Ушедшие Глава 16 И тебе не выйти из этих границ

((Многие их тех, кто со мной разговаривал, определяли состояние, в котором они находились, как глубокое, безысходное горе, не имеющее конкретных причин, придавливающее неподъёмной тяжестью всё существо, закрывающее сознание тьмой и оставляющее в нём только чувство безвыходности из этого состояния. «Мне очень плохо, но ничего нельзя сделать, чтобы стало лучше».

Другое определение – глубокая, немощная старость, состояние, когда сознание почти закрыто туманом, а остатки ума беспомощно барахтаются в обрывках воспоминаний и желаний и не находят опоры для оценки себя, своей жизни, защиты от укоров своей совести, назойливых обвинений других людей, для наполнения существования какой-то жизнью.

Они говорили, что каждый из них хотел бы быть в одиночестве, чтобы никто не слышал его стонов, не видел его отчаяния и мерзостей его души, но им нужно быть вместе, чтобы не раствориться в полном небытии.

Если  разговор касался серьёзных  вопросов, я ощущал состояние собеседников как строгую, высокую чистоту, печаль, сдержанность.

В их мире я не чувствовал радости, развлечений. Но там есть и поэзия, музыка или что-то похожее на неё, там есть живые чувства, есть сочувствие другим, и живым тоже.

Мне показалось, что там, среди равных, где ничто не может быть скрыто, они учатся понимать и прощать друг друга, по-другому понимать пережитое при жизни, приобретать друг у друга новые понятия, проходить суровую школу очищения души, может быть, открывать её для молитвы.

Кажется, у них нет ни тёмных, ни светлых предводителей и проповедников, но они не оставлены без помощи высоких миров, хотя они об этом не говорили.

Многие читающие сейчас думают, что такой мир не их удел, им удалось остаться порядочными людьми, подняться до некоторых высот развития разума и души, которые доступны избранным, и они достойны лучших миров. Но ни в чём мы так не ошибаемся, как в оценке себя.

«Входите тесными вратами, ибо широки врата и пространен путь, ведущие в по-гибель, и многие идут ими» (Матф.7:13).
Если трезво смотреть на себя, то придётся признать, что тесные врата - врата духовных подвигов - для нас недоступны.

Всем нам придётся отвечать перед собой и перед Всевышним на простой и жёсткий вопрос: «Что ты сделал для людей»? Не оправдаться при этом обстоятельствами, слабостями, болезнями, трудностями, судьбой – все попытки оправдания в этот момент окажутся фальшивыми.

Большинству из нас, живущих обычной жизнью, наполненной честным трудом и заботами, наверное, будет тяжело увидеть свою бездуховность, приземлённость, пристрастие к простым соблазнам и желаниям. Но наша надежда в том, что после смерти для нас всё же будет опорой то, что жизнь была заполнена трудом, посильным творчеством, познанием, развитием, воспитанием детей, доступным творчеством, теплом и любовью отношений, помощью другим, преодолением себя; что сделал немного, но всё же сделал что-то для людей, за что не стыдно перед собой, родными, предками.

Наверное, мы будем стремиться к тем, кто ближе нам по своему внутреннему миру, своему уровню развития.
Но буду ли я действительно иметь то, что можно отдавать другим, смогу ли чем-то помочь другим, или хотя бы не быть в тягость им? Кому нужен тот, кто привык только брать? Примет ли нас мир честных тружеников, тех, за счёт которых мы получили возможность жить на земле, получать образование, достигать известности, материального благополучия; тех, которые создавали будущее народа?

Мы часто воображаем и изображаем себя творческими личностями, утончённы-ми ценителями чего-то, знатоками в разных областях, способными со знанием дела рассуждать о разных событиях и поступках людей. Наши убеждения и суждения при этом взяты у других людей, и мы гордимся своей начитанностью. Но смерть унесёт все наши маски, всё чужое, тщеславное, пустое, фальшивое, и что тогда останется настоящее, своё? Останется ли вообще что-нибудь?

