Глава 82. Ин. Елена уходит в затвор

Мать Елена перестала выходить на послушания. С разрешения отца А игумен Иринарх взял на себя духовное руководство над ней. Он приобрел огромный рулон черного натурального шёлка и посадил её шить себе штаны и подрясники. Немного погодя мы стали замечать, что на ней все апостольники и подрясники тоже стали шёлковыми. Она стала выглядеть очень благородно. Шёлк на ветру красиво развевался. Если раньше она проповедовала только грубые ткани для сестёр, говоря, что шёлк – продукт червей, то теперь ничто ей не мешало поменять своё мнение в пользу продукта червей. Потому что он натуральный, а значит и богоугодный.

 
Теперь она постоянно твердила, что это или другое ей не благословил делать отец Иринарх. Сначала она ушла с посуды. Потом забросила огород, общие авральные работы, такие как подготовка к праздникам, выпечка, шитьё для сестёр. Как-то раз даже заявила, что ей тяжело накрывать на стол, мол, ноги отнимаются, спина болит, не могу быть трапезарем. По той же причине отказалась перебирать ягоды.

 
Мать Ольга жаловалась, что просила мать Елену поднести ей кустики клубники, которые она пересаживала. Ей по старости было тяжко распрямляться и идти по грядке несколько шагов. Так мать Елена отказала ей даже в такой малости. Она там ела малину и заявила, что отец Иринарх не благословил касаться никаких послушаний и переносить кустики тоже. Нам стало понятно, что это задуманная акция мести всем сёстрам. Мы все очень приуныли, чувствуя отсутствие поддержки от начальства, и двуличие оного. Я даже написала стихотворение для отца Иринарха и инокини Елены:


***
Побойтесь Бога, господА!
Срок жизни нам отмерен краткий
А бес так крутит иногда,
Что нос не отличишь от пятки.
Кругом так много лает псов*,
И ходят негры средь плантаций
Они вспотели до трусов,
Им в келье некогда убраться.
Быть думаете выше них,
Умней, и чище, и духовней!?
Вы хороши за счёт других,
А фарисейства что греховней?
Пороки надобно лечить,
А не выращивать затворно.
Чего вам стоит всех простить
И не вести себя позорно?
Все члены Церкви мы святой,
Ирина, Катя, Маша, Лена.
А если вы не с нами, то
Какой вам смысл жить в этих стенах?
Всё хорошо, да вот беда,
Что к ближним относясь с презреньем,
Теряете в душе Христа
За молчаливым противленьем.


*Про лай псов имеется в виду монастырская история в книге "Авва Дорофей". Когда одного инока спросили, как ему удается сохранять такое спокойствие и благодушие, что бы ни случилось. Он ответил: "Да это всё лающие псы, что мне на них внимание обращать?"


Нужно уточнить, что нас стало намного меньше, а послушаний не уменьшилось. Отец А сделал братскую смену на посуде, мы теперь мыли, чередуясь с братьями по неделе. Но очень сложно стало по выходным, когда нам нужно было ехать на всенощную и Литургию в Дорогобуж. Раньше за нас мыли посуду ин.Елена с ин.Варварой. А теперь нужно было после службы разгребать всё самим. Потому что сёстры пели в братском хоре и их служба заканчивалась позже. Это было очень тяжело. И физически, и морально.


Приезжали мы после всенощной около половины восьмого. Переодевались в рабочую одежду и шли на мойку. Полтора часа мыли посуду, оставшуюся от обеда. В половине десятого заканчивался ужин. И мы мыли посуду после ужина ещё часа полтора. Если была какая-нибудь паломническая группа из Смоленска, то посуда затягивалась ещё дольше. Потом все мокрые и полумёртвые возвращались в келью.

 
Ни о каком правиле даже речи не шло. Подъём у нас был в половине седьмого, хотя у всего монастыря был в половине девятого! Мы ведь снова ехали за 20км в Дорогобуж, чтобы петь там Литургию. Потом могло быть отпевание на дому, освящение квартир. Да в добавок ко всему Раиса Егоровна основательно кормила отца Герасима, даже бывало по два раза, включая в разносолы мясо и домашнюю колбасу.

 
В монастырь мы возвращались часа в два-три. Там нас снова ждали горы посуды. Причём в монастыре было полно здоровых лбов, паломниц и гостей, которые приехали помолиться. Их нельзя было попросить помыть посуду. Во всём монастыре не находилось двух адекватных человек. Сейчас я вообще не понимаю, как это можно было терпеть. А тогда мыли, роняя слёзы от физической усталости. Отцу А я жаловалась неоднократно. Всё было бесполезно. Он ржал и повторял, что женщины сильнее мужчин. Он считал, что мытьё посуды - это женское занятие. Может и женское, когда живёшь в семье и моешь пять тарелок и кастрюльку. Было б терпимо что-то одно, либо службы, либо посуда. Но в сочетании это было невыносимо.


Сёстры продолжали петь в братском хоре. Ин.Елена ещё до дружбы с о.Иринархом заявила: «А почему мы должны в храме праздно стоять, если мы певчие?!» Сказала б я им, какие они были певчие. Петь шёпотом знаменный распев в один голос! Ну и лукавство Ленки поражало. Столько лет она работала против меня как регента, докладывая начальству, что я «предаю дух» покойного отца В, когда пою обиходом(под этим названием подразумевалось общепринятое во всех храмах РПЦ многоголосье). Стыдила, унижала, позволяла себе воспитывать меня. Тогда она была категорически против внедрения обиходного пения. А сейчас маскарад закончился, когда ей выгодна новая игра.

 
Мы должны были ездить в Дорогобуж, который временами становился ненавистен. Там, в деревянном храме, не было акустики, что мешало объективно воспринимать свое пение, казалось, что нас неслышно. Мы увеличивали громкость и уставали сами от себя очень быстро. Духота летом, холод зимой, туалет на улице, постоянные косые взгляды и утомительное оценивающее внимание от мирян. Кушать после службы там было страшно после того, как я в одной тарелке щей обнаружила два длинных волоса, белый, потом черный. Ну и вообще частенько попадались грязные облизанные ложки, липкие тарелки. Там даже не было водопровода, воду привозили в флягах бомжи.


А тем временем наши монастырские коллеги красовались в клобуках и рясах на братском клиросе, как балласт, утяжеляющий работу коллектива. И ещё считали себя великими певчими. Кроме нас дураков больше не нашлось ездить в Дорогобуж.

 
Кстати, насчёт иеромонахов мы потом узнали, что им было выгодно ездить и в Дорогобуж, и в Сафоново. Во-первых, они наращивали свою популярность и приобретали себе фан-клуб среди прихожан. А во-вторых, они зарабатывали деньги на требах. Им было разрешено брать себе плату за освящение квартир, машин и личные денежные вознаграждения от прихожан за молитву. Это к вопросу об обете нестяжания, который даёт каждый мантийный монах.



    http://proza.ru/2022/12/09/1151


   Фото из личного архива.