Девушка окно ее отражение. Глава 1

Тени этих домов —
Отблески тех, кого нет.
Что-то шепчут во мне...



Осень. Ночью был ветер. Шуршал сухими листьями по стеклу. Я слушала твое хрипловатое дыхание и думала — что за сон тебе снится? хочешь ли ты остаться в нем навсегда? помнишь ли ты, что такое счастье?.. И я знала, что ответа не получу. Возможно, в прошлом он был. Наивность порой рождает шедевры. Но сейчас увы… с каждым годом стекло тускнеет, я вижу гадательно, и даже когда мы лицом к лицу, облик твой расплавлен годами, в нем нет четкости и остроты. В такие моменты я скорее чувствую, чем вижу — жизнь вытекает из нас по каплям.

Утром ты не хотела просыпаться, цеплялась за сон, как малый ребенок. Ветер за окном не стихал, все было по-прежнему, только стало светло. Ты встала, прошла в ванную, потом стала варить кофе. В который раз я подумала, что каждый из нас находится в своей клетке. Ты в плену привычек, рожденных одиночеством и старостью, я же заточена в этой комнате с видом на булыжную мостовую на невзрачной улочке ветхого города. Мы молчаливые тени тех мест, в которых живем. Я знаю каждый твой шаг, каждую мысль, любой шорох в твоей душе. Тебе кажется, что ты знаешь меня тоже. Вернее, помнишь, как помнят любимую в детстве игрушку, ускользающий запах свежей листвы или тупую боль, заросшую временем.

Наша уверенность друг в друге помогает нам сосуществовать, она более реальна, чем окружающее. Ты знаешь, что я рядом как часть твоего естества — но такая ли я, какой ты меня видишь?.. Годы дали тебе мудрость и понимание того, что воспоминание бывает только одно, все же остальное — бесконечные штрихи наложений, воспоминания воспоминаний, искажающие действительность так, как мы этого хотим. Так, чтобы нам было хорошо. Или так, чтобы нам не было больно. Или даже так, будто ничего не было вовсе. Мы цепляемся друг за друга, как за соломинку. Все же остальное кажется зыбким и лишенным всякого смысла.

С дымящейся чашкой ты сидишь у низкого столика, смотришь сквозь запотевшее окно на серое утро, понурых голубей, тусклые окна мансард, редких прохожих внизу, что идут по своим делам. Взгляд бездумно скользит по столько раз виденному, ты делаешь короткие глотки и даже не представляешь, как много скрыто в этом сером куске улицы, сколько здесь тайн и забытых секретов.

Способна ли ты еще удивляться?.. Не думаю, но мне хочется в это верить. Мне хочется чтобы ты однажды увидела из окна как много лет назад вялый рыжий мальчик которого ты даже не знала прощался с городом и с тобой потому что уезжал в другую страну навсегда он стоял ночью напротив твоего окна на другой стороне улицы и не отрываясь смотрел вверх и молился своему богу и просил его уберечь тебя от несчастий в этом мире и чтобы с тобой все было хорошо и он понимал что ты его никогда не вспомнишь потому что его не видела даже и не знала о его любви ты была красивой и всеми желанной и что тебе было до невзрачного мальчишки и достав из стены кирпич он засунул в отверстие записку обернутую в целлофан и задвинул кирпич на место который зарос мхом от непогоды и дождей и не потревожен до сих пор и ты его видишь каждый день глядя из окна на улицу и когда он уходил то заплакал и жалко махнул рукой и этот жест видел сосед что жил рядом он водил к себе проституток чтобы забыть жену бросившую его и он встал ночью покурить у окна и увидел мальчишку тот безнадежно махнул рукой и поковылял прочь а мужчина подумал ну что за дерьмо эта жизнь когда вот такое происходит ясно же что юнцу не по себе и потом он смотрел на спящее лицо проститутки в желтых отсветах скупой лампы и видел лицо своей бывшей и чувствовал как из глаз его готовы пойти слезы и с болью прошуршал ладонью по обоям стены и в тишине этот шелест услышала пожилая соседка у которой недавно обнаружили рак матки и она лежала и думала как сказать об этом мужу который похрапывал рядом и ощущала холод в груди и страх и думала как глупо и непредсказуемо устроена жизнь и что муж после ее смерти наверняка зачахнет потому что не сможет жить один а дети разъехались и никто ему не поможет и мысли эти текли-текли как невидимая пыль в темноте по ступенькам подъезда и вылившись наружу являли мне всю горечь и боль этого мира и всю его изнанку которую никогда не увидишь в свете дня потому что тогда они скрыты под масками неправды лицемерия лжи…

