День смертельных знаний

Первое сентября - завсегдатый праздник знаний, единственный день в году, когда родители и учителя просто обязаны поменять звериный оскал на человечьи лица.

Первоклашки, как обычно, наряднее всех и все с цветами. Одному из них мамаша всучила букет аж из пяти роз, а когда пришло время дарить его, добрая улыбка человечьего детёныша вывернулась змеиным оскалом и он протянул два цветка матери.

- Что это такое, Костя? - ополоумела она - иди дари цветы Марь Петровне, зачем ты мне их отдал?

- Нееет - безумно выкатил шары Костя - нет нет неееееееет. Вот эти три - Марье Петровне, а вот эти два мне в гроб.

Мать не успела даже опомниться и прокурлыкать что-то внятное, совершенно впав в ступор от того, откуда в семилетней башке могли расцвести махровым цветом такие мысли, когда дитенок уже в три шага допрыгал до учителки и засунул ей три розы в зубы, потому что больше было некуда.

Таинственное и хитро-злобное выражение не спадало с его лица. Он вернулся к родительнице, которая пошамкала в пальчонках две розы, бешено вырвал у неё цветы, расцарапав её всю шипами, и  безумно ухмыльнулся.

- Это мне в гроб, сука тупая!

Мать, наглухо одуревшая ещё и от того, что сынок научился мерзко ругаться к семи годам, и тем самым опозорил её, отвесила ему дрюченого шлепка на глазах у всей школоты, потащила в сторону иномарки для последующего патрулирования домой и продолжения экзекуции там. Прочь от позора перед всей школой! Никогда не было таких тварей в роду! Стыд и позор!

Костя не хныкал, а всё так же озверело продолжал оглядываться на режущих в голос одноклассников и учителок, обалдело щурившихся в их сторону, родителей, готовых отвесить пендаля своим спиногрызам за грехи Кости.

Мать пнула его с пыра под жопу и ребёнок влетел, подобно обыкновенной кукле Маше, на заднее сиденье костевозки, умудрившись не сломать и не помять цветы.

- Тебя кто это так выучил, шалопай сраный, выражаться? Что ещё за сука? Что ещё за гроб? Что за мысли у чертёнка в семь лет?

- Вы с папой выучили - всё с тем же дьяволиным фейсом и довольным войсом протянул Костя. Несмотря на всю ругань и отборную матерщину со стороны матери по пути домой, он не проронил больше ни слова. Сидел, как затравленный волчонок, в помятом своём пиджачонке, и перманентно ухмылялся на заднем сидении. Два дня после этого он ни с кем не разговаривал, а на третий день пропал. Пришла его бабка встречать со школки, а внучка нет нигде. Школу оббегала, учителей всех замучила со своим внуком, корвалола выдула четыре литра, если б он только помогал...

Всё без толку! Нет нигде малолетнего. Принялись вызывать ментов и оформлять заяву. Делать нечего, ребеныш же ж пропал! Мент, хоть бумажонку и принял, но грозно предупредил:

- Искать начнём не раньше, чем через трое суток, если вообще начнём. Пробегает ваш внук, попрыгает и домой вернётся.

Искали Костю больше недели по всем дворам, кустам, контейнерАм, свалкам и гаражам, больницам и слогам, лесам и полям. Нет нигде. Живьём найти уже и не надеялись.

А труп нашли совершенно случайно. Его вынесло течением километров на десять ниже от города. Нашел его рыбак Тимофеюшко - старый юродивый, он и вызвал оперов.Те одурели, осматривая труп. Помимо ссадин, ушибов и переломов всех костей, которые ломаются, изо рта, наполненного тухлой водой, на них щерилась змея и играла язычишком. Позже выяснилось, что это был и не уж, и не полоз, и даже не гадюка, а вообще неизвестно кто, потому что, выудив змею, судебные медики обнаружили у неё четыре мышиных лапы.

Родители на опознании сразу признали в дохлике своего сыночека Костюшку, хоть раздутого и непрезентабельного. Дав на лапу в анатомке, забрали заключение о смерти и труп сына домой. Готовить к похоронам. Уложили его в гробок самый неказистый, паршивой тряпкой обтянутый. Бабка с маской и сестрой начали сопливиться над ним и фыркать, пестовать дитятку, отец же с дедом отправились заливать горе водкой на кухню, а старший брат сидел в тюрьме.

Так бы оно всё и закончилось, если бы ночью всех не разбудил выкрик мёртвого дитятки - Где мои цветы,суки?

Все сбежались к ящику, но ничего особенного, кроме змеиной ухмылки на лике вновь представленного не обнаружили.