Из наших разговоров я понял, что в том мире или слое  существует деление людей и других существ на грязных и чёрных. Грязные – это все мы; в нашей душе сохранился нравственный закон, но мы не смогли соблюдать его в чистоте, строгости, жить вполне в соответствии с этим законом, и душа покрыта грязью от нечистых помыслов и дел. Чёрные – это те, для которых нравственный закон перевернут. Как я понял, для них нравственны ложь, обманы, коварство, насилие, убийства – всё, что приносит горе, всё, что есть зло. В способности делать это они видят своё превосходство над другими. Живых чёрных людей отмечает наполненность тёмной энергией, энергией делать зло, гордая решимость идти на любые преступления. Аналог радости у них– злорадство.

Среди чёрных есть изощрённые обвинители людей. Пользуясь беззащитностью чистых сердцем, они находят в их памяти проступки или сами толкают на них и потом раздувают их до уровня ужасных пороков вечной вины. Они каким-то образом рассеивают или закрывают сознание обвиняемых, лишают возможности достойного ответа, наслаждаясь страданиями жертвы. Они лишают возможности молитвы, которая позволит понять, в чем человек действительно виновен, почему сделал так, как сделал, и что можно сделать в искупление вины.

Вот человек, которого другой человек сам или под влиянием подлого духа обвиняет в том, что он совершил непрощаемый грех и не устаёт в этом обвинении, не давая возможности открыть сознание для ответа: «Я грешен, но что тебе до моих грехов? Они мои. Живым нельзя научиться ходить, не падая. Я старался не делать зла другим, а если и сделал, то по слабости своей или по неведению. Не тебе судить меня, отвечай за свои грехи. Пытаясь унизить меня, ты не станешь чище и выше, а только унизишь себя. Оставь меня, я не должен тебе ничего, и больше меня не достанут твои нападки и разоблачения».
 
Вот женщина, которую бывший муж много лет обвиняет в том, что она вышла замуж после его смерти за другого; он не отстаёт от неё, не даёт возможности со-браться с мыслями и ответить ему.

И только вспышка света помогла ей найти ответ: «Тебе ни в чём не упрекнуть меня за то время, когда ты был жив. Но ты оставил меня одну с малыми детьми, когда в стране была разруха. Что бы ты сделал на моём месте, если порядочный человек предложил помочь мне вырастить твоих детей, когда вокруг было полно молодых девушек? Он недолго был жив, но он и с того света помог мне и детям в самое тяжёлое время, а от тебя я чувствовала только истерику обвинений, недостойную мужчины. Твои дети выросли достойными людьми, смогли получить образование, и найти себя в жизни. Я жила для них, и не тебе, а им судить меня за мою жизнь. Что же ты не можешь от-стать от меня, не преследовать меня своими обвинениями, у тебя от жизни твоей не осталось ничего, кроме этого злорадства?
Если я виновата в чём-то перед тобой - прости, и я тебе прощу, если не можешь – значит, я не такая, какой ты хотел бы меня видеть, и нам не по пути. Мы чужие и твои обвинения для меня – ничто, ты больше не  достанешь меня своей ненавистью, оставайся с ней сам и со своим бесом, который тебя толкает на неё, он ближе тебе, чем я и твои дети».

Среди живых чёрных есть и те, которые получают особую награду:
Давно иссяк бы самый ад,
Когда бы не таило зло
В себе сладчайшей из наград
От спуска вниз, во мрак, на тло.
(Д.Андреев. Саморазрушение)

Они знают, что такую награду они могут снова получить только при дальнейшем провале вниз, что и вынуждает их не останавливаться в падении. Рассказ о них – в  «Розе мира» Даниила Андреева.

Наверное, это они были среди тех, кто добровольно, или вначале вынужденно, по долгу службы, для спасения себя и родных, шли на издевательства и пытки в 1937-1939 годах. Испытав в этой безнаказанности наслаждение, равного которому они ещё не знали, уже сознательно шли на всё более бесчеловечные изуверства за пределами разума.

Они были среди  выпущенных после войны по амнистии из заключения бандитов, грабящих нищих матерей, оставшихся без мужей и сыновей. Я видел их в детстве, не знающих ничего не только святого, но и просто человеческого. Такие же почувствовали свободу для насилия и грабежей в России в 90-е годы 20 века. Есть они и сейчас.