Одна ночь из тысяч. Все одинаковые и все разные. Как жучки, что ползают по давно некрашеному подоконнику. Они похожи друг на друга, но те ли они каждый день?.. Однажды ты поняла, что время, когда тебя любили, давно прошло. И теперь ты живешь во времени, когда тебя терпят. Я помню тот вечер. Была поздняя осень, синева за окном, от нее тянуло морозной свежестью, ты смотрела, как первые снежинки бьют о стекло. Внизу кто-то шел, шурша листьями. Любовь к утраченной юности упала тяжелой каплей на твое сердце, ты ощутила пропасть от истаявшего времени и поняла, что все кончено. Как прежде никогда не будет. Разве что в мечтах. Ты обернулась и посмотрела на меня, ища поддержки и успокоения. Сравнивала то, что было с тем, что осталось. Осознавала ускользающую красоту. И это тебя не устроило.

С тех пор мы живем в монохромном мире. Каждый день одни и те же кадры, одно и то же кино. Нуар просочился в твою кровь, мысли, он пропитал окружение, на которое ты смотришь. И дело вовсе не в цвете, а в том, как ты стала думать, в привычках, появившихся позже, в цепочке рассуждений, выпадении моментов прошлого, как зубчиков из старой расчески. Ты списываешь все на деменцию, но это моя вина. Я также оказалась в западне, из которой не выбраться.

Наша жизнь похожа на массу ежедневных ритуалов, обязательных к исполнению, существующих на уровне потребности. Каждое утро, как и сегодня, как и всегда — крепкий кофе, ароматный, черный. Но вот он выпит, и взгляд скользит к ноутбуку, что стоит рядом. Одна знакомая, которая живет в другом городе, научила тебя, как им пользоваться. Ты завела профиль в фейсбук, освоила мессенджер, и этого тебе достаточно. С десяток друзей, которых ты никогда не видела, раскиданы по всему свету. Наверное, они так же одиноки, как ты, отсылая в тишине своих жилищ посты о любви, Боге и вечности. Их открытки пестрят букетами роз, одиноких фуксий и экзотических икебан, присыпанные пожеланиями о здоровье и вечном счастье. И правда — что человеку еще надо на старости лет? Чтобы не мучила болезнь и было тепло на душе. В этом есть что-то трогательное и наивное, ведь дряхлое тело все равно будет недомогать, а счастье настолько эфемерно, что понимаешь о том, что оно было только задним числом. То же происходит и с тобой. Ты ищешь в гугле красивую картинку, отсылаешь ее в путешествие по миру, откидываешься на спинку кресла и испытываешь мимолетную эйфорию, которая оседает теплым комочком в душе. С закрытыми глазами ты слышишь лайки друзей, прилетевшие по нитям от отдаленных серверов, и радуешься как девчонка, увидевшая свое отражение на портрете неизвестного тебе художника.

