Без материальных и жилищных проблем

Город. «Женщина приятной наружности, среднего возраста, нормальной комплекции, с высшим образованием, временно не работающая, воспитывающая ребенка, познакомится с интеллигентным обеспеченным мужчиной для создания семьи. Согласна на переезд».

Руки замерли над клавиатурой. Я зажмурилась и малодушно подумала, не сбегать ли на балкон покурить, чтобы еще раз обдумать содеянное. Ну нет! Не дам себе возможность отступления. И решительно нажала курсором мышки на кнопку «Отправить». Все, дело сделано, обратной дороги нет…

…Вчера Милка, случайно увидев черновик объявления на сайт знакомств, долго хохотала, а отсмеявшись, покрутила пальцем у виска и проникновенно спросила:

— Ты что, совсем ненормальная? Приколоться хочешь или действительно надеешься, что на твой крик души примчится сердечный друг? Такие данные только на социологическое исследование можно отправлять! «Положение женщины в современном обществе».

— Послушай, не нападай на меня, — пробормотала я, сглатывая комок в горле. — Я все честно и коротко изложила. Как говорится, умному достаточно.

— А ты перестань ныть над своей загубленной судьбой. Просто—таки, Эрин Брокович и Катя Тихомирова в одном лице! Обрыдаться! Ты мне лучше ответь, с какой целью ты свою железную правду-матку выложила? Ты твердо решила искать спутника жизни по объявлению или просто хочешь прощупать ситуацию? Если второе — можешь отправлять что угодно, но сразу даю гарантию — никто не ответит. А если первое — слушайся меня и делай то, что я скажу. Сейчас тебе такой пост склепаю, все мужики, как пчелы на мед слетятся. И не вздыхай. Прошло твое время вздохов.

Я изобразила кривую улыбку, чтобы не подать виду, что меня задела ее реплика. Конечно, Милка сто раз права, а я дура, раз довела свою жизнь до такой ситуации. Да еще объявления жалобные выкладываю. Но все равно неприятно выслушивать критику от близких людей. От посторонних, впрочем, тоже. Ладно, послушаю. В моей ситуации все советы и наставления, как тому новичку на вышке бассейна. Стоит он, бедолага, на краю, смотрит вниз, от страха живот сводит, ноги ватные, голова кружится. А внизу тренер кричит, надрывается, чудак, как будто наверху что—то разберешь. И вообще, какая разница, что он там кричит. У того, который на вышке, только одна мысль: или назад развернуться, подальше от этой голубой бездны, или очень быстро сделать шаг вперед — и все, больше ни о чем другом не думать. А о том, как правильно в воду войти, чтобы животом не удариться, как наверх быстрее всплыть, пока воздух не закончился, — об этом всем потом, на десятый, на сотый раз можно будет думать. А сейчас главное только одно — вернуться или прыгнуть!

— Эй, ты, Золушка всемирной паутины! Хватит мечтать! Держи свои туфельки! — Погруженная в философские размышления, я вздрогнула от Милкиного жизнерадостного возгласа. Подруга, протягивала одной рукой квитанцию на оплату коммунальных услуг, держа в другой бокал с принесенным на «девичник» мартини. Это был бокал из подаренного на новоселье богемского набора, почти единственный предмет роскоши в моей скудной утвари. Коробка с бокалами хранилась в дальнем отделении «для гостей», но подруга, видимо, сочла сегодняшнюю встречу особенной, для которой и праздничных бокалов не жалко.

— У тебя ведь и бумаги нормальной нет, как, впрочем, и ничего другого. Льда нет, кубики засохли уже в морозилке. Я на обратной стороне наваяла. Прочитаешь — прослезишься!

Я обреченно подумала о том, что вот все, кому не лень, пинают и поучают меня, и Милка туда же. Интересно, неужели люди так уверены, что те, кого они учат, тут же кинутся переустраивать свою жизнь и мгновенно перевоспитаются?

— Извини, почерк не каллиграфический, уже сто лет не писала шариковой ручкой. — Милка великодушно разрешила и себя покритиковать. — Ладно, прощаю. Читай вслух, может чего исправить нужно, — потребовала она, поудобнее устраиваясь в обветшалом кресле. Ее изящные ножки, обтянутые черными колготками, очень живописно смотрелись на фоне лохматой обивки с вылезшими серо—коричневыми нитками. Ну просто—таки английская королева в приюте для падших девушек.

Я покорно взяла протянутую квитанцию, исписанную с чистой стороны небрежными каракулями, примостилась на другое кресло, конечно не столь изящно, как Милка, да и фиолетовые лосины с длинной футболкой, украшенной призывной надписью «Do it!», купленные в «любимых магазинах», явно не тянули на little black dress. Глотнула для храбрости и почему—то тонким противным голоском стала читать Милкину нетленку:

«Сексапильная шатенка, 90х60х90, чувственная Рыба, отличная хозяйка, без материальных проблем и вредных привычек, откликнется на зов настоящего романтика, готового подставить мужественное плечо хрупкой и трепетной Дульсинее. Детали — во время рандеву при свечах».

— Милка, фу-у-у, ну куда это годится, пошлятина какая—то, и притом вранье сплошное. Какие еще девяносто на шестьдесят? И рыбу какую—то приплела. Вообще—то я Водолей. — Я была совершенно разочарована написанным и гордо пыталась сопротивляться.

— Послушай, это кто из нас двоих два раза замужем побывал официально и три — по соглашению сторон? Ты, что ли? — Милка аж подпрыгнула от злости и с силой плюхнулась назад в кресло, когда—то стоявшее в нашей приемной. Пружины заскрипели, а моя подруга завелась.

— Если и дальше планируешь беречь паспорт в девственной чистоте, давай, оскорбляйся и лелей свои девичьи грезы. А если хочешь, наконец, штампиками украсить свой бесценный груз, — о браке, о прописке, о паспорте заграничном, — слушайся опытных женщин! Тем более, что никакого обмана в моем тексте нет. Святая правда. Немного приукрашенная. Ну и что? Актрисы тоже в жизни страшилищи еще те! Но кому это интересно. Зритель хочет видеть только прекрасное. Страшное у каждого свое. На кухне тарелками злобно гремит.

Милка, похоже, уже полностью вошла в роль наперсницы—покровительницы и со вкусом стала обсуждать мою скромную персону.

— Волосы у тебя темные? Темные, потому, как давно не крашенные! Жилплощадь имеется? Конечно, по крайней мере, еще пару месяцев, пока судебный исполнитель не выселит. Материальных проблем не имеешь? Откуда они у тебя без денег!

— Вредные привычки? Какие? Непьющая ты, все об этом знают. — Милка неодобрительно покачала головой.

— Опять же, куришь исключительно от одиночества и скуки. Просто хочется курить, потому что грустно девушке.  Как только заботы семейные навалятся, не то, что сигарету взять, подумать об этом времени не будет! Ну а насчет параметров, — так они у тебя в порядке, и без сантиметра видно. — Последнюю фразу Милка произнесла с явным сожалением, поглядывая на мою костлявую фигуру и на свои упитанные телеса.

— Так что не подкопаешься. Одна святая правда, как ты и настаивала. А Водолей или Козерог, какая, к черту, разница? Все одним миром мазаны. Дева просто романтичнее на слух.

Последнее ее утверждение уж точно хромало на обе ноги. Мой скромный жизненный опыт приучил меня с опаской относиться к особенностям поведения разных знаков Зодиака. Например, моя подруга и до недавнего времени коллега — Скорпион в самом расцвете. При любом наезде она тут же выпускает когти. И горе тому, кто попадет под раздачу. Но и быстро отходит. Ужалив обидчика в самое сердце, она моментально успокаивалась и снова возвращалась в хорошее расположение духа. И только мой покладистый нрав Козерога, граничащего с легкостью Водолея, позволял нам мирно уживаться и даже дружить, некоторым образом.

Милка тем временем все больше распалялась. Думаю, свое дело сделали и несколько опрокинутых порций мартини. Светлое лицо покраснело, глаза превратились в щелочки, пальцы с салонным маникюром сжались в кулачки.

Так, только ссоры с подругой мне и не хватало.

— Ладно, ладно, не заводись, отправлю я твое проклятое объявление, мне все равно. Просто у меня замедленная реакция, ты же сама твердишь об этом все время — поспешила я погасить разгоравшийся пожар.

— Конечно, замедленная! — Милка демонстративно хмыкнула, но уже не так сердито. Самокритика достигла результата.

— В твои—то годы люди всё уже по второму кругу меняют: мужей, квартиры, работы. А ты еще и до первого не добралась. Тебе ведь поди сороковник стукнул? — притворно жалостливо поинтересовалась она. Скорпион орудовал в поте чела.

— Ты прекрасно знаешь, что я всего на три года старше тебя, — отрезала я, утомленная ворохом нападок. И сама перешла в наступление. — А тебе вроде как на днях тридцать пять стукнет!

— Ну и отлично, значит у нас все еще впереди, — не растерялась Милка. — Тем более, что ребенком ты все же обзавелась. Так что не с пустого места начинаешь взрослую жизнь. Все, подруга! Мне нужно бежать. Для тебя я уже поработали, пора и для страны что—то сделать. Как раз час до конца рабочего дня остался. Спасибо, что сценарий помогла слепить, я вроде как за этим отпрашивалась у нашей стервы. Правда, не к тебе, а в арт—агентство, но кой—какое агентство мы с тобой посетили, хоть и онлайн. Так что опять чиста правда. Ты знаешь, в этих твоих дурацких принципах придерживаться правды что—то есть. Пожалуй, возьму на вооружение. А то завралась своему Сержику, что на работе задерживают. Это меня—то! Да меня в восемнадцать ноль—ноль как ветром сдувает из нашего Департамента. И он об этом прекрасно знает. Потому и не верит, наверное. Буду теперь говорить, что к тебе заезжаю после работы, утешить, письма от женихов почитать, с Максом посидеть, то да се.

— А на самом деле куда ходишь? — вяло поинтересовалась я, осторожно неся бокалы и пустую бутылку в кухню. Голова слегка кружилась, то ли от алкоголя, принятого на пустой желудок, то ли от молниеносных поворотов в моей судьбе.

— Куда—куда, — пыхтя проворчала подруга. Она уже сидела в прихожей на крохотном пуфике и с трудом втискивалась в туфли, наверняка, бывшие на пару размеров меньше. Ноги у моей подруги в точности соответствовали ее росту. — На кудыкину гору. Туда, куда и ты скоро будешь бегать — на свидания. Только у большинства людей это попроще начинается. Принеси лучше ложку, никак не всуну, — без всякого перехода приказала она. Я покорно поплелась искать ложку.

— Опять тапки врозь ставишь! — донесся до меня истошный Милкин вопль. — Вот учи-учи тебя, а ты все по-своему. Сколько раз тебе говорила — будешь левый с правым менять, — никогда пару не найдешь! Так и будешь с мужиками, как тапки твои, в разные стороны смотреть.

Я принесла столовую ложку, за неимением специальной, покорно переставила тапки и срочно переменила тему, боясь нарваться на новый взрыв недовольства по поводу моего нестандартного поведения.

— Ты ведь недавно, помнится клялась, что Сержик для тебя — идеальный вариант, — осторожно заметила я. — Молодой, не женатый и с очень дальними родственниками. Что—то пошло не так?

— Да кто ж его знает. — Мила задумалась. — Черт, ноги отекли от мартини. Теперь, хоть босиком иди. И машина, как назло, в ремонте. А Сержик, — подруга сделала театральную паузу. — Но ведь куда—то он каждые выходные ездит. Говорит, что к маме в село. Каждую неделю? К маме? На картошку? Ох, не верится мне что—то. Но и я, соответственно, меры приняла. Появился тут один желающий подзадержаться на пару. В соседнем департаменте работает, по связям с общественностью. Вот и налаживаем связи по вечерам.

 C этими словами Милка весело подмигнула мне, не глядя в зеркало, провела помадой по губам, наверное, чтобы не увидеть то, чего не хочется — располневшую фигуру и немного оплывшее лицо — результат частеньких возлияний (водился за ней такой грешок). Помотала головой, сооружая эффектный беспорядок в волосах, послала мне воздушный поцелуй и помчалась на свою работу, бывшую до недавнего времени нашей общей, а теперь ставшую только ее, поскольку меня оттуда выперли две недели назад.

Я закрыла дерматиновую дверь своей казенной квартирки и поплелась на кухню. Машинально сполоснув бокалы и чашки, я придвинула к себе листочек с моей новоиспеченной лав-стори.

В размышлениях я провела минут десять. За это время выкурила две сигареты, выпила чашку автоматически сваренного кофе, ободрала от лака все пальцы на левой руке.

Потом аккуратно сложила листок, пристроила его в мусорное ведро и решительно направилась в комнату. Разбудила задремавший комп, снова зашла на сайт знакомств, вернулась на страницу подачи объявлений и не дрогнувшей рукой отправила свое выстраданное сочинение…

***
… У каждого из нас есть детская мечта. Большинство желает заработать побольше денег, многие стремятся сделать карьеру, иные жаждут славы и узнаваемости, некоторые мечтают о семейном уюте. Меня с детства манили огни большого города.

Такие, как в черно—белых телефильмах моего детства. Где героини в платьях—мини с шикарными прическами задумчиво курят и хмурятся. А герои в белых рубашках с закатанными рукавами нежно обнимают за плечи героинь и шепчут им на ушко загадочные слова и пристально смотрят в глаза. Главный фильм моего детства — «Человек в проходном дворе». Именно по нему я выстраивала свою жизненную программу. Сам сюжет остался за гранью моего детского восприятия. Зато, как губку, впитывала я флюиды лета, моря, элегантных женщин и мужчин. А то, что главные герои искали несимпатичных бандитов в жутком проходном дворе, только добавляло шарма и желания быть, как они. И музыка — тревожная и волнующая. Темное зло и белое добро. Все правильно, так и должно быть в жизни. И я страстно желала стать частью манящего огнями взрослого мира. Какое место уготовано мне в нем, я представляла очень расплывчато. Где-то там, в гуще самых важных событий, в центре главных дел. Среди красавиц-женщин и надежных мужчин. С того времени жизнь превратилась в ожидание большого праздника, который наступит, когда я стану взрослой. 

А потом я увидела Город. Это была любовь с первого раза, сразу и навсегда.

Первое знакомство с Городом ошеломило меня. Вначале появилось ощущение сказки — меня ослепили золотые купола и сверкающие кресты. До того времени я имела смутное представление о церковных постройках. В моем атеистическом сознании церковь была сродни некому полуподпольному месту, куда обычному человеку и заходить стыдно. Все видимые мною церквушки были старенькие и убогие, как и их посетители. А тут, на виду у всего народа красовалась огромная церковь, и никого это не смущало. Как объяснила мама, это был самый главный православный храм — Лавра. Теперь все стало понятно — раз мы в столице, то и Лавра (главная церковь) должна быть тут. Как же я была удивлена и разочарована, когда выяснилось, что Лавр бывает много, есть они и в других местах. Но для меня они остались второстепенными. Все равно, главная Лавра — в Городе.

На улицах меня сбивал с ног одуряющий запах цветущих каштанов, аромат кофе, струящийся из распахнутых дверей гастрономов. Все приводило меня в тихий восторг, и в тоже время, вызывало робость.

И торжественные названия улиц. От одного Брест-Литовского проспекта шли мурашки по коже и веяло суровыми годами революции и гражданской войны из любимых книжек.

И троллейбусы из двух вагонов, величественно плывущие по широким магистралям. И молочный коктейль с пражским тортом за столиком у фонтана. И огромный желтый пляж с серебристой гладью воды — в самом центре Города.

Но главное — мне в самое сердце вонзились пламенеющие стены университета… 

Я впитывала впечатления, старалась слиться с нарядной толпой, придирчиво сравнивала себя с ней и чувствовала — что-то не то. В последствии я поняла, что люди иронично вкладывают в понятие «провинциалка». Это была я в Городе.

Одновременно появилось главное понимание — вот то место, где я бы хотела жить. Так Город стал маяком взрослой жизни — загадочной и блестящей. Выбор был сделан мгновенно и навсегда…

… Все следующие годы меня мучил только один вопрос — на кого учиться? Кем я должна стать, чтобы легкой походкой впорхнуть в распахнутые ворота Города моей мечты? Утащив у старшей сестры справочник для поступающих в вузы, я тщательно изучала все специальности, которым можно было научиться в Красном университете. Сразу были отбракованы химия и филология. Первая — из-за горячей ненависти к этому предмету, вторая — из-за мрачной перспективы провести всю оставшуюся жизнь в школе. Следующей отсеялась философия из-за туманного представления о том, что это вообще такое и где с этой профессией можно работать. Биология была вычеркнута из списка с большим сожалением, потому что страсть как хотелось стать океанологом и проводить время в увлекательных морских круизах. Но что—то мне подсказывало, что вряд ли так просто будет пробраться на корабль и отправиться в экспедицию. Ну прямо—таки никакой возможности осуществить задуманное я не видела. К тому же вряд ли научные экспедиции формируются в Городе. Это, если бы я мечтала о Владивостоке, тогда — да. Но я стремилась совсем в другое место.

В общем, к окончанию школы, в разработке остались три предмета: история, журналистика и романо-германская филология. Но поскольку никаким юным корреспондентом я не числилась и никаких опубликованных опусов у меня не наблюдалось, а в английском вряд ли могла тягаться с выпускниками спецшкол, я с большим вздохом затолкала сладкие мечты о блестящем будущем в странички девичьего дневника и взялась за изучение краткой истории с древнейших времен до наших дней…

***
… Все сделалось, как задумывалось. В университет я поступила легко и непринужденно. Годы учебы понеслись, как крейсерская яхта в океане, также стремительно и роскошно.

Хотя путь к блестящей жизни оказался очень непрост. Весь первый год я прорыдала, скрутившись калачиком на общежитской койке, в окружении трех чопорных девиц, только-только сменивших верстальный станок на ручку и тетрадку. Я не могла привыкнуть к унылым вечерним беседам за чашкой жидкого чая в компании скучных парторгов, к ночным бдениям за конспектами классиков самой передовой теории в мире, к недельным дежурствам по комнате и кухне, и к общему кошельку. Ну не могла я жить по принуждению! Почему вместо вкусного бутерброда с маслом и сыром на завтрак я должна была запихиваться вчерашним супом или макаронами? Почему необходимо убирать в комнате во вторник, а не в другой день? Почему продукты следует покупать в ближайшем гастрономе, тоскливо следя за стрелкой на весах и тщательно пересчитывая сдачу, выданную брезгливой теткой в перстнях, а не в шикарном магазине самообслуживания, который открылся в двух кварталах от общежития?

Всей душой бунтовала я против коллективного хозяйства и в конце концов отделилась. Меня тут же отлучили от общего стола и запретили хранить продукты в общей тумбочке. Пришлось перейти на плавленые сырки и бублики с кружкой горячего молока в заведении с одноименным названием. Питаться в столовой мне почему—то казалось неприличным. Да и не вкусно. Тоскливо бродила я одна—одинешенька по старинным коридорам Красного корпуса, с завистью поглядывая на живописные группки студентов и студенток, весело щебечущих у широких окон. Хорошо им! Нашли себе друзей и вовсю наслаждаются студенческой жизнью. А у меня в Городе — ни одной близкой души!

Чтобы израсходовать свободное время, я целыми днями скиталась по Городу, заглядывала в витрины, вдыхала манящие кофейные ароматы, любовалась старинной застройкой и мечтала изо всех сил о тех временах, когда и я стану законной и полноправной частичкой этого недоступного мира. Вечера коротала в общежитской читалке за подшивкой «Огонька». Через день бегала на переговорный пункт, рыдала в трубку и просила маму перевести меня в местный университет. И вся затея с приездом в Город казалась такой наивной и бессмысленной!

Где-то в конце первого семестра в нашей комнате появилась новая соседка. И какая! Инка была москвичка! Этим все сказано. Как она сама объяснила свое внезапное появление в Городе, она недобрала баллов на истфак МГУ и каким—то волшебным образом их зачли в нашем универе. Магическое слово «Москва» подействовало или что-то другое, не знаю, но в результате в нашей комнате на раскладушке поселилась замечательная девчонка, которая осветила лучиком надежды мою общежитскую рутину.

— Подруга, какое у тебя замечательное имя! Тамара! Это не про тебя, случайно, сложили: «И будешь ты ца-ри-це-й ми-ра-а-а!» — слышался по утрам ее басовитый вокал.

— Том, у тебя автоматический рефлекс на соблюдение чистоты, — искренне восхищалась она, потрясенная моим постоянным стремлением к уборке в нашей захламленной комнатушке.

— Тамарище, давай завеемся на фестиваль югославских фильмов на журфаке. Ну и что, что мы языки не знаем, зато там будет столько югов, а это почти что запад. Надо же о своем будущем заботиться.

— Томка, цени, у тебя симпатичная мордашка и стройная фигурка. Все шансы для личного счастья, как говорится, на лице. Для общего шарма не хватает пару шмоток фирменных. Завтра сходим в одно место, отхватим тебе приличные «ливайсы» на болтах или «вранглеры» на зипере. Отдавать будешь частями со степухи.

Приобретя такую замечательную подругу, я приободрилась. Тяготы самостоятельной жизни уже на так давили. К сожалению, недолго продолжалось мое счастье. Через пару месяцев Инка познакомилась с болгарином, учившемся на нашем факультете по обмену, и вскоре перебралась к нему. Как-то ловко у нее это получилось. На второй курс Инка не явилась — как и планировала, перевелась в московский вуз. А вскоре к ней уехал и болгарский друг. Последнее, что я о них слышала, это то, что они сыграли шумную, на две страны, свадьбу. А я опять осталась одна.

Где ты — развеселая столичная жизнь? С прогулками по теплым бульварам под светом фонарей. С шумными и веселыми компаниями на всю ночь. С обаятельными и интеллигентными ровесниками, лучшими из лучших. Ведь именно такие, по моим представлениям, должны были учиться в элитном вузе республики! Но в общежитии таких я что-то не находила.

Но они были! И назывались они столичные студенты, занимавшие особое место на курсе. Они любили собираться на перерывах тесным кружком и обсуждать новинки эстрады и кино, культурные события, делиться светскими новостями и амурными похождениями. После пар они гурьбой закатывались в уютные кафешки, а я с тоской провожала их взглядом из трамвайного вагона, увозившего меня в общагу.

Попасть в кружок столичных интеллигентов мечтали все первокурсники, но принимали туда далеко не всех. Для этого нужно было быть модно одетым и причесанным, обладать хорошо подвешенным языком, чтобы поддерживать любой разговор, иметь свое жилье, куда приглашать подруг и приятелей. Короче, несмотря на мой довольно широкий кругозор и врожденное чувство юмора, шансов попасть в элитное общество у меня не было никаких.

Летом нас послали в колхоз. И, о чудо! То, о чем мечталось, на удивление, быстро и органично свершилось. Меня заметили, и элитный кружок столичных барышень принял в свои ряды застенчивую провинциалку.

Нас сблизила природа. Вдали от привычных атрибутов модной и комфортной жизни социальные слои перемешались, и оказалось, что на многие вещи мы смотрим одинаково.

Например, я, как и они, люто ненавидела полевые работы. В то время, как мои общежитские товарки ударно перевыполняли план по сбору моркови и свеклы, мы оказались вместе на подсобных работах по закупке продуктов, дежурству в столовой и уборке территории.

Я, как и они, не переносила столовскую бурду грязного цвета и подозрительного запаха в алюминиевых мисках. Мы великодушно жертвовали свои порции передовичкам уборочной страды, а сами мчались в сельпо за кругом «краковской» колбасы и консервами. Затем устраивали в палатке шумные посиделки, заедая магазинные деликатесы полевой морковкой, намазанной сливочным маслом. После изнурительного года питания почти впроголодь, мне казалось, что я ем пищу богов.

Я, как и они, привыкла к ежедневным водным процедурам. Игнорируя вывешенное расписание «женских» и «мужских» дней, мы каждый вечер дружно атаковали душевую и потом гордо расхаживали в тюрбанах, накрученных из полотенец.

Верховодила в компании Нателла — решительная девица маленького росточка, но с огромным самомнением. Весь год она сводила меня с ума своим черным кожаным пальто и абсолютно белыми волосами. Как завороженная, следовала я за ней по пятам, старательно впитывая ее столичную ауру. Более близкое общение затруднялось тем, что я долго не могла приспособиться непринужденно выговаривать ее имя. Получалось неестественно и фальшиво. Все мои робкие попытки насчет Наташи, Натальи, Натки, не говоря уже о Наташке, Нателла решительно пресекала презрительным молчанием. Наконец, после длительного периода проб и ошибок, сошлись на звательной форме Натали;. А что? Тоже оригинально, Францией попахивает. По крайней мере, сразу всем становится понятно, из каких кругов сея барышня со столь благородным именем.

И только много позже я узнала ее страшную тайну — Нателла жила вместе с мамой и бабушкой в коммуналке, огромной и запущенной, с множеством соседей и посещением ванной комнаты по расписанию. Почему-то она тщательно скрывала этот факт от всех, домой никого не звала и встречи назначала исключительно в кафе. Все, как за границей. Для меня это выглядело очень странно, ведь я же не скрывала ни от кого свое общежитское жилье. И потом, все мы не из князей. Чего стыдиться? Зато в самом центре столичного города живет, а не в поселке городского типа!

Нателла абсолютно по всем вопросам имела свое мнение — единственно правильное. Как-то мы купили в сельпо лоток яиц, чтобы потом поджарить их на кухне. Встал вопрос, как хранить? Нателла важно доказывала нам, что самый надежный способ сохранить яйца в свежести — держать их в холодной воде. Я про себя удивилась, но возразить не решилась. К вечеру в палатке стояла страшная вонь, и все легли спать голодными. Через пару дней кто-то из нас обжег руку на кухне, прислонившись к горячей плите. Нателла авторитетно взялась за лечение, проколов пострадавшей водянку булавкой. На следующий день у бедняжки поднялась температура, руку разнесло, и все оставшееся время девочка провела в сельской амбулатории на процедурах.

Меня Нателла со снисходительной усталостью светской львицы вводила в приличное общество. Например, затевала мастер-классы визажа и макияжа. Впервые попав в общественный душ, без отдельных кабинок, я немного растерялась, но быстро сообразила, что можно мыться прямо в трусах. А что, хорошая идея. И постираются заодно. Достала незаметно из пакета скромную «Ладу» в стеклянной бутылке и земляничное мыло. Вскоре в помывочную заглянула Нателла. Обнажаться на людях она сочла ниже своего достоинства и, оценив мой пример, быстро сбегала за купальником и присоединилась ко мне. Раскрыла косметичку и, как волшебница, стала доставать оттуда невиданные богатства. В результате, голову я вымыла настоящим «Пондсом», а тело — немецким крем-мылом. Даже у моей мамы ничего такого в помине не было. Расщедрившись, Нателла презентовала мне волшебно пахнущую баночку и строго-настрого приказала наносить крем на лицо каждый день, утром, и вечером.

Покончив с мытьем, мы переместились в палатку и взялись за приготовление к танцам. Тут уж вечер открытий пошел по полной программе. Впервые в жизни я накрасила ресницы брасматиком. Это вам не тушь «Ленинградская», в которую сперва нужно хорошенько поплевать, затем тщательно перемешать и нанести полученную вязкую консистенцию на ресницы пластмассовой щеточкой. Ресницы тут же склеивались, покрывались комочками и выглядели как тараканьи лапки. А тут, после недолгих манипуляций, я взглянула на мир выразительно распахнутыми глазами. В довершение процедуры Нателла выщипала мне брови.

Но это были еще не все потрясения. Впереди меня ждала укладка волос плойкой! Вот это было настоящее откровение. До этого времени я справлялась со своими негустыми волосами весьма радикальным методом: делала химическую завивку и накручивала на бигуди. Все тогда так делали. Но в зеркало я смотрела на себя с тоской, что с химией, что без оной.

В тот памятный вечер я поняла, что спасение существует. Мы пошли на кухню, где была единственная работающая розетка, и за несколько минут Наташка превратила меня в царевну. Глядя в зеркало на интересную девушку с горящими глазами и модной прической, я все пыталась поверить, что это я! Наконец-то я увидела что-то приличное на своей голове, и главное, укладка была сделана не в парикмахерской, а, можно сказать, «hand made», доступным мне способом. С первой же стипендии я купила себе плойку. Все! Долой проклятые бигуди и бессонные ночи. Да здравствует приличная голова и хорошее настроение!

Как ни странно, от меня новым подружкам тоже была польза. Например, я научила их правильно спать и не мерзнуть в полевых условиях.