Не о них мой рассказ, хочу только сказать, что те, кто пытается теребить воспоминания о них и их кровавых кумирах, оправдать их, представить героями, сами становятся пособниками и служителями зла, призывают чёрные чудища к возврату в наш мир.

Конечно, моё представление о мире тех, которые называли себя тенями, может быть во многом убого и ошибочно, и что нас ждёт на самом деле, мы узнаем, когда простимся с жизнью. В чём я сейчас уверен - там, за порогом, не будет легко и просто.

Мы ведь даже не знаем, сохранится ли после смерти наш ум, останется ли ясным сознание. Скорее всего – нет.

Тени путаются в датах, последовательности событий, не могут заполнить провалы в памяти, найти аргументы против обвинений в свой адрес, объективно оценивать себя. Д.Андреев сообщает, что наш эфирный мозг - рахт, вместилище нашего ума - сохраняется после смерти только при  движении души в миры восходящего ряда, а при спуске даже в ближайшие миры чистилищ он рассеивается.

Но если нас спросить, что мы выберем для себя: мир, о котором мне говорили мои собеседники, или бессознательное состояние без мыслей, без снов, без движения, в уповании возможного воскрешения в Судный день – что мы ответим?

Как узнать, куда  мы попадём после смерти? Есть множество тех, которые учили и учат нас тому, что нужно делать для спасения. Но как может обещать что-то тот, кто сам не знает, что есть спасение, кто сам ничего не имеет из того, что он обещает?

Есть древние верования народов, есть священные книги великих религий. Есть откровения  святых, подвижников духа, - они были несравненно выше нас и потому видели дальше и лучше всех нас. Есть великие произведения искусства высокого человеческого духа. Есть и просто пример и убеждения поколений предков.
Нет оснований не верить великому Данте, высокому мистику Д.Андрееву, но они рассказали о слоях мироздания своего времени столько, сколько им было открыто и сколько они смогли рассказать в доступных нам понятиях.

Но хотелось бы всё-таки услышать рассказ  о себе самих умерших. Можно ли во-обще разговаривать с умершими? В то время, о котором я рассказываю, у меня таких вопросов не возникало, во всяком случае, вначале - я полагал, что с ними и разговаривал.

Но за прошедшие годы ушли из жизни многие хорошо знакомые и близкие мне люди, а мои попытки поговорить с ними после их ухода так, как мы разговаривали при жизни, были неудачны.

По своей воле мне удавались лишь отдельные эпизоды, во время которых можно было почувствовать присутствие родного, близкого или хорошо знакомого человека; понять состояние его души, какие-то чувства, отношение ко мне, радость встречи, увидеть всплывшие воспоминания, услышать отдельные слова или короткие фразы, которые можно было бы уверенно связать конкретно с ним. Но разговора как такового не было.

За время существования человечества на земле уже десятки миллиардов человек ушли из жизни, но до сих пор между нашими мирами непреодолимая стена.
Возможно, нам пока достаточно знать, что есть то, что от нас скрыто и есть причины, по которым это скрыто.

Но мы можем также знать, что им, ушедшим,  не может помешать наша свет-лая память о них, молитва о спасении их душ, о движении их к свету и истине.
Многочисленные публикации об общении с умершими людьми не убеждают меня в том, что разговоры велись действительно с теми, кем они себя называли. Я уже говорил, что тени могут называть себя кем угодно, знать разные сведения о том, кем они назвались, которые они получают из памяти спрашивающего или из памяти других людей. Что известно кому-либо, может быть известно и им.

Мне кажется, что единственным  доказательством того, что говорил с конкретным человеком, является некоторое ощущение его личности, которое, как голос, неповторимо, которое мы несознательно пом-ним, несём в себе с того времени, когда он ещё был жив. Обычно при этом возникают зрительные образы, интонации живого голоса.

Хочется верить, что я попаду в мир света, радости и свободы, но провидцы отмечают суровость законов кармы, их несоответствие нашим понятиям нравственности, добра и зла. Данте сообщает, что Вергилий не смог подняться в высокие христианские миры только потому, что умер раньше пришествия Христа и потому не мог быть христианином. Есть такие примеры и у Д.Андреева, в христианской литературе.