…что заселился через несколько лет на квартиру женщины безвременно ушедшей от рака в которой коротал время скорбящий вдовец ведь когда она умерла он понял как сильно ее любил и что ее очень не хватает и он не ценил счастье тех лет и это снедало его изнутри он пил чтобы забыться и быстро опустился и решил сдавать комнату чтобы был собутыльник и случайно познакомился с юношей который сказал что художник у него не было документов и неизвестно откуда он был родом и они пили по вечерам крепкое вино и каждый предавался своему вдовец скорби художник мечтам он часто смотрел из своего окна в окно на той стороне улицы и видел в нем девушку и представлял как бутон распустившейся розы красивой желанной дарящей радость и под впечатлением он сделал карандашный набросок этой девушки задумчиво глядящей из окна он постучал в ее дверь и подарил его ей и она восхитилась и почувствовала легкий толчок в сердце и только через много лет поняла что это была первая и настоящая любовь которая все покрывает долготерпит милосердствует не завидует девушка наивно приравняла эту любовь к Писанию и с каждым годом она укреплялась пока к старости не стала ее каноном и святыней а тогда он просто сказал раздевайся я хочу видеть твою прелесть и она была покорна и трепетна как лань и отдала ему свое целомудрие и от него пахло плодовым вином и табаком раздвинь ноги шире тебе будет хорошо говорил он и она делала что он хотел не жертвуя собой а отдавая себя и уже после подумала что прелесть не в том что он делал а в том что она дарила свою любовь и он приходил к ней еще несколько недель и они занимались этим под карандашным наброском который висит в твоей комнате и я смотрела на тебя как с каждым годом ты убегала от одиночества а потом оно настигло тебя и ты смирилась и все что осталось это неприкаянная могила непонятная тоска цветы в мессенджере запах старости затертые воспоминания и иллюзорное восприятие жизни ведь я забрала себе то что ты не смогла перенести вытерпеть пережить …

Ты смотришь на лист клена, прибитый к стеклу ветром. Изжелта-бурый, с черными прожилками. За окном ноябрь, в твоей душе тоже. Порывы ветра вгоняют в трепет улочки старого городка, до которого никому нет дела. Первыми его стали покидать банкиры, потом урбанисты и ландшафтные архитекторы, вслед за которыми потянулась и молодежь в поисках лучшей жизни. Много лет назад, и много лет вперед после того, как ты умоляла меня о спасении. Теперь здесь живут лишь старики и те, у кого нет выбора. Днем они безвольно шаркают по каменным улицам, как в вязком сне без конца, и с нетерпением ждут ночи, когда можно будет проснуться в своих грезах молодыми и полными жизни. Все бегут из него, как в эстафете сансары, воплощаясь где-то теми, кем не смогли стать тут. Ты смотришь на осенний лист с улыбкой сфинкса и думаешь, стоит ли выходить сегодня на прогулку. Но это так, досужие рассуждения, ведь бесцельное дефиле по городу — еще один ритуал, из которых складываются дни твоего существования. Все, что можно сделать — это обставить ритуал деталями, точками целей, таким образом обозначив отличие одного дня от другого. Потом сохранится воспоминание: в четверг я была у ратуши, в пятницу на рынке, а в воскресение у последней школы, где еще учатся дети. Рынок выбирается сразу в силу прагматизма, чуть позже скульптурная группа на мрачном бульваре — как эстетическая ценность. Какое-то время ты колеблешься между терапевтом-окулистом-офтальмологом, но внутренний протест очевидной старости отметает эту мысль прочь.

Кладбище. Минуя поликлинику и врачей. Ты усмехаешься. Почему бы и нет? Давно там не была. В такую погоду будет и вовсе впервые. Словно бы заново. Пробежаться свежим взглядом по отошедшему миру. Прийти домой с душой, полной эсхатологии, сделать обед и читать до вечера «Осень патриарха».

Я наблюдаю за тем, как ты собираешься. Теплые колготы, свитер из секонд-хенда, сережки, купленные лет тридцать назад… Вся красота мира у твоих ног, ты ходишь по ней, не замечая, потому что уже все равно — мир далеко впереди, ты на обочине, демонстрируя свое безразличие к окружающему. К сожалению, так всегда. В молодости мы опережаем время, потом идем в ногу с ним, затем пытаемся не отставать, и наконец на все плюем, отворачиваемся и уходим в себя. Тебя уже не волнует, как ты выглядишь. Нервный тик пробегает по телу, когда знакомая в мессенджере объясняет про инстаграм, скайп, ватсап и прочую ерунду. Голова кружится, легкая тошнота подступает к горлу, и ссылаясь на слабость, ты заканчиваешь разговор. Расстояние между тобой и мейнстримом настолько велико, что, подумав об этом, тебе становится страшно. Я оберегаю тебя от того, что гуляет в сети, от секретов, которые люди скрывают ночью, в тишине, когда сбрасывают маски, сотканные из гуманизма, сострадания, беспечных улыбок и альтруизма. Это мой завет.