То лето выдалось холодным. Нас поселили в сельском клубе, где предварительно сдвинули ряды со стульями к стенкам, а в середине поставили раскладушки. По огромному залу гуляли сквозняки. Потолок был, как решето, сквозь которое мрачно поблескивали звезды.

Вечером в клуб привезли свежее кино. Свежее в смысле не то, что давали на прошлой неделе. «Соседка» называлось. С Жераром Депардье в главной роли. Жаждущие зрелища селяне ручейками протискивались к заветным стульям между застеленными раскладушками. Те, кому стульев не хватило, усаживался прямо на края наших походных лож. Мы возмущенно пищали и отодвигались. Внимание на наши вопли никто не обращал. Дальше – больше. В зал зашел киномеханик, по совместительству и билетер, и с фонариком стал прохаживаться между раскладушками и светить нам в лица. С тех, у кого замечал открытые глаза, требовал деньги за просмотр кинофильма. Напрасно мы кричали, что это хамство, что кино это мы давным-давно видели, и вообще хотим спать в тишине и без посторонних. Нателла грозилась вызвать председателя колхоза. Нас никто не слушал, пришлось платить за культурный ночлег по двадцать копеек. Свет в конце концов выключили, и начался сеанс.

Худо-бедно досмотрели до половины, и тут полил дождь. Что тут началось! Сквозь дыры в крыше закапала вода. Мы кинулись сдвигать раскладушки в стороны. Кто-то рыдал и просился к маме. Вода сверху лилась потоком. Механик под шумок вообще выключил кино. А ему то что? План он и так уже перевыполнил.

Наконец дождь закончился. Крестьяне отправились по домам, а мы, вымыв полы, занялись танцами. Все равно ночь пропала. Вытащили на крыльцо магнитофон и включили любимых «итальянцев». 

На следующее утро по сельской улице потянулась торжественная процессия с раскладушками и матрацами. Это мы переселялись в палатки, где ранее разместили наших ребят. Вот, наверное, киномеханик загоревал.

 Изнеженные «столичные штучки» жутко мерзли в палатках. На ночь они натягивали на себя всю одежду, которую взяли с собой. Сверху, кроме байкового одеяла, накрывались с головой матрацем, вытащенным из-под себя. Я же делала все наоборот. Полностью раздевалась, надевала пижаму, а одеяло стелила поверх матраца. Накрывалась только покрывалом. Так в детстве поступали герои любимых сказок, когда им приходилось ночевать под открытым небом. А я закрепила на практике их метод во время школьных турпоходов. Мои соседки вначале крутили пальцем у виска, но через пару дней весь наш дружный коллектив спал по моему методу.

— Слушай, Томка! А ты, оказывается, классная девчонка, — хлопали они меня по плечу. — Как мы раньше тебя не замечали? Тебе бы еще научиться курить, и цены тебе не будет. — И я, повздыхав, научилась курить.

Как-то в нашу палатку наведался проверяющий из университета. Наш куратор, преподаватель археологии — милейший Мих-Мих, добросовестно знакомил высокого гостя с культурой и бытом студентов. Подошли к столу, где мы только что пировали. При появлении проверяющих я стыдливо прикрыла остатки ужина красной скатертью, утащенной мною лично из клуба в отместку за негостеприимство.

— А здесь у нас красный уголок, студентки по вечерам читают, — торжественно провозгласил Мих-Мих, сделав широкий жест рукой. При этом он зацепил ткань, и скользкая скатерть соскользнула. Среди консервных банок с килькой в томате и бутербродов с кабачковой икрой особенно живописно смотрелась недопитая бутылка «Гроно Закарпаття». Я уже мысленно представила гневное письмо из деканата родителям о неподобающем поведении их дочери. А Нателла лучезарно улыбнулась и пригласила гостей к нашему «шалашу». Больше нашу бригаду к полевым работам не привлекали, а произвели в вечные дежурные по лагерю.

Однажды вся кампания отправилась на озеро. Выходов к воде было мало, все заросло камышами. Нам удалось найти небольшой песчаный «карман» среди густых зарослей. Только разделись и искупались в первый раз, как по соседству расположилась группка из трех парней. Они сразу расстелили подстилку и стали выставлять на нее батарею бутылок.

— Все, конец нашим посиделкам. Местные привалили. Не хочется здесь отсвечивать. Сейчас первую выпьют и начнут приставать. — Нателла брезгливо поморщилась. — Войницкий, будь другом, разведай обстановку дальше по берегу. Может еще есть свободное местечко.

Я послушно оделась. Обуваться не стала, решила, что пройдусь босиком по траве. Сразу за нашим пляжиком протекал ручеек, стекающий из леса в озеро. Чтобы попасть в соседний «карман», нужно было его перейти по хлипкому мостику. Мостик был сложен из старых покрышек, привязанных к железным штырям, забитым в землю под водой. Я с опаской ступила на первую шину. Стала переставлять ногу на следующую и вдруг услышала за спиной крик:

— Том-ка! Мы передумали! Возвращайся!

От неожиданности я покачнулась и потеряла равновесие. Нога сорвалась с мокрой шины и с разгона напоролась на штырь. Я шлепнулась в воду. Кое—как поднялась, вся мокрая. А вода в ручье стала окрашиваться в непонятный бурый цвет. Почувствовав сильную боль, я подняла ногу и увидела, что от ступни оторвался кусок мяса и висит на тонкой полоске кожи. Из раны хлестала кровь. Я не знала, что делать и так и стояла на одной ножке, истекая кровью, пока, обеспокоенные моим отсутствием, девчонки не пошли меня искать.

— Стой, как стоишь, — приказала перепуганная Нателла и помчалась назад. Вскоре она вернулась, приведя … нежелательных соседей по пляжу. Как оказалось, за время моего отсутствия две кампании успели познакомиться и выяснилось, что те парни — студенты-медики, отбывают повинность на «картошке» в соседнем колхозе. Так что первую помощь мне оказали вполне квалифицированно. Для дезинфекции щедро полили рану бутылкой «Столичной». Внутрь тоже заставили принять. Это была первая в жизни рюмка водки.

История с моей травмой имела еще одно продолжение. С того памятного дня в нашу палатку зачастил тот самый медик, что бинтовал мне рану.  Якобы для того, чтобы наблюдать за состоянием моей раны. После нехитрой процедуры перевязки мой спаситель с удовольствием оставался на вечерние посиделки. Я изо всех сил развлекала гостя, угощала чаем со столовскими ватрушками, но тот упорно косился на Нателлу. Ее поток энергии поглотил парня вмиг. Что я могла этому противопоставить? Общую эрудицию? Безграничную признательность? Смешно! Силы были явно неравные. А Нателла пару дней пофыркала, сталкиваясь в тесном жилище с незваным гостем, потом милостиво согласилась на небольшую прогулку по окрестностям лагеря, а как—то вернулась уже утром. Через год они поженились. А у меня … остался шрам на всю жизнь … на ноге.

О дальнейшем пребывании в полях не могло быть и речи. Перепуганный Мих-Мих первой же оказией отправил меня обратно в Город. Зато, когда осенью все вернулись на учебу, никаких мыслей по поводу перевода у меня уже не было. Я переселилась к новым подружкам и погрузилась в настоящую студенческую жизнь.

С музыкальными автоматами в подвальных кафешках! С фруктовыми десертами в кулинариях! С кофейными церемониями после пар! В гастрономе на углу на импортной кофе-машине варили сногсшибательный «эспрессо». Именно так, без буквы «к», научилась я выговаривать волшебное слово. Стоя в очереди за порцией «двойной половинки», а затем, осторожно держа одной рукой чашку с отбитой ручкой (только такие разрешалось выносить на улицу), а другой — сигарету, я с тайным трепетом выслушивала новости студенческой жизни и сплетни об амурных делах университетских знаменитостей. А еще спонтанные дискуссии о начавшихся в стране переменах и возрождающемся национальном духе. И гуляния по ночному Городу, в огнях, всплесках фонтанов и шумных толпах. Свысока посматривала я на бывших товарок по комнате, притихших в своем большевистском рвении.

А в перерывах между сказочной учебой — необременительные сессии и увлекательные практики, прикосновения к скифским курганам и архивным тайнам. Да что там говорить!

И будущее уже проглядывало краешком надежды. После случая в колхозе, встречая меня в университетском коридоре, Мих-Мих участливо осведомлялся:

— Госпожа Воинова, как поживает Ваша нога? Не беспокоит? — Я краснела как рак и бормотала что-то невразумительное. А он, как ни в чем не бывало, пригласил познакомиться с его кафедрой. Я робко согласилась и … загорелась мечтой стать музееведом. Как раз появилось одно место. В то время я уже открыла для себя Булгакова и со «слепыми» копиями «Белой гвардии» вышагивала по Городу, конструируя маршруты главных героев, проживая их трагедию наяву и отмечая сохранившиеся здания. И мечтала в один прекрасный день открыть музей Мастера, где всем посетителям будут вручаться карты и проводиться пешие экскурсии по его произведениям. Мих-Мих всячески поддерживал мое начинание. Дальше начинались сладкие грезы.

И тут меня позвала на серьезный разговор Нателла. Решительным тоном, не дававшим ни единого шанса на возражения, она, нет, не попросила, а потребовала, чтобы я уступила ей заветное место на кафедре. Оказывается, она с детских лет мечтала стать искусствоведом, но в нашем Городе такой специальности не было. И вот, наконец, свершилось, открылось вожделенное направление, но зачем-то влезла я.

— Слушай, Войницкий, какая тебе разница, что в дипломе мелкими буквами будет написано? Главное, что ты — историк. С такой профессией ты кем угодно сможешь устроиться. У нас в стране вся элита — историки. Так что, не пропадешь. А у меня, понимаешь, детская мечта! Разве можешь ты ее разрушить? Ты же мне подруга, или кто?

Затолкав поглубже мечты о несозданном булгаковском музее, я согласно закивала головой. Разве могла я отказать подруге? Действительно, если она о музеях мечтала всю жизнь, а я какой-то жалкий год! Ничего, как-нибудь устроюсь…

***
… Сказка обидно закончилась в один миг синим дипломом в кармане и выпускной ночью на Днепре! На горизонте большим вопросительным знаком замаячила проблема трудоустройства. В летоисчислении начинались девяностые, а в стране шли первые годы независимости…

Я металась по Городу в поисках работы и везде слышала унизительные отказы: в музеях, архивах, туристических фирмах и просто фирмах.

— Так ничего у тебя не выйдет, — авторитетно заявила Нателла, благополучно пристроившаяся в бюро международного туризма. Идея с музейной работой была прочно похоронена, и приступ раскаяния толкал ее на попытки загладить вину. Мы пили кофе в любимом гастрономе, поджидая ее мужа из медицинской библиотеки.

— Без столичной прописки тебя никуда не возьмут. Можно, конечно, к бабушке где-нибудь в пригороде прописаться, но без меня ты никого не сумеешь найти. А я улетаю на все лето в теплые края, маршрут новый прокладывать. Тут нужно действовать быстро. Значит, остается фиктивный брак.

— П-почему фиктивный, Натали;? — опешила я.

— Да потому что обыкновенный ты уже проспала, — отрезала та. — Все, поезд ушел. Кто хотел, тот давно вышел замуж и … «Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону…».

— Если ты на курсантов намекаешь, то мне аж двое предлагали расписаться, — гордо обиделась я.

— Не сомневаюсь. Странно, что только двое. Им перед засылкой в дальний гарнизон жена еще как пригодится. Сразу километров на тысячу ближе окажутся. Но тебе этот вариант ни к чему, — Нателла, видя, что я начинаю обижаться, решила сгладить ситуацию. — И дружки твои общежитские нам тоже без надобности, хоть и оббивают тебе пороги пачками.

Я отчаянно покраснела: и откуда она все знает, вроде бы я своими личными делами ни с кем не делилась. А вот, оказывается, что вся твоя жизнь, как на ладони. А с другой стороны, значит не такой уж я незаметный человечек, до которого никому нет дела. Нателла, будто, не замечая моего дикого смущения, продолжала поучать:

— Если ты, конечно, не горишь желанием вместе с суженым подниматься в небесную высь и опускаться в глубины земные, а мечтаешь о блестящей столичной жизни со мною по соседству.

— Да, мечтаю, — прошептала я, как будто призналась в некоем постыдном желании.

— И не стремишься сеять разумное и вечное в деревенской школе.

— Не стремлюсь (еще тише).

— Ну вот, а для этого только один вариант и остается — фиктивный брак. Ненастоящий, стало быть. В котором два человека оформляют отношения не из-за внезапной любви, а ради взаимной выгоды. В твоем случае — ради прописки.

— Да кто захочет меня прописывать, да еще и жениться для этого? Только сумасшедший. Нормальному человеку это зачем? — заголосила я в отчаянии. — И за это, наверное, платить надо. А чем я буду платить? У меня и работы-то еще нет.

— Не ори, — поморщилась Нателла. — В Городе живут тысячи одиноких мужиков. Поищу тебе подходящий вариантик. Или сама вспомни, может и у тебя кто завалялся в загашнике. В конце концов, не цепями же тебя прикуют. В любой момент сможешь развестись. А вдруг тебе понравится в семье и браке.

Я слушала Нателлкины убедительные доводы, поддакивала, но в душе понимала, что вряд ли соглашусь на сомнительные брачные аферы. А по-настоящему, к сожалению, никто из столичных женихов не предлагал мне руку и сердце. Никто? И тут я вспомнила…

Как-то зимой, возвращаясь с каникул, я познакомилась в поезде с молодым усатым пожарным. Вернее, это он со мной познакомился, угощал отвратительным поездным чаем и всю ночь просидел на моей полке, рассказывая нудные истории и поглаживая меня поверх простыни. Я, не знала, как от него отделаться, и просто лежала с закрытыми глазами, считая минуты до прибытия поезда. Утром новый знакомый всучил мне бумажку с телефоном и настоятельно просил позвонить. Я тут же выбросила эту чепуху из головы. А бумажка та где? Я судорожно порылась во всех отделениях дорожной сумки и выудила-таки скомканный бумажный комочек. Разгладила дрожащими руками. «Виктор», было написано корявым почерком, и семь цифр номера. Значит, судьба.

Так и вышло, что последний месяц моего пребывания в Городе прошел под знаком тягостных, нелепых отношений. Виктор, как звали моего ухажера, упорно таскал меня по самым темным закоулкам столичных парков и речным склонам. Я бы предпочла свидания в более людных местах, но равнодушно отдала инициативу в его руки. Мне было все равно.

Разговаривать нам было абсолютно не о чем. Как правило, Виктор монотонно излагал производственные истории, разбавляя их футбольными байками или армейскими воспоминаниями. Я, сцепив зубы, слушала, вставляла междометия, изнывала от скуки и отсчитывала положенные минуты свидания.

А мой кавалер, выполнив обязательную программу по беседам, норовил завлечь меня на самую заброшенную лавочку и там уже давал волю рукам. Более полутора часов подобного общения мой организм не выдерживал, начинали ныть зубы, крутить колени, и я мчалась прочь.

Чтобы не сбиваться с главной темы и придать хоть какой-то смысл нашим отношениям, я при каждой встрече упрямо втолковывала Виктору, что моя учеба закончилась и скоро мне навсегда уезжать из Города. С надцатого раза до него наконец дошел мой посыл, и он покладисто стал перемежать армейские истории короткими упоминаниями о нашей свадьбе. При этом домой к себе не приглашал и с мамой не знакомил. Хотя по телефону мне часто отвечал женский голос. Для убедительности он даже забрал мой паспорт: для подачи в загс. Я махнула на всё рукой и вяло плыла по воле волн, рассудив, что худший вариант — ехать в школу, всегда при мне остается.

И вот наступил день моего отъезда. Я позвонила Виктору и попросила приехать в общежитие чтобы вернуть паспорт. Он поднялся в нашу комнату, где я уже давно жила сама, отправив замужних подруг к месту службы их мужей-лейтенантов. Вещи были упакованы, занавески и скатерти сдернуты. Посреди комнаты сиротливо стояли два чемодана. Именно здесь, на кровати с панцирной сеткой и голым матрацем и произошло то, чего так страстно добивался Виктор, а я с безнадежным упорством отодвигала. Тягостнее всего было терпеть поцелуи, сопровождающиеся запахом вчерашнего алкоголя, смешанного со смрадом немытых зубов. Язык глубоко в горле вызывал стойкие рвотные рефлексы. К тому же щетина от усов исколола мне все лицо.

Отлепившись от обмякшего Виктора, я побежала в душ. Хотелось поскорее соскрести с себя тошнотворный «аромат». Стоя под тугими струями воды и в третий раз намыливаясь с головы до ног, я все пыталась отмыться. Но тщетно. К тому же, болело все внутри и, главное, казалось, что в душу вогнали гвоздь. Побрела назад длинным общаговским коридором, мечтая, чтобы он оказался бесконечным. Услышала голоса за одной из дверей и без раздумий шагнула внутрь. Там знакомые ребята-химики отмечали отъезд. Моему внезапному появлению удивились, но радушно предложили присоединиться. Стол был заставлен разнокалиберными бутылками. Я выбрала пиво в тайной надежде перебить застрявший в горле запах Виктора. Залпом выпила бокал, но стало еще хуже. Пришлось на этот раз бежать в туалет, а потом снова в душ.

Когда я вернулась, Виктор дремал все на том же грязном матраце. Пришлось снова к нему прикасаться, чтобы разбудить. Матрас был весь в расползшихся бурых пятнах. С трудом сдержала я подступившие спазмы.

— Чего не предупредила, что у тебя месячные? — Размякший и благостный, мой мучитель сонно таращился на меня. Бог ты мой! Он даже не понял, что натворил!

— Ладно, я пошел.

— А паспорт?

Виктор нехотя вернул мне красную книжицу, по-прежнему чистую, без единого нового штампика, зато со старым, о выписке из общежития, и объяснил, что записался в очередь, которая подойдет через две недели. И чтобы я приехала к назначенному сроку, и мы пойдем в загс. Я молча кивнула. Говорить не было ни душевных, ни физических сил.

Не скажу, что после этого события я взглянула на мир по-иному. Во-первых, в физиологическом плане недавний акт не принес мне никаких приятных ощущений, только боль, брезгливость и удивление. Во-вторых, никак не взбудоражил мою душу сам факт того, что меня лишил невинности не любимый парень, а глубоко неприятный тип. Даже небольшое облегчение почувствовала — наконец-то в двадцать два с половиной года потеряла невинность! Стыдоба! Эта проблема мучила меня уже несколько лет, но я не знала, как ее разрешить. Как только наступал ответственный момент, на меня накатывал ступор и какое-то отчаянное сопротивление. Нет! Нет! В другой раз! С другим! А Виктор одним махом все устроил. Так что, не только Виктор добился своей цели, но и я.  Потому что стала, наконец, как все: и с подругами смогу на равных говорить, и перед парнями не будет стыдно, – как это до сих пор никому не нужна? А то вообще замкнутый круг получался. С приятными мне людьми стыдно было ложиться в кровать, чтобы не насмехались надо мною, а с неприятными, чтобы потом с гордо поднятой головой ложиться с приятными, ложиться было отвратительно. Немного запутанно, но кому надо, тот поймет.

Две недели прошли, как в тумане. Мама робко спрашивала о будущей работе и что-то советовала.

— Я возвращаюсь в Город и выхожу замуж. — Я стояла на балконе, мама возилась на кухне. Мама молчала и ждала продолжения. Я тоже молчала, потому что добавить к сказанному было нечего. Перед отъездом позвонила Виктору и сообщила номер рейса. Он клятвенно обещал встретить и отвезти к себе домой.

… Самолет приземлился в аэропорту ровно в полночь. Стояла душная августовская ночь. Встречающих почти не было. Вокруг суетились таксисты. Орала музыка из круглосуточного кафе. Я прошла через пустой зал ожидания, обошла все скамейки на улице. Виктор не пришел. Я подождала немного, потом нашла телефонную кабинку и набрала номер. Мне ответил приятный женский голос, не тот, с которым я общалась раньше:

— Алло, добрый вечер. Пригласите, пожалуйста, Виктора к телефону.

— А кто его спрашивает?

— Знакомая.

— А имя у знакомой есть?

— Есть. — Пауза. — Тамара.

— А зачем он Вам?

— Виктор обещал меня встретить в аэропорту, но не встретил.

— Вот что Тамара, или как Вас там. Мой муж не собирался никого встречать. Он давно спит, и будить его я не собираюсь. А Вам рекомендую больше сюда не звонить и забыть этот номер навсегда. — Пи-пи-пи.

Я повесила трубку и вышла на улицу. До утра еще далеко. Ночная прохлада пронзила леденящим ознобом. Зубы зацокали. Может, от холода, а может — от непоправимой обиды, захлестнувшей меня. Казалось, сердце сейчас расколется на две половинки. Подняла голову. В сером небе мерцали красные точки летевшего самолета. «Это моя мечта улетает. Навсегда».

На сердце навалился огромный ком. Зашла в аптечный пункт и попросила накапать валерьянки. Медсестричка, увидев мое лицо (что-то с ним, наверное, было не так), засуетилась, положила на кушетку, стала измерить давление. Потом мы попили чайку. Я как могла, кратко, изложила причину ночного прилета:

— Знакомый не встретил. Не смог. Утром сама поеду к нему.

— Не смог или не захотел? Что-то глаза у тебя больные, — медсестра с сомнением покачала головой. — Ну как знаешь, не хочешь говорить и не надо. — А я физически не могла вытолкнуть ни слова об «этом».

Весь день я уныло бродила по непривычно малолюдному Городу — никогда не видела его летом. Подружки все разъехались, кто по дачам, кто по морям. Это и к лучшему. Не нужно объясняться, зачем приехала, почему уезжаю. Пошла в кассу за билетом. Когда подошла моя очередь, я неожиданно произнесла: «до Зернового». А еще через пару часов поезд уносил меня к бабушке, у которой я не была уже три года. Пусть хотя бы недели две я побуду в спокойном состоянии духа. А родители … им я скажу потом… что-нибудь. Пока отдохну от общения. И постараюсь забыть произошедшее. Все равно, ничего другого я сделать не могла…

***
… Круг замкнулся! Все время я панически боялась перспективы стать учителем, все делала для того, чтобы избежать страшной судьбы школьной училки, но если написано на роду… После пяти лет блестящей столичной жизни злодейка судьба махнула рукавом, сменила белое на черное, и очутилась я в отдаленной поселковой школе учительницей на все классы, от четвертого до десятого включительно.

Два года я честно отпахала, просиживая в богом забытом поселке с понедельника по субботу, в две смены, без буфета и с местами общего пользования на улице. Каждое утро, вскарабкавшись в вонючий рабочий автобус, я проклинала тот далекий день, когда впервые увидела красные стены университета.

Ко мне начал подбивать клинья молодой горный мастер, с которым я познакомилась на вечернем дежурстве в народной дружине. По ночам я не могла спать от тяжких раздумий о будущем, которое вырисовывалось весьма определенным образом: образцовая семейная пара, жена — учительница, муж — шахтер, проживание с чьими-нибудь родителями, досуг в виде застолья или лото, затурканные дети, для которых праздником будет поход по выходным дням в бургерную и на батут. И беспросветная жизненная тоска…

Наступил третий по счету сентябрь моей учительской лямки. На педсовете директор сквозь зубы объявила, что переводит меня в школьный филиал на хутор Далекий (!). Автобус в те края ходил два раза в день: в семь утра — туда, и в семь вечера — обратно. Отчаявшись от мысли провести остаток жизни в учительской, переделанной из школьной уборной, я совсем пала духом.

… На дворе бушевали переломные девяностые. Профессии, для которых я могла быть пригодна со своим дипломом историка — как-то идеологическая, комсомольская работа и тому подобный «широкий профиль», благополучно почили в бозе, а что касается новых, то я просто не знала, как к ним подступиться. Для очистки совести обошла я несколько контор в округе, предлагая услуги офисного сотрудника, поскольку еще в школе научилась сносно печатать на машинке. Естественно, мне везде отказали, не знаю, правда, почему.

И тут мама подсказала гениальную по простоте идею — поступить в аспирантуру. Это было спасение! Учиться я любила и умела, историю знала, экзаменов не боялась. А главное — замаячила реальная возможность вернуться в любимый Город! Может и Мих-Мих меня еще помнит и предложит воссоздать заброшенную тему!

Я мигом собрала документы, купила билет и через пару дней уже нежилась в знакомой прохладе старинного корпуса. Понеслась на кафедру археологии, но там меня ждало жуткое разочарование: Мих-Мих ушел на пенсию! Говорить было не с кем и не о чем. Нет, не отступлюсь так просто!

Не дав себе раскиснуть, я полетела на свою бывшую кафедру истории социалистических стран, а ныне — западных славян, и выложила всем присутствующим свою сокровенную мечту. Ошеломленные внезапным вторжением, сотрудники молча смотрели на меня, а затем перевели взгляды на импозантного мужчину с бородкой, сидевшего в углу. Бородач сильно скривился, но к моему удивлению, не вышвырнул сразу вон, а послал ответный хмурый взгляд присутствующим. Эти немые консультации глазами продолжались пару минут. Затем заведующий кафедрой (а это был он) скучным голосом предложил отнести документы в отдел аспирантуры.

 Ноги несли меня по пролетам знакомых лестниц, а душа ликовала! Неужели, мне наконец повезло? Первый раз в жизни! А может я и не такая уж невезучая, какой себе представлялась до сих пор?

Я лихо оформила документы, поселилась в общежитие и сдала экзамены. Все промелькнуло на одном дыхании. В себя пришла только тогда, когда увидела знакомую фамилию в списках зачисленных. Задыхаясь от счастья, я ринулась звонить подружкам—однокурсницам с сообщением, что я вернулась!

О, этот сказочный мир столичной жизни! Вновь он принял меня в свои объятия! Напрочь улетели печальные мысли о смысле жизни, о неопределенном будущем. На смену им пришли радужные мечты. А как же еще? Место в аспирантском общежитии — раз! Стипендия — два! Студенческий проездной — три! Куча свободного времени — четыре! И главное, куча друзей—подружек, многие из которых еще не успели связать себя семейными узами.

Первое время я никак не могла поверить, что это не отпуск, что не обязательно с понедельника по субботу просиживать в обшарпанной учительской на деревянном стуле, что не будет вся школа в окна наблюдать за моим походом в уличный сортир. По инерции, я иногда просыпалась от кошмарных сновидений: мне казалось, что я опоздала на последний автобус, и придется ночевать в школе, среди мышей и пыли.

Нет, конечно, существовали и приятные моменты в период моего учительствования. Я видела результат своей работы: вот в сентябре приходит стая ребятишек, не обремененных абсолютно никакими познаниями о временах и нравах. Проходит несколько месяцев и, благодаря моей настойчивости, такой себе Вася Булкин, несмело рассуждает об уроках бонапартизма и влиянии событий 1917 года на мировой порядок. Я с энтузиазмом придумывала своим ученикам тесты и ребусы, логические задачки, проводила викторины и дебаты. Работа учителя, по большому счету, мне подходила. Если бы не кошмарные условия, в которых приходилось сеять разумное. И потом, моя натура изо всех сил противилась бесконечной рутине школьных дней! А еще каждый день писать занудные поурочные планы и каждый год талдычить одно и тоже! Увы, безжалостная машина государственного просвещения укатала меня полностью. Год-два еще можно выдержать, но не всю жизнь!

В общем, жизнь моя пошла на взлет. В любимом Городе, любимая история, вокруг приятные люди. Одна только вещь немного беспокоила меня — это сама учеба. Как-то она сразу не заладилась. Народ на кафедре сменился, совет получить было не от кого. А я сама растерялась и не могла понять, а чем, собственно, мне нужно заниматься в этой аспирантуре? На занятия по английскому и информатике я бегала с огромным удовольствием. Наверное, нужно было еще что-то делать? Но что? Пару раз сходила я на заседания кафедры. Большая аудитория оживленно гудела. Народ весело переговаривался, шутил, даже двое моих коллег — аспирантов-первогодков, озабоченно перешептывались со своими научными руководителями. Согласовывались какие-то планы, мероприятия, участия в конференциях. Все были при деле. Одна я торчала на этих сборищах, как осколок от чужой чашки. Со мною даже не здоровались. Молча я приходила, забивалась в уголок, тихонько отсиживала положенное время, изнывая от скуки, и молча уходила.

Я совсем приуныла. Но тут мне назначили научного руководителя. Позже всех остальных. Передали через лаборантку. Ну и что! Зато и у меня начнется настоящая научная деятельность!