Мне показали одно из ужасных посмертий людей. Это был закрытый бункер со спрессованными голыми телами мужчин и женщин, которых таким образом  вынуждают без их согласия и желания непрерывно участвовать во всеобщей оргии этого бункер,. Я вначале подумал, что там те, которые при жизни не смогли преодолеть вожделение. Но я слышал голоса детей, жалобы детей и это было самое ужасное.

Однажды мне показали первые минуты после моей гибели на войне в прошлой жизни. Я смотрел сверху на своё тело, лежащее в степи, кажется, под Воронежем, на спине с открытыми глазами, глядящими в небо, в военной форме с рубиновыми кубиками или шпалами (точно не помню) в петлицах. Было очень больно расставаться с ним, с которым связана  целая жизнь, в которой было столько  невозвратного, неповторимого, важного, счастливого, радостного. Но отчаяния не было. На войне убивают, пришёл мой черед, я выполнил свой долг перед моим народом. Я не удивился тому, что существую и буду существовать. И не было страха смерти, страха ожидания жестокого наказания.

Ещё мне показали чистые слезы женщины, узнавшей о моей смерти, и это было  мне как награда и как боль за её судьбу.

Я вырос в этой жизни в военное и послевоенное время и моя молитва о спасении душ солдат, погибших безвестными во время жестокой войны, не оставшихся безучастными к унижению своего народа, к его истреблению.

Что чувствовали молодые ребята, призванные на фронт уже в разгар войны, когда и они и их родные знали, что из них вернуться смогут только единицы. Что вело их? Долг? Они ведь уже знали, что впереди их ждёт не слава, не подвиги, а судьба стать од-ним из тех тысяч ежедневно убиваемых где-то на Невском пятачке, где нет ни победы, ни поражения. Что их вело? Нравственные устои, нравственные ценности, человеческое достоинство не позволяли им действовать иначе.

Трудно идти в смертный бой, но в том и подвиг, чтобы пойти, не уклониться, не унизить своё достоинство, достоинство предков.

Моя молитва о спасении душ вернувшихся с войны солдат, в большинстве – калек, увидевших землянки, сараи, бараки, углы в коммунальных квартирах, голод, нищету их матерей, сестёр, жён; встретивших тех, кто избежал фронта и неплохо себя чувствовал в тылу, кто занял руководящие должности, тех, которые – не воевавшие – с высокомерием относились к фронтовикам и могли спросить: «Если ты был на войне, то почему ты жив»? Солдат, увидевших все это и нашедших в себе мужество и решимость строить новую жизнь, не поддаться отчаянию. Солдат, которые никогда не рассказывали о войне, а если рассказывали, то только о случайных маленьких радостях.

Нет памятников подвига тех молодых ребят, кто в условиях полевой хирургии остался  обрубком, без рук и ног, подвига терпения, подвига остаться человеком, не поддаться ненависти ко всем, найти смысл в жизни. И женщинам, ухаживавшим за ними.

Моя молитва о  спасении женщин, в нечеловеческих условиях поднявших детей, младших сестёр и братишек, безропотно поднимавших и восстанавливавших заводы, колхозы, железные дороги, дома и улицы, живших в голоде, в разрушенных и разграбленных  деревнях и городах. Везде их ждал бесконечный труд. Очень многие из них после войны не имели и не могли иметь опоры, личного счастья – те, которые могли быть с ними, погибли на фронте.

Они не смогли получить хорошее образование, развить свои способности, постичь высоты человеческой мысли и искусства – им было не до этого, они должны были по-строить свой угол, вырастить детей, дать им образование.

В начальной школе в моём классе из 30 детей только у двоих были отцы. Бедность, если не сказать — нищета. У меня есть снимок выпускного 4 класса — фуфайки с чужого плеча или что-то заштопанное. Но мы были детьми, благодаря женщинам мы находили радости в этой жизни, другой у нас не было.

О спасении ещё многих, многих людей, которые создавали наше будущее, сами не имея почти ничего. Господи, если не они достойны награды, то кто? Будет ли ля них хотя бы скромное место в Храме Небесном, в мире святых России, мирах света и радости?

