Любите ли вы Брамса? Глава 1

Глава 1
Поль рассматривала свое лицо в зеркале и выискивала на нем недостатки, приобретенные за 39 лет, один за одним, не горюя при этом и без обычной для подобных случаев язвительности, но спокойно, с едва выраженным вниманием. Как если бы эта теплая кожа, которую натягивали ее пальцы, чтобы подчеркнуть морщинку, чтобы выделить тень, принадлежала кому-то другому, какой-то другой Поль, страстно обеспокоенной своей красотой и с трудом смиряющейся с переходом из категории молодых женщин в категорию женщин еще молодых; как если бы эта кожа принадлежала женщине, которую она едва знала. Она устроилась перед зеркалом, чтобы убить время и обнаружила (эта мысль заставила ее улыбнуться), что это оно убивало ее понемногу, нежно.
Роже должен был вернуться в 9 часов – сейчас было 7. Время полностью принадлежало ей. Время, чтобы растянуться на кровати с закрытыми глазами и не думать ни о чем. Отдохнуть. Расслабиться.
Она вошла в ванную комнату, наклонилась, чтобы коснуться воды в ванне, и этот жест внезапно напомнил ей другой жест… Это было около 15 лет назад. Она была с Марком, они вместе проводили каникулы в их второй год совместной жизни, и у нее уже было чувство, что это не могло продлиться долго. Они плыли на паруснике Марка, ей было 25. И внезапно она почувствовала себя захваченной счастьем, принимая всю жизнь, принимая мир, понимая, словно во вспышке молнии, что все было хорошо. И, чтобы скрыть лицо, она наклонилась над планширом*, пытаясь опустить пальцы в бегущую воду. Маленький парусник накренился; Марк бросил на нее один из своих вялых взглядов, и вся ирония в ней сразу же сменилась счастьем. Конечно, после этого она была счастлива, с другими или из-за других, но никогда – настолько полно и незаменимо. И это воспоминание напомнило ей, наконец, о плохо сдержанном обещании.

***

Роже должен был вот-вот придти, она объяснит ему, она попытается ему объяснить. Он скажет "да, конечно» с тем удовлетворенным видом, который всегда напускал на себя, сталкиваясь с мелкими мошенничествами жизни: настоящий энтузиазм, с которым он комментировал абсурдность существования и их упрямство продолжать его. Только для него все это компенсировалось бесконечной жизнерадостностью, отменным аппетитом и, глубже всего, большим довольством жизнью человека, которого останавливал только сон. Он засыпал в одну минуту, с ладонью на сердце, одинаково внимательный к жизни ночью и днем. Нет, она не сможет объяснить Роже того, что она устала, что ей была уже невыносима эта свобода, установившаяся между ними как закон, эта свобода, которой пользовался он один и которая не представляла для нее ничего, кроме одиночества.
В 9 часов Роже позвонил в дверь, и, открывая ему, увидев его улыбающимся, грузным, на пороге, она сказала себе, еще раз, с покорностью, что это была ее судьба и что она любила его. Он заключил ее в объятия:
- Какое красивое платье... Я скучал по тебе. Ты одна?
- Да. Входи.
«Ты одна…?» Как бы он поступил, если бы она ответила ему: «Нет, ты пришел не вовремя». Но за 6 лет она ни разу этого не сказала. Он постоянно задавал ей этот вопрос, иногда извинялся за то, что беспокоил ее, и при этом у него был такой плутоватый вид, в котором она упрекала его больше, чем в непостоянстве. (Он даже не мог допустить мысли о том, что она могла быть одна и несчастлива из-за него). Она ему улыбнулась. Он открыл бутылку, наполнил 2 бокала, сел:
- Подойди поближе, Поль. Куда ты хочешь пойти поужинать?
Она села рядом с ним. У него был усталый вид – у него тоже. Он взял ее руку в свою, сжал:
- У меня куча осложнений, - сказал он. – Дела идут по-идиотски, люди – мягкотелые дураки, это просто что-то невозможное. А! Ты знаешь, жить в деревне…
Она засмеялась:
- Тебе не хватало бы твоей yабережной Берси, твоих складов, твоих грузовиков. И долгих ночей в Париже…
Услышав последнюю фразу, он улыбнулся, потянулся и откинулся назад, на спинку дивана. Она не обернулась. Она смотрела на кисть своей руки, которую он оставил в своей широкой открытой ладони. Она знала все в нем: его густые низкорастущие волосы, точное выражение его голубых, слегка выдающихся глаз, складку рта. Она знала это наизусть.
- Кстати, - сказал он, - говоря о моих безумных ночах. Недавно вечером меня подобрали агенты, как мальчишку. Я подрался с одним типом. Ему было больше 40 лет… На посту… Ты только представь…
- Почему ты дрался?
- Я не помню. Но он был в плачевном состоянии.
И он, словно воспоминание об этой демонстрации физических сил вдохнуло в него жизнь, вскочил на ноги.
- Я знаю, куда мы пойдем, - сказал он. - В «Пьемонтья». Потом пойдем танцевать. Если ты хочешь по достоинству оценить, как я танцую.
- Ты прогуливаешься, - сказала Поль, - а не танцуешь.
- Не все придерживаются твоего мнения.
- Если ты говоришь о несчастьях, которые ты подчиняешь себе – это другое дело.
Они рассмеялись. Маленькие приключения Роже были прекрасной темой для шуток между ними. Поль на мгновение оперлась на стену, прежде чем положить руку на перила. Смелость покинула ее.
В машине Роже она рассеянной рукой включила радио. В бледном свете приборного щитка она секунду рассматривала свою руку, длинную и ухоженную. Вены выдавались под кожей, переплетались в хаотичном рисунке. «Как моя жизнь»,- подумала она, но затем ей пришло в голову, что этот рисунок не был правдив. У нее была профессия, которую она любила, прошлое без сожалений, хорошие друзья. И прочная связь. Она повернулась к Роже:
- Сколько раз я делала этот жест: включала радио, отправляясь ужинать с тобой?
- Я не знаю.
Он бросил на нее взгляд искоса. Несмотря на время и уверенность, с которой он любил ее, он оставался удивительно чувствительным к ее настроениям, был всегда настороже. Как в первое время… Она сдержалась, чтобы не спросить: «Ты помнишь?» и решила быть особенно внимательной в этот вечер к своей собственной сентиментальности.
- Это показалось тебе банальным?
- Нет. Но я сама иногда кажусь себе банальной.
Он протянул ей руку, она сжала ее в своих руках. Он вел машину быстро, знакомые улицы бежали под колесами, Париж блестел осенним дождем. Он засмеялся.
- Я спрашиваю себя, почему я веду так быстро. Я боюсь, как бы ни для того, чтобы изображать из себя молодого человека.
Она не ответила. С тех пор, как она его узнала, он изображал из себя молодого человека, он был «молодым человеком». Он признался ей в этом только недавно, и это признание напугало ее. Все больший страх ей внушала та роль наперсницы, которую она начинала играть из-за проявляемого внимания и нежности.
Они спокойно поужинали, беседуя об обычных трудностях всех транспортных предприятий, таких, как у Роже, затем она рассказала пару забавных анекдотов о магазинах, которые она декорировала. Одна клиентка настаивала, чтобы именно Поль занялась ее квартирой. Одна американка, довольно богатая.
- Ван ден Беш? – спросил Роже. – Это имя мне что-то напоминает. А! да…
Она подняла брови. У него был веселый вид, который ему придавали некоторые воспоминания особого рода.
- Я ее знал когда-то. Перед войной, кажется. Она всегда ходила во «Флоранс».
- С тех пор она вышла замуж, развелась, и т.д.
- Да, да, - сказал он задумчиво, - ее звали…
Он раздражал ее. У нее появилось внезапное желание всадить вилку ему в ладонь.
- Ее имя меня не интересует, - сказала она. – Я думаю, что у нее куча денег и никакого вкуса. Именно то, что мне нужно, чтобы прожить.
- Сколько ей лет сейчас?
- За 60, - холодно ответила она, и, увидев выражение лица Роже, разразилась смехом. Он наклонился через столик и остановил ее:
- Ты просто ужасна. Ты делаешь все, чтобы меня унизить. Я все равно люблю тебя, но не следовало бы.
Ему нравилось изображать из себя жертву. Она вздохнула.
- Как бы то ни было, я иду туда завтра. Авеню Клебер. Моя нужда в деньгах становится угнетающей. И ты тоже, - живо прибавила она, увидев, что он поднял руку.
- Поговорим о чем-нибудь другом. Давай лучше потанцуем.
В ночном клубе они сели за маленьким столиком далеко от танцплощадки и молча смотрели на проходящих мимо посетителей. Его рука лежала на ее руке, она чувствовала себя в полной безопасности, полностью привыкшей к нему. Она никогда не могла сделать усилия, чтобы познакомиться с кем-то еще, и в этой уверенности она черпала грустное счастье. Они пошли танцевать. Он уверенно держал ее, пересекая площадку от одного конца до другого безо всякого ритма, с самодовольным видом. Она была очень счастлива.
Позже они вернулись на машине, он вышел и обнял ее перед дверью.
- Теперь иди спать. До завтра, дорогая.
Он легко поцеловал ее и ушел. Она помахала ему рукой. Все чаще и чаще он отправлял ее спать. Ее квартира была пуста. Перед тем, как сесть на кровать, она кропотливо сложила вещи со слезами на глазах. Этой ночью она опять была одна, и жизненная перспектива представлялась ей вереницей одиноких ночей. В кровати она инстинктивно протянула руки, словно рядом был теплый бок, которого она хотела коснуться; она тихо дышала, словно чтобы защитить сон кого-то. Мужчины или ребенка. Неважно кого. Кого-то, кто нуждался бы в ней, в ее теплоте, чтобы заснуть и проснуться. Но никто на самом деле не нуждался в ней. Возможно, Роже, время от времени… Но вряд ли. Она с тихой горечью пережевывала свое одиночество.
**
Роже оставил машину у своего дома и шел пешком долгую минуту. Он глубоко дышал, немного удлинял шаг. Он чувствовал себя хорошо. Он чувствовал себя хорошо каждый раз, когда видел Поль, он любил ее одну. Только этим вечером, прощаясь с ней, он почувствовал ее грусть и не знал, что сказать. Она сконфуженно просила его о чем-то, он это понял, о чем-то таком, чего он не мог ей дать, чего он никогда никому не мог дать прежде. Без сомнения, он должен был остаться с ней и подарить ей ночь любви, это все еще было лучшим средством для того, чтобы успокоить женщину. Но он хотел пройтись, побродить, поскитаться немного по улицам.
--------------------------------------------------
*Планшир - деревянный брус или стальная продольная полка по обводу корпуса судна для придания жесткости и прочности и для укрепления такелажа.