Алиса в Зазеркалье Договор с Единорогом
Пожалуй, каждый крупный писатель поставил свою заплату на изношенных метафорах, уподобляющих жизнь или смерть сну, но Кэрроллу путём коренного переустройства и уширения контекста до норм, соответствующих основным философским категориям, удаётся восстановить и повысить пропускную и смыслонесущую способность символической двухпутки яви и сна. В стихотворном вступлении к зазеркальной сказке он вспоминает про грозный голос, который однажды прикажет Алисе уснуть (это, несомненно, голос Красного Короля) и сравнивает страх смерти с нежеланием маленьких деток ложиться спать. Здесь сон приравнивается к смерти. Но в заключительном стихотворении звучат совсем иные мысли: «Если мир подлунный сам лишь во сне явился нам, люди, как не верить снам?». Сон становится олицетворением жизни. Что же произошло в промежутке?
Известный набоковед С.В. Сакун в интересных заметках о кэрролловских параллелях в «Защите Лужина» боязнь Алисы оказаться персонажем чужого миража считает не более чем грубой, ороговевшей философской забавой: Алиса пробует свои силы в несолидном берклианском солипсизме. И хотя расстроившаяся из-за издёвок приоткрывших входную дверь близнецов Алиса заколыхалась и залилась горючими брызгами воска, по мнению автора, пробуждение девочки в Гл. XI развеивает и это мимолётное волнение, и замешательство читателя, удостоверяя онтологическую дееспособность, материальность и телесность Алисы, и её полное соответствие требованиям, установленным законами физики.
Прежде всего, источник кэрролловского парадокса автором определён, по-видимому, неточно: Красный Король напоминает лживого демона Декарта, запершего человека в зале иллюзий – у Беркли высшим сновидцем был Бог, гарантировавший подлинность восприятий. Впрочем, ни у Беркли, ни у Декарта подозрения не касались независимого существования личности визионера, реальности созерцающего «Я», в то время как у Кэрролла грёзой оказывается не только мир Зазеркалья, но и сама Алиса, что ближе к бескомпромиссному скептицизму Юма, объявившего связь идей и впечатлений разума такой же фикцией, какой является узор в калейдоскопе, который будучи случайным отражением кучки кусочков стекла из крутящейся картонной трубки имеет наружность геометрически правильную, симметричную и мнимо упорядоченную.
Но, самое важное, замысел сказки залегает куда глубже всемирно известняковых философизмов, палеолитературных игр и слоёв аттической соли, и Кэрролл под кошмаром Красного Короля подразумевает саму нашу жизнь, о чём свидетельствует серьёзный, даже напряжённый тон стихотворного посвящения Алисе Лидделл. Образ угасшей свечи не является метафизической страшилкой, он, несомненно, отсылает к упоминанию о смерти во вступительном стихотворении. Алиса действительно умрёт, страдая от несправедливости и болезней в мире враждебном и абсурдном как чужой сон, поскольку такова судьба каждого человека. Увы, но никто из нас, вкусивших дьяблоко, не застрахован от риска случайной сказочности, ибо не способен властвовать над материальным миром, чья обманчивость, противоречивость, хаотичность сродни суете случайных картин дремлющего сознания; все мы опоясаны, как гербовые фигуры, цепями причин, следствий, физических зависимостей, социальных обязательств, беспомощны перед внешними силами природы и притяжением смерти подобно тому, как герои грёз покорны прихоти фантазёра и исчезают, когда блажь удовлетворена; все коптящие оптом двуножники рано или поздно накроет своим колпачком Красный Король. Алиса и правда снится Красному Королю. Просто это не вся правда. Подлинное бытие человек обретает только в ком-то другом.
Свидетельство о публикации №222120800896