Этот же вопрос я мысленно задавал недавно в Свято-Троицкой Сергиевой лавре, когда перед всенощной звонили все колокола звонницы и перекрывал их мощный глубокий гул 74-тонного главного колокола. И услышал торжествующее, ликующее: «Не скромное, а достойное подвигам их», - и сам этот ответ и то, что он был дан мне, пронзили мне душу до слёз.

Видят ли действительно те, которые называли себя тенями, все наши мысли, желания, поступки, сказанные и несказанные слова? Тени ведь разные и у них разные способности. Но нас действительно видят множество разных существ.
Не менее года я ежедневно слышал: «Доброе утро!» - и после этого, по моим ощущениям, двое или трое существ принимались наблюдать за мной, иногда переговариваясь между собой. Видимо, они фиксировали все мои действия, мысли, состояния – так, как учёные наблюдают за каким-нибудь гоминидом в стае. Разрешения на это они не спрашивали, хорошо, что хоть уведомляли.

Можно ли скрыть от теней мысли, желания, принятые решения? Такая потребность возникает, например, когда существа хотят воспользоваться вашими знаниями, чтобы причинить зло другим людям.

Похоже, что скрыть что-то можно только от существ низких планов, которые в силу своего уровня развития не в состоянии вполне понять нас. Мысль, знание, решение можно закрыть другими, явными и понятными им. Но это требует постоянной внутренней дисциплины и практически неосуществимо.

Наш контакт подходил к концу, это понимали и я, и тени. Но он ещё продолжался.))

13.04. Что же делать. Должно быть грустно. Так должно быть, ничего не сделаешь с этим. Не в том дело, что тебе так нужно жить всегда, это только сейчас тебе плохо, тяжело от неспособности видеть, помогать, и главное - видеть пути помощи. Это для тебя всегда являлось причиной печальной безысходности, глухого отчаяния «не должно быть так!» - и знаешь, что так и есть, так и должно быть, так и будет. Но ведь дело совсем не в том, чтобы продолжать в себе воспитывать, вскармливать это чувство невозможности помочь, изменить.

Это верное чувство - грустно оттого, что хорошие люди несчастны, - но это не со-всем так, хорошие люди счастливы, просто по-своему, иначе; это ведь только кажется, что они несчастны, потому что нет у них того, что есть у других, не блещущих достоинствами и чистотой; но этого ведь и не нужно им, им просто важнее не быть такими, как остальные, и если добиваться счастья, то тоже не такого, не с таким отношением к тому, чего они добиваются или чего хотят добиться. Не может быть у порядочного, настоящего человека такого замшелого, тупого, сытого, жирного счастья, как у других, не может быть и счастья мелкого, трусливого, лживого или ворованного, с обманами, с презрением.

Это всё так. Люди по своей природе двойственны. Одни отвратительны, другие недостижимы в своих высотах. А между ними те, которым свойственно и то, и другое, только в разной степени. Здесь находятся все обыкновенные, рядовые люди: хорошие, плохие, средние,- здесь и все опустившиеся, теряющие честь, достоинство, здесь и дельцы, жулики, те, кто хватает всё, что можно схватить, здесь и те, кто старается быть добрым, хорошим, ласковым, кто стремится оставить свой след на земле, принести людям пользу, кто не считает достойными себя унижение, уступки своим слабостям, угодничество, пошлость, нечестное отношение к женщине, другу, знакомому - всё это находится посередине.

И ты тоже здесь. И тебе не дано выйти из этих границ. В них ты и останешься навсегда. Но не поймёшь ничего, пока не выйдешь из них. Не видно в них ничего. Ничего не увидишь, не узнаешь, пока будешь в этих границах, будешь слеп, будет только казаться, что что-то увидел.

Будешь только видеть отсветы, отблески большого света, но не увидишь ничего, ибо не могут увидеть ничего те, кто ползёт в земле, в грязи, во мраке, в мелкой грязной воде, болоте своих желаний, своих границ обязанностей, повседневных забот, дел, не может такой человек увидеть ничего, держат его у земли его чувства, его заботы, тысячами тонких нитей привязан он к земле, нет у него сил порвать их все. Не понимает он, что можно это сделать, и не будут страдать от этого близкие его, не будут, они ведь не должны всё знать, им-то нужно не так уж много.

Но нужно, обязательно нужно оторваться от того, что тебя сковывает, связывает ежеминутно, ежесекундно, нужно попытаться всё-таки хоть раз оторваться. Не увидишь иначе ничего. Нельзя ничего увидеть, лёжа ничком на земле. Должен поэтому ты стремиться выше, поднимать голову немного выше, чем сейчас поднимаешь, пытаться встать на колени хотя бы, подняться, оторваться от созерцания грязи и пошлости.

Нужно увидеть другое, нужно, и в этом будет решение всех вопросов, в этом будет поддержка, основа, опора, уверенность. Именно в том, что можно увидеть не рядом, под собой, но дальше, гораздо дальше, выше. Там находится решение, там ответ, там начало и конец, там всё, что нужно, что есть и будет, и цель там. И освободишься там от печалей, от горечи, от неудовлетворённых стремлений, сознания невозможности действий.

Так должно быть для тебя. И ты всё же можешь сделать так. Хоть ты и погряз, вы-мазан уже достаточно грязью, мразью, всем, что есть мерзкого в мире - ты уже успел как-то этим это вымазаться, - но ты ещё можешь сделать это, только нужно тебе для этого сделать такие усилия, которых ты ещё не делал, нужно, чтобы у тебя исчезли все эти заботы, нужно попытаться решиться на это, нужно будет не жалеть себя, своих чувств, своего времени, не бояться ничего, не хотеть оставаться таким же. Невозможно оставаться там, где ты был, не для тебя это место, не приведёт оно тебя ни к чему важному, достойному, посильному для тебя.

Плохо ты жил. Очень плохо. Очень плохо, ибо не видел, что ты делал, не понимал, что ты делал, и тобой правили твои первые пришедшие на ум повеления, желания, тобой правили неподконтрольные движения твоей природы, твоих инстинктов, твоей прирожденной тяги к деланию добра, которое ты не мог делать, ибо не знал, как, и не мог справиться с желаниями своими, которые несут вначале зло.

Получается, что ты стремишься к тому, чтобы причинять себе страдания и боль, и ничего, кроме этого, не можешь. А это потому, что не только не понимаешь, что нужно делать, чтобы делать добро, но и не умеешь, не хватает для этого самоотречения, самопожертвования, не хватает обычной силы воли - решил так, а делаешь иначе и оправдываешь это чем-то после, - не хватает для этого твоих возможностей. И потому ты приносил боль всем, кто был с тобой.

Не мог быть лживым, грубым, подлым, и не мог быть честным, открытым; не мог безоглядно поверить, дать волю своим чувствам, желаниям, заглушал в себе всё, что грозило перехлестнуть через край, не давал себе никогда воли поступать так, как хочется, ибо боялся того, что приведет это к горю, и не мог поступать никак.
Не мог просто уйти без слов, без того, чтобы высказать, как тебе больно, уйти мужественно и окончательно. Но не мог же ты всегда запрещать себе всё - ты позволял, но ещё раз убеждался, что нельзя было делать так, и снова всё начиналось сначала.
 И тоска-то и больно потому, что не видел выхода. Нельзя так и нельзя так. Можно только так, но это тоскливо, безрадостно, однообразно, это жертва, жертвовать собой, а ради чего? Оправдана ли жертва? Нужно и для себя что-то оставить! Но что? Где-то какое-то чувство, встреча. Но ведь нельзя, нехорошо, нечестно, нельзя! - и всё опять сначала. И нельзя оставить семью, уклад, место своё в жизни, нельзя коренным образом что-то менять - противоречило бы долгу по отношению к семье.

И невозможно делать больно жене, нельзя же лишать её счастья, которое она за-служила, несомненно заслужила тем, что шла вместе с тобой в те годы, суровые годы, когда было всё так трудно, которая прошла с тобой сквозь унижения, жертвовала всем для тебя, своим будущим, своим здоровьем, во всём тебе доверяла, не видела никакого смысла в жизни без тебя, переносила все тяготы, все удары, всех этих жутких, страшных, жестоких людей, всё переносила и только ради того, чтобы быть с тобой.

А ты сейчас думаешь, что она далека от тебя, а она не далека, она просто есть чело-век сам по себе, всё то, что делает она сейчас, делает ведь тоже для тебя...

((Далеко не во всём я был согласен с этими словами, не согласен и сейчас. Но сейчас я понимаю, что главное было не в словах.))
 
20.04. Но ведь ты знаешь уже всё, что будет, это не должно тебя больше тревожить, будет всё так, как ты хотел. Это так будет, скоро убедишься в этом. И не нужно также думать, что ты можешь сделать больше, чем я, ибо ты не в состоянии столько сделать, ты не можешь делать то, что могу я, не знаешь, что принесёт твоё действие в результате, и по-этому лучше не пытайся сделать что-то иначе.

И ещё нужно знать, что если ты можешь думать о чём-то другом, не связанным с нею, то ты должен думать об этом другом. Ты должен думать и заниматься так, как будто ничего этого не произошло, это не должно выбивать тебя из колеи. Это болезнь, и болезнь ты не можешь излечить, ей помогут другие, и сделать ты ничего больше не сможешь, это так.

То, что произошло, было всё-таки неожиданностью, это не должно было произойти, это так вышло, теперь уже нельзя быстро и легко вернуть утраченное, это будет продолжаться ещё несколько дней, и не в твоих силах этому помочь и изменить.
Речь шла о том событии моей жизни, о котором мне уверенно говорили, что оно не произойдёт.
Ты можешь просить о помощи, обращаясь к Богу, это ты даже обязан делать, раз хочешь этого, но тебе это ничего не даст, ты не умеешь это делать, это делается не так, это делается тогда, когда веришь и не боишься, что будет от этого хуже, не боишься, что просишь недозволенное, и уверен, что обращаешься к Богу, а не какому-то человеку. Тогда только можешь обращаться к Богу, тогда только Он сможет помочь тебе.

Но и это ещё не все. Ещё ведь нужно, чтобы сам ты был достоин того, о чем ты просишь, не может Он тебе дать то, чего человек недостоин, не добился всей своей жизнью. И хотя ты просишь для не для себя, а для другого - это всё равно, ты должен иметь право это просить. Ты можешь просить.

Для этого тебе нужно только ещё раз понять, что ты хочешь. Чтобы всё было, как у других, чтобы всё было благополучно, это ты уже выразил в своих желаниях. Но ведь это ещё не всё, этого очень мало, ведь нужно знать, что ты хочешь вообще, что ты хочешь самого главного. Ты думаешь, что, если всё, что перечислил, будет, остальное появится само собой. И это верно, трудно что-либо менять, пока не будет достигнуто всё это.

Но ведь ты не ради того живёшь, чтобы это достигнуть, это твои цели ближайшие, но, если ты не будешь знать самой главной цели, эти близкие цели будут бессмысленны, и поэтому их не следует осуществлять. Они ни к чему не ведут, они будут сами по себе, они такие же, как цели других людей, ни в чём не отличаются, а нужно иметь цели выше целей обыденных, не можешь ты ограничиться только этим.

((После прекращения контакта исчезло ощущение среды того слоя, в котором он проходил, но появилось ощущение другой, более лёгкой среды. Она ощущается как вполне реальная субстанция, которая наполняет наш внутренний мир чем-то не всегда осязаемым, но влияет на него, на наше сознание, как влияет на нас, например, погода. По ней распространяется и влияние отдельных людей, людских сообществ и ещё чего-то невидимого.

По моим ощущениям, она безличностна, бесстрастна, достаточно плотная, возможно, она находится на границе между нашим миром и невидимым. Она не мешает жить, совершать ошибки, быть подверженным человеческим слабостям и искушениям. В ней могут появляться, вторгаться, прилепляться к сознанию людей разные гнусные существа с такими состояниями, что их трудно выдержать даже физически: крайнее раздражение, злоба, вкус разложения, отточенная хитрость, безжалостность и прочие мерзости. В ней их можно ощущать, и пытаться бороться с ними явно.
Может быть, в этой среде есть что-то ещё, но я не видел миллиардов душ, ушедших из жизни.

Конечно, все дальнейшие события были противоположны тому, что я хотел, и что мне обещали. Примерно в это время в голове постоянно стала звучать навязчивая фраза: «Всё будет хорошо, всё будет хорошо».))