…потому что я вижу свет который бросает тень на тех кто ходит под ним он смешивается и в этом сумраке творятся дела так подумал однажды сосед к которому не вернулась жена он водил к себе проституток до старости и даже тогда принимал виагру потому что любил смотреть на спящих незнакомок и видеть лицо бывшей но вначале грешного пути подхватил неприличную болезнь и стесняясь идти к врачу остервенело колол бициллин и когда недомогание затухло в нем расцвели гордыня и наглость и всю жизнь он смеялся над людьми унижал и любил лицезреть их стыд и даже соседей изводил хирурга и двух девчонок что жили рядом и как-то встретив на лестнице спросил что такое отсос и каждый ответил по-своему один профессионально а вторая как было по жизни и каждый был прав но глядя ей в глаза он издевательски смеялся а она вечером плакала закрывшись в ванной ведь они с подругой были хорошие девчонки хоть и баловались страпоном у веб-камеры просто жизнь такая паскуда но откуда ему знать и когда позже болезнь проявилась вновь он понял насколько был неправ потому что никто к нему не пришел и опять он презрел врачом и ходил под себя лежа в комнате пока тело разваливалось на куски и умер на рассвете в серой мгле наступающего утра вспоминая лицо бывшей и не мог его вспомнить и тогда в бессильной ярости закричал сука это все из-за тебя вся жизнь которую я просрал ну приди же ко мне я не помню твоего лица и бледный туман унес его душу а бывшая оказалась единственной кто пришел его проводить она была в черном и вся очень старая сломленная годами пускала скупую слезу и не могла понять почему и это есть свет растворенный в тени а все остальное дела…

Ты одета и готова к выходу. Но все еще колеблешься, пытаясь сообразить, все ли взяла. Рассеянность стала твоим спутником, и ничего не поделать. Поднимаешь на меня глаза, спрашивая. Это единственное, что не изменилось за долгие годы. Вопрошающие, просящие, иногда умоляющие и всегда ждущие ответа глаза. Взгляд — это нить, которая нас связывает. Все остальное картинки вялого быта. Свет, растворенный в тени. Мы всегда рядом, но по раздельности, думаешь ты. Как Христос и искупление. Как Будда и нирвана. Ты это понимаешь, олицетворившая меня женщина, невольная фетишистка своей угасающей жизни. Ты это понимаешь, но не до конца. Поэтому во взгляде всегда немой вопрос, долготерпение, покорность, готовность принять все, что я скажу. В такие моменты жалость моя покрывает любовь к тебе, и, если бы могла, я бы заплакала. Надень платок, на улице ветер, еще менингит подхватишь. Проверь, взяла ли деньги и бутылочку с компотом, чтобы пить.

Ты топчешься на месте, а я продолжаю думать о том, как люди очевидное видят по-разному. Или иначе — как воспитание и взгляды искажают действительность. Ведь она всегда одинакова, от нее не отнять и не прибавить. Как поступки влекут за собою последствия. И как часто нам не понять эти поступки. Мысли мои летят лучами в пространстве опережая время потому что они везде не имеют преград они все миры разом как та ночь которую каждый видел по-своему мужчина колол лекарство залечивал шанкры скучал от бессонницы и услышав возню за стеной приглушенные крики не разобрал усмехнулся в пустоту и все стихло скрипнула дверь торопливые шаги по одинокой лестнице нож летит в щель время засыпает его пылью бетоном забвением он курит у окна и видит что не должен и глядя на это опять вспоминает бывшую и жалкого юнца что плакал давно и дожил до сытой старости в далекой стране и лепил хайпы из фейков смеялся над пиплом мнил себя богом прокачки когда видел надпись в посте создатель и свой псевдоним он острил что истинное имя не произносится пока с ним не случилось то что случилось и эта ночь так похожа на ту и мужчина сквозь боль пытается понять что же такое любовь и вдруг понимает но что с того толку ведь знание ее не вернет и утром говорит полицейским ничего не слышал спал как дитя и испытывает злорадство тоску и боль от дыхания тайны и спившийся вдовец во хмелю был разбужен криками он тоже пожал плечами смахнув все на делирий который расщеплял его жизнь и та ночь ушла нетронутой унося белые снежинки черные камни желтую луну и дела что творились под ней…

Я провожаю тебя взглядом, когда ты идешь к двери. Слишком сутулишься, милая, немощь пригибает тебя к земле. Расправь плечи, сними осеннюю поволоку с глаз, улыбнись. Так гораздо лучше. Не пытайся вспомнить прошлое, я избавила тебя от этого груза. Однажды я сделала это добровольно — из любви, жалости и всепрощения, которого ты заслуживаешь. И потому что шел снег. Мир был студен и неприкаян, как одинокий щенок, скулящий от голода и тоски. Я смотрела в твои глаза и видела, как безумие закрадывается в них, и твоя мольба все больше походила на бред. Созданная для того, чтобы ты лелеяла одно мгновение, застывшее во времени, я изменила свою сущность. Дала то единственное, что могла — ложное воспоминание, которое тебя сбережет. Мнимое отражение былого, которое ты будешь носить в себе до конца. Я знала последствия. Но не смогла наблюдать, как исчезает твоя душа. Пусть так, но мы живем, мы существуем. Долгие годы я нахожу успокоение в одном — хорошо, что тебе не увидать, как рай плавится в адском огне и мир дрожит в лихорадке.

Это мышеловка, в которую однажды попадают серые мышки, любящие мир и тех, кто вокруг. Можно быть рядом, провести жизнь вместе, и при этом остаться соседями, которые уважают, терпят или изводят друг друга. Но когда мы что-то бескорыстно даем, из милости — обычно лучшее, что имеем, — то взамен берем худшее, боль или страдание. Таков принцип равновесия, закон бытия. Тогда мы перестаем быть просто соседями. Мы сострадаем, сопереживаем, врастаем друг в друга, мы живем не только своей жизнью, но и жизнью другого. Потому что связаны, несем ответственность, косвенно отвечаем за его поступки, а значит, должны его оберегать, как себя. Мы попадаем в добровольное заточение, из которого уже не выбраться.

Ты и я. Мы обе из рода тех, кто терпит. Такова наша доля. Завязнув в паутине незримых связей, мы даже не думаем из них выбираться. Более того — находим сладостное упоение в самопожертвовании, смакуем его, ищем в горечи сладость, оправдывая свои побуждения. Умственный мазохизм сопровождает наши дни, как солнце день, даже когда его нет на небе. Ничего-ничего-ничего, говорю я себе каждый раз, глядя на тебя. Мы пробьемся, милая, просто шаркай по жизни свой меланхолией, не торопись на ступеньках, держись за меня, даже когда не видишь. Знай, что я всегда рядом, всегда подхвачу, когда споткнешься, уберегу от несчастья, которое любит слабых и падших духом. Просто иди, не бойся мира, открывая двери парадного, ступая на шаткую мостовую реальности, что колеблется в сполохах прожитых дней. Эти дни, которые я тебе дала взаймы, гораздо лучше той юдоли, что ждала девушку, молящую о спасении когда-то очень давно.

Утро давит туманной серостью, ветер швыряет охапку листьев, скользящую у твоих ног. Старый дворник нещадно матерится, запрокинув испитый лик к небесам. Мужчина, который прожил рядом с тобою все жизнь, этажом ниже. Он ненамного старше тебя, и в прошлом у вас была связь. Тайная, грязная, мимолетная, она размылась по всем дням, прожитым позже. С тех пор вы киваете друг другу, не говоря ни слова. Потому что слова, произнесенные вслух — это уже оправдание, форма связи, посыл вовне. Ты для него укор тому, что он хотел бы исправить, но не в силах этого сделать, он для тебя — пятно позора, о котором невозможно забыть. Ты бросаешь взгляд на сальные букли, седую бороду, запрокинутую кверху, и отворачиваешься, уходишь сквозь течение ветра. По серым камням мостовой.

Мужчины… Они не умеют терпеть так, как мы. Они другого рода. Под каменной брутальностью всегда есть критическая точка, уязвимое место, задев которое все рассыпается, как стекло. Долготерпение — это не про них. Растревоженное сознание уже не вернуть как было. Поэтому синий вечер с пригоршней звезд ноет в памяти звонким смехом где хрупкая девчонка качается у двери своей квартиры не может открыть замок ну что ты красавица тебе помочь а может выпьешь пойдем ко мне давай по одной не надо сопротивляться смейся дальше шлюха не юли дышал он смрадом в ее лицо странным вечером черно-белых времен ты шлюха иначе бы не пошла и к той девчонке что под ним через слезы отторжение ненависть приходит искушение плененного существа распятого под немытым телом да я хочу сволочь давай продолжай свое дело выдыхает она навстречу запаху гнили из разверстого рта и неприличная сладкая приторная волна заставляет двигаться ее тело навстречу другому телу а стыдливая в безволии душа созерцает это со стороны потому что не может принять неизбежное и девушка пытается понять в чем же здесь смысл и понимает что просто в акте который свершается в этот момент и с удивлением осознает что доведись случай готова испытать это вновь и гонит эту мысль прочь и когда все закончено она встает молча медленно плавно в своей истоме собирает вещи и голая идет на лестницу в свою квартиру падает на кровать и переживает пережитое а будущий дворник тогда еще подающий надежды студент института уже тронутый ржавчиной алкогольной немощи и разложения громко истошно храпел и храп этот отдавался эхом в подъезде через распахнутую как его жизнь дверь и наутро проснулся в ужасе отходняка вспоминая вечер накануне и с тех пор когда видел эту девушку женщину старуху паралич стыда сковывал его душу он кивал головой опускал ее и произносил про себя слова прощения которые никогда бы не сказал вслух настолько силен был его стыд и бывало по вечерам за бутылкой водки в своем одиночестве пытался возвратить тот вечер назад но видел лишь мелкие детали вся картина была утрачена и он дорисовывал то чего не было пьяно усмехался своей фантазии и неизменно смотрел на фото что на столе в рамке блеклое пожелтевшее бесцветное как все его дни проведенные от рождения где он стоит с другом одноклассником который когда-то любил эту девчонку но не сказал ей об этом и потом уехал в другую страну где мнил себя фейковым богом до времени пока не получил по электронной почте анонимное письмо где были написаны семь сакральных слов мы примерно знаем где ты живешь паскуда и это была его критическая точка он подумал а что если они будут знать это точно и гусиная дрожь прошла по телу напоминая забытый оргазм и он принял это как откровение свыше что он всего лишь трепетный прах возомнивший себя всевышним и почувствовал что до усрачки боится за себя своих детей и внуков которым по вечерам читал сказки и вдруг стал кошерным в еде и помыслах пел аллилуйя Господу вместо фейков переключился на очерки о массовой культуре перо его гуляло между оптимизмом модерна и постмодернистской усмешкой пока однажды не вывело префикс мета- и тогда он все понял и с тех пор пытался заглянуть за поворот Истории и ничего не видел но был доволен самим движением которое суть бесконечный бег за постоянно отходящими ориентирами он увлекся изучением буддизма индуизма ислама и перед сном после молитвы своему Богу много раз как мантру повторял Первую Благородную Истину и тогда видел синюю морозную ночь переулок окно абрис девушки глядящей на него и сквозь него и горький комок подступал к горлу он тихо плакал чтобы не разбудить родных и думал о горизонте событий над которым уже занес свою дряхлую ногу и все это было каждый день каждый день до тех пор пока однажды с губ его не сорвались два роковых слова на чужом языке последние искренние трепетные на выдохе и уже без вздоха которые есть душа летящая прочь…

… Ветер разбушевался не на шутку. Гонит по переулку хищные смерчи из листьев и пыли. Цвет охры и янтаря. Осени, грусти и одиночества. Статика города колеблется в неуловимом движении. Кажется, будто что-то извне пожирает все, что вокруг, и скоро не останется ничего, кроме хаоса и мельтешения. Старая женщина идет по тротуару, жмется к дому, шуршит ладонью по его кирпичам. По плиткам времени, уложенным неизвестным строителем. Неровным, треснувшим, покрытым зеленью там, где собирается влага. Вот пальцы ее скользят по кирпичу, за которым полвека лежит непотревоженная тайна, на миг ощущают его царапинки и выпуклости, его влажную сущность, сердце ее делает лишний удар в аритмии со временем, но она не придает этому значения. Без видимой причины нет следствия. Она делает глубокий вдох и следует дальше, все дальше по серому тротуару, по дороге жизни, в которой все настолько незыблемо, что уже никакой ветер не потревожит ее душу.

А я думаю — если б художник был жив, если бы он сейчас смотрел из окна, созерцал это мгновение — оно наверняка бы тронуло его сердце. Шквал листьев, одинокая старушка, серый переулок, унылые дома. Вот только вопрос: кого бы он видел в своем воображении — старую женщину или девушку, которую однажды запечатлел навсегда?..

И еще я думаю о тайне, что хранится за кирпичом. Да, я думаю одновременно о многом, как компьютер, занятый многозадачностью. Прокручиваю все вероятности событий, которые могут произойти в будущем, и останавливаюсь на одной, что нравится больше других. Еще через полста лет, когда уже никого не будет в живых из упомянутых мной, этот городок также умрет, станет городом-призраком. Лишится людей, дома станут медленно рассыпаться от непогоды и времени. По пустым улицам будет гулять только ветер. И тогда безымянному олигарху придет в голову реанимировать утраченное, придать ему если не первоначальный, то похожий облик. Создать новую инкарнацию в замкнутом цикле урбанизаций. В город понаедут бригады строителей, которые станут разгребать развалы. Один из них, устав от работы, сядет перекусить у руин этого дома. Это обязательно будет молодой рыжий парень, любящий жизнь и все, что с ней связано. Работящий, умеренный конформист, умеренный либерал, с творческим подходом, он по вечерам будет читать неканонические книги, писать непонятные рассказы и публиковать их на литературных сайтах под псевдонимом. Впившись здоровыми зубами в свежую булочку, он вдруг увидит записку в целлофановом пакете, лежащую у ног как подарок судьбы. Из любопытства достанет ее и прочитает. И позже, через какое-то время, напишет рассказ. Создаст свою интерпретацию реальности, свойственную его времени и воображению. Внесет свой вклад в вечное коловращение повторов, у которых нет прототипа, а лишь бесконечные наложения на изменчивую реальность когда-то и кем-то пережитого. И это есть тайна, которую не постичь даже мне…

«Привет. Я тот, кого ты не знаешь. Мы учимся в разных школах. Ты меня никогда не видела. Завтра я уезжаю навсегда. Поэтому решил написать записку. Думаю, ее ты так же никогда не прочтешь, как не знаешь меня.

Я хочу признаться тебе в любви. Однажды я шел к своему другу. Подходя к дому, увидел в окне тебя. Ты стояла и смотрела как бы на меня, но в то же время не замечая. Наверное, задумалась о своем. Ты была так прекрасна, что я сразу тебя полюбил. Глубоко и навсегда. С тех пор я думаю о тебе постоянно. Шесть месяцев и четырнадцать дней. Иногда я прихожу и смотрю на твое окно. Даже когда тебя нет. Я жду, когда ты выглянешь и увидишь меня. Каждый вечер я перед сном молю Бога, чтобы ты обратила на меня внимание. Но Бог не слышит меня. Тогда я плачу.

Я уезжаю в другую страну, и мы больше не будем в одном городе. Но я представляю, что увожу тебя с собою, мы едем вместе. Поэтому ты всегда будешь рядом. Понимаю, что это обман, но так мне легче. Мы будем гулять с тобой в Иерусалиме, мы пойдем к Стене Плача и будем просить Господа, чтобы у нас все было хорошо. Вернее, я там буду один, но как бы вместе с тобой. Я буду просить об этом. Ты моя первая и единственная любовь.

Это все, что я хотел бы сказать перед отъездом. Спасибо за то, что ты есть.

Я буду стараться делать в жизни все, чтобы ты мною гордилась, если бы знала лично. Это кощунство, и мне сложно такое представить. Но если Бог не услышит мои молитвы, то я сам постараюсь стать Им. И тогда ты узнаешь обо мне точно. И может быть, мы еще увидимся.

Теперь прощай. Моя Любовь. Мой Иерусалим».