Тщательно готовилась я к первой встрече. Подготовила убедительную речь о предполагаемой теме диссертации, придирчиво отобрала наряд, чтобы был не вызывающим, но и не особо синечулочным. Выбирать, было прямо скажем, не из чего. Все мои пожитки умещались в единственной дорожной сумке, а гардероб занимал ровно одну вешалку в шкафу. Так что, альтернатива была только одна — надеть «мальвины» с белой футболкой или ту же футболку, но с полосатым «учительским» костюмом. «Мальвины» победили, но не из-за ненависти ко всему прошлому, а по более прозаической причине: югославские замшевые сапожки, которые я носила с университетских времен, катастрофически потеряли товарный вид и показываться в них научному светиле было стыдно. А под джинсами потертости не так бросались в глаза. Критически оглядев себя в зеркальце для бритья и нацепив пуховик, я помчалась на встречу.

В назначенное время я дрожащей рукой постучала в дверь кабинета, украшенного золотой табличкой с фамилией научного руководителя. Как меня просветила лаборантка, глядя при этом куда-то вбок, мой наставник — очень заслуженный и очень пожилой человек. В незапамятные времена он был ректором или проректором всего университета. А сейчас лекций он уже не читает (да и кому он может читать историю партии и у кого проверять конспекты с первоисточниками марксизма—ленинизма?), но числится на нашей кафедре и имеет часы, которые засчитываются за работу с аспирантами. Со мною, значит. Смущенно выложив эти сведения, Лиля (так ее звали), независимая барышня, ходившая на службу в джинсовом сарафане и белых кроссовках, чем вызывала мой немой восторг, тихо добавила загадочную фразу:

— Ничего, ничего, главное, что приняли тебя, раз уж оказалась в нужное время в нужном месте, значит теперь терпи и держи нос по ветру.

Что Лиля хотела этим сказать, я совершенно не поняла, но уточнить не решилась. Не стала портить ее расположение ненужными расспросами.

Сама встреча с великим человеком оказалась первой и единственной. Выглядел он действительно величественно, в темно-синем костюме с иголочки и ослепительно белой рубашке, украшенной запонками. Седые волосы художественно зачесаны назад. Орлиный нос грозно раздувался, глаза сверкали. Да, видно в молодости не одну студентку свел с ума. А теперь, чирканув, не глядя, ручкой с золотым пером мой план работы над диссертацией, выстраданный недельным трудом, Руководитель, в упор глядя мне в глаза, прочитал краткий курс научного руководства, отпечатавшийся в моей голове навсегда:

— Больше меня не тревожьте. Я очень занят. Все проблемы решайте на кафедре. Если нужно что-то подписать — передавайте через Лилю. Сейчас принесите из преподавательского буфета боржоми. Они знают. Оставьте у Лили. Всего доброго.

Ошеломленная столь радикальным введением в научное ремесло, а еще больше — молниеносным исчезновением первой стипендии (за воду расплачиваться пришлось самой — оказывается, Руководителю отложена была целая упаковка), я брела сумрачным арочным коридором. Очнувшись, обнаружила себя глубоко в подвальных недрах Красного корпуса, где размещались раздевалки. Стала выбираться наверх и наткнулась на… объявление о найме гардеробщицы. Вздохнув, я поплелась оформляться…


Пим
Вкусно поесть любят все. Приготовить аппетитную еду быстро и без особых затрат мечтают многие. Добиться при этом, чтобы блюдо было правильным в плане баланса витаминов, углеводов и белков, стремятся поклонники здорового образа жизни. Изготовить питательную и, одновременно, легкую еду — удается единицам, способным на кулинарное творчество. Действительно, невозможно, используя калорийные ингредиенты, получить диетическое блюдо, выбросив ползарплаты на продукты для семейного обеда — рекламировать экономные рецепты, а простояв полдня у плиты — иметь время на отдых и фитнес.
Так раздумывала я, ожесточенно кроша на кухне хрустящую капусту. Столкнувшись в жизни с глобальными проблемами нехватки времени и денег, а также пожив в общежитиях и на съёмных квартирах, не балующих ассортиментом кухонной утвари, я изобрела собственный метод приготовления пищи, без сложных композиций, без посудных наборов, без длительной варки—жарки. Я нахожу в этом огромный плюс — насколько меньше грязной посуды приходится мыть!

В ходу у меня одна кастрюля и одна сковорода. А также мясорубка и терка, кухонный нож и набор разделочных досок. Используя эти нехитрые приспособления, я сооружаю несколько простеньких, но вкусных блюд. И никаких соусов, подлив и зажарок. На них у меня осталась аллергия со времен советского общепита. До сих пор крутится перед глазами тарелка с застывшим картофельным пюре в коричневой глазури гуляша. И никакой экзотики! Традиционный набор продуктов нашей климатической зоны. И для желудка привычней, и для кошелька посильно. Максимум полчаса на подготовительные работы и столько же — на последовательную закладку продуктов и термическую обработку. Просто и быстро. Желательно при этом параллельно заниматься домашними делами, для которых жалко выделять специальное время. Например — гладить постельное белье, пришивать пуговицы, поливать цветы, писать электронные письма или общаться по телефону. Дальше каждый волен подставлять свое.

 Сегодня никаких гостей не предвиделось, тем не менее я готовила одно из своих любимых блюд — капустный салат, которым я разнообразила будничные бутерброды с кофе. Салат не угрожает фигуре, полезен и, главное, вкусен. Его составляющая корзинка совсем недорогая. Рецепт родился из скрещивания путем проб и ошибок различных композиций. Я исключила все калорийные и дорогие сочетания и заменила их доступными и диетическими. Основой для моего салата служит капуста. Белокочанная пекинская, синяя — без разницы. Главное — чтобы сочная была. Добавляю крупно порубленные яйца — сочетание ярко желтого и зеленого приятно радует глаз. Сверху вываливаю всю зелень, какая есть в холодильнике — лук, укроп, руккола и так далее, хотя у меня другого не бывает. Беру консервированную кукурузу (вот единственное дорогостоящее вкрапление), сок выпиваю с удовольствием, кукурузу отправляю в салатник. Могу добавить крабовых палочек, чтобы не такой простячкой салат выглядел. Много вреда от одного раза не будет. Огурцы не добавляю, они быстро раскисают, поэтому приходится все съедать за раз. Заправляет салат каждый едок по вкусу, кто — майонезом, кто — йогуртом, кто — сметаной с горчицей. Можно просто растительным маслом. Все сочетается! Такой салат я готовлю тазиками и храню в кастрюле в сухом виде целую неделю.

Покончив с капустой, присела на балконе передохнуть и снова размыслить о судьбе своей горькой. Настроение после вчерашнего решения было никудышное. Я все никак не могла понять, правильно я поступила или нет, проигнорировав Милкины советы. С одной стороны, да — потому что мне действительно не хотелось больше никакой романтики и бездумных флиртов. Зачем? Только время зря тратить. А с другой, — вряд ли вот так, с помощью пустой переписки можно разглядеть внутренность человека для серьезных отношений. Может, все—таки покопаться в своем прошлом и поискать кого—то, на кого раньше не обращала внимание, мимо кого прошла?

И тут, как по заказу, нагрянул с дружескими визитами Олег Пимоненко — мой верный друг со студенческой скамьи. Во время учебы Пим (так его все звали) с внешностью Гриши «шесть на девять» и провинциальным статусом, как ни странно, пользовался большой популярностью у первых красавиц и умниц курса. На младших курсах он бегал для них за свежими бубликами, на старших — за сигаретами. Завзятые донжуаны с завистью глядели, как после занятий Пим выпархивал из Красного корпуса, окруженный гомонящим девичьим цветником. Я долго не могла понять почему девчонки предпочитают несуразного Пима стройным ребятам, отслужившим армию, или мальчикам из числа «золотой молодежи», которые тоже водились на нашем престижном факультете. Я, лично, без оглядки бы за ними побежала, если бы они удостоили меня своим вниманием. Но, увы, я не входила в круг их интересов.

У меня с Пимом сложились ровно—приятельские отношения. По вечерам он наведывался в мою комнату на правах земляка — чайку попить со знаменитым абрикосовым вареньем моей мамы, обсудить дела сердечные, как с человеком нейтральным. Я не возражала, тем более что к чаю он неизменно приносил сочники или сырные палочки — и то, и другое я обожала. Частенько мы вместе ездили на побывку к родителям, и те поездки в поезде, который к концу обучения я люто возненавидела за грязь, шум и вечно включенный свет в вагоне, проходили без обычного раздражения.

Я решила прояснить ситуацию и обратилась к Нателлке, чей авторитет был для меня непререкаемым.

— Натали;, скажи, только честно, что ты думаешь о Пиме как о мужчине?

Та лишь презрительно фыркнула в ответ:

— Нашла, о ком мечтать! Да зачем он тебе нужен! Ни уму, ни сердцу. Впрочем, вы оба — два сапога пара. Провинциалы, пробивающиеся наверх. Тебе нужно искать простенького, тихого, но с углом и, желательно, без корзины родственников. Будешь за ним числиться и, не спеша, в люди выбиваться. У тебя хватка есть, хоть и замедленная. Может получиться. Так что на дрейфь, в девках не останешься.

Я выслушала дружеский совет, а про себя подумала: «Наверное, и правда, я смогу найти кого-нибудь поинтереснее».

Но прояснить ситуацию с Пимом все же было необходимо. И тогда я стала методично опрашивать остальных подруг.

— Он надежный, — непререкаемо заявила Мария, моя соседка по комнате, правильна во всех отношениях девушка. — Он мне вещи с вокзала всегда тащит, когда из дома возвращаюсь. И очередь в столовку займет. И вечером проводит, если по темноте нужно идти. А ты зачем спрашиваешь? — Она подняла очки на лоб и с прищуром, внимательно посмотрела на меня.

— Да так, готовлюсь к новогоднему «капустнику», составляю рейтинг наших парней, — почему-то соврала я. Не рассказывать же ей, что я нахожусь в мучительных раздумьях о своей судьбе. Маша — барышня целеустремленная. Как присмотрела себе жениха на первом курсе, так и готовится к замужеству все эти годы. Не то, что я.

— Ой, Олежка? Он — моя подружка, — защебетала, распахнув огромные глаза, Юлька, самая красивая девочка на курсе, вылитая Лида из «Приключений Шурика». — Я ему про всех своих ухажеров рассказываю. Он советы дает, как от них отбиваться. И бублики приносит на последнюю пару, когда желудок жгутом скручивается от голода. И конспект всегда нужный достанет. Я, ты знаешь, не особо в лекции вникаю, мне так скучно на них.

Ситуация стала более-менее проясняться. Значит, в красивых и богатых влюбляются, а с надежными и добрыми – дружат. Хорошо, а замуж за кого выходят? Красивые могут не позвать, а в добрых как влюбиться? Вот такие тревожные мысли заполняли мою голову в те годы, а сердце не подавало ни одного знака.

К окончанию универа все мои соседки по комнате уже выскочили замуж за курсантов и готовились отбыть в дальние гарнизоны. Одна я судорожно металась по Городу в поисках местечка, где можно было зацепиться после окончания универа. И вот в один из душных весенних вечеров, когда не откроешь окно из—за тополиного дождя, Пим зашел, как обычно, на вечерний чаек. Критически оглядев казенные хоромы, заставленные набитыми коробками и сумками, он уставился на меня коричневыми глазами:

— Эхе-хе-хе! Да, Воинова, разлетелись-то твои товарки гнездышки вить. Одна ты кукуешь на пепелище. И что ты себе думаешь, неприспособленная ты наша? — прокряхтел он.

Я несколько растерялась от неожиданных обвинений, но тут же ринулась в ответную атаку:

— Да и ты, насколько мне известно, не особо продвинулся на личном фронте. Тоже сам-один бедуешь.

— Так я о том и толкую, темень. Не пора ли и нам соорудить скворечник на двоих? Все ж веселее мыкаться будет.

Потрясенная этим невероятным предложением, я молча смотрела на Пима. Конечно, в глубине души я давно мечтала, что в один прекрасный момент явится принц на белом коне и, взяв меня за руку, поведет к венцу. Но чтобы принц явился в обличье будничного Пима и сделал предложение, обругивая меня последними словами, этого я никак не ожидала.

В голове тут же нарисовалась чудная картинка нашей совместной жизни. Вот мы вместе завтракаем на кухне, вот возвращаемся из садика, куда отводили нашего ребенка, вот укладываемся спать в одну кровать. И ничего не представилось! Ни кухня, ни ребенок, ни кровать, ни, тем более что—то в этой кровати. Так и смотрели мы молча друг на друга. Я — пунцовая от смущения, в красных спортивных штанах и тельняшке, с завивкой на голове и веснушками на лице, и Пим — нос уточкой, очки с толстыми линзами, кожаная ленточка под черными волосами, стройотрядовские штаны и вьетнамки. Постояли, подумали каждый о своем.

— Ну и глупая ты барышня, Воинова! Ничего в жизни не понимаешь, — вздохнул Пим, зашаркал вьетнамками к двери и на какое—то время пропал из моей жизни.

Первое время я сильно переживала. И не столько из-за отказа, столько из-за потери верного друга. Все грызла себя — правильно поступила или нет.

А Пим, как выяснилось, мучился не сильно и сконцентрировался на новом объекте. В чем и преуспел. Через месяц после выпуска он женился на дочери замдекана — красавице с русой косой и свободным английским. Как потом объясняла свой выбор изумленным подружкам новоиспеченная мадам Пимоненко, Олег пленил ее своим мужским обаянием. Такие вот дела. А я ничего не почувствовала! Вот так и вышло, что после окончания учебы я поплелась в свою хуторскую школу, а Пим — в четырехкомнатную квартиру на склоне Днепра к тестю-профессору…

***
…Пим, верный привычке, притащил семейное мороженое и поучаствовал в процессе приготовления салата — вскрыл банку кукурузы и очистил яйца от скорлупы.

— Должен отметить безукоризненную линию нарезки капусты, — отпустил Пим сухой, и от этого еще более весомый, комплимент. Я покраснела от удовольствия, как первоклассница на линейке.

А Пим продолжал добивать меня прицельными репликами, как лузу —биллиардными шарами.

— Вижу-вижу, Воинова, наконец-то ты за ум взялась.

— Это ты про что? — невинно осведомилась я. — Про то, что в халате тебя встретила, а не в штанах спортивных?

— И про это тоже. Знаешь ведь мой консервативный взгляд на женщин. Юбка, платок и длинные волосы — вот ее наилучшие украшения. — Пим невозмутимо раскладывал по тарелкам порции салата.

— Ах так, — задохнулась я от возмущения. — Ты на себя посмотри! Тоже мне, образец мужской моды и элегантности. Тебе значит можно в секондах одеваться и бороду по пояс отращивать или хвостик завязывать, а женщинам твоим нужно по струнке ходить?

— Я знаю, что не представляю образец из глянцевого журнала, — спокойно отпарировал Пим. Правда, перед ответом, он снял и протер свои бифокальные очечки. Ага, всё-таки зацепила я его.

— Я беру другими плюсами: я очень дешево обхожусь, поскольку крайне умерен в еде и экономен в тратах. Также я могу в доме все делать своими руками. Кроме того, я окружаю свою избранницу такой заботой, что все мои недостатки превращаются в огромнейшие плюсы.

— А меня зачем заботой окружаешь? Я — ведь не твой идеал! И замуж не собираюсь! Признавайся! — Сегодня я была в подходящем настроении, чтобы выяснить всю правду о логике мужских поступков.

— Ладно, не набивайся на комплименты, не дождешься. — Пим быстренько свернул с опасной темы. — Просто, мы с тобой кое в чем сильно похожи. Подробности и так известны. Мечи лучше на стол, поешь — может, подобреешь.

После ужина общение пошло веселее. Пересмотрели студенческий альбом с фотографиями, похохотали над смешными историями из прошлого и договорились как-то прошвырнуться по кафешкам нашей молодости — поностальгировать.

Проводив Пима, я полила цветочки на балконе, попутно полюбовавшись на застывшее скопище железнодорожных составов на путях напротив дома. Крайне урбанистическое зрелище, скажу вам. Позвонила маме, узнала, что у Макса все в порядке, он, по-прежнему, толстый и деятельный. Стрелка настроения резко скакнула вверх. Чтобы окончательно закрепить мажор в душе, включила «Европу плюс». Как раз перепевали Элтона Джона. В ночной тиши чарующие мужские голоса убеждали меня в том, что у каждого есть свои «трудные» слова, которые по разным причинам нам тяжело произносить.

В такой расслабляющей обстановке и мысли стали приходить всякие ненужные. О том, например, что может ну их всех, мужиков. И правда, так хорошо самой заниматься любимыми делами, ни на кого не отвлекаясь. Не считая Пима, конечно. Но ведь он свой, надежный и понятный. А на чужих людей уже как-то не хватает душевных сил и времени. Тем более, и меня все используют, каждый на свой лад.

***
… Через несколько дней после отправки героически—отчаянного письма снова заявилась Милка. На мой самовольный поступок, она, на удивление, отреагировала вяло.

 — Прав твой Тим, Сим или как-там его, дуреха ты еще та. Ну что ж, хочешь идти своей тропинкой, не слушая опытных людей, делай, как знаешь. Только потом не рыдай и не ищи виноватых. Я тебя предупредила. Больше помогать не буду. А вообще, если хочешь знать, все мужчины сволочи. Собирайся, необходимо по этому поводу грандиозно напиться.

Я не стала отговаривать подругу, зная, что это бесполезное занятие. Видать, мужчины достали ее не меньше, чем меня — отсутствие оных. Честно признаюсь, для меня алкоголь — не самый любимый напиток. От вина у меня начинала жутко болеть голова, от водки — страшно мутило, а коньяк нагонял сон. В результате я остановилась на пиве — не больше одного бокала. Такую дозу мой организм еще выдерживал. Но, к сожалению, Милка пива не выносила в принципе.

Повеселились мы на славу. Начали в приличном суши—баре, с шампанского и роллов. Я по наивности решила, что этим все и завершится, но Милка только вошла во вкус и предложила переместиться в одно чудное местечко. Мы прошли пару кварталов и … Ба! Да это же он, гастроном моей молодости, кофейный бог студенческой поры, а затем обитель наших романтических прогулок с Кириллом. Да, и ты, дружок, тяжело переживаешь время перемен. Унылое зрелище представлял нынче бывший центр столичной тусовки. Где чудесная итальянская кофе—машина? Вместо нее — чайник и банка растворимого кофе. Где веселые студенты и молодые ученые? В полумраке теснились потрепанные личности с тусклым взором. Только высокие столы остались прежние, но тоже изрядно затертые и расшатанные. Я начала расстраиваться от грустной картины, а Милка, наоборот, оживилась. Фокус был в том, что кофе теперь подавали с коньяком! В одинаковых пластиковых стаканчиках, одинакового цвета. Очень удобно. Видя мое смущение, подруга разъяснила, что по соседству с нами выпивает все та же богема моей молодости, только побитая временем. Пришлось и мне смириться с таким падением нравов. Сколько раз мы меняли пустые стаканчики на полные, я не запомнила. Запомнила только счет, который полностью развеял мои мечты о новых сапогах.

Крепко обнявшись, не так от большой любви, больше для поддержания равновесия, вышагивали мы по ночному бульвару и горланили, жутко фальшивя: «Тополиный пух, жа-ра, и-юль — ночи такие звёздные-е-е-е». Присели на лавочку. Милка достала из сумки маленькую бутылку коньяка и пару пластиковых стаканчиков. И когда она умудрилась купить это великолепие? Наверное, когда я выходила покурить.

— Не-е-е-т! — завопила я. — Только не это! В меня не влезет больше ни капли! Я не могу! И не хочу больше пить! Пей сама!

— Терпи казак, атаманом будешь, — бормотала Милка, аккуратно разливая напиток по стаканам. Чувствуя себя на грани провала, я взяла наполненный стакан и стала слушать Милкину сердечную драму.

— Ты представляешь, — заплетающимся голосом бормотала она, — Сержик, гад, подал на развод. Была—таки у него девка в том селе, а теперь уже и ребенка ждет. Вот сволочь. — При этом непонятно было, кого из этой парочки Милка обозвала столь нелестным словом. Скорее всего, обоих.

— И имущество собрался делить. Урод. Вот ему имущество. — Милка скрутила интернациональный жест из среднего пальца. — Дом мой, машина от первого мужа осталась. Даже на работу его я устроила. Так бы и шоферил в маршрутках, если бы я не подсуетилась и не пристроила его завхозом в банк.

О Милкиных многочисленных связях знали все. Будучи кадровиком не по профессии, а по призванию, она умела завоевывать расположение различных людей, всегда готова была помочь сама, ни с кем не теряла контактов и имела знакомых в самых невероятных сферах: от актеров до депутатов, от спортсменов до банкиров. Так что не удивительно, что своего второго мужа она пристроила на непыльную работенку.

— Понятно, твой Сергей ребенка общего хотел, а ты, наверное, возражала, — выложила я, как всегда, правду-матку, отпущенную на свободу алкогольными ветрами.

— Да не говорил он мне ничего про ребенка, — заголосила Милка. — Он с моим Пашкой подружился, я думала, ему и не нужно никого больше. Ладно, что теперь об этом говорить. Дело сделано. Пусть катится на все четыре стороны со своим рюкзаком. С чем прибился, с тем пусть и уматывает.

— А тот, второй, ну тот — друг сердечный, с которым ты по вечерам уединялась? — Я осторожно пыталась прояснить ситуацию до конца.

— Сволочь он, а не друг, — хмуро сообщила та, отхлебывая коньяк. — Он кредит на жилье через меня выбивал. Как получил свое, так и отвалил. — Все гады-ы-ы-ы! Всех ненавижу-у-у-у! — завыла Милка, а потом бурно зарыдала.

Вечер, так весело начинавшийся, грозил перерасти в нешуточную проблему. Я аккуратно подхватила покачнувшуюся Милку и быстро потащила по бульвару. Не хватало еще, чтобы нас забрали в милицию.

— Мил, а Мил, давай я тебе вызову такси?

— Р-р-рискни-и! — одобрила мой порыв Милка.

— А какой адрес назвать?

— Смотря, к-куда поедем.

— Мил, я хочу, чтобы ты поехала к себе домой, а я пойду к себе.

— Т-тогда м-мой.

— А какой твой адрес?

— Не скажу, — Милка отрицательно замотала головой и чуть не свалилась. Я еле успела ее подхватить.

— Мила, не упрямься. Послушай, ты можешь вспомнить свой домашний адрес?

— Л-л-лег-ко! — гордо заявила вышедшая из-под контроля подруга.

— Ну так назови. Улица такая-то, дом такой-то, — из последних сил упрашивала я.

— А тебе зачем мой адрес? — Милка как-то недобро на меня посмотрела. — К Сержику клинья подбиваешь?

— Чтобы таксисту сказать, куда ехать, бестолочь, — заорала я на весь Город.

— Как куда! Домой! Я больше никуда не хочу. А куда ты меня собираешься отправить? — перепугалась нетрезвая подруга.

Промаявшись еще пару минут с заупрямившейся насмерть Милкой, я решила, что проще и безопасней оттащить ее к себе домой. Но, видимо, звезды в ту ночь явно были расположены не к нам. Уже возле самого дома Милка снова заартачилась.

— Все, не дойду. В туалет хочу, умираю.

— Ну присядь где-нибудь в кустиках или потерпи, недалеко ведь, — уговаривала я Милку.

— Не-а, что я тебе — бомжка какая, в кустиках нужду справлять, — гордо выпрямилась та. — Вон, кафешка светится, давай зайдем, выпьем чего—то и в сортир заодно сходим.

Утомившись от бесполезных пререканий, я была согласна на все. Ну или почти на все.

— Но больше никакого спиртного, — предупредила я. — Только кофе или терпи до дома.

— Ладно, — обреченно смирилась Милка. — Дома у тебя допьем.

Обнявшись для поддержания равновесия и раскачиваясь как матросы на палубе, мы втиснулись в узкую дверь и ввалились в маленький зал, окутанный полумраком. Посетителей практически не было, тем не менее в дальнем углу извивалась парочка, изображающая «живую» музыку. Он что есть мочи колотил по клавишам синтезатора, она голосила что-то очень громкое в микрофон.

— И здесь говно всякое, твою мать, не дадут вечер в тишине провести. — Милку явно развезло, нужно было срочно делать наши дела и сваливать домой.

Меня тоже порядком мутило, в желудке переливался коктейль из всего выпитого за вечер, голову сдавило обручем. Пока подруга отсутствовала, я заказала две чашки двойного «эспрессо» в надежде немного прийти в себя.

Приплелась Милка. Мы выпили свой кофе. Пара в закутке продолжала надрывно вопить. Милка морщилась и поливала их последними словами. Я попросила счет. Сумма в чеке меня неприятно поразила. Милка, увидев мое выражение, выхватила бумажку.

— Так, а это что еще за фигня? Десять процентов за обслуживание и еще десять за живую музыку? Они что, офонарели совсем? За эту хрень еще и платить нужно? Я им сейчас покажу, кто в доме хозяин.  — Милка разошлась не на шутку. Я вдруг почувствовала, что ситуация стремительно выходит из-под контроля и необходимо выбираться отсюда как можно быстрее. Я дергала подругу за руку и пыталась забрать чек. Но куда там!

Разъярённая Милка фурией помчалась к стойке, потрясая служебным удостоверением и крича на весь зал, что не собирается платить за то, что она не заказывала. Барышня за стойкой, видно привыкшая ко всяким клиентам, невозмутимо наблюдала за Милкиными манипуляциями, а затем вдруг протянула руку и ловко выхватила бордовую книжечку.

Все замерли. Через пару секунд Милка опомнилась и кинулась к нашему столику. Выхватив из сумки свой телефон, она стала тыкать пальцем в кнопки.

— Что ты делаешь, угомонись, — урезонивала я подругу.

— Я милицию вызываю, пусть они с этими гадами разберутся, — бормотала та.

Я поднялась из-за столика. Затошнило еще больше.

— Ты куда? — вдруг жалобно спросила Милка. — Не уходи, не бросай меня, пожалуйста.

— Туда же, куда и ты, — буркнула я зло.

Конечно, я могла спокойно уйти, оставив разбушевавшуюся подругу отвечать за свои действия. Но я осталась. Не знаю, почему. Через пару минут в кафе зашел патруль, вызванный барменшей, и нас забрали в милицию за нарушение общественного порядка.

О следующих нескольких часах, проведенных в участке, мне не хочется вспоминать до сих пор. В двух словах скажу, что на нас составили протокол об административном правонарушении, пытались повезти в лабораторию для проведения теста на содержание алкоголя, но мы отказались. Ближе к утру приехал Милкин муж и вызволил нас из темницы. Ни слова не говоря, он зашвырнул ничего не соображавшую Милку в машину и уехал. Я посидела пару минут на лавочке, приходя в себя, и поплелась в сереющей дымке домой…

…Проснулась от разрывающей мозг телефонной трели. Меня изрядно трусило, и голову дергало от приступов боли. Звонила Милка. Как ни в чем не бывало, она сообщила, что Сергей утром приезжал в участок и забрал протокол в обмен на двести долларов.

— Так что, с тебя дорогая, сто баксов. Серый вечером заедет, заберет. Ну все, пока, пойду спать, форму восстанавливать, — и тут же отключилась.

А я, нарушив свое же правило не курить в квартире, закурила «Парламент» и попыталась переварить услышанное. Ладно, Милкино вероломное поведение оставим на ее совести. Человека не переделаешь. Если уж я выбрала такую циничную особь себе в приятельницы, нужно терпеть. Беспокоило другое. Нужно было срочно достать деньги. А их не было. Все образовывавшиеся излишки я отвозила родителям на содержание Макса. На себя оставляла минимум, которого хватало на диетическое питание и стоковые вещи. Все. Да, конечно, имелся еще «неприкосновенный запас», собираемый на новую квартиру. Но его, по совету искушенного в таких делах Пима, я хранила в банке на депозите, периодически добавляя к нему крошечные суммы. Сегодня выходной, банк закрыт. Да и не собираюсь я ради такой ерунды урезать свою мечту. Нет уж, лучше займу, а потом отдам. Когда потом? Зарплаты—то в ближайшее время не предвидится. Ничего, скоро пособие начнут платить, с него и отдам. Хорошо, решили. Идем дальше. У кого занять? Друзей, кроме Милки, и нет особо. А у нее не займешь по понятным причинам. Хотя могла она, чего греха таить, отдать за меня эту проклятую взятку. Могла — не могла, это мы уже прошли. Раз не отдала, значит так и будет. Ну что ж, как ни крути, остается кто? Пим, конечно. Что тут думать. Ясно же было с самого начала. Просто не хотелось попадать от него в зависимость. Так мы на равных. Он куснул, я огрызнулась, и снова мы друзья. А если обращусь за материальной помощью, как потом буду отбиваться? Совесть не позволит. А вот очень даже и позволит. Потому что я ему не навязывалась. Он сам решил присутствовать в моей жизни. Вот пусть теперь и отдувается!

— Слушаю, — проскрипел знакомый голос.

— Пим, привет, это я. Ты мне срочно нужен.

— Что, опять кран потек или лампочка перегорела?

Ну, была не была. Я набрала побольше воздуха и выпалила одним махом вчерашнюю историю. Без подробностей, очень сжато. В том ключе, что из благородных побуждений не захотела бросать подругу и мужественно провела с ней ночь в полицейском участке. А теперь, вот, расплачиваюсь за свое добро. Ха, а ведь святую правду рассказала.

— Эх, Воинова, Воинова, пороть тебя некому. Взрослая тетка, ребенка пытаешься воспитывать, а, как пьянчужка последняя, по околоткам ошиваешься. — Пим обстоятельно принялся смаковать мою бестолковость и неразборчивость в связях. Еще и вредные привычки попутно обругал.

Я смиренно выслушала все претензии ко мне лично и ко всем моим знакомым, которых я выбрала без Пимова участия. Конечно, было обидно все это сносить. Но у меня не было иного выхода. Поэтому я дотерпела и выбила—таки из него обещание к обеду поднести требуемую сумму.

Закончив тягостный разговор, я обессиленно улеглась на диване. В голове хаотично роились мысли о деньгах, Пиме, туманном будущем, Максе.

Через какое-то время поняла, что лежу на чем-то твердом. Вытащила пульт от телевизора. Машинально пощелкала каналы, пока не наткнулась на черно—белый пейзаж, знакомый до боли. Бог ты мой! И снова этот «Человек в проходном дворе»! Я могла смотреть его вечно. С любого места, с любой серии. Еще в детстве я выбрала для себя его белую, правильную сторону. И всех людей вокруг себя приготовилась считать изначально хорошими. Потому что плохие обитают в других мирах, криминальном, например. Но во взрослой жизни оказалось все по—другому. А фильм, не догадываясь о той роли, которую сыграл в моей жизни, идет себе и идет уже в который раз…

Ну что ж. поглядим еще раз. Вздохнув, я вытащила гладильную доску, водрузила кучу выстиранного белья и, машинально водя утюгом по цветастому пододеяльнику, погрузилась в нахлынувшие воспоминания…

***
… Все началось еще в детстве. Моим первым опытом контактов с противоположным полом стали массовки в пионерских лагерях. Когда начинали играть медленную музыку, для меня все заканчивалось, потому что меня никто не приглашал. Я срочно принимала независимый вид. Подумаешь, не очень-то и хотелось. А тут и в туфельку что-то попало, и необходимо срочно ее вытрусить в самом темном уголке. А к следующему медленному танцу и неотложное дело находилось: в туалет сходить, попить водички, обсудить кое-что срочное со стоящей рядом подругой. И вроде бы я занята и ну никак не могу отвлечься на какие-то танцульки.

Также упорно меня не приглашали и на иного рода гендерные игры. Многие их помнят: «Ручеек», «Рыбак и рыбка», например. Везде, где надо выбирать себе пару. Меня выбирали одни девочки. Мальчики игнорировали полностью.

Поначалу я сильно расстраивалась, а потом решила просто не создавать ситуацию для расстройства. То есть, вообще перестала ходить на массовки. Все равно красиво танцевать я не умела, а топтаться в обнимку с потным и прыщавым мальчишкой — удовольствие сомнительное.

Вскоре из пионерских лагерей я выбыла по возрасту, зато начались школьные дискотеки, где всех подружек расхватывали на «ура», а я опять оказывалась лишней.

У меня даже фобия какая-то по этому поводу оформилась, и все время снился один и тот же сон. Будто я прихожу в парк на танцы, как раз начинаются медленные. На мне выходной костюмчик: клетчатая юбка—миди, розовая блузка с длинным шарфом. Всех подружек пригласили, а меня почему—то обходят стороной. Смотрю, а я забыла надеть босоножки, так спешила. Вокруг все движутся счастливые, а я стою одна, босая, никому не интересная. И слезы капают из глаз, и комок в горле. В душе нарастает протест, и я…просыпаюсь на самом деле в слезах.

Частично пролила свет на эту тупиковую ситуацию моя старшая сестра Рита.

— Ты сама виновата. Кто же на танцы приходит в одиночку? Взяла бы кого-нибудь. Пару танцев с ним бы станцевала. Потом он вышел бы по нужде или покурить, а тут медляк. Не сомневайся, тебя сразу кто-то да подхватит. А так смотрят. Сама пришла, без парня. Значит, заучка какая-то или, наоборот, стерва. С парнем поссорилась, а теперь хочет отмстить. А кому охота влезать в чужие разборки. Хочешь, я тебе на субботу своего Игорька одолжу? Поверь, натанцуешься на всю жизнь.

В глубине души я признавала Риткину правоту. Но какой-то чертик упрямства, сидящий во мне, не позволял соглашаться с, казалось бы, железными доводами. Я ведь не эксперимент хотела провести, а понять про себя что-то. А насчет того, чтобы на танцы ходить вдвоем, это тоже не годилось. Ведь у меня по сути и не было постоянного парня. Если кто-то и мог понравиться, то исключительно на одно-два свидания. До первого разговора.  После этого сразу тоска нападала. А еще на танцы с таким иди! А вдруг я с кем-нибудь познакомлюсь, а тут такая гиря рядом? Нет уж, лучше одной, хоть руки развязаны.

— Ха-ха-ха! — это снова Ритка включалась в обсуждение. — Так пока ты одна, одной и останешься. Мужчины — они завоеватели. Кому охота завоевывать легкую добычу, никому не нужную. Им бороться нужно за самый лучший кусок.

Шли годы. Менялась моя жизнь, менялась страна, менялись виды танцев, но только не мой статус в них. Ни на дискотеках, ни в клубах, ни на корпоративах меня на танец не приглашали. Иногда я специально делала проверочный тест. Приглашала сама кого-нибудь на «белый» танец. Приглашенный, млея от удовольствия, старательно вел меня в танце, шепча на ушко всякие нежности. Музыка смолкала, кавалер услужливо отводил меня на место постоянной дислокации. И на этом все. Как только вновь звучала медленная композиция, я опять в одиночестве подпирала стенку или тоскливо потягивала напиток за столиком. Никто, включая последнего партнера, не спотыкался от нетерпения пригласить меня. Все находили кого—то другого. Почему так происходило? Я не находила этому феномену логического объяснения. Единственный результат этих странностей состоял в том, что и быстрые танцы я постепенно перестала любить. Потому что после них неизбежно наступал медленный, а с ним и муки невостребованности…

***
Кирилл

…Тяжелая стеклянная дверь захлопнулась и выплюнула меня из офисной рутины навсегда. Пластиковый прямоугольник пропуска глухо стукнулся о деревянное дно ящика. Пакет с чашками и блокнотами оттягивал руку, не давая поправить съехавший ремешок сумки.

Все, больше я — не государственный служащий, а лицо без определенных занятий. Как муторно на душе. Как сжимают сердце обручи паники и безысходности.

Моросил противный дождь в куче с ледяным ветром. Мое синее кашемировое пальтишко моментально покрылось мелким жемчугом дождевых капелек. В туманных сумерках спешили озабоченные женщины, гордо сжимая в руках поникшие тюльпаны. Все походы к метро были плотно заставлены ведрами с цветами. Сидящие в забитом вагоне мужчины выглядели втройне более задумчивыми и отрешенными от мира сего. Да, сегодня — седьмое марта, значит завтра — международный женский день.

Меня никто не поздравил. Я и не надеялась, прекрасно понимая, что цветы в канун 8 марта дарят или очень близким, или очень нужным женщинам. Ни к первым, ни ко вторым я не относилась. И все—таки я в очень далекой глубине души робко ждала: а вдруг и меня кто-нибудь поздравит, просто так, без всякой выгоды.

Внезапно меня охватила дикая жалость к себе. Я вскочила в первый попавшийся троллейбус, чтобы укрыться от цветущей толпы. Троллейбус на удачу оказался полупустой: большинство народа незаметно рассосалось по домам раньше. Я съёжилась комочком на одиночном сиденье. Глаза защипали от сдерживаемых слез. Чтобы отвлечься от грустных мыслей, принялась разглядывать пассажиров и мысленно представлять их в роли своего мужа. Никого путного не попадалось. Безликие лица, невзрачные серо-черные одеяния, неприятные запахи. Ну а что ты ожидала? Да, в общественном транспорте такие и ездят. Принца здесь не встретишь. А что принц? Вдруг у него характер мерзкий? Или глупый окажется? Господи, Воинова, о чем ты думаешь! И принцы тебе не угодили. Нужен ли тебе кто-то вообще? Нужен. И ты прекрасно знаешь, кто. Тот, о ком ноет сердце и щемит душа.

Впрочем, вот этот невысокий мужчина, стоящий спиной ко мне, вроде ничего. По крайней мере, не толстый и одет аккуратно, хоть и как—то старомодно. В плаще, кто их сейчас носит? Присмотревшись повнимательней, я к своему огромному удивлению вдруг поняла, что передо мною стоит … Кирилл.

— Кирилл, — неожиданно для себя самой негромко позвала я. Мужчина обернулся. Да, это был он.

— Привет, — со своей мягкой улыбкой сказал он. Тоже сразу узнал. — Как поживаешь?

— Спасибо, нормально, а ты как?

— Тоже ничего.

Мы помолчали. За то время, что мы не виделись, Кирилл мало изменился. Немного поправился, уже не «тарахтел костями», как раньше. Взгляд стал жестче и немного злее. Чтобы заполнить паузу, я начала спрашивать сама. Кирилл скупо, но все же рассказал, что его младшая дочь пошла в первый класс. Старшая так и осталась жить с его мамой, с новой женой она не поладила («я бы поладила, очень хорошо поладила», мысленно закричала я ему). Живут они, по-прежнему, в «гостинке» жены. Работает он экспертом по радиочастотам.

— А ты, что, и в этом разбираешься? — изумилась я. Мне всегда казалось, что люди, владеющие специфически узкими навыками, это чуть ли не гении. В моем понимании, обычный человек может разбираться в общих понятиях, в литературе, в истории, в политике. В крайнем случае, в математике. А все, связанное с миром цифровых технологий, для меня — из области сверхъестественного, подвластного избранным. И то, что мой хороший знакомый, вполне обычный мужчина, является экспертом в такой загадочной области, как радиочастоты, было полным откровением для меня.

Теперь передо мной стоял прежний Кирилл — с горящим взором и милой улыбкой. Я слушала его вполуха и в тысячный раз задавала себе вопрос о том, что же тогда произошло, что нас разъединило?

Давясь кричавшими внутри меня вопросами и новой порцией рыданий, я быстро попрощалась с Кириллом и пулей вылетела из троллейбуса. Мне Кирилл не задал ни одного вопроса.

Остаток дня я провела в миноре, бесцельно слоняясь по квартире и злобно общипывая ни в чем не повинные листочки у бедных растений…

***
… Незаметно текли деньки, месяцы, годы моей учебы в аспирантуре. Вначале странновато было. Вроде бы уже не девчонка, давно вышла из—за школьной парты, а тут опять — конспекты, экзамены. Народ вокруг взрослый, а думают об учебе, как дети. Сначала было смешно все это наблюдать. Потом и я втянулась. Материально тоже не страдала. Во-первых, стипендию платили всем, независимо от успеваемости! Во-вторых, завхозом Красного корпуса оказалась мама моей однокурсницы. Это же надо! Пять лет проучились вместе, а ничего друг о друге не узнали! Сердобольная женщина, сжалившись над худой и хмурой аспиранткой, оформила меня гардеробщицей на целых полторы ставки.

Самым светлым пятном аспирантского бытия стали компьютерные курсы, которые я сначала люто ненавидела, а затем всем сердцем полюбила. В мою школьную пору в программу как раз ввели новый предмет под громким названием «Информатика и вычислительная техника». Чем мы занимались на этом уроке, я напрочь забыла. Остались смутные воспоминания о каких—то нагромождениях значков, символов, соединенных линиями и стрелками. Зато именно тогда в мой лексикон впервые вошел элегантный термин «блок—схема». Учительница вдохновенно рассказывала о том, что за компьютерами будущее, что через них можно будет изучать английский язык, играть в шахматы, рисовать, печатать и выполнять еще кучу полезных операций. А еще «умные машины» будут помогать по дому. Мы слушали с открытыми ртами.

Самих компьютеров, естественно, в глаза никто не видел, поэтому моему богатому воображению представлялся гигантский калькулятор, к которому присоединялась масса проводов, один из которых заканчивался пультом с кнопками. Далее в квартире везде натыканы лампочки. Компьютер в моей схеме должен был работать по принципу будильника. Нужно вставать или ложиться — загорается лампочка возле кровати. Нужно смотреть любимую передачу — горит красный маячок у телевизора. Больше я ничего придумать не могла.

Почему должны загораться лампочки? Да все просто. Дело в том, что в детстве вершиной игровой техники для меня была настольная игра под названием «Музыкальная викторина». В картонную коробку помещались карточки, на которых в два ряда размещались названия музыкальных произведений и фамилии композиторов. Каждое произведение — с иллюстрацией, каждый композитор — с портретом. Возле каждого названия — отверстие. Картинки укладывались на два ряда металлических выпуклостей, соответствующих отверстиям на карточках.  Задачей игрока было угадать, кто из композиторов какое произведение написал. Для этого нужно было приложить клеммы от проводков к отверстиям возле фамилии и названия. В случае правильного ответа загоралась лампочка. Помню, сколько слез мы проливали с сестрой, когда изнашивались драгоценные квадратные батарейки, на которых работала игра. Каждый раз перед началом игры мы с содроганием щупали языком металлические пластинки. Если язык защиплет, значит — ура, еще жива старушка. Если язык в порядке — дело труба, надо менять. А еще на всю жизнь я запомнила, что «Хованщину» написал Мусоргский, «Пламя Парижа» — Борис Асафьев, а «Петю и волка» — Сергей Прокофьев. Постепенно мы выучили все соответствия наизусть, но не могли отказать себе в удовольствии снова и снова наблюдать, как по нашей команде загораются заветные лампочки.

Вот так же примерно я представляла и процесс управления компьютером. Наш инструктор был тот еще дядечка, не особо далеко от меня ушел. Видать, всю жизнь составлял на бумажных картах программы на бейсике и паскале, а теперь уныло чертил мелом (!) на доске (!) жуткую вязь закорючек для такой себе программы MS—DOS (кто помнит, тот вздрогнет).

Система «эмэсдос» оказалась недоступной для моего понимания. Я тратила безумное количество времени на написание замысловатых значков и с мистическим ужасом наблюдала, как они покрывают строчки, страницы, тетради. И все это – для выполнения одной единственной команды: «Напишите имя файла», «Выберите директорию», «Зайдите в нужный каталог», «Не забудьте поставить косую», «Добавьте полное имя файла». А еще каталоги могли образовать дерево! Вот как можно было такое осилить: docum1.txt lex.bat baza! d:\users\fox\fhg.fox? Ужас! В результате безумных манипуляций по переносу энного количества символов с доски в тетрадь, а с тетради в компьютер, ни одна команда у меня не выполнялась, ни одна программа не запускалась.

С другими чудо техники было поприветливее, радостно сияя синим монитором с открытыми таблицами и текстами. А у меня упорно молчало и злобно мигало белым тире на абсолютно темном и голом экране. Наблюдавший со стороны за моими тщетными потугами инструктор презрительно цедил: «Курица не птица, Запорожец не машина, баба не человек». В ответ хотелось оторвать от пола тяжеленный системный блок и опустить на лысину шовинистического дядечки.

Я чувствовала себя совершенно никудышной и неспособной к новым технологиям. Ну, не дано мне освоить компьютер! Подумаешь! Буду и дальше печатать на машинке.

И вдруг вся аспирантская общественность была взбудоражена сообщением о выпуске новой операционной системы, где не осталось места для ужасных значков. А что появилось взамен? Окошки, еще раз окошки, и только окошки! Виндоуз-95 — вот что это было! В нашу жизнь ворвался Майкрософт со своими окнами!

Первое время как будто ничего не поменялось. А через несколько занятий я вдруг стала замечать, что кое—что из объяснений начинаю понимать и что (о, чудо!) в компьютере, благодаря моим действиям, стало что-то появляться!

Революционные перемены в мире компьютеров совпали с переменами в личной жизни. Окончательно утомившегося дядечку сменил новый инструктор. Кирилл (так звали нашего спасителя), как фокусник из рукава, представил моему ошеломленному взору приветственно машущую многоцветным флажком операционную систему, доступную пониманию и освоению. Одна восхитительная кнопка «Start» чего стоила. А еще мня поджидали «Паук» и «Косынка»!

Конечно, не все и не сразу срослось у меня с этими «окнами». Долгое время я не могла освоить мышку. Никак не хотела она меня слушаться. Сколько не пыжилась я давить на ее клавиши всеми пальцами по очереди, то слабо, то сильно — ничего не выходило. Тогда Кирилл терпеливо клал свою ладонь сверху моей, и мы вместе начали плавно нажимать на прибор. Очень эротичные ощущения я испытывала, доложу вам. Часто экран зависал. И тут Кирилл подсказал, что можно быстро перемещать курсор по экрану, и компьютер будет работать чуть быстрее. Хотя никакого научного объяснения этому действию не имелось. И действительно, судорожные движения «мышью» помогали в ускорении загрузки. С той поры привычка двигать мышкой по экрану для ускорения процессов приклеилась как магнит при работе с компом.

Как-то мне нужно было срочно распечатать реферат. В аудитории торчал один лаборант — хмурый и злой дядька. Я вежливо обратилась к нему за помощью, так как тему «Принтеры и печать» мы еще не проходили.
— Для этого нужен картридж. Сходи за ним в технический отдел, — нехотя процедил лаборант.
Ни о чем таком не подозревая, я отправилась на поиски нужного подразделения. Обнаружила его в подвале, неподалеку от своего гардероба. Вежливо постучавшись, я толкнула дверь. В тесной комнате, до потолка заваленной приборами, коробками, проводами, сидели на подоконнике и курили двое ребят. Изобразив на лице самое приветливое выражение, я обратилась к ним:
— Добрый день, мне нужен Картридж.
— Нет его пока, — последовал лаконичный ответ после паузы.
— А когда он придет? — От громового хохота в комнате затряслись пирамиды коробок. Ну откуда я могла знать, что сие диковинное слово обозначает не фамилию специалиста по принтерам, а барабан с краской?

Еще я не знала, как включается компьютер. Ведь когда мы приходили в класс, все машины ждали нас уже в рабочем состоянии. После окончания пары мы просто вставали и уходили, а машинами занимался все тот же лаборант. Но после истории с картриджем я поклялась себе ни о чем никого не спрашивать. Поэтому механизм включения компьютера так и остался для меня тайной за семью печатями. До того времени, пока я не пришла на работу и не очутилась перед фактом намертво молчащего компьютера. Пришлось, краснея и заикаясь, спросить у коллеги по кабинету. Представляю, как меня потом обсуждали в курилке!

Из всех компьютерных упражнений особенно я полюбила делать презентации. Меня охватывал дикий восторг, когда из-под моих рук выплывали разноцветные слайды с изумительной анимацией. Я вспоминала, какую гору рефератов переделала вручную за все школьные и студенческие годы, и в очередной раз благодарила двигателей научно-технического прогресса и заодно своих родителей за то, что родили меня вовремя для того, чтобы успеть насладиться плодами эры всеобщей компьютеризации.

Дабы усилить наш интерес к освоению новых технологий, Кирилл познакомил нас с собственной разработкой – программой «Штурм». Программа помогала принять верное решение, выбрав наиболее оптимальный вариант из множества заданных альтернатив. Мы даже зачет сдавали по «Штурму». Была поставлена задача – выбор будущего трудоустройства. Всех альтернатив, которые задавала я умной программе, я уже не вспомню. Помню, что были среди них и традиционные – преподаватель в вузе и научный работник, и инновационные – сиделка в Италии, эскорт-услуги, и что-то еще мы, веселясь и остроумничая, подсовывали умной машине, пытаясь выудить самый обеспеченный в материальном плане и в тоже время приятный для времяпрепровождения вариант. Но я отчетливо запомнила результат, который мне выдала безжалостная махина. Наилучшим вариантом устройства в жизни для меня компьютер видел устройство содержанкой у состоятельного мужчины. Я топала ногами и возмущенно кричала, что это издевательство и мошенничество. А Кирилл тихонько посмеивался в кулак и водил моей вспотевшей рукой с зажатой «мышкой» по экрану, безжалостно демонстрируя, что это я сама задавала такие параметры, а машина только из них отбрасывала худшие и выбирала лучшие (для меня). В конце концов я заявила, что в состоянии лично решить, какая жизнь мне подходит более всего.

Бытовые проблемы тоже совершенно не напрягали. Наоборот, на аспирантской кухне с неожиданной силой расцвели мои кулинарные таланты, не имевшие до той поры достойного выхода. Хитом стала так называемая «Картошка жаренная общежитская». Вроде бы ничего особенного, но в моем исполнении это обыденное блюдо приобрело изысканный вкус, благодаря добавлению тертой моркови, а сочетание зелени, лука и чеснока источало такой неповторимый запах, что сбегался весь этаж. Соседка по комнате — Ольга, твердой рукой отсекала нахлебников, привечая компаньонов — тех, кто предлагал в качестве добавки собственные припасы — квашеную капусту, маринованные огурчики, винегрет, напитки (пиво особо приветствовалось). Чтобы всех накормить, каждый раз приходилось использовать все большую и большую емкость. В результате я стала счастливой обладательницей гигантской чугунной сковороды, которой было самое место в музее культуры и быта середины двадцатого века, если бы ее кто-нибудь туда дотащил.

В общем, качели взлетели в очередной раз, и мне казалось, что серая полоса в моей жизни окончательно сменилась на светлую и увлекательную. Жизнь заиграла новыми красками. Под влиянием эйфории, так сказать, технической, вскоре сдвинулись с места и дела сердечные. Причем, с пользой для дела. У меня неожиданно вспыхнул «служебный» роман с Кириллом.

Вначале мы сблизились на почве моего полнейшего непонимания предмета и его попыток ликвидировать мою компьютерную неграмотность. Я ходила следом за Кириллом в буфет, во внутренний дворик на перекур, в подвал, где стоял теннисный стол, провожала на троллейбусную остановку, и во всех перечисленных местах приставала с просьбами дополнительно объяснить трудные моменты в овладении компьютером. Причем с моей стороны это были исключительно деловые отношения, ни в каком другом качестве я Кирилла не рассматривала, тем более, у него была молодая жена и маленькая дочка. Правда, они жили в другом городе, у его мамы, а Кирилл жил в нашем общежитии, и надеялся со временем получить квартиру, как молодой специалист. Просто это был первый человек из преподавателей — мой ровесник, который не возвышался надо мной на пьедестале, а общался на равных и даже интересовался моим мнением. Этого мне было совершенно достаточно.

Постепенно вошли в привычку наши совместные прогулки после занятий. Вначале мы спускались к центральному гастроному, где сквозь небольшое окошко продавщицы в белых колпаках сноровисто продавали всем желающим горячую сосиску в тесте. Казалось бы, ничего особенного, обычная сосиска, обжаренная во фритюре, напоминала такую же из соседнего ларька. Такая, но совсем другая. Не зря за этим заменителем «горячей собаки», завернутым в листок из почтовой бумаги, выстраивались гигантские очереди из голодных студентов и туристов. Счастливые обладатели обжигающей перепечки, мы неслись в мой любимый гастроном за кофе. Здесь все еще было без изменений, только вместо керамических чашек появились пластиковые белые стаканчики.

Затем долго ходили по хрустящим дорожкам парка, сгребали перчатками снег с лавочек, выдыхали морозный воздух. Неспешно звучал диалог в зимнем сумраке, наполненном свежестью и кофейным ароматом:

— А почему программа называется «окна»?

— Потому что теперь не нужно по очереди работать с каждым каталогом, а можно одновременно связываться со всеми приложениями. Они открываются на экране и похожи на окна.

Бросок снежка, и созрел новый вопрос:

— А как найти все, что спрятано внутри этих «окон»?

— Легко и просто. Вместо дерева каталога теперь есть проводник по окнам — такой домик, в котором, как в «комнатах» хранятся все приложения.

Спуск по раскатанной до блеска дорожке, потеря равновесия и твердые руки, бережно поднимающие из сугроба.

— А я смогу в них работать так же красиво, как ты?

— Ты все сможешь, у тебя все получится.

И дальше — новый круг по белому парку. Скрипит снег под ногами. И снова беседы о технологиях будущего и просто о будущем. Да, именно об этом, ни о чем другом. И вдруг я поняла, что компьютер — это просто и понятно, что я его очень быстро освою. А еще я поняла, что мне очень нравится Кирилл, и хотелось, чтобы курсы никогда не заканчивались.

Хотя Кирилл выходил за рамки представлений о мужчине моей мечты. Можно сказать, он был его полной противоположностью: невысокого роста, черноволосый, худенький, со спины смахивал на подростка. А в моих представлениях избранник должен был быть шкафом с русыми кудрями и белозубой улыбкой. Правда, еще ни один такой шкаф не удостоил своим вниманием мои сто шестьдесят сантиметров, кроме мерзкого пожарного, но тот навсегда был вычеркнут из моей жизни. А еще Кирилл постоянно подсмеивался в кулак, не над кем—то, а просто так. Я чувствовала себя с ним легко и уютно.

Так мы дружили до конца зимы. А в марте у него умерла жена. Внезапно, шла по улице из садика, куда отвела дочь, упала и умерла. Сердце остановилось. Кирилл сразу после этого страшного известия уехал. Занятия на курсах временно приостановили, а через некоторое время нам дали нового преподавателя. Кирилл, по слухам, взял отпуск за свой счет на неопределенное время…

***
Тем временем произошли перемены и в быту. Моя боевая подруга Ольга осенью заканчивала свой аспирантский курс и уже вступила на ту тропу, которая ждала меня через два года, — металась в поисках работы и жилья. В отличие от меня, Ольга поступала в аспирантуру уже разведенной женщиной, преподавателем колледжа, выдавшей замуж дочь и отчаянно заскучавшей в рутине провинциальной жизни. На этой почве мы сошлись и вскоре съехались в одну комнату. Мне нравилось в ней легкое и оптимистичное отношение к бытию, которое уравновешивало мою приземленность. Мы и внешне были чем—то похожи в силуэтах: обе невысокие, не толстые, обе предпочитали спортивный стиль в одежде. Как две сестры с разумной разницей в возрасте. Никакую другую соседку по комнате я не хотела и уже заранее горевала по поводу грядущего расставания.

Однажды вечером, вернувшись из гостей, Ольга огорошила меня сообщением:

— Знаешь, скоро я тебя покину. 

Я чуть не выронила кастрюльку с борщом, которую собиралась разогреть на этажной кухне. Ольга всегда любила театральные постановки. Она не спеша сняла сапоги, вытрусила на балконе мокрый от снега лисий полушубок, предмет моей постоянной зависти, надела шлепанцы, включила стоящий на холодильнике электрочайник и развалилась в кресле, наслаждаясь произведенным эффектом.

— Ты что, нашла работу со служебной квартирой? — Я выпалила то, о чем мы вдвоем мечтали зимними вечерами, сидя в курилке на чердачной лестнице.

Ольге не спеша заварила чай, продолжая испытывать мое терпение.

— Говори быстро, а то кастрюлей запущу.

— Ладно, скажу — смилостивилась Ольга. — Не завидуй, ничего еще не произошло. Просто одна моя землячка — судья, купила квартиру, но от служебной, в которой живет, отказываться не хочет, потому что стоит на очереди, и ей светит реальная перспектива получить от суда жилье. А поскольку она уже въехала в шикарные апартаменты, служебная «однушка» освободилась, и я смогу в ней пожить. Все-таки мы с тобой взрослые девочки, и о личной жизни подумать пора. И на работу меня пристроила, литредактором. Среди судей, знаешь, редко попадаются грамотные люди — С этими словами Ольга аккуратно перехватила у меня кастрюльку с борщом и уплыла на кухню, оставив меня переваривать услышанное.

Конечно, меня мало волновали Ольгины судейские подруги и их квартирные аферы. Более того, я искренне была рада за подругу, которая наконец сможет спокойно встречаться со своим бородатым докторантом—политологом, сбежавшим от жены и троих детей. Во всей этой истории меня царапнуло другое. А будет ли у меня, проучившейся в этом Городе целых пять лет и имевшей кучу местных подруг, возможность опереться на их плечо в случае критической ситуации?

Долго засиделись мы с Ольгой в тот вечер. После борща переключились на пиво с бычками, раскрыли новую пачку «Труссарди» и еще долго и неспешно обсуждали наши личные перспективы. А в приемнике тихо напевали Селин Дион и Тони Брекстон…

Не успела я переварить расставание с Ольгой, как неожиданно вернулся Кирилл. Мы столкнулись в преподавательском буфете. Молча попили каждый свой кофе. Затем так же молча спустились во внутренний дворик и присели на лавочку. Кирилл, по—моему, еще больше похудел, клетчатая мохнатая куртка болталась на нем, как на вешалке. «Варенки» намокли внизу от снега. Наверное, и ноги промокли. Мне было безумно его жаль, но я не знала, как выразить свои чувства. И боялась показаться смешной.

— Ты знаешь, а мне теперь негде жить, — внезапно сказал Кирилл после долгой паузы. — На кафедре место мое держали, а комнату в общежитии заняли.

Он привычно хмыкнул в кулак. — Вещички так аккуратно сложили в мусорные пакеты и в кладовку к уборщицам вынесли. Как будто это я умер, а не жена. — Кирилл говорил это посмеиваясь, но я видела, как горят у него глаза и дрожит рука с сигаретой.

Я растерялась, не совсем понимая, как реагировать на это сообщение. Полагалось, наверное, сказать что-то ободряющее, типа: «Не горюй, все как-то образуется, сходи в деканат или в профком, они же должны помочь…», и еще всякую ерунду в том же духе. И вдруг, совершенно неожиданно для самой себя, я прохрипела, запинаясь и заикаясь:

— Можно ко мне…, у меня…, если ты не против…, соседки не будет …, ты ничего не подумай… вторая кровать свободная … В общем… — я окончательно сбилась. Вся красная, я угрюмо уставилась в землю. А Кирилл, наоборот, в упор смотрел на меня.

— Я подумаю над твоим предложением, — серьезно ответил он.

Мы еще немного посидели на лавочке, нахохлившись, как два воробья. И разошлись, каждый по своим делам. В тот же вечер Кирилл переехал ко мне. Без цветов и шампанского. С дорожной сумкой и ноутбуком.

На следующий же день я помчалась к Ольге.

— Оля, послушай, я похожа на сумасшедшую? — закричала я с порога в полном возбуждении.

— Все мы немного лошади, — невозмутимо парировала приятельница, ожесточенно кромсая ножницами комок джинсовой ткани.

— Ух ты! А чем это ты занимаешься, — заинтересовалась я странными манипуляциями, моментально забыв о своей проблеме.

— Да вот, джинсы старые переделываю, — приглушенно пробормотала Ольга, откусывая нитку зубами.

Я содрогнулась. Никогда не понимала этой привычки использовать зубы вместо ножниц. И в фильмах героини почему-то проделывали указанную операцию исключительно с помощью зубов. Неужели ни у кого дома нет портновских ножниц? Но я решила не заострять сейчас внимание на этой теме, поскольку и без нее хватало, что обсудить.

— И что должно получиться в результате? — не унималась я.

— Видишь ли, — пустилась в объяснения Ольга, рассматривая распоротые штанины, — было у меня три пары джинсов. Еще в советские времена купила. В конце восьмидесятых. Ты помнишь, наверное, какой тогда дефицит был на фирменные шмотки. В нашем городке их было не достать. Я только облизывалась, глядя, как мои студенты «вышивают» в «Ливайсах» и «Вранглерах». Для дочери напряглась и «Ли» выкупила у фарцовщиков за сто пятьдесят рублей. А это, чтоб ты понимала, моя месячная зарплата в техникуме была.

Я понимала. Еще как! Я тоже на всю жизнь запомнила свою первую зарплату в школе — сто десять «рэ». Как и первые джинсы — итальянские «Райфлы», купленные папой в московском ГУМе после восьмичасового стояния в очереди. Я их носила, наверное, лет десять. Они и сейчас бережно хранятся в чемодане в родительской квартире — рука не поднялась выбросить.

— Так вот, — я отогнала нахлынувшие воспоминания и вслушалась в Ольгины объяснения. — Подвернулось мне удачная халтурка: балбеса одного подготовить к поступлению в наш техникум. Родители расплатились щедро, и я решила себя побаловать, обновить, так сказать, гардероб. Махнула в Москву. А там прямо на привокзальной площади маршрутные автобусы выстроились. Специально для поездок по заграничным магазинам. Тогда о маршрутках и не слышал никто. Все в общественном транспорте давились. А тут такой комфорт и сервис в одном лице. Правда, и цена за проезд была приличная – рубль. А жетон в метро стоил пятак.

Но я раскошелилась и все модные магазины объехала. До сих пор названия помню: «Ванда», «Лейпциг», «Ядрань», «Ганг». Глаза разбегались от импортных товаров. Как в сказке «Двенадцать месяцев». Все, что душе угодно. И помада польская «Пани Валевска». И чайные сервизы гэдээровские «Мадонна». И сапоги югославские на «манке». Сердце кровью обливалось из-за того, что не могла все это купить. Но и очереди тоже были, будь здоров. В общем, три дня я по магазинам моталась, ночевала на вокзале, зато накупила две сумки добра. И джинсы в том числе. Отхватила сразу три пары. Одни — вельветовые, индийские, уже сносила. А джинсовые как новенькие еще. Но уже не модные. — Ольга вздохнула, задумчиво разглядывая свое произведение. — Вот я и решила из бананов клеши сделать.

— А ты разве умеешь? Наверное, лучше в ателье отнести, — засомневалась я.

— Я тебя уверяю, для этого курсы кройки и шитья проходить необязательно, — заверила Ольга. — Вот смотри, в бананах была завышенная талия и зауженный низ. Правильно? Сейчас модно наоборот — заниженная талия и расклешенный низ. Значит, что? Верхнюю часть талии отпарываем и перешиваем пояс. Внизу распарываем складки и вставляем клинья. Сейчас вот допорю и заново наметаю. А когда поеду домой, прострочу все на машинке. И все, были немодные «бананы», стали модные «клеши».

Я с восхищением смотрела на свою такую разностороннюю подругу и раздумывала над тем, какую из любимых, но, к сожалению, вышедших из моды вещичек, я смогу принести в жертву швейным экспериментам. Потом вдруг спохватилась, что за таким увлекательным разговором я совсем забыла о своей новости.

— Слушай, Олечка, я так чудно отвлеклась с тобой, а у меня ведь огромные перемены. Вот хочу с тобой посоветоваться. — И я выложила подруге свою запутанную ситуацию.

Ольга загадочно усмехнулась и произнесла:

— Вот видишь, я же говорила, что будете вместе. От судьбы не уйдешь, что на роду написано, того не миновать.

— Но я не хочу думать, что это чужое несчастье помогло моему счастью.

— Но ведь вы и раньше, как бы это выразить, дружили. Весь Красный корпус видел.

— Да ты что? — заволновалась я. — А я надеялась, что никто не знал и не узнает. Я не хочу притягивать публику. — Мне стало не по себе от ощущения, что моя скромная персона привлекла общественное внимание.

— Все заметили, все обсуждали, — пресекла мои робкие надежды Ольга.

— И сейчас тоже, ты что, думаешь, в общаге никто ничего не заметил? Да в первый же день донесли, кому надо, и не сомневайся. Так что все уже в курсе дела. Ну и что! Ситуация житейская! Ты лучше думай о том, как с девочкой общий язык находить станешь. Все идет к тому, что быть тебе мачехой…

— Не хочу понимать твоих дурацких намеков, — рассердилась я. — Я ведь серьезно спрашиваю. Я никогда не жила с посторонним мужчиной под одной крышей. Только с тобой и могу посоветоваться. — Мне было стыдно и неловко вываливать, что к тридцати годам у меня не набралось опыта близкого общения с мужчинами.

— А он что говорит? — деловито выспрашивала Ольга, как будто, не замечая моего смущения.

— Ничего не говорит. Молчит и думает.

— А ночью как? Тоже думает? Вы хоть в одной кровати спите?

— Оля, ну как ты можешь о таком спрашивать? В краску меня вогнала. Ты же девочка, могла быть поделикатнее.

— Хорошо, вот ты деликатно все мне и расскажи.

— Ты понимаешь…, — я запнулась, не зная, стоит ли вываливать наружу столь интимные вещи.

— Что, не возбуждает?

— А ты как догадалась?

— Так по нему видно, что ледышка. Я просто надеялась, что в постели он меняется, но видно, напрасно.

— Да нет, дело не в нем, а во мне.

— В тебе?

— Да. Понимаешь, мне это как-то…, ну, не интересно, что ли.

— В каком смысле?

— Да в таком, что он так долго «это» делает, что мне скучно становиться. Я даже музыку тихонько включаю, наше любимое Гала-радио, чтобы не заснуть. А, наверное, фригидная.

— Ты ненормальная, честное слово, вот ты кто. — Ольга покрутила пальцем у виска. — Просто не нашелся еще такой мужик, который тебя бы завел. А Кирилла своего не бросай. Хитрее будь. Изобрази, если что, страсть неземную. Он ведь парень хороший. Жалко его.

Ольга затолкала свои швейные изделия в пакет и обернулась ко мне:

— А вообще я тебе так скажу, подруга.  Относись к мужчинам чуть хуже, чем они того заслуживают. Не балуй излишней заботой и хлопотами: что надеть, чем угостить, как развлечь. Главный вопрос — за чей счет?  Вот пришел ухажер в гости и ждет, что его будут угощать. А ты и угощай — тем, что он принес. Пришел с тортиком — завари чай, чтобы не в сухую давиться. Пришел с цветочком — поставь в вазу и включи музыку, чтобы не разговаривать. Приперся в спортивных штанах и принес водку — поставь рюмку, пуст сам и пьет ее. Запьет пусть водой из-под крана, чтобы в горле от стыда не пересохло. Принес полную торбу — все красиво приготовь и подай. Ну а высший класс, если и принес, и помог приготовить. А если и посуду после ужина помыл — все, можно не глядя под венец. В общем, как ты себя поставишь, так он и будет к тебе относиться. Ты уж поверь, на собственном горьком опыте проверено. Вот и испытай своего Кирилла на прочность.

Я обдумала Ольгины советы, но никого испытывать не стала, а попыталась сыграть роль утомленной мужчинами девицы, для которой совместное проживание с парнем — рутинное дело. Ну сошлись и сошлись, подумаешь! Со всеми рано или поздно бывает. Но душа внутри пела и ликовала. Вот и у меня есть постоянный мужчина, не все ж к подругам замужним в одиночку ходить. Теперь и в компании станут чаще звать, не опасаясь за своих мужей, как, бывало, раньше. И в отпуск вдвоем можно будет съездить, на море или в горы. И перестанут знакомые ехидно спрашивать:

— А почему фотки не показываешь? Или некому было снимать?

Вот такие вынашивала я планы на будущее (про себя, естественно). Вслух я осторожно затрагивала деликатные темы, робко предлагала привезти в гости девочку, но Кирилл упорно отмалчивался. И в гости ходить категорически отказывался. Вообще, его легкость и насмешливость разом пропали, но это казалось неудивительным, учитывая произошедшие печальные события. А мне хотелось все-таки понять, какое место в его жизни заняла я, и как он, собственно говоря, ко мне относится. Скоро выяснилось, как.

***
… Все внезапно завершилось через три месяца. Все той же проклятой весной, когда весело чирикали воробьи и звенела капель. После поездки на научные конференции. Конференции были в разных странах. У меня в Венгрии, где я на ломаном английском напрасно убеждала бесстрастных европейских коллег в огромных успехах отечественной исторической него науки, у него — в Польше, где обсуждали более актуальную тему внедрения сети интернет в деятельность различных учреждений и организаций. По его глазам я сразу поняла, что что—то произошло. Вечером того же дня, поужинав, Кирилл долго молчал, а затем глухо произнес:


— Ты должна знать, что у меня там была женщина.

— Ты влюбился? — прошептала я в отчаянии.

— Да нет же, — скривился он. Потом быстро поправился. — Еще не знаю. Просто была женщина. Понимаешь?

— Нет, — прошептала я сквозь горькие слезы.

— Я хочу, чтобы ты знала об этом. Потому что я честный человек.

Я не хотела ничего знать. Зажать уши и ничего не слышать. Или просто умереть от тоски и непонимания. А еще от чего-то гадливого.

С той ночи мы спали отдельно. Как-то это получилось по обоюдному молчаливому решению. По ночам я ворочалась без сна и все думала, как мне теперь жить. И что есть честность. Вот так, как сделал Кирилл — буднично сообщить о измене, или… как «или» я просто не могла представить. Делалось еще горше. О чем думал Кирилл, я не знала. Со мною он ничем теперь не делился. А еще через неделю он ушел.

Я готовила на кухне утренний кофе. Выкурила первую, самую вкусную, сигарету. Смолола зерна. По кухне поплыл запах кенийской арабики. Приготовила турку. Турка у меня была знатная. Купленная в далекие студенческие годы в художественном салоне. Мельхиоровая, с орнаментом и деревянной ручкой, она всегда со мной. Во всех переездах побывала, во все чемоданы на почетное место укладывалась.

И вот в разгар моего блаженства вошел Кирилл с телефоном в руке. Упорно глядя в пол, он глухо пробормотал:

— Мне предложили новую работу и дают комнату в общежитии. Завтра переселяюсь. Пока.

Я замерла. Сердце ухнуло и провалилось в яму. Руки—ноги заледенели. Сознание отделилось и повисло сверху. Сухим языком кто-то другой, не я, прошелестел:

— Почему ты уходишь?

— Так вышло.

— К ней?

— Нет, — последовал быстрый ответ.

— Тогда я не понимаю. Я тебя чем-то обидела?

— Не знаю. Мне нужно подумать. Я тебе позвоню. Прости.

— Может, хоть кофе успеешь попить. Я на двоих сварила. Мы ведь собирались…

— Извини, я спешу.

Кирилл развернулся и ушел. И все. Я не нашлась, что сказать вдогонку. Просто поставила на стол чашку, выскальзывающую из дрожащих пальцев.

Так закончились наши отношения, которых по сути и не было. А примерно через полгода Кирилл женился совершенно на другой женщине — аспирантке из нашей компьютерной группы, счастливой обладательнице отдельной квартиры. Через год у них родилась дочь. А его старшая девочка так и осталась жить с бабушкой.

 «Перезимовал», саркастически сформулировала Ольга и приказала категорически выбросить его из головы. Из головы можно, а из сердца как! Но даже своим крохотным женским опытом я понимала, что удержать мужчину невозможно, если он принял решение.

Практически одновременно сгустились тучи и на научном поприще. С горем пополам утвержденная тема диссертации «Политико-административное устройство страны в тридцатые годы двадцатого века» так и осталась мучительным напоминанием моей научной несостоятельности. Пара статеек, пристроенных в кафедральный сборник, не изменили этого ощущения. Так что и я, и кафедра со взаимным нетерпением ожидали окончания моего аспирантского срока. Где-то на третьем году моих мучений умер фантомный научный руководитель, но кого назначили вместо него, мне никто так и не удосужился сказать, а я тоже не интересовалась. Что бы это изменило?

Петр

Я шла вдоль длинного забора. И по ту, и по эту сторону было одинаково уныло. Железный занавес скрывал от любопытных взглядов территорию детского приемника-распределителя. Это же надо, я всегда думала, что подобные учреждения функционировали бесконечно давно. Примерно, в гражданскую войну. Когда Дзержинский ликвидировал детскую беспризорность, а на улицах кипели асфальтовые котлы. Ан, нет, получите, распишитесь. На дворе двадцать первый век, цифровые технологии, все думают, что они на вершине, а тут тебе — детский приемник.

Дорога казалась бесконечной. Вы никогда не задумывались над тем, почему отрезок пути вдоль забора или стены навевает идущему самые депрессивные мысли? Наверное, оттого, что однообразие фасадного полотна ассоциируется в сознании с бесконечностью мироздания и тщетности любых усилий что-либо изменить. Все равно, что бы мы не делали, к чему бы не стремились, мы — песчинки в бескрайней вселенной, существующей без начала и конца! Так и в жизни — спешишь, барахтаешься, а она все тянется и тянется, не зависимо от наших усилий.

И снова мрачные мысли заполонили голову. Вчера был мой день рождения. Еще один грустный праздник миновал. Вот и стала я на год взрослее. Глупости, это даже не вторая молодость, а только вторая половина первой. Помню, папа напутствовал меня в детстве: «И будешь ты царицей мира-а-а!» Да, до царицы может и не дотянула, но выгляжу, по-прежнему, не так уж … мягко скажем, взросло. Девушкой в троллейбусе регулярно обзывают. Правда, еще пару лет назад, я в девочках у кондукторов ходила. Но до: «Женщина, пробейте талончик!» еще далеко. И на том спасибо. Мне ведь только тридцать восемь! И до тридцати девяти целых 365 дней. И ночей, естественно. Да за это время можно горы свернуть. 

Но вообще, время подпирает. Итак, «Женщина средних лет, среднего возраста и комплекции, но с высшим образованием, временно не работающая, но воспитывающая ребенка, познакомится с интеллигентным обеспеченным мужчиной для создания семьи. Согласна на переезд». Я еще раз критически осмыслила свой шедевр. Ну - ну, посмотрим, сколько настоящих мужчин откликнется на мой призыв. Если, конечно, вообще, кто-нибудь откликнется. Раньше они появлялись в нужный момент, как по волшебству…

…Моя беззаботная жизнь в аспирантуре заканчивалась. Что делать дальше, я совершенно не представляла. Тем более, что в родительской квартире всю свободную площадь заняла старшая сестра с мужем и двумя детьми. То есть, возвращаться, в прямом смысле, было некуда.

Паниковала я страшно, отсутствие перспектив трудоустройства не давало мне спать, есть, и просто думать. Я опросила всех своих знакомых, включая Пима, но все упиралось в проблему жилья, вернее, его отсутствия.

— Ты пойми, дело не в работе, а в зарплате, — как всегда рассудительно, втолковывал мой верный товарищ, расторопно выдавая плащи и куртки запоздалым посетителям университетской библиотеки, в то время как я предавалась горестным мыслям в обнимку с кружкой горячего чая, заботливо принесенным Пимом в термосе. Включать электроприборы в гардеробе категорически запрещалось, за чем постоянно следил бдительный инспектор пожарной охраны.
— Ну допустим, попрошу я начальство пристроить тебя в наш отдел. Может и получится, - вакансий полно, весь молодняк в Польшу махнул на заработки. Но ты вникни, местные увольняются, потому что с нашей зарплатой носят на обед бутерброды с вареным буряком и пешком ходят домой, а тебе ведь еще за квартиру съёмную платить придется. Из чего? И какие у тебя будут перспективы? Ты учти, ведь до самой пенсии ничего не изменится. Тем более, что что в научном мире ты ноль без палочки, время для защиты диссера ты уже упустила, как говорится, лето красное пропела. Так что, езжай-ка ты подруга домой, преподавателей сейчас везде не хватает, зато на жилье сэкономишь.

Пим еще что-то говорил, как всегда, убедительное и полновесное, подкреплённое аргументами и фактами, забивая последние гвозди в крышку моего ящика надежды. А я, сжавшись в тугой комок, заливалась беззвучными слезами. И так мне не хотелось слышать всего того, что я и сама прекрасно знала без него, а хотелось, чтобы бросил он эти дурацкие куртки, обнял меня и пробурчал ворчливо: «Не кисни, Томкинс, не пропадешь, не ты первая в столице пробивалась, я и сам до сих пор мыкаюсь в приймах, как-то устроится все».

Но Пим ничего такого не собирался мне говорить, да и я понимала, с чего бы он кинулся меня утешать, ведь я сама его отвергла, когда он от всей души предлагал мне руку и сердце. С какой стати теперь он снова должен мне помогать? Чай, не жена ему. Может, он и жене таких слов не говорил. Вон ведь куда от него рванула, на край света, в Америку. Не может, значит, он девушкам нужные слова говорить, его за другое ценят. А мне другое сейчас не нужно. Мне Кирилла хватило! Мне поддержка нужна. Но нет ее ни от кого. А самой так плохо, что хочется забиться подальше от всех и рыдать во весь голос. Что я, собственно, и делала.

Поймав себя на мысли, что я уже который круг наматываю из одного и того же, и никак не могу выпутаться из трясины причинно-следственных связей, я проглотила комок горьких слез, душивших горло, постаралась придать лицу заинтересованное выражение, чтобы Пим, не дай бог, не заподозрил моих душевных страданий, и попыталась включиться в обсуждение моего безнадежного будущего.

Вы спросите, откуда взялся Пим? И почему он опять зачастил в гости? Отвечаю. Ко времени моего второго пришествия в Город, Пим обзавелся сыном и временно избавился от жены, которая со своим свободным английским упорхнула в славный город Нью-Йорк грызть гранит науки в Бирмингемском музее искусств. Папочка-профессор добыл дочери грант на трехлетнюю стажировку. Вот интересно, мой папа тоже профессор и доктор наук, но никакими грантами в его институте не пахло. Наверное, американцев не очень интересует защита горных выработок от взрывов. А может и шахт у них нет? Зачем им уголь? Ведь у них все время лето. А эскимосы как-то приспособились.

Пока я мучительно окапывалась в Городе, Пим успел с сыном съездить на побывку к жене. Там он окончательно убедился, что супруга его бросила, променяв на рыжего москвича. Удивительнейшим образом судьба распоряжается нашими жизнями! Это же надо было забраться на край света, чтобы встретить там свою половинку, да еще из Москвы, до которой из нашего Города лету каких-нибудь пару часов, а из Америки — целых двенадцать!

Как бы там ни было, Пим не пал духом, а решил … тоже остаться в США. А что? Всем можно, а ему нельзя? Крутая работа в институте археологии позволяла оплачивать только дорогу в этот самый институт и бутерброд с плавленым сырком. Все заботы о внуке взяли на себя бабушка и дедушка со стороны жены. Также они великодушно продолжали держать Пима у себя в квартире. Но надолго ли? А вдруг дочери с новым мужем захочется примчаться, чтобы обнять родителей, да и сына заодно? Что Пиму на это время - идти на вокзал жить? Поразмыслив подобным образом, Пим решил воспользоваться ситуацией и заработать деньжат на собственную квартиру.

За те четыре года, что он прожил в США, Пим сменил три штата и штук десять работ. Причем нельзя сказать, что с каждой новой работой он рос по карьерной лестнице. Мойщик посуды в Макдональдсе, сборщик хлама в домах, волонтер Армии Спасения, подручный в стрип-баре, снова мойщик посуды, но уже в китайском ресторане и еще много чего всякого-разного. Каждый заработанный цент Пим относил в банк. Питался и одевался он бесплатно на своих работах, иногда обедал с бездомными в общественных столовках. С жильем было сложнее. Первое время он жил в одном доме с бывшей женой и ее новым мужем, но быстро устал от подобной модели «шведской» семьи. Пытался арендовать самые дешевые студии или бейсменты, но и они вырывали громадные куски из его скудного бюджета. Очень кстати, на второй или третий год скитаний по необъятным штатам, он познакомился с гастарбайтером из бывшей Югославии. Тот работал мойщиком на заправке, где ему по-царски выделили целый контейнер для жилья. Пима он приютил в качестве компаньона (все-таки близкий по духу человек) и по совместительству - переводчика, потому что сам так и не осилил братский американский язык.

Благодаря неимоверному труду и ангельскому терпению, через несколько лет на банковском счету Пима скопилась кое-какая сумма. Конечно, для покупки квартиры в нашем Городе этих денег было еще недостаточно, но тут умерла его бездетная тетка и оставила в наследство дом с участком в пригороде. Тим моментально свернул свою гастарбайтерскую эпопею и первым же лоукостом улетел на историческую родину, набив пару чемоданов американским секонд-хендом.

Пока шли поиски нового жилья, пришлось вновь вернуться к высокообразованному тестю. Сами понимаете, какая атмосфера царила в том доме, так что Пим опять прилепился ко мне. Встретились мы в университетском гардеробе так, словно и не расставались на пять лет. Теперь по вечерам, идя со службы, он заглядывал на «огонек» в мою «дворницкую». Магазин «Горячее молоко» к тому времени давно был закрыт, так что вместо бубликов в ход шли кексы-мафины и пончики-донатсы.

Пим осваивал новый имидж — теперь он красовался с наголо обритой головой, скрывающей появившиеся залысины, при бороде и бакенбардах. Дополнял облик твидовый пиджак с заплатами на локтях и шляпа - все из закромов Армии Спасения. Неизменными оставались только круглые очки на утином носу. Наверное, в институте археологии к такому экстравагантному сотруднику относились настороженно, но для меня он выглядел вполне привычно. Редкие вечерние посетители гардероба тоже как-то странно косились на моего добровольного помощника. Лично я, наоборот, упала бы в обморок, увидев Пима в «варенке» или слаксах.

Наши совместные вечера отдыха пролетали незаметно в приятных беседах за кружкой чая. За сим следовали длинные прогулки по ночному Городу. Пим таскал меня по укромным закоулкам старого Города, показывал строгие дворы-колодцы, неожиданные скульптуры прошлого века, учил перемещаться через проходные дворы и сквозные лестницы, соединяющие в одно целое целые кварталы, верхний Город с нижним. В захламленном дворе художественного музея моему потрясенному взору открылась поваленная статуя … Николая II, пролежавшая здесь почти сто лет. А неподалеку обнаружился двор со старым неработающим фонтаном в окружении двух скульптурных пеликанов. В нескольких кварталах дальше мы украдкой любовались на огромного черного ворона, каркающего в клетке, сооруженной жильцами дома. Пим со знанием дела сообщил, что раньше здесь были коммуналки, затем их расселили, а квартиры купили криминальные авторитеты. И ворона тоже купили. Наверное, как своего символа. Холодок полз по коже от прикосновения к чему-то новому и страшному. Подобные открытия мы совершали почти каждый вечер. Заканчивались встречи всегда традиционно — кофе с пирожным в подземном переходе и прощание у вагонов метро, уносивших нас в противоположные стороны.

Но несмотря на взаимную легкость общения, никакими ухаживаниями это не пахло с обоих сторон. Мое сердце к тому времени было плотно занято компьютерным тренером, а Пим… Бог знает, какие мысли и планы роились в загадочной голове моего старинного друга. Со мною, во всяком случае, он ими не делился. А я и не настаивала… Хотя на словах все у него было отлично. По крайней мере, диссертацию он состряпал и защитил…

… Будучи человеком дела, Пим озаботился моим незавидным финансовым положением и через каких-то своих коллег устроил мне местечко преподавателя-почасовика в строительном колледже. Читать полагалось культурологию. На мои робкие опасения по поводу того, что во время нашей учебы такого предмета не существовало, и, соответственно, у меня мало представлений об этой науке для того, чтобы еще и делиться ними с молодежью, Пим даже рассердился.

— Тебе какая разница, о чем будущим прорабам журчать? Считаешь, они больше тебя знают? Думаешь, они стремятся докопаться до понимания разницы между прерафаэлитами и академистами? Не зли меня Воинова, а то сам буду читать, а ты зубы на полку положишь.

Вот так карма учительствования опять меня настигла. Делать было нечего и повздыхав, я отправилась на уроки.

…Потянулись короткие осенние деньки. С коврами из кленовых листьев, с морозными туманными дымками по утрам, с ломкой корочкой льда на замерзших лужах.

А час «Х» неумолимо приближался. Уже и комендант хмуро цедила слова приветствия при встрече и каждый раз напоминала, чтобы к первому декабря я окончательно выселилась и не вздумала задерживаться, потому что на мое койко-место уже скопилась очередь из новоиспеченных кандидаток в ученые дамы.

Уже и документы мне выдали в отделе аспирантуры, и царственная заведующая отделом сочувственно пробормотала что-то насчет того, что не повезло мне с руководителем.

Уже и родители в телефонных разговорах робко предлагали какие-то варианты поиска работы через своих знакомых.

В кошельке был уже отложен неприкосновенный запас не покупку железнодорожного билета. А я все тянула с решением и тупо валялась целыми днями на кровати, выкуривая по пачке «Труссарди» в день, благо успела запастись целым блоком во времена финансовой стабильности.

В одно хмурое утро меня разбудил решительный стук в дверь. Поскольку все дни для меня теперь были выходными, я не особо утруждала себя ранними подъемами. Открывать не хотелось. «Вдруг ошиблись дверью», вяло подумала я. Стук повторился. «Так судьба стучится в дверь», некстати вспомнилось мне, и я, как была, в пижаме, поплелась открывать. На пороге стояла решительная барышня в очках и с двумя чемоданами на колесиках. Смешно сморщив остренький нос, она брезгливо оглядела комнату, вкатила чемоданы и, забыв поздороваться, заявила:

— Меня поселили в эту комнату. Через час у меня встреча с научным руководителем. Вернусь к вечеру, постарайтесь к этому времени освободить помещение. Ключ оставьте на вахте.

Все. Круг замкнулся. По-другому быть и не могло. Сложив свои нехитрые пожитки в старенькую дорожную сумку, я поплелась вниз по лестнице, не особо представляя, как жить дальше…

Так начался один из самых мрачных периодов моей жизни. Дни вяло тащились друг за другом, не принося никаких чувств и не порождая эмоций. Все мысли скукожились до одной малюсенькой — поиска крыши над головой. Вот и пригодился составленный некогда список всех мыслимых и немыслимых знакомых со своим углом. Со своей верной сумкой я кочевала от подруги к подруге. Интервалы моего гостевания и условия жизни в каждом случае были разные.

Первая же подруга и по совместительству, моя однокурсница, встретила меня категорично и не очень любезно:

— Могу приютить на три дня, пока муж в командировке.

Вначале я обиделась такой ее душевной черствости, но во время наших вечерних чаепитий Маша (так звали подружку) выложила мне правду-матку, от которой я в очередной раз обалдела. Оказалось, что Иван — ее муж, учившийся на курс старше и бывавший в нашей компании, подбирал из ее состава будущую жену и какое-то время серьезно выбирал между веселой и компанейской мною и целеустремленной и правильной Марией. Которая к тому же была на несколько лет взрослее нас всех. Когда чаша весов стала ощутимо клониться в мою сторону, Маша предприняла решительные шаги, и когда я, ни о чем не ведавшая, вернулась после зимних каникул в нашу общую комнату, все происшедшее было написано на их лицах. Выбор был сделан и явно не в мою пользу. Надо сказать, что после обдуманной женитьбы карьера Ивана пошла в гору, он становился известным политиком. Мария стала его крепким тылом, растворившись в делах мужа. С того времени прошло много лет, но кто знает, насколько железобетонным был тот, сделанный на эмоциях, выбор? Поэтому, отъевшись и отмывшись, на четвертый день я подхватила ненавистную сумку и потащилась на следующий адрес. К очередной однокурснице.

На новом месте мне удалось продержаться неделю. Правда, в основном, это были ночи. Каждое утро после совместного завтрака мои приятели расходились по службам, заперев квартиру и выставив меня на зимнюю улицу до вечера. Целыми днями я бродила по Городу, отогреваясь в магазинах и метро. За это время я отыскала все бесплатные туалеты, побывала во всех музеях, выучила назубок все схемы общественного транспорта. Особенно я полюбила трамвай. Садилась в самый длинный маршрут, который прорезал Город насквозь, переваливая с Левого берега на Правый. Занимала лучшее сиденье – над печкой, благо пассажиров в дневное время было немного, и наслаждалась поездкой, растянутой на часы, любуясь панорамами заснеженного Города.

А вот метро я не любила. В подземелье у меня терялось чувство реальности. Приезжаешь на станцию и вдруг полностью перестаешь ориентироваться. Не понимаешь, где находишься, какая следующая станция, и как ты вообще здесь очутилась? И где выход? А выхода нет, о чем красноречиво свидетельствовали надписи на дверях. Эта частичка цивилизации не вписывалась в мою любовь к Городу.

Затем мне в голову пришла гениальная мысль коротать деньки в научной библиотеке, которую я игнорировала предыдущие три года. Я разыскала свой читательский билет, достала из волшебной сумки общую тетрадь, предназначенную для сбора научного материала и практически чистую, и уютно устроившись за самым дальним столом читального зала, стала заносить в нее собственные философские размышления о смысле жизни.

По вечерам обстановка в квартире тоже была не из приятных. Супруги ссорились по каждому пустяку, в основном, по поводу ежедневных алкогольных возлияний мужа. Дело дошло до того, что Олег (муж) просил меня поджидать его по вечерам у подъезда (это в лютый мороз!) и вместе подниматься в квартиру. Он наивно полагал, что в присутствии постороннего человека гнев супруги будет не таким яростным. Мысль не напиваться каждый день почему-то не приходила ему в голову. После нескольких совместных вечерних появлений однокурсница стала косо на меня поглядывать. Я отчетливо понимала, что и этот кров в самые ближайшие дни придется покинуть.   

И тут очень кстати, еще у одной бывшей однокурсницы, Наташки, той самой, что учила нас правильно хранить сырые яйца, заболел скарлатиной ребенок. Конечно, кстати для меня, упаси бог, для бедной девочки. Наташка и ее муж к этому времени довольно успешно занимались медицинским бизнесом, торгуя новомодными пищевыми добавками. Новейшая история и справочник по анатомии давно пылились в кладовке. Оба родителя не могли отвлекаться на домашний уход ни на день. Ведь в те далекие времена, о которых идет речь, интернет-технологии только входили в деловой мир. Об удаленной работе никто и не слыхивал. Вот меня и пригласили погостить, и заодно присмотреть за болящим чадом.

Так что следующие три недели я провела в комфорте, развлекая на все лады не сильно изнуренную болезнью, но весьма капризную девицу шести лет от роду, попутно готовя ей еду и убираясь в огромной квартире.

За это время я сильно исхудала. При росте в сто шестьдесят сантиметров я весила сорок восемь килограммов. Выпиравшие кости мешали спать, постоянно натыкаясь на металлические трубки раскладушки. Волосы отросли и свисали не прокрашенными лохмами. Скудная одежда износилась. Любимые вельветовые джинсы блестели на коленях и лохматились внизу. Ботинки из-за вечных попаданий в снежные лужи были покрыты толстыми разводами от прилепившейся намертво соли. Только ногти были в более-менее порядке по той простой причине, что маникюр я делала сама, выучившись этому искусству еще в первом университетском колхозе. Тем не менее, все до одного мужья моих подруг как-то умудрялись не замечать моего неприглядного вида и бедственного статуса и оказывали мне неприкрытые знаки внимания. Вот, оказывается, каков был ключ к мужскому сердцу! А вовсе не бутики и салоны! Только мне все это было не нужно.

В положенный срок девочка выздоровела и была опять сослана в супермодную школу-детский сад. Потребность в моих услугах отпала.

На прощанье Нателла сводила меня в ночной клуб, повысила, так сказать, мой культурный уровень. В последний раз до этого вместе мы посещали оперу. Несмотря на полную противоположность данных заведений, ощущения я получила схожие. Перед походом Нателлка переодела меня в свои вещи. Коротюсенький топик все время смущал меня своей явно пляжной открытостью, а блестящие черные лосины неприятно холодили ноги. Но я стойко терпела. Единственное, на чем я настояла, — это самой нанести макияж.

Огромный темный ангар клуба «Голливуд», переделанный из концертно-танцевального зала «Современник», сотрясался от звуков непонятной музыки, под которую разминалась группка экзальтированных барышень. Я не могла понять, откуда доносится музыка, и Нателлка махнула рукой на подиум, возвышающийся перед танцующими. Там я рассмотрела скрючившегося над пультом парня.

— О, диджей сегодня классный, — прокричала Наташка. — Слово было новым, но не переспрашивать же каждый раз. Я сама сообразила, что это сокращенно от «диск-жокея» по-нашему. Хоть что-то прояснилось.

Вечеринка набирала обороты. В ангаре нечем было дышать от клубов сладковатого дыма. Сразу заболела голова. Я испугалась, что Нателлка потащит меня танцевать, но она равнодушно оглядывалась по сторонам и, вероятно, не найдя знакомых, потянула меня наверх, где по периметру балкона были расставлены столики. Мы уселись поближе к перилам. Нателлка принесла по коктейлю. Я начала осваиваться: лихо потягивала терпкий напиток через соломинку и затягивалась тонкой коричневой сигаретой. А что? Может, это и есть настоящая жизнь? Одно обстоятельство меня смущало — ангар был заполнен одними девушками. Ни одного парня не наблюдалось. Мы что, в женский клуб пришли? Оказалось, что мы попали на акционную вечеринку. Девушкам вход до одиннадцати бесплатный, плюс коктейль в придачу, а мужчин пускают за деньги и только после полуночи. А что, интересная задумка. Демократичная. Если бы я стала любительницей ночных заведений, то посещала бы их исключительно в такие дни, вернее ночи. Но все же к тому моменту, когда в клуб нахлынули представители мужского пола, я отчаянно заскучала. Но и их приход не повеселил. Да и возраста парни были соответствующего — 50+.

— Подружек снимают, — равнодушно обронила Нателлка. Интересно, а ей это зачем? При живом и любимом муже? Наверное, обо мне заботится по-своему, хочет пристроить в надежные руки. Но мне пристраиваться категорически не хотелось, зато дико захотелось спать от монотонно ухающей музыки. Кое-как выдержала часов до двух, а потом запросилась домой. Не вышла из меня тусовщица.

Подруги тем временем закончились. Из последних сил сопротивляясь судьбе, я съехала к Ольге. Поскольку ее выперли из общежития на год раньше, в приспособлении к окружающей среде она продвинулась значительно дальше. Ее судейская приятельница решила все свои квартирные вопросы, в результате чего служебную квартиру перевели в неслужебную и успешно продали, а Ольга оказалась на улице. На данный момент она снимала комнату у одинокой старушки. Оплачивала коммунальные услуги и выполняла всю хозяйственную работу по дому: ходила в магазин, готовила, убирала, стирала и прочее. По вечерам еще развлекала хозяйку светскими беседами. Приводить к себе гостей Ольге категорически не разрешалось. Просто именно сейчас бедная старушка лежала в больнице, в кардиологии, так что вопиющего нарушения режима не видела. Я поселилась со своей сумкой в Ольгиной комнатушке размером в десять квадратных метров. В комнате помещалась всего одна кровать, поэтому мы спали вдвоем, «валетом». Целую ночь приходилось лежать, вытянув руки над головой. Но для меня и это было верхом счастья, которое, увы, должно было закончиться через две недели, судя по сводкам из лечебного учреждения. А впереди — полная безвыходь …

Из моих финансовых источников остался один — гардероб, так как в колледже с нового семестра мои часы по культурологии отдали штатному преподавателю. Я умом понимала, что своя рубашка ближе к телу, но ведь я так старалась. Притаскивала на занятия репродукции из журналов, водила студентов на пешие экскурсии по Городу Пимовскими тропами, учила делать компьютерные презентации и еще много-много чего. Но почему-то все мои старания оказались ненужными. Получилось, что из всех моих умений самым востребованным оказалось подавать чужие дубленки и шубы. Обидно было до слез.

А в Городе уже пахло весной. На улицах вовсю звенела капель. Барышни прогуливались по бульварам с букетиками мимозы, стыдливо упакованными в целлофан. А я тоскливо бродила по улицам счастливого и злого Города, чавкала дырявыми ботинками, заглядывала в зашторенные окна и горько плакала.

… В один из последних дней работы в гардеробе я машинально передвигалась вперед-назад с охапками одежды и вдруг услышала раскатистый боевой крик:

— Ого, Воинова, здорово, а что ты здесь делаешь?

Я машинально подняла голову и обалдела. Передо мной возвышался всеми своими двумя метрами Петька Дудков — еще один однокурсник, сосед по общаге и вечный пользователь моих конспектов с первоисточниками.

Но узнавался он с трудом. Вместо худющего, нескладного каланчи в бифокальных очках, проходившего все пять лет в выпускной школьной «тройке», передо мною стоял натуральный «новый русский», в «вареном» джинсовом костюме с небрежно наброшенным белым шарфом. В руке у Петьки торчал, что меня окончательно добило, мобильный телефон.

— А-а-а-а, Петь-ка, то есть, Петро, это ты? Боже, какой ты крутой! - с трудом выталкивая слова, пробормотала я, совершенно не понимая, как себя вести с ним теперь, отчетливо осознавая разницу в наших социальных статусах.

— Я, дорогая, я, Петр Великий, собственной персоной. Стараюсь соответствовать духу времени, — самодовольно зарокотал Петька, с ложной скромностью ощупывая себя со всех сторон, будто только сейчас осознав свое великолепие.

— Чего о тебе не скажешь, — сочувственно добавил он, сверля меня пронзительным взглядом. Да, деликатностью мой университетский дружок никогда не отличался. Но, как говорится, из песни слов не выкинешь.

Я мысленно прошлась критическим взглядом по своей невзрачной внешности. Да-а-а-а, Петька абсолютно прав: от плохо прокрашенных и оттого невразумительного пегого цвета волос, когда-то претендовавших на титул «мелированные», стянутых копеечной резинкой, в свитере маминой вязки и джинсах «бермудах», вышедших из моды года два назад и великодушно принесенных Пимом из склада гуманитарной помощи для детей-чернобыльцев. Джинсами я чрезвычайно гордилась и всем гордо разъясняла, что они не из секонд-хенда, а из гуманитарки. Как будто между этими понятиями была какая-то разница!

— Тебя что, из дома выгнали? — продолжал ковыряться в моих ранах Петька, не предполагая, как близок он от истины. Я, застигнутая врасплох, попыталась отделаться дежурными шутками насчет того, что встречают по одежке, а …, что подменяю заболевшую подружку и так далее, но, по-видимому, неудачно, потому что критически-изучающее выражение так и не исчезло с Петькиного лица.

— Так, подруга, брейк, не научилась ты за годы разлуки врать по-человечески. Но времени вскрывать твою подноготную категорически нет. У меня через пять минут начинается презентация нашего Фонда, потом фуршет. Освобожусь часа через два. Ты все равно с нашими тулупами никуда отсюда не денешься. Потом спокойно поговорим. - И он, уверенный, что никаких возражений с моей стороны не последует, повернулся ко мне спиной и зарокотал что-то страшно веселое, обращаясь к группе элегантно одетых барышень, терпеливо дожидавшихся окончания нашей трогательной встречи в некотором отдалении.

Следующие два часа я провела в тяжких раздумьях на тему о том, почему мы с Петькой, ничем не отличающиеся в годы учебы в социальном плане (а в интеллектуальном я даже скромно набавила себе несколько баллов), оказались через какой-нибудь десяток лет на противоположных полюсах общественной лестницы. И еще один вопрос съедал меня. Как? Каким образом? Благодаря чему или кому попал Петька в этот загадочный культурный Фонд, чьи красочные афиши украшали последнюю неделю вестибюль Красного корпуса. Я, воспитанная родителями в духе развитого социализма и вытекающей из этого абсолютной вере в торжество справедливости и приоритет ума над деньгами, не могла постигнуть феномены волшебных превращений, происходящих в последние годы, и продолжала верить в то, что все мои невзгоды являются результатом моей лени и пассивности, а не объективной закономерностью наступившего капитализма.

Будучи по натуре человеком прямым, все снедавшие меня вопросы я и выпалила Петьке. Это случилось уже глубоким вечером, когда утомленный презентацией и вниманием экзальтированных барышень, Петька забрал свое шикарное пальто, а вместе с ним и меня, и мы отправились праздновать встречу в одно из злачных мест Города, бывшее во времена нашей юности скромным кафе-мороженым.

Чёткого и ясного ответа я, естественно, не получила, одни туманные намеки на колесо фортуны, поэтому пристыженно замолчала и просто смотрела на Петьку, чувствуя, что под его цепким взглядом краснею, как рак (слава богу, в темноте не заметно). Петька же откровенно забавлялся ситуацией, закатывал глаза и загадочно басил в том духе, что связи и друзья открывают любые двери, и что ничего невозможного в этом мире нет ни для кого.

Все время нашей встречи я находилась в благостном тумане и ощущении прострации, сквозь которые воспринимала происходящее, как-бы наблюдая за ним со стороны. Вот мы сидим в богемном арт-подвальчике. Играет джаз, Петька развалился в кресле, потягивает из трубочки коктейль. Вот я, сижу сгорбившись, спрятав ноги в стоптанных ботинках под столик и не зная, что выбрать из барной карты, и путанно выкладываю бывшему дружку свою незатейливую историю. Вот Петька, оглушительно хохочет, услышав историю моих взаимоотношений с кафедрой и фантомным научным руководителем. Отсмеявшись, он покрутил головой:

— Ну, Игорек, ну сволочь, ну любитель подлянок!

И я с ужасом понимаю, что этими эпитетами он награждает заведующего кафедрой, доктора наук, светилу, который за три года моего прозябания в аспирантуре едва процедил мне пару слов. Но и эта информация доходила до меня с трудом, голова была будто забита ватой. Но все же до меня с некоторым запозданием пробилось понимание того, что с моим участием была прокручена какая-то лихая комбинация. Кто-то пристраивал на это место чью-то дочку или любовницу, к тому же и серьезно беременную. Заведующий был против, но не мог отказать в открытую. И тут вломилась я со своим комсомольским напором и недобрым огнем в глазах. И пока лоббисты беременной «звезды» ожидали с моря погоды, Петькин знакомый быстро сделал рокировку, представив дело так, будто мне, как самой успешной выпускнице кафедры (святая правда), давно было обещано это место, и будто заявление мое давно лежало у ректора (то-то мне в отделе аспирантур сказали не ставить дату), и даже про престарелого академика удачно упомянул. Якобы только у него есть свободные часы для научного руководства, а это очевидный гембель для любого, кто попадется в его дряблые ручки. В общем, кое-что интересное о своем прошлом я в тот вечер узнала, правда не знаю, откуда обо всем этом знал Петька, но повторяю, никаких сил на выражение эмоций у меня не было. Просто узнала и все.

А Петька, покончив измываться над моим прошлым, перешел к настоящему.

—Как ты могла наобум устраивать такие дела? Ты что, не могла мне позвонить? Ведь договаривались, как люди, - накинулся он на меня. А ведь он прав, вяло подумала я. Договаривались. Дело в том, что когда мы готовили выпускной альбом в университете, то на последней странице разместили свои контактные телефоны. Прошу не забывать, что эра мобильных телефонов еще не наступила. Так что телефоны были квартирные, а квартиры - родительские. Поэтому, когда у меня наступили трудные времена, зародилась было вялая мыслишка о том, чтобы звякнуть Петьке, который еще во время учебы выделялся своими обширными знакомствами, что было удивительно для мальчика с периферии. Однако тут же эта мысль и умерла, потому что пришлось бы звонить не ему, а его родителям. А нагружать незнакомых людей просьбами о себе я стеснялась. Так и остался в ту пору мой порыв воспользоваться дружескими связями нереализованным. Вот бестолочь (это я о себе тогдашней).

— Ладно, проехали. Говори точно, что умеешь делать конкретно с компом, — Петька внезапно перестал куражиться и моментально превратился в делового человека. Я все также отстраненно, тем не менее, подробно перечислила свои нехитрые умения и навыки, приобретенные в незапамятные временя моей влюбленности в Кирилла. Даже голос немного задрожал. Ого! На такая уж я и бесчувственная, как думала. Но Петька не заметил моих душевных терзаний и деловито продолжал выпытывать:

— И презентации умеешь делать? И в Интернете поиск проводить? Отлично, то, что надо! Все, Воинова, кончай рыдать! И тебя пристрою! Есть тут одно непыльное местечко — городской Департамент культуры. Служители музы тоже перестраиваются. Как раз человечек нужен — для компьютерных презентаций и отчетов всяких. Я так думаю, ты — то, что им нужно. Завтра утром подойдешь к начальнице, я ее предупрежу. Валентина Ивановна, может ты помнишь, у нас заведующей библиотекой в желтом корпусе работала.

Я не помнила никакую Валентину Ивановну, и саму библиотеку смутно — не особо я любила за казенными столами засиживаться, все нужные книги брала в общежитие. А уж Петьку в библиотеку точно в те времена и калачом было не заманить, недаром моими конспектами разживался. Но зато в очередной раз я поразилась Петькиным способностям вот так запросто заводить знакомства с разными серьезными людьми. Ну вот скажите, какой толк этой Валентине Ивановне был от непутевого Петьки? Тем не менее, факт их тесного знакомства был налицо.

— Эй, Томка, очнись, ты куда опять улетела. От счастья, что ли? Или раздумываешь, как благодарить? Не парься, от женщин принимаю только в натуральном виде — великодушно объявил Петька.

 — Скорее всего, конкурс придется пройти, — продолжил он после негромких и непродолжительных телефонных консультаций. — Но это формальность, если Валентине приглянешься, а она у нас любит осчастливливать сирых и убогих, то считай, дело в шляпе. И не стесняйся, сразу поставь старушку перед фактом, что тебе негде жить. У них, я знаю, есть свой жилой фонд, пусть тебе выхлопочет служебную квартирку. Позже подумаем, как ее сделать не служебной. — В голове вяло шевельнулось воспоминание об Ольгиной знакомой служительнице Фемиды, проделывавшей подобные штуки со своей квартирой, но тут же угасло, сметенное обрушившимися возможностями лично для меня.

Сквозь туман и вату до меня продолжало доноситься Петькино деловое журчание:

— Пока поживешь в моей аспирантской комнатенке. Я, видишь ли, обитаю у будущей жены. У ее папы — совместное предприятие, ну и всякие прочие приятности. Но я до защиты – ни-ни! Не отвлекаюсь на узы Гименея! В отличие от тебя, дурехи. Не смогла разобраться, когда делом заниматься, а когда амуры крутить. У меня первым делом — наука, ну а девушки, а девушки потом, — звучным басом завершил Петька свой поучительный монолог и заговорщицки мне подмигнул. И словно не было этих лет, и я совсем молодая, жарю на общежитской кухне картошку, и тут вваливается Петька и, тараща и без того огромные глазищи, громогласно объявляет всем присутствующим:

— Призрак бродит по Европе, призрак СПИДа! — На минуточку, это был год 1988-1989.

— Петечка, — забормотала я, совершенно оглушенная происходящими метаморфозами.  — А вдруг у меня ничего не получится, и почему ты вообще думаешь, что меня возьмут? И если возьмут, а я опозорюсь… — Я бы еще несла что-то невразумительное, если бы Петька, посмотрев в свой мобильный телефон, не поднялся со стула.
— Слушай, Томкинс, раньше ты более решительная была. Помнишь, как ты меня выпихала, когда я с тобой мылился ночку провести? — На мгновение Дудков вновь стал тем Петькой, которого знала, как облупленного, и с которым вела себя без церемоний и пиететов…

Добравшись до Ольгиной квартирки уже за полночь, на такси, щедро оплаченном все тем же Петькой, выслушав ее очередное наставление о том, как вести себя с обеспеченным мужчиной, я тихо лежала на своей половине скрипучей кровати. В конце концов не выдержала мучений, схватила пачку сигарет и на цыпочках выскользнула из квартиры на лестничный балкон, где была оборудована этажная курилка. Устроившись на ящике из-под сезонных фруктов, я продолжила тщательное копание в себе, но так и не пришла к однозначному выводу.

На улице тем временем светало. В доме напротив зажигались огоньки в квартирах честных тружеников. Какие везучие все эти люди, размышляла я. А они об этом даже не подозревают. Ссорятся, обижаются, завидуют и даже не подозревают о том, что у них есть самое заветное — свой угол, в который всегда можно спрятаться, как в норку, укрыться ото всех горестей и невзгод. Вот они рано утром встают, недовольные, собираются и едут в переполненном транспорте на работу — снова недовольные, вечером в обратном направлении — уставшие и голодные, но по мне, так страшно счастливые, потому что всем им есть место в этом громадном Городе. Для всех нашлась работа и дом, все имеют семьи. И как не хотят они пускать в свой закрытый мир еще одного человечка, который ничуть не хуже и не глупее их. Просто им повезло, а этому человеку, то есть, мне — нет.

Поняв, что через две-три минуты подобных обобщений у меня наступит необратимая истерика, я невероятным усилием воли стащила себя с ящика и сообразив, что уснуть все равно не удастся, решила загладить вину за позднее возвращение и принялась готовить к завтраку оладьи с яблоками, зная по опыту, что только постоянное движение помогает выбивать дурные мысли из головы.

А поразмыслить было о чем. Я вспоминала удивительную встречу и сравнивала с разных боков Петьку и Пима, их отношение ко мне и мое к ним. Самое интересное, что Кирилл в этом рейтинге никак не участвовал. Мне даже некуда было его вставить, ни в какую номинацию не проходил. Разве что «любовник». Но у меня такой не было. Была «любимый».

… На первом или втором курсе Петька пытался за мною ухаживать. Я шутливо принимала знаки внимания, чтобы не подпирать стенку в одиночестве на общежитских дискотеках. И вот однажды Петька пригласил меня в театр. 

Театров в Городе было три. Самый пафосный — оперный. С тяжелым бархатным занавесом. С ложами бенуар. С царскими буфетами на каждом этаже, где подавали шампанское и бутерброды с красной икрой. С чинными иностранцами в вечерних нарядах. С оркестром во фраках. Оперу я так ни разу и не послушала. Не набралась мужества на четыре действия. А балетом довелось насладиться. С закрытыми глазами было неплохо слушать музыку со второго яруса. А как откроешь — пыль от прыжков со сцены клоками поднимается наверх и танцоры в обтягивающих трико с квадратными вставками впереди. Смотреть на них почему-то было стыдно. Решила так и досмотреть, не открывая глаз, и незаметно задремала. Весь оставшийся вечер я выслушивала шквал дружеских подколок и поняла, что высокое искусство — не для меня.

Второй театр имел в репертуаре исключительно произведения национальных писателей и драматургов. Слушая костюмированный пересказ знакомых сюжетов, я ощущала себя на уроке школьной литературы. Вот-вот вмешается учительница и скучным голосом заявит: «Достаточно. Воинова, продолжай». И придется мне досказывать тоскливую историю о бедном, но гордом батраке, которую я, сцепив зубы, вымучила по школьной хрестоматии. И буфет был таким же тоскливым: с бачковым кофе и бутербродами с заветревшимся сыром. В дальнейшем от посещения и этого театра я старалась под всяческими предлогами увиливать. Не интересно. Жалко время тратить. Портить впечатление от Города.

И наконец, был театр драматический, модный, куда таскали меня столичные подружки, закатывая глаза от восторга. Интересно было наблюдать на сцене за живыми знаменитостями, которых я раньше видела лишь на широком киноэкране. Но вот новаторства я не оценила. Как-то удалось достать билеты на нашумевшую премьеру. Стихи-нескладушки под музыку, детские считалки, актеры-букашки с крылышками, прыгающие через геометрические конструкции. Сплошные намеки, сквозь которые я с трудом продиралась, чтобы хоть как-то уловить сюжет. Еще и с плохим концом. Понятно, что я оказалась в гордом одиночестве со своими простяцкими рассуждениями: «Понравилось — не понравилось», «Понятно — не понятно».

 — Эх ты, провинция, одно слово! Это же чехословак поставил, специально приехал, актеров собрал из разных театров! Здесь такие аллегории скрыты, это, как глоток свежего воздуха! — С придыханием шептали, закатывая глаза, высокоинтеллектуальные подруги, возмущенные моей серостью.

— А ты зеваешь. Значит, не для средних умов такие спектакли. Тебе только на новогодние утренники ходить, — с сожалением констатировали они.

И они были недалеки от истины. Потому что был еще четвертый театр — юного зрителя. Чуть в стороне от главного театрального треугольника, но все в том же тихом центре, обсаженном липами, в окружении старинных зданий с лепнинами и сказочными барельефами на фасадах. Вот туда я бегала с удовольствием и со временем пересмотрела весь репертуар. Приключения Тома Сойера, Пеппи Длинныйчулок, даже Снежная королева — все было родным и близким, игра актеров — понятной и интересной. А в буфете, выстояв в очереди весь антракт, я с удовольствием обпивалась молочным коктейлем, заедая пролетарским пирожным «картошка». Я даже вступила в кружок любителей театра и с гордостью прикалывала к груди картонный кружок с виньеткой «КЛЮТ» по центру. Но ТЮЗ я посещала тайком, с общежитскими девчонками, тщательно скрывая свои походы от столичных подружек.

…. Поэтому, когда Петька, краснея и заикаясь, пригласил меня в театр, я решительно заявила:

— В кино.

Как раз во всех кинотеатрах шла премьера «Жестокого романса». Совсем другое дело. Я с радостью и удовольствием. Петька взял билеты в самый дальний кинотеатр, да еще на последний сеанс, что меня немного обеспокоило. Как по ночи в общежитие возвращаться станем? Весь фильм я сидела, как на иголках, не особо вникая в страдания бедной Катерины. Зато Петька, в отличие от меня, явно наслаждался увиденным. Когда мы вышли из душного зала и побрели по темной улице куда-то вдаль, я судорожно думала о том, куда мы, собственно говоря, идем, а Петька вдохновенно смаковал полюбившиеся места из фильма. Я с трудом поддакивала, а потом вдруг оказалось, что мы идем к Петькиной двоюродной сестре, которая живет недалеко от кинотеатра, а в данную минуту находится в командировке. Я моментально взбеленилась и с диким криком заставила бедного Петьку, не сходя с места, ловить «частника» и везти меня в драгоценное общежитие. Денег у него, естественно, не было, у меня тоже. Пришлось оставить меня в залог водителю, пока Петька бегал одалживать рубль у соседей по комнате. 

Да, а ведь пошла бы с ним тогда в ночь, глядишь, может, сегодня и не пришлось просительно заглядывать ему в глаза. А наоборот, он бы заглядывал, чтобы грешки свои замолить. Ладно, что было, то было. Проехали.

Следующие дни я прожила, словно смотря фильм о себе. Я ходила и делала все, как в тумане. В Департаменте культуры меня приветливо встретила маленькая, но гордая дама с уложенной головой и в туфельках на шпильке. Валентина Ивановна, так звали директора Департамента, обстоятельно расспросила меня о моих компьютерных познаниях, передала кучу приветов неведомому мне Петру Васильевичу. Только вечером, сидя на своем ящике на балконе, я сообразила, что приветы адресовались Петьке. Надо же, какая он здесь величина!

Валентина Ивановна тут же вызвала начальницу отдела кадров и распорядилась принять у меня документы. Кадровичка оказалась полной противоположностью начальнице. Примерно моего возраста, высокая, рыжая, в кожаном костюме и с восхитительными накладными ногтями. Презрительно оглядев с ног до головы мою непрезентабельную внешность, она молча взяла из моих рук с облезшим лаком трудовую книжку и удалилась, даже спиной выражая свое возмущение. Ее спина, казалось, так и цедила: «Понаехали».

Познакомившись со своим рабочим местом, я отправилась на поиски курилки. Первая, кого я обнаружила на чердачном этаже «черной» лестницы, была «рыжая» кадровичка. Деваться ей было некуда, пришлось со мной знакомиться. Звали ее Милана, для своих – Милка. Через месяц мы стали закадычными приятельницами. Хотя Милка и считала меня простецкой провинциалкой, ее легкий снобизм меня не напрягал, наоборот, даже немного забавлял. Особенно, когда выяснилось, что ее мама — директор крупного музея, родом из Конотопа, и Милка регулярно туда ездит на сбор грибов и ягод. Зато я оценила ее доброту и готовность помочь. А еще критический ум, который уравновешивал мою наивную доверчивость. Почему Милка сблизилась именно со мной? Кто его знает, может устала от интриг и постоянной напряженности в отношениях с коллегами. А со мною можно было не играть навязанной роли, а быть самой собою. Похоже, наши взаимные минусы сыграли нам на руку и позволили сохранять дружбу и согласие. Как бы то ни было, я начала обрастать новыми знакомствами.

С жильем тоже все устроилось, на удивление, легко. Ведомственный дом Департамента располагался в самом центре Города, рядом с зоопарком, киностудией и станцией метро. Комендант — улыбчивая толстушка неопределенного возраста, прочитав направление, заверила меня, что к следующему месяцу как раз освободится однокомнатная квартира, чья хозяйка уволилась из нашего культурного ведомства и потихоньку собирает чемоданы. Мебель она, правда, тоже забирает, но, по проверенным сведениям, в Департаменте недавно закупили новую мебель для руководства, так что должно освободиться много старой, которую можно взять в пользование. 

В результате всех этих волшебных манипуляций я по мановению судьбы оказалась сотрудницей Департамента культуры и счастливой обладательницей совершенно отдельной, однокомнатной квартиры. Я гладила и целовала голые стены и пол, потом устроила новоселье для одного гостя и хозяина одновременно и до ночи исполняла танец первобытного человека вокруг стоящей на полу бутылки с мартини и граненого стакана. Уже за полночь обессиленная рухнула на пол и заснула как убитая, завернувшись в махровое банное полотенце.

А на следующее утро я обнаружила, что в моей квартире отсутствует ванна. Была раковина в узкой, как пенал, кухне, и был крошечный туалет, в котором с трудом помещался унитаз. Все. Умывальника и ванной не было. Здорово, выходит, я накануне набралась. В трех соснах заблудилась. Три раза обошла я свои заветные двадцать пять метров, заглянула во все закоулки. Даже на балконе поискала. Ни душа, ни ванной, ни умывальника не нашла. Зато нашла прелестный кожаный пуфик, засунутый на антресоли. Пыхтя и чертыхаясь, спустила его на пол. Высказав в полный голос проектировщикам дома все, что я о них думала, я поплелась к коменданту за разъяснениями.

Комендант подтвердила, что таки ванны у меня нет. В свое время этот дом приспосабливали под ведомственное жилье, и существующие квартиры решили разделить, чтобы обеспечить отдельным жильем как можно большее количество творческих работников. Так появилась на свет моя квартира, выделившись из бывшей трехкомнатной. Удобства поделили по-братски. Ванная досталась соседям. Мне — комната с эркером, служившая ранее спальней, балкон и половина кухни. Что осталось в третьей отделенной квартире, мне было даже страшно представить. Сердобольная женщина-комендант припомнила, что мои предшественники вроде бы устанавливали самодельный душ в туалете. Тщательно обследовав скудный санузел, я действительно обнаружила малюсенькую лейку, врезанную в трубу на стене. Рядом был краник. Располагалось все это «удобство» примерно на высоте метра от пола. Так что принимать душ можно было только сидя на корточках. При этом все помещение заливалось водой и приходилось балансировать, как на льду, чтобы не поскользнуться и не сломать ногу. По этой самой причине дверь в туалет была постоянно приоткрыта, чтобы высушивать сырое помещение, и блокировала тем самым проход в кухню-пенал. Но несмотря на эти мелкие недостатки, квартиру я свою обожала и готова была проводить в ней сутки напролет. Наконец-то я стала хозяйкой в своем жилище! Я живописно расставила в интерьере мебель, состоящую из офисных шкафов, столов и стульев, и зажила в свое удовольствие. 

Первый месяц я проспала на голом матраце, который притащил вездесущим Пим, а с первой зарплаты купила раскладной диван…

Великая Любовь

… Я с трудом открутила заржавевший шуруп. Крепко засевший штырек никак не хотел поддаваться. Первые три шли полегче, а этот - ну никак. И отверткой пыталась, и пальцами. Все ногти содрала. Никак не хотела дверка расставаться с корпусом, сроднившись за несколько десятков лет. Наконец, с десятой попытки противный шуруп выскочил и с громким стуком укатился куда-то в угол. Бог с ним, потом найду, если надо будет. Я осторожно сняла отпавшую дверку и поставила в угол.

Сегодня у меня был день очумелых ручек. В смысле разгрузочный от умственной работы. Измученная последними событиями, я психанула и решила выбить клин клином и что-то кардинально поменять в своей жизни. Выбор пал на кухонный пенал, который в комплекте со столиком презентовала мне Милка, после очередного ремонта. Стол составил прелестную пару с деревянной скамейкой, оставшейся в квартире от прежних жильцов и прозябавшей до этого времени на балконе. Пенал тоже вначале использовался по назначению. Но поток мебельных даров от знакомых не иссякал, и вскоре я стала счастливой обладательницей целого серванта, который полностью удовлетворил все мои кухонные надобности. Пенал оказался ненужным, к тому же занимал много места в крошечной кухне. Я вынесла его в прихожую. Но и там он постоянно резал мне глаза своей явно кухонной принадлежностью и больничной белизной, и я давно точила на него зуб. И вот сегодня пришел его час. Я решила сделать из него этажерку.

Дело в том, что в периоды моральных страданий во мне обостряется зуд рукодельничества. И тогда все, берегитесь одежда, волосы, посуда, мебель, стены. Я начинала творить, пока дурные и скорбные мысли полностью не улетучивались из головы. Вот такой я придумала метод. Кто-то разгоняет тоску алкоголем, кто-то физкультурой. Я — ножницами и клеем.

Сегодня выпал как раз такой день. Повод для гигантской хандры навеяли отклики на мое электронное послание. Вернее, их отсутствие. Даже не так. Парочка посланий валялась в почтовом ящике, но, честное слово, лучше бы их не было вообще!

Оба письма были очень похожи по содержанию, и смысл их сводился к тому, что я наглая барышня, мечтающая об эскорте у богатеньких «папиков» и не брезгующая использовать для этого грязные методы, как то, материальные и бытовые проблемы. А один еще и приписал возмущенно: «Стыдись! Еще и ребенка сюда приплела!».

Это же надо, какой народ у нас сердобольный! И главное, какое им дело до меня? Ну, не интересна я им со своим объявлением! Так чего морали читать! И ведь не жаль им время тратить, чтобы объявления смотреть и еще комменты писать. Лучше бы со своим ребенком погуляли или жене с уборкой помогли.

Понятно теперь, почему шансов выжить у несчастного пенала сегодня не осталось ни одного?

Нижняя дверца пошла легче. Ее я открутила почти профессионально. Замазала места от шурупов белым клеем. Собственно говоря, и все. Ну почти все. Внутри было три полки. Их я решила не трогать, а обклеить пенал только снаружи. Так как руки чесались уже давно, на этот случай я припасла рулон немецкой самоклейки чудного апельсинового цвета. Внутри бумага расчерчена на квадраты, так что мерить и резать даже я, со своей паталогической неспособностью к чертежным работам, смогла с ювелирной точностью. Через час результат был, как говорится, на лицо. Бывший белый дээспэшный кухонный пенал превратился в стильную этажерку с тремя полочками, оранжевую снаружи и белую внутри. Я была страшно горда своим творчеством. Не стыдно любым гостям демонстрировать. Заодно и хандра прошла, и настроение улучшилось.

Полочки новоиспеченной этажерки я решила заполнить всякими безделушками, пылившимися до этого в кладовке. Притащила старый рюкзак, уселась в прихожей на табуретку и высыпала содержимое на пол. С легким грохотом покатились вазочки, пепельницы, коробочки. Среди них что-то блеснуло. А, ну-ка, что это у нас? Сердце неприятно кольнуло. Я развернула оберточную бумагу, и на ладони очутился хрустальный лебедь. Так и есть, это он, тот, что остался от набора из семи штук. Остальные я переколотила в минуты гнева и отчаяния.

И что за день такой сегодня. Сначала эти уроды со своими нравоучениями. Теперь вот утка эта попалась некстати. И весь мой столярный труд насмарку. Воспоминания стали душить меня с неукротимой силой. Потому что, набор этот остался единственным подарком от Него — от моей Великой Любви …

… А ведь все так чудно складывалось поначалу. Наступила одна из самых светлых полос моей жизни. Я отлично вписалась в нехитрую схему работы Департамента культуры и даже стала в ней нечто вроде ключевого звена. На удивление, и отношения с руководством сложились неплохие. Имея до того сугубо отрицательный опыт общения с вышестоящими персонами, я с трудом осознавала свое равенство с ними. Ну и Петька, в добавок, всеми силами старался повысить мою самооценку. В свободное от работы время, конечно.

Моя благодетельница была дамой старорежимной, воспитанной на печатной машинке «Украина» и фотографиях, проявленных в ванной комнате. Под стать ей были и остальные сотрудницы — бывшие культорганизаторы, руководители народных театров и труженицы домов политпросвещения.

А глава нашей администрации, наоборот, оказался человеком нового разлива, весело разгуливавшим по зданию в спортивной курточке и кроссовках. Он был страстным поклонником новаторских методов управления и от своих сотрудников требовал вместо обстоятельных тридцатиминутных докладов по отпечатанному на машинке тексту, искрометных презентаций по всем обсуждаемым вопросам. Для усиления позиций в Департаменте незадолго до моего прихода назначили нового зама — выпускницу Академии управления. Поговаривали, что скорее всего благодаря ее нежным отношениям с кем-то из руководства. Алиса — так ее звали, являлась воплощением всего современного: от хорошего английского до плоского лэптопа под мышкой. С уха свисала телефонная гарнитура. Фурией носилась она по коридорам Департамента, на бегу бросая отрывистые указания. Следом мчалась свита приближенных. Девица наверняка была обучена всем современным технологиям, но делать что-то самой принципиально считала ниже своего достоинства.

И тут очень кстати появилась я. Хотя мы с девицей и были примерно одного возраста, я безоговорочно примкнула к лагерю старорежимных, а она — к модному начальству. С этого момента со мной она общалась в крайних случаях, а при разговоре брезгливо морщилась. Жизнь вскоре прояснила, кто выиграл в этой неравной войне.

С огромным энтузиазмом нерастраченного рвения накинулась я на работу, которой завалила меня благодарная «бабушка», как за спиной все называли Валентину Ивановну. Фотографировать профессиональным аппаратом и сразу перебрасывать фото в компьютер, составлять красочные презентации, превращать скучные тексты в занимательные блок-схемы — всем этим я готова была заниматься целые дни напролет, игнорируя трудовой распорядок и не щадя организм. А в награду за мой труд еще два раз в месяц платили пристойные деньги.

А еще я обожала свою начальницу. Да, Валентина Ивановна была осколком прошлого, но каким восхитительным. И выражалась она всегда правильно и торжественно, полностью строя предложение и употребляя слова, которых мы и не слыхали. Например, туалет она называла уборной, зимний шарф для нее был только кашне, а плечики для одежды – тремпелем. Еще она говорила: «вероятно»:

— Вероятно, сегодня Вам, Тамарочка, будет над чем потрудиться.

Или вот еще:

— Тамара, будьте добры, никогда не употребляйте слов-паразитов: «Вот», «Ну», «Значит».

Правда, шикарно. Кто сейчас так тревожится о чистоте языка?

Валентина Ивановна принципиально не носила брюк, а в помещении ходила в «лодочках», никогда в зимней обуви. Если ей предстояло посетить «коридоры власти», как она иронично выражалась, то переобувалась в любимые туфли в машине.

— Представляете, Тамара, какая я древняя. Я ведь еще застала калоши, которые надевались поверх ботиков и сапожек. Приходишь в гости, снимаешь грязные калоши, и ходи спокойно по коврам в красивой обуви. Это теперь перестали носить калоши, и появилась отвратительная привычка снимать при входе обувь и разгуливать по квартире в несвежих носках.

Как-то раз она я заметила, что Валентина Ивановна сидит за столом с красным лицом. Я перепугалась и предложила срочно измерить давление.

— Пустяки, не обращайте внимания, Томочка, — небрежно заметила «бабушка». — На голове перестояла. Заметив мое ошеломленное лицо и довольная произведенным эффектом, она просветила такую темень, как я:

— Стойка на голове дает приток свежей крови к голове. Клетки мозга обновляются, улучшается мыслительная способность, голова становится легкой и ясной. Весь организм омолаживается и очищается от токсинов. Так что, Тамара Николаевна, готовьтесь, буду Вашей начальницей вечно.

Начальственные знаки внимания я принимала с восторгом и тихим трепетом счастья. Неизвестно, до каких бы высот я доросла в своем профессиональном мастерстве, но тут на меня свалилась Великая Любовь…

Первый раз Он зашел к «бабушке» по своим депутатским делам. Нужно было организовать концерт в парке, развлечь мамочек с колясками, заодно и напомнить, кто в их песочнице депутат. Бабушка вызвала меня. Я деловито выспрашивала детали, а Он все время как-то странно на меня пялился. Меня это немного раздражало, но не особо. С одной стороны, он был явно не в моем вкусе — лысоват, полноват, староват. А с другой — я пребывала в кураже, любой знак внимания только подзадоривал и укреплял в мысли, что все у меня получится, и жизнь наконец-то налаживается.

Второй раз мы встретились все на том же концерте. Все прошло великолепно. Я потрудилась на славу, публика разметала листовки с депутатскими кричалками, сочиненными мною, и счастливый Он пригласил меня в ресторан отметить успешное сотрудничество. Ресторан оказался китайский, назывался с претензией: «Золотая рыбка». Он заказал фирменное блюдо — одноименную рыбку, оказавшуюся угрем. Запивали шампанским. Когда принесли счет, у Него не хватило денег, чтобы расплатиться. Я страшно удивилась, но добавила свои. Ни разу до того момента со мною не случалось подобных историй. Любому другому кавалеру я бы нашла, что сказать, подходящее моменту. А тут почему-то промолчала.

В третий раз он пришел ко мне на работу с букетом роз, вернул одолженные деньги и любезно предложил подвезти домой. И остался на ночь. И стал приезжать почти каждый вечер. Я сбегала в универмаг и купила домашние тапочки. В доме сразу явственно запахло мужчиной.

Конечно же, он был женат, и конечно же, он не собирался разводиться или просто уйти от жены и детей. Конечно же, это было бесперспективной тратой времени. Конечно же, я все это прекрасно понимала, но ничего поделать с собой не могла.

Я «упала в любовь» по уши. Сердце пело и ликовало. Я так глубоко провалилась в свои ощущения, утонула в них, что все происходящее за пределами любовного микромира потеряло для меня всякое значение. Дни и ночи проходили в ожидании встречи, наслаждении от встречи, воспоминании о встрече и надеждах на новую встречу. Ни разу до этого времени я не была настолько поглощена одним человеком, не растворялась в нем. Все для него и ради него…

И понеслось время любви. Зимой мы ездили кататься на лыжах в Карпаты, летом делали вылазки на пикник в ближайший лес, а осенью и весной встречались у меня дома по вечерам. В эти дни я пулей мчалась с работы, приводила себя в порядок и ждала Его. Особых щедрот за Ним не замечалось с самого начала. Каждый раз приносилось традиционное пиво с рыбой, которые сразу же съедались, чтобы ко времени ухода алкоголь выветрился и можно было садиться за руль. После ужина шли отдыхать на мой раскладной диван. «Отдых» длился где-то час. В этом плане он находился на недосягаемой высоте по сравнению со всеми остальными мужчинами, которых насчитывал мой скромный опыт. Потом мы пили чай, и Он уходил. А я тут же начинала ждать, когда Он придет в следующий раз.

Потихоньку Он стал приобщать меня к своим депутатским и личным делам. В едином порыве я насобирала материал для Его диссертации по новой культуре, расцветшей за годы независимости. Диссертация успешно прошла предзащиту, а меня свозили на музыкальный фестиваль. В той же эйфории я написала проект, по которому был получен грант на туристическо-информационный центр. Мне в качестве благодарности купили телевизор. Не сбавляя скорости, я придумала стратегию новой избирательной компании, и вновь избранный депутат предложил мне подрабатывать в его общественной приемной, чтобы я могла оплачивать свою служебную квартиру, на которую вдруг ввели арендную плату.

Конечно, я все-таки не была полной дурой. Жалкий голосок разума пытался пробиться сквозь любовный угар и периодически нашептывал что-то о бесполезных жертвах, о зря потраченных усилиях, о нерешенных собственных проблемах и жадности моего принца, и тому подобное. Но куда там! Я видела своего героя только в розовых очках. Ведь на мою любовь и добро Он обязательно ответит тем же. И если я так стараюсь для любимого, неужели мне не воздастся сторицей? Пусть не сразу, я согласна ждать, сколько потребуется.

Так выглядела моя Великая Любовь. Разум и логика в ней отсутствовали как класс. Зато появилась конкретная мечта о ребенке, который сделает нашу любовь вечной.

— Милый, я так хочу ребенка, нашего общего ребенка, он точно будет вылитый ты, как две капельки.

— Тамара, опомнись, как ты проживешь одна с ребенком, без жилья, без денег?

— Ничего, как-то устроюсь, сколько женщин так живут, и ничего (а внутренний голос шептал: «Я ведь буду не одна, Ты будешь рядом, неужели ты нам не поможешь?»).

— Тамара, пожалуйста, не включай меня в свои планы, у меня уже есть о ком заботиться.

— Хорошо, не буду. Но если ребенок появится, ведь это будет здорово? (и снова немое продолжение диалога: «Ведь Ты меня так любишь, и я для тебя столько сделала, как ты сможешь нас бросить?).

Эти реальные и мысленные диалоги происходили все чаще, но ничему меня не учили.

— Томка, что ты творишь? Опомнись, он использует тебя! Зачем ты все это для Него делаешь? Делай для себя! — голосила Милка, пытаясь пробить толщу моей зацементированной любви. Тщетно! Я по-прежнему ничего не слышала и не видела.

Естественно, скоро шило вылезло из мешка. Я-то была свободной как ветер, а вот Он был женат на патологически ревнивой бабе, или ставшей таковой из-за бесконечных измен мужа. Скоро Его жена наткнулась на мои записки... Не понимаю, зачем Он вообще их таскал, почему не выбрасывал по прочтении. Жена просто впала в бешенство, весь мир для нее сконцентрировался на мне одной, других соперниц вообще не существовало. Она безумно ревновала конкретно ко мне. Мои вечера превратились в часы кошмара с постоянными телефонными звонками и жестокими угрозами, вплоть до обещания облить кислотой. Я вообще престала спать и просиживала ночи напролёт возле накрытого подушкой телефона, тоскливо думая о том, сколько еще выдержит такой прессинг моя психика.

Я даже не могла позвонить Ему на мобильный, потому что жена исправно проверяла все входящие и исходящие звонки. Звонить Ему могла только мама и дети, и никто больше. Я не собиралась вредить Ему, не хотела осложнять ему жизнь и перестала звонить, просто ожидая Его прихода. Если откровенно, меня прямо разрывало от дикого желания немного позлить вздорную бабу, но удерживали элементарный страх и жалкие остатки порядочности. А Он-то думал, что я такая благородная...

Понемногу приходить в сознание я стала на третий год. Разум и душа вновь обретали равновесие. Пелена постепенно спадала, и я вдруг увидела, что мое божество, мой принц на белом коне обсуждает дела уже не со мной, а с ненавистной Алисой, закрывшись в ее кабинете, откровенно заигрывает с молоденькими бухгалтершами, а по вечерам делается страшно занятым и мчится прочь, отделавшись дежурным поцелуем и обещанием позвонить, как только представится свободная минутка.

 И тут я вспомнила пророчество мудрой Ольги, когда в самом дебюте наших отношений я поделилась с ней своим счастьем:

— Готовься, дорогая подружница, года три из своей жизни ты вычеркнешь.
— Ну что ты выдумываешь, какие три? И почему вычеркну? Наоборот, приобрету? Да мы как Ромео и Джульетта — на всю жизнь! И похоронят нас в одной могилке, — горячилась я, не веря циничной, как мне казалось, подруге.

…Три года еще не прошли. А наши встречи становились все реже, а ссоры все чаще. После каждой размолвки мы отдалялись частичками наших душ все дальше. Умом я начинала понимать, что сказка катится к финалу, а сердце разрывалось от боли и непонимания. «Не хочу! Не смогу! Не буду!», - кричала я каждую ночь в подушку, обильно политую океаном слез. Ладно, пусть у него прошел любовный взрыв, но ведь отношения могут перейти в спокойную фазу и сохраняться долгие годы. Как у других людей. Пусть не в одной семье! Пусть не часто! Ведь я так старалась быть для него во всем полезной!

Но видно мне на роду написано ни в чем не копировать традиционные схемы людских взаимоотношений. Потому что наши отношения рушились, словно карточный домик. Я уже ни на что не претендовала, никаких планов не строила, просила у судьбы только, чтобы он не уходил окончательно. И в один кошмарный вечер он сказал: «Я больше не приду». Оделся, снял мои тапочки, закрыл дверь и больше ни разу не пришел. Остался только телевизор. И набор хрустальных лебедей — подарок на день рождения. Лебедей я переколотила, тапочки выбросила, а телевизор оставила. Новый я бы не осилила.

А еще через месяц я поняла, что беременна. Две палочки на узкой полоске бумаги стали лучшей картинкой в моей жизни. И все. Сознание мгновенно отрезало все любовные страдания и заполнило меня всепроникающей радостью своей состоятельности как женщины.

«Так, Тамара, спокойно, не радуйся раньше времени. Мало ли что показал этот дешевенький тестер. Главное, не волноваться, чтобы давление не повышалось и ничего не сорвалось. Правда, по словам бывалой Милки, если внутри что-то уже прикрепилось, ты его никакими лопатами не отковыряешь. А я и не собираюсь, сама бы туда полезла и еще крепче приклеила. Чтобы раньше девяти месяцев не высовывался. Милке хорошо рассуждать. Она от одного только поцелуя беременеет. А я может всю жизнь к этому шла.

В общем, пока все идет по плану. Боже, как ужасно в смысле здоровья я провела последний месяц. Как назло, была куча праздников и дней рождения. Зайчишка, если ты уже есть, прости меня пожалуйста, я исправлюсь, вот увидишь. С завтрашнего дня перехожу исключительно на здоровую пищу и соки. Вот уже любимым яблочным обопьюсь. Не переживай, зайчонок, я тебя хорошо кормить буду, ты только держись крепче, ладно? Я ведь так долго тебя ждала и так тебя люблю, хотя пока и заочно.

Конечно, надо идти к врачу, а не гадание устраивать на кофейной гуще. Странно, что я ничего в себе такого необычного не чувствую. Вообще, никаких изменений. А помнится, в книжках про старину как красочно описывали это событие. Героиня вдруг падает в обморок, ей дают нюхательную соль и срочно укладывают в постель. Приезжает на бричке семейный врач, меряет пульс и торжественно сообщает перепуганному мужу радостное известие.

А меня ни в какой обморок падать не тянет, голова не кружится, не тошнит, а пульс если и учащенный, то от нахлынувших чувств и ни от чего другого. Хотя если в ближайшее время не наступит какая-то определенность, то от волнения я точно грохнусь в обморок.

Не может быть! Неужели уже семь недель, о чем скучным голосом сообщила врач, заводя карточку! Неужели так вот буднично свершилось то, о чем я мечтала всю свою сознательную жизнь? У меня будет пупсик, свой собственный, ни с кем не поделенный! Вот, значит, и я смогла стать настоящей женщиной! Да, но всё-таки, почему я до сих пор ничего не ощущаю? Даже обидно как-то. Не тошнит, изжога не мучает. Ну ничего, скоро подруга начнешь толстеть, покроешься пятнами, ходить будешь, переваливаясь, как утка. Боже, ужас какой!

Минуточку, а в чем я буду все это время ходить, спрашивается? Не в этих же ужасных сарафанах для беременных! Так, спокойно, без паники. Весной будут только первые месяцы, не успею растолстеть, так что прохожу в своей любимой кожаной куртке. Купила как-то в стоке, уж очень мне понравилась, хоть и на два размера больше. Как чувствовала, что поправлюсь. Летом придется прикупить какую-нибудь разлетайку. Говорят, уже появились специальные отделы для девушек в «интересном» положении, но цены в них зашкаливают. Ничего, в секонде есть все, и, как гласит народная мудрость: «красиво и недорого». А на осень все в тех же любимых магазинах прикуплю какой-нибудь джинсовый комбинезончик, я видела такой на некоторых барышнях — супер! А наверх — все ту же куртку. Так и перекантуюсь до … Стоп, а ну-ка подсчитаем, до чего. Ага, понятно, до начала ноября. О господи, почему так долго? Почему не пара месяцев? А вдруг у меня будет огромный живот, и все будут надо мной смеяться? Так, с сегодняшнего дня начинаем строго соблюдать рацион. Слава богу, я давно уже привыкла следить за весом. В нашей семье все женщины склонны к полноте. Любая еда идет впрок. Меня этот кошмар преследовал со школы. Как только я услышала за спиной чью-то реплику «толстая», тут же села на жесточайшую диету и так и сижу не ней двадцать лет. Так что для зайчишки буду кидать в топку витамины и белки, остатки - себе. Надеюсь, не расплывусь. Еще нужно решить вопрос с кофе. Наверное, сделаем так. Утреннюю чашку оставляем для тонуса. А вот на работе придется отказаться. Перейду на соки и кефиры. Бр-р-р! Вот гадость то! Ладно, пупсик, для тебя я на любые жертвы готова, а не то, что кефир по вечерам пить.

Я и имя тебе уже придумала — Максюша, Макс, Максим — в честь деда своего обожаемого. Собственно говоря, почему Максик? А вдруг родится Анюта, и будут у нее косички, как у мамы в детстве? Фу-у-у, даже представлять такое не хочется. Девчонка! Какая у нее будет радость в жизни? Вначале играть с куклами вместо футбола, потому что так полагается всем маленьким девочкам. Потом прилежно учиться в школе, не баловаться, не гонять по коридорам, ходить в музыкальную школу, в лучшем случае, на танцы, а не в спортивную секцию. То есть, с самого начала скукотища беспросветная. Затем нужно делать макияж, от которого постоянно слезятся глаза, ходить исключительно в модных, а не удобных, вещах. По вечерам отправляться на ненавистные дискотеки и ждать, чтобы на медленный танец тебя пригласил какой-то прыщавый недомерок. А если так никто и не пригласит, потому что ты стоишь с уж больно независимым видом, на следующий день об этом будет гудеть вся школа. Опять же, не ходить нельзя. Все девчонки должны только об этом и мечтать. И никому ведь не признаешься, что тебе все это до чертиков ненавистно. Что вместо всего этого очень сильно хочется почитать книжку про расследование убийств, посмотреть английский футбол или поиграть с папой в шашки.

А потом нужно обязательно встречаться с парнем, слушать его глупые разговоры и делать вид, что ты ничего этого не знаешь, что тебе страшно интересно слушать его неграмотный бред. А потом он обязательно полезет целоваться своим слюнявым ртом и запихивать тебе в рот свой язык. Б-р-р-р! Ужас какой. Нет, конечно, иногда и с мальчишками приятно и интересно общаться. Но почему-то те, с которыми приятно, как раз и не собираются ни целоваться, ни обниматься. Какая-то загадка природы!

А затем нужно выходить замуж за первого встречного парня. А это значит, что у тебя появится новая обязанность стирать вещи постороннего мужчины, готовить ему еду, мыть после него посуду. и это считается нормальной семейной жизнью. Почему-у-у-у? С какого перепуга? Кто так решил? Кто установил? А если я не хочу, не желаю! Значит я, что, ненормальная? Но ведь это моя жизнь, одна-единственная! Почему я должна большую ее часть тратить на чужого человека?

А потом родится ребенок. И тогда твое самое родное и близкое в мире существо будет наполовину разбавлено совершенно чуждыми тебе генами, и неизвестно, чьи в конце концов возьмут верх. А уже никуда не деться. Невидимые нити связали в один клубок разных людей, сделали их близкими. И всю последующую жизнь ты будешь, глотая слезы, мечтать об огнях большого города и вспоминать ту единственную встречу, которая зажгла огонь в твоей душе, но пронеслась лишь горящим метеором твоей памяти…

А ведь жизнь — это такой дар божий, который дается только один раз, и воспользоваться им хочется так, чтобы не было мучительно больно…, впрочем, об этом уже до меня гениально сказано.

Нет уж, решено, никаких девчонок не будет ни за какие коврижки. И не уговаривайте, не тыкайте в приметы и признаки. По крайней мере, в первый раз! Так что я абсолютно спокойна. Мужик, точно мужик. Впрочем, через пару месяцев и другие убедятся.

Теперь о главном. Завтра наконец скажу Ему. Интересно, Он обрадуется сильно или не очень? Все-таки в разгар наших отношений мы мечтали о маленьком мальчике с карими глазищами, как у Него, или о маленькой девочке с веснушками, как у меня. И все как-то не получалось. Потом пошли эти ужасные разговоры о том, как мне будет трудно самой, без мужа, поднимать ребенка. Вот интересная логика у этих мужчин. Значит делать ребенка без мужа можно легко, а поднимать без мужа — уже тяжело. И вот теперь, когда все уже в прошлом, одна случайная встреча, типа последнего «прости», и пожалуйста. Получите, распишитесь. Будет ребенок. И что-то мне подсказывает, что это будет мой собственный ребенок. В смысле поднятия на ноги. В общем, все это завтра и проверим.

Ну вот и проверила. Как в палате мер и весов. Наревелась от души. Пересказывать нет сил, да и так понятно, без слов. Боже мой, и этот человечек искренне верил, что своими паршивыми деньгами он может вот так просто убить главную мечту моей жизни, самое заветное мечтание? Естественно, что я все давно поняла и про него, и про себя, но ведь можно было хотя бы найти нормальные слова? А я-то, дура, размечталась, как Он обнимет и поцелует меня, а может и цветы подарит. Господи, и с этим равнодушным человеком я буду иметь общего ребенка? Дура-дурища ты, Тамара Николаевна. Решила, что Он и есть твоя единственная половинка, которая должна быть у каждого человека, но не все ее находят. А я, значит, нашла.

Так, все, не реветь, перестать об этом думать и срочно перестроится на позитив. Для меня теперь Его имя ругательное и обещаю больше о нем никогда не вспоминать…».

Проревев некоторое время, я неимоверным усилием воли взяла себя в руки и стала размышлять о том, как я, умная, начитанная, видящая, как мне казалось, мужчин насквозь, могла так глупо попасться в сети обыкновенного бабника! Да! Да! Мой кумир, мое божество, мужчина всей моей жизни на самом деле был самым обыкновенным бабником, не пропускающим ни одной юбки. И у нас на работе все прекрасно об этом знали, и та же Милка неоднократно пыталась открыть мне глаза! Да, действительно, я зацепила Его больше, чем он обычно позволял женщинам. И какое-то время он увлекся мною всерьез. Но только в отведенных для этих дел рамках. Хотя, чего гневить судьбу, свою вторую половинку я, как и мечтала, приобрела. Малюсенькую половинку по имени Максик.

И началась для меня совершенно новая жизнь. Отходив положенный срок в беременных, купаясь в косых взглядах и сплетнях за спиной, в нужное время я явила миру самое лучшее существо на свете длиной пятьдесят три сантиметра и весом в три с половиной килограмма. С карими глазами и гиперактивностью. Год мы с Максом прожили в Городе вдвоем. Затем, ввиду тяжелого материального положения, я решила выйти на работу, а Макса временно поручила родителям. К этому времени в их квартире стало посвободнее — сестра с семьей получила-таки квартиру и переехала.

Макса приняли с распростертыми объятиями, и я со спокойной душой вернулась в родной Департамент…

Женихи
… Наконец стали поступать настоящие отклики с сайта знакомств и на мой страстный призыв. Не скажу, что их было много, так что мне не пришлось расчерчивать, как Пим, таблицу с проставлением оценок за поведение.

В сущности, писем было три. Одно — от индуса с классическим именем Сингх. Два — от соотечественников. С индусом пришлось немного повозиться, переводя его страстные опусы, изложенные на странном английском. В общих чертах его послания сводились к следующему. Сей пламенный юноша планировал прибыть в нашу страну транзитом перед тем, как перебраться в сытую Европу на пээмже. У нас он рассчитывал осмотреться некоторое время и был не против провести этот период со мною. Как он мне втолковывал с помощью гугл-переводчика, я — девушка его мечты. Не знаю, что он вкладывал в это понятие, думаю, что ничего. Просто мое письмо каким-то образом попалось ему на глаза. Хотя писала я на своем родимом языке. Может, зацепило фото. На нем я действительно выглядела неплохо, потому что сфотографировалась в Херсонесе среди аттических колон, в открытом сарафанчике с развевающимися от ветра волосами. Почти что прекрасная богиня в Афинах. Пришлось его сильно разубеждать, на том же мертвом английском, созданном роботом-переводчиком. Я терпеливо втолковывала страстному посланцу края Шаши Капура и Дхармендры, что он глубоко ошибается, что я ему не пара, и все остальное в том же духе. Индус не отставал, и после недели изнуряющей переписки мне пришлось его заблокировать. Самой это сделать не удалось, пришлось прибегнуть к помощи Милки и выслушать очередную порцию оглушительной критики в свой адрес за неразборчивость в связях.

 Из двух соплеменников, первый также быстро отпал. Этот энергичный менеджер искал подружку для уик-эндов, поэтому сразу дал свой телефон и настаивал на немедленном ответном звонке. Видимо, прочитав мою душераздирающую историю, он, небезосновательно, решил, что я отчаянно нуждаюсь в любом мужском утешении и готов был немедленно мне его предоставить. Всю рабочую неделю он терроризировал меня письмами, в которых содержался только его мобильный и слова, типа «Звони! Не бойся! Жду! Не стесняйся! Все будет хорошо! Вот увидишь!» и тому подобные призывы. Я так утомилась от этих посланий, что в какой-то момент не выдержала и набрала-таки его номер. Но так и не позвонила. Не знаю, почему. Хоть убейте, не знаю.

В субботу письма прекратились. Видимо мой абонент вернулся в семью. А в воскресенье я уже самостоятельно, не вводя лишних людей в курс моих интимных дел, и его заблокировала. Так менеджера по связям постигла печальная судьба индуса. Я вздохнула с облегчением.

На третьем «женихе» я решила немного сосредоточиться. Во-первых, для того, чтобы получить хоть какой-нибудь результат от своего предложения. Зачем-то ведь я написала мужчинам! Во-вторых, никакого криминала в его письме не содержалось, кроме грамматических ошибок, но их, скрепя сердце («скрепя сердцем», как я говорила в детстве, причем, по-моему, этот вариант является более точным описанием подобного состояния), я решила проигнорировать. В-третьих, он написал, что тоже (!) одинок, что ищет любви и внимания и готов дарить их понравившейся женщине. Видно, почитывал на досуге женские романы. В общем, после некоторых колебаний я дала согласие на встречу. Рандеву наметили у входа в метро в шесть часов вечера. Хотя меня любое время бы устроило. У меня его было завались.

Обдумав свою роль как следует, я решила не принаряжаться, что выглядело бы смешно, по крайней мере, в моих собственных глазах. Оделась, как обычно, в джинсы, куртку и кроссовки, единственное, для создания соответствующего имиджа, нацепила очки. Не солнцезащитные, а обычные, от близорукости. В повседневной жизни я их не носила, стеснялась, немного они мне мешали, так как потел нос и приходилось их все время поправлять. Но в данном случае очки должны были помочь разглядеть потенциального жениха во всех деталях. А то я постоянно вижу жизнь в расплывчато-розовых тонах, что мешает мне разглядеть серую реальность бытия. Это не я придумала. Это все Пим своей правдой-маткой меня припечатывал к стенке.

Милка, посвященная в курс дела, в своих напутствиях строго-настрого приказала не отшивать сразу мужика, а попытаться узнать его получше.

— Принцев нет, поверь, — увещевала опытная в таких делах подруга. — И мои мужья не ангелы, поверь, каждый со своими недостатками. Но я сначала пытаюсь выжать из них максимум позитива, а когда негатив начинает зашкаливать, тогда только думаю о разрыве. А как ты планируешь выйти замуж, если всех моментально метлой отгоняешь? Ведь гол никогда не забьешь, если не будешь бить по воротам! — Милка обожала футбол, особенно футболиста Дэвида Бэкхема, поэтому футбольная тематика всегда присутствовала в ее разговорах. — Повстречайся пару раз, привыкни к человеку, а там может и разглядишь в нем что-то приятное уму или сердцу. А что, у тебя есть другие варианты? Или так и будешь ждать своего ненаглядного? Там уже все глухо. Забудь и живи дальше.

Вздохнув, я торжественно пообещала подруге не гнать никого в первое свидание. А сама вдруг вспомнила, … как после получения диплома всеми силами стремилась остаться в Городе и, наступив на горло всем своим чувствам, втянулась в кошмарные отношения со случайным знакомым.  Пятнадцать лет я потратила на то, чтобы полностью стереть из памяти те ужасные события. И надо же, опять сценарий повторяется, и снова я зачем-то иду знакомиться с совершенно не нужным мне мужчиной. По-моему, это называется дежавю.

Так что вы понимаете, с каким настроем собиралась я на встречу. Пришла я заранее, встала напротив входа и стала высматривать мужчину среднего роста в сером костюме. Попадались похожие, но на мою призывную улыбку и несмелое движение вперед, никто не откликался. Наконец, откуда-то сбоку я услышала тихий голос:

— Это Вы, Тамара? А я Василий. Иванович, — уточнил на всякий случай он. — Будем знакомы. — Передо мною стоял, тоже видимо, пришедший давно и высматривающий нужный объект, мужчина не первой свежести, с залысинами на продолговатом, несколько лошадином, лице, продольными морщинами на лбу и в костюмчике мышиного цвета неопределенного фасона. «Похож на отставного военного», подумалось мне.

— Да, это я, — скромно подтвердила я. — Добрый вечер.

Мы оба замолчали. Кавалер напряженно оглядывал меня со всех сторон, похоже, искал какой-то скрытый изъян, из-за которого я вела такое бедственное существование. Ничего визуально не обнаружив, он едва слышно облегченно вздохнул и улыбнулся, открыв крупный рот с ужасными зубами, много лет не встречавшимися со стоматологическими процедурами. А когда он придвинулся поближе, я ощутила явственный запах изо рта. Да, еще и с желудком проблемы. Я также вздохнула, но с прямо противоположными чувствами. Можете считать меня привередливой и капризной, но для меня люди с некоторыми мелкими, не существенными для других изъянами, становятся «нон грата». К таковым я отношу привычку цыкать зубами, хрустеть пальцами, грызть ногти. Сюда же относятся и всякие неприятные запахи, исходящие от любой части организма. Запах изо рта сразу поставил на Василии Ивановиче крест. Но не говорить же ему об этом в первую минуту знакомства. И Милкина грозная тень маячила надо мной. Поэтому я сжала свои чувства в кулак и как можно приветливее улыбнулась. Мои зубы можно было с гордостью демонстрировать на любой стоматологической выставке.


— Куда пойдем? — невинно осведомилась я.

— А давайте прогуляемся по Ботаническому саду, — радостно предложил Василий, видимо с этим расчетом и назначавший место встречи, поскольку вход в ботсад находился сразу же за входом в метро.

— Давайте, — с фальшивым энтузиазмом подхватила я. Василий пытался галантно взять меня под локоток, но я ловко увернулась. Так мы и зашагали в ногу бодрым солдатским шагом.

— Расскажите о себе, — забросила я дежурную тему для беседы. Что-что, а слушать я умею на «пятерку». Это рассказывать о себе я не люблю, потому что все мое жизнеописание сразу начинает смахивать на банальное «мыло». Не будешь же первому встречному повествовать о неудавшихся романах, не задавшейся карьере и катастрофических бытовых условиях. Поэтому я ловко научилась переводить разговоры на самих собеседников и таким образом занимать все время, отведенное на общение. Даже если под конец кое-кто и спохватывался, и начинал второпях спрашивать, типа: «Ну а ты как поживаешь? Что у тебя на личном фронте? Где работаешь?», и тому подобное, я быстренько отделывалась общими фразами и начинала страшно торопиться на метро (троллейбус, электричку, кормление ребенка и т.д.).

Сработала моя тактика и в этот раз. В течение следующего час я, синея от холода на пронизывающем ветру, выслушала в мельчайших подробностях биографию моего нового знакомого. Как я и предполагала, Василий служил в армии, уволился по состоянию здоровья в звании майора и теперь проживал вместе с пожилой мамой в двухкомнатной квартире, работая инженером на заводе. Состоял в разводе, имел дочь-подростка, фотографию которой образцово носил в кармашке портмоне. Периодически лежал в госпитале и брал льготную путевку в санаторий. Управившись с личными данными, Василий плавно переключился на текущий момент и подробно стал излагать свои взгляды на социально-экономическую и политическую ситуацию в стране и в мире. Следующий блок информации касался всех просмотренных фильмов и прочитанных книг, в основном, на тематику мировых заговоров и тайных сектантских сообществ. Внутри у меня все кипело и бушевало от тоски и скуки. Если он сейчас ударится в воспоминания о своих армейских буднях, то я уж не выдержу. Никакая Милка не остановит.

Когда мы начали отматывать восьмой круг по ботаническому саду, а монолог все не кончался, я, еле ворочая языком от холода, предложила куда-нибудь зайти. Чтобы согреться, тут же уточнила я, чтобы мой кавалер, не дай бог, не подумал, что я раскручиваю его на деньги.

— А где ты живешь? — первый раз проявил ко мне интерес Василий.

— Да тут недалеко, две остановки трамваем, — неохотно процедила я, никак не рассчитывая, что мое предложение будет так буквально понято и понимая, что этим ответом подписываю себе приговор.

— Тогда давай к тебе двинем, — как я и предполагала, тут же уцепился Василий. — У меня мама дома. «Как мило», подумала я. «А если бы мамы не было, ты что, позвал бы к себе? Что-то не верится». Но вслух ничего не сказала. А что тут было говорить?

Мы зашли в трамвай.
—- У меня льготный проезд, — опять радостно провозгласил Василий. — А ты лучше купи талончик, хоть и две остановки, но этот трамвай вокзальный, тут контролеры лютуют.

Я молча достала деньги и оплатила проезд. Пока мы ехали, я все думала, чего мне больше хочется: прямо здесь, в трамвае, распрощаться с этим жлобом или всё-таки соблюсти чистоту эксперимента и довести его до логической точки. Пока я раздумывала, подошла наша остановка. Василий вышел первым и элегантно протянул мне руку. Хоть одно очко заработал, уже встреча закончится не в сухую.

Естественно, предложения зайти по пути в магазин от Василия не последовало. Я это поняла еще в трамвае, поэтому судорожно думала, чем буду угощать ухажера. В памяти сразу же всплыло кредо мудрой Ольги. Сегодняшний случай вряд ли предоставлял возможность воспользоваться ее правилами, потому как я сознательно вела в дом скупердяя, не рассчитывая на повторную встречу. Разве что он окажется Казановой в постели, но вряд ли и это меня потешит, учитывая уже сложившееся о нем впечатление. Просто надо перетерпеть этот вечер, как неприятную, но необходимую процедуру.

Да, хорошо моим подругам на свете жить! Одна мужей меняет как перчатки, другая — любовников, и обе счастливы безмерно. По крайней мере, по их словам. А я хочу совсем другого! Чтобы меня любил тот мужчина, которого я люблю! Это же так просто. И так тяжело.

Зайдя в квартиру, Василий разулся. В квартире отчетливо запахло школьной раздевалкой. Я живо предложила гостю новые дежурные тапочки (главное, чтобы Пим не узнал, это его подарок, который он ревностно оберегал от вражеских посягательств).

«Жених» по-хозяйски прошелся по квартире, заглянул в мой уникальный санузел, неодобрительно хмыкнул и вышел на балкон.

— Да, квартирка ничего, маленькая, зато в центре. Плохо, что железная дорога радом, спать шумно и воздух отравляет, — сделал он ценное замечание.

— Квартира не моя, казенная, — равнодушно заметила я, умолчав, что и из нее меня вот-вот вытурят.

— Это же где раздают такие квартиры, у тебя на работе? — Василий во второй раз проявил интерес к моей жизни. — А где ты работаешь, в офисе? — сам ответил он на свой вопрос, заметив на столике компьютер.

— В офисе, — так же равнодушно подтвердила я.

— Бумажки печатаешь руководству, чай-кофе подаешь, на звонки отвечаешь, так я и подумал, — произвел оценку моей скромной персоны кандидат в мужья и удовлетворенно кивнул. — Это хорошо. Попроси, чтобы квартиру на тебя переоформили, так можно, я знаю, — продолжал выстраивать свою версию моей жизни Василий. И пустился в длинный пересказ о похожих жизненных ситуациях своих многочисленных знакомых. Видимо, квартирный вопрос его живо интересовал.

Я слушала вполуха, иногда вставляла междометия, и накрывала на стол что-то наподобие ужина, состоящего из чая (Ольга, я помню твои заветы!) и бутербродов с колбасой и сыром (я к этому времени сама жутко проголодалась). И тут я чуть не упала в обморок, потому что Василий достал из внутреннего кармана пиджака довольно измятую шоколадку. Значит, готовился человек к свиданию, не все так безнадежно. Уже второе очко заработал за каких-нибудь полдня.

— Вино не ставь, я не пью, почки пошаливают, — доверительно поведал Василий. — Свою бочку я уже выпил. Теперь – исключительно настойку собственного приготовления. — И опять последовал обстоятельный рассказ о способах приготовления различных наливок.

— А ты что, куришь? — вдруг донесся неодобрительный вскрик гостя. Он показывал пальцем на стоящую на подоконнике пепельницу.

— Нет, для гостей держу, — отозвалась я из кухни. Не вступать же с ним в перепалку из-за различных взглядов на жизнь.

— Для каких гостей? — подозрительно насупился Василий.

— Для подруг, — успокоила я разволновавшегося «Отелло».

— Да, сейчас так много женщин курят, больше мужиков. Никогда бы не стал общаться с курящей женщиной.

Мне внезапно стало смешно. И не знаю, от чего больше, от того ли, что новый знакомый самонадеянно решил, что я до него общалась исключительно с особами женского пола, или от того, насколько он уверен в абсолютном праве навязывать другим свои жизненные постулаты. Не любит он, видите ли курящих женщин! А кто тебя полюбит такого?

Стараясь не заводится, я убрала пепельницу с глаз долой и пригласила гостя за стол. С ужином мы покончили в два счета. Аппетитом Василий отличался отменным. Тем не менее я успела прослушать еще одно его суждение о современных женщинах, которые не хотят готовить мужчинам вкусные и разнообразные блюда каждый день, а заняты исключительно собой.

— Я умею готовить борщ, жарить котлеты и варить компот, — успокоила разволновавшегося кавалера. Вопрос был исчерпан. И эту проверку на профпригодность я прошла.

После ужина мы еще немного посидели при свете торшера. Говорить было решительно не о чем. На улице уже наступила ночь. Нужно было или срочно выгонять гостя, или переходить к более интимным развлечениям, но я никак не могла на что-то решиться и не знала, как это сделать деликатно. Василий по-военному четко решил и эту проблему, предложив помочь разложить диван.

Затем, извинившись для чего-то, скользнул в ванную, вернее, в душевую, а если быть совсем уж точной, то в туалет. Я не успела его предупредить о тонкостях принятия душа в моем санузле, да и настроение не располагало. Захочет — научится. Через пару минут из-за закрытой двери донеслись звуки полившейся воды. И почти сразу с громким воплем выскочил полуодетый Василий — в рубашке, «семейных» трусах и неизменных носках. С него потоками стекала вода. Извергая потоки ненормативной лексики, он забегал по квартире, выхватывая поочередно из туалета, где продолжала водопадом обрушиваться вода, предметы своего гардероба и пристраивая их на горизонтальные поверхности. Я молча наблюдала за ним. Затем зашла в туалет и выключила воду.

— Ч-ч-то эт-т-о было? — заикаясь от злости выдавил он.

— Это были мои удобства, — скромно доложила я.

— А п-п-о-чему вода из стенки льется?

— А откуда еще ей литься, — пожала я плечами. — Не из пола же. Я думала, ты догадаешься вначале раздеться, а потом под душ становиться, — с ехидной местью добавила я.

— Черт-те-что понастроят, а потом мучайся, — все еще кипел Василий.

— А ты меня к себе пригласи, я с удовольствием искупаюсь в твоей ванне, — Ольга во мне бушевала с неистовой силой.

Василий злобно зыркнул на меня и молча полез под одеяло.

Следующие несколько часов превратились для меня в нескончаемую пытку, которую до сих пор хочется забыть, как страшный сон. Чтобы вы не мучились в неизвестности, только скажу, что и в интимном плане у Василия были большие проблемы, которые мне так и не удалось разрешить. То ли банные процедуры так повлияли, то ли переживания от первого свидания с женщиной, то ли врожденное это было. Вконец измученная, я отодвинулась в конце концов на край дивана и решила хоть немного отдохнуть до утра. О том, чтобы заснуть после этого кошмара, не могло быть и речи. Василий тоже не спал, часто вставал, выходил на кухню, журчал там водой и хрустел обложкой от шоколадки.

Как только расцвело, я понеслась в санузел и полчаса отмокала под душем, обильно поливая воду слезами и рискуя затопить соседей до первого этажа. Закутавшись в халат, я вышла и обнаружила Василия, уже одетым в костюм и при галстуке. Судя по всему, повторять вчерашний эксперимент с омовением он не планировал. Поглядывал на меня искоса и немного виновато, но от завтрака не отказался. Увидев, как я варю кофе в турке, вновь мягко пожурил меня за вредный образ жизни, но в целом выглядел вполне довольным. Видимо, мою кандидатуру в целом одобрил. Прощаясь, пообещал позвонить, как только придет в норму. Ночную неудачу объяснил сменой привычной обстановки.

Закрыв за гостем дверь, я первым делом схватилась за сигареты и выкурила подряд несколько штук, приходя в себя от пережитого, пока никто опять не начал учить меня правильной жизни. Да, права была Милка, сто раз права — никому-то я не нужна со своими проблемами. Ну что ж. Не беда, сами пробьёмся. Я включила компьютер, разыскала сайт с объявлениями о работе и стала методично рассылать резюме…

Катастрофа

… Все рухнуло в одно хмурое осеннее утро. Макс давно жил со мной и дохаживал последний год в детский сад. Я увлеченно ваяла свои презентации и блок-схемы. Как-то незаметно к моим обязанностям добавилось и создание различных промо: от анонсов на сайте и пресс-релизов к мероприятиям до разработок различных творческих концепций и проектов. Можно сказать, что меня наконец заметили и оценили. Даже благодарность вручили. А еще пообещали платить больше премии. Но я не настаивала. Я была уже счастлива тем, что хоть кому-то пригодились мои умения, что меня не ругают и не пытаются всеми правдами и неправдами доказать, что я занимаю чужое место и ни на что не гожусь.

— Вы, Томочка, единственное светлое пятно на черном фоне отечественной бюрократии, — любила повторять «бабушка» за утренней чашечкой чая, который мы частенько попивали перед началом рабочей страды.

Я приходила раньше времени вынужденно, сдав жизнерадостного Макса в надежные руки воспитателей, требовавших, чтобы детей приводили не позже половины девятого и голодных. За компанию с сыном воздерживалась от завтрака и я, ограничиваясь наскоро сваренной чашкой кофе.

А «бабушка», живущая в доме напротив Департамента и рано встающая в принципе, успевала не только сделать укладку и выгулять своего Джетика в ботаническом саду, но и прикупить свежей выпечки, которую мы с огромным аппетитом уплетали, настраиваясь на рабочий лад.

Слушая про «светлое пятно» и еще что-то про «креативность и ясность мысли», я млела от удовольствия и налегала на нежные круасаны, чтобы скрыть свое смущение.

Иногда к утренним посиделкам присоединялся охранник и по совместительству курьер, Вовчик — полноватый лысеющий брюнет с выпуклыми глазами и тихим голосом. Без ложной скромности хочу отметить, что мне всегда удавалось налаживать дружеские отношения с обслуживающим персоналам — секретаршами, уборщицами, водителями. Мне это было легко, в отличие от взаимоотношений с начальством. С теми дело обстояло значительно печальнее.

Так и с Вовчиком мы нашли общий язык на фоне совместных перекуров на черной лестнице. Вовчик охотно рассказывал о себе. Я вполуха слушала, мечтая о своем. Люди вообще очень охотно вываливают другим свои истории жизни. Я не из таких. Слишком много у меня накопилось личных моментов, в которые я не собиралась посвящать посторонних. Врать тоже не хотелось. Оставалось одно — помалкивать. С Вовчиком в этом плане было легко и просто. Моя жизнь, да подозреваю, и я сама, мало его интересовали. Только как объект для распространения информации.

Оказывается, он закончил английскую спецшколу, раньше работал в МИДе, делал хорошую карьеру, но потом серьезно заболел и вынужден был оставить перспективную службу. Что за болезнь приключилась с ним, Вовчик не уточнил, а я спрашивать постеснялась. Ну не хочет человек вытаскивать свои скелеты - и не надо. Сама исстрадалась от неделикатных вопросов.

— Я, барышня, посольским женам ручки целовал, омаров щипчиками серебряными раскалывал, смокинги в химчистку не успевал сдавать, — мечтательно закатив глаза, откровенничал Вовчик. — А насчет семейной жизни я так скажу. Все беды от того, что люди пытаются друг друга переделать. Она не так сказала, он не этак сделал, и давай друг друга перевоспитывать. Конечно, ничего не получается, вот и разбегаются. Еще хорошо, если по мирному.

Закончив очередное нравоучение, Вовчик аккуратно тушил окурок «Мальборо», которые предпочитал другим сигаретам, вероятно из-за ассоциаций с прошлой шикарной жизнью в верхах, и уходил в свою стеклянную будку.

Да, видать и с личной жизнью не сложилось у бедняги. Говорили, что жена у него была, да сплыла.

Иногда Вовчик исчезал на две-три недели. «Бабушка» туманно намекала, что он находится на профилактическом лечении и переводила разговор на другую тему.

— Да все с ним ясно! С головой он не дружит, вот и все. Ты что, не поняла? — как всегда, категорично, заявляла Милка. — Поэтому и прячется периодически, когда обострение наