо вел начиная с 1684 г на протяжении тридцати шести лет. Почти не касаясь вопросов политических и общественных, он изо дня в день делал точные, сжатые и беспристрастные записи о придворной жизни, празднествах, церемониях и быте двора Людовика XIV. Эти записи не сопровождались никакими комментариями, но выводы напрашивались сами собою. В предисловии к "Мемуарам" Лемонте писал: "Чтение Данжо требует много вдумчивости, так как низменные подробности и плоский стиль у него постоянно прикрывают любопытные и важные факты, которые напрасно ищешь у других..." Иногда достаточно одного слова, чтобы "составить представление о степени права собственности в ту эпоху и объяснить приверженность фаворитов к абсолютизму. Для того, кто сумеет его прочесть, Данжо наполнен наблюдениями, богатыми по своим результатам". Такую же оценку "Мемуарам" Данжо давали иностранные журналисты в томах "Revue Britannique", также находившихся на полках пушкинской библиотеки. Они полагали, что хроника современности является лучшим источником для понимания и оценки эпохи, и писали: "Ее главный материал - анекдот, источник иногда более правильный для уяснения действительности, чем официальные документы. Следует записывать самые мелочные факты, даже скандальные. Возмутителен порок, огромную опасность представляет тайна, которой он окружает себя. Заклеймить порок, сорвать покров тайны - оказать услугу человечеству".»

В итоге Л. В. Крестова на основании материалов, доказывающих, что Данжо воспринимался современниками Пушкина как писатель-обличитель и что его хроника имела значение для широких политических обобщений пришла к выводу: называя себя «русским Данжо», Пушкин «сознательно выполнил ту роль, которую Данжо осуществил непреднамеренно».
(см. Крестова Л. В. Почему Пушкин называл себя «русским Данжо»? (К вопросу об истолковании «Дневника»). — В кн.: Пушкин: Исследования и материалы. М.; Л., 1962, т. 4, с. 267—277.)

Где истина?

Тогда давайте обратимся к письмам  Пушкина, в которых он буквально выл, упрекая женку в кокетстве с Ним и предупреждая о погибели доверию и спокойствию в семье:

30 октября 1833 г. Болдино
«Вчера получил я, мой друг, два от тебя письма. Спасибо; но я хочу немножко тебя пожурить. Ты, кажется, не путём искокетничалась. Смотри: не даром кокетство не в моде и почитается признаком дурного тона. В нём толку мало. Ты радуешься, что за тобою, как за сучкой, бегают кобели, подняв хвост трубочкой и понюхивая тебе <------->; есть чему радоваться! Не только тебе, но и Парасковьи Петровне легко за собою приучить бегать холостых шаромыжников; стоит разгласить, что-де я большая охотница. Вот вся тайна кокетства. Было бы корыто, а свиньи будут. К чему тебе принимать мужчин, которые за тобою ухаживают? не знаешь, на кого нападёшь. Прочти басню А. Измайлова о Фоме и Кузьме.  Фома накормил Кузьму икрой и селёдкой. [Фо<ма>] Кузьма стал просить пить, а Фома не дал. Кузьма и прибил Фому как каналью. Из этого поэт выводит следующее нравоучение: Красавицы! не кормите селёдкой, если не хотите пить давать; не то можете наскочить на Кузьму. Видишь ли? Прошу, чтоб у меня не было этих академических завтраков Теперь, мой ангел, цалую тебя как ни в чём не бывало; и благодарю за то, что ты подробно и откровенно описываешь мне свою беспутную жизнь. Гуляй, жёнка; только не загуливайся, и меня не забывай. Мочи нет, хочется мне увидать тебя причёсанную ; la Ninon;  ты должна быть чудо как мила. Как ты прежде об этой старой к---- не подумала [?] и не переняла у ней её причёску? Опиши мне своё появление на балах, которые, как ты пишешь, вероятно уже открылись — да, ангел мой, пожалуйста, не кокетничай. Я не ревнив, да и знаю, что ты во всё тяжкое не пустишься; но ты знаешь, как я не люблю всё, что пахнет московской барышнею, всё, что не comme il faut,  всё, что vulgar… Если при моём возвращении я найду, что твой милый, простой, аристократический тон изменился, разведусь, вот те Христос, и пойду в солдаты с горя.»

6 ноября 1833 г. Болдино
«Друг мой жёнка, на прошедшей почте я не очень помню, что я тебе писал. Помнится, я был немножко сердит — и кажется письмо немного жёстко. Повторю тебе помягче, что кокетство ни к чему доброму не ведёт; и хоть оно имеет свои приятности, но ничто так скоро не лишает молодой женщины того, без чего нет ни семейственного благополучия, ни спокойствия в отношениях к свету: уважения. Радоваться своими победами тебе нечего. К----, у которой переняла ты причёску (NB: ты очень должна быть хороша в этой причёске; я об этом думал сегодня ночью), Ninon говорила: Il est ;crit sur le c;ur de tout homme; ; la plus facile.После этого, изволь гордиться похищением мужских сердец. Подумай об этом хорошенько, и не беспокой меня напрасно. Я скоро выезжаю, но несколько времени останусь в Москве по делам. Жёнка, жёнка! я езжу по большим дорогам, живу по 3 месяца в степной глуши, останавливаюсь в пакостной Москве, которую ненавижу, — для чего? — Для тебя, жёнка; чтоб ты была спокойна и блистала себе на здоровье, как прилично в твои лета и с твоею красотою. Побереги же и ты меня. К хлопотам, неразлучным с жизнию мужчины, не прибавляй беспокойств семейственных, ревности etc., etc. — не говоря об cocuage, о коем прочёл я на днях целую диссертацию в Брантоме.»

Прим. редакции: Брантом (Pierre de Bourdeilles, seigneur de Brant;me) (1527—1614) — французский писатель, автор жизнеописаний знаменитых полководцев, известных красавиц и пр. Пушкин имеет в виду его книгу «Vie des dames galantes» («Жизнь благородных дам»). Один из трактатов, помещённых в этой книге, называется «Sur les dames, qui font l’amour et leur maris cocus» («О дамах, которые занимаются любовью и украшением мужей своих рогами»). В первой фразе этого трактата употреблено слово «cocuage». В библиотеке Пушкина было издание сочинений Брантома (;uvre du seigneur de Brant;me, nouvelle ;dition plus correcte que le-pr;c;dentes. Paris, 1787. T. 1—8) (Библ. П., c. 175—176; том 3 этого издания не сохранился) .

Когда поймете о каком кокюаже идет, фра, речь, тогда станет  ясно, что в записи 1 января проглядывает не только явная «параллель с фактом, что король проявлял очевидный интерес к его красавице-жене. Сходство с собственным положением при дворе (как намёк на отношение Николая I к жене поэта) в его дневнике подтверждено множеством дальнейших записей — упоминанием скандальной истории четы Безобразовых и фрейлины Л.В. Суворовой, «соблазнительной связи» графа М.С. Воронцова, разврата дам высшего круга: тут и княгиня Е.Ф. Долгорукая — «наложница кн. Потёмкина и любовница всех итальянских кастратов», и графиня Т.И. Шувалова — «кокетка польская, т.е. очень неблагопристойная». Соседство этих записей — многозначительно.»  (см. эссе Разумихина Эссе 61. Пушкин желал брака с юной прелестницей? Он его получил 

В записи этой = горечь унижения Пушкина … и желчь от бессилия.

Запись в последнем дневнике от 1 января 1834 = это свидетельство того, что Пушкин видел себя рогоносцев в глазах публики
 
***
Записи в дневнике прекратились в феврале 1835 г.
Последняя запись (в 1835 г. их всего две) начинается словами:
 «С генваря я очень занят Петром.
 
  На балах был раза 3; уезжал с них рано.
 
  Шиш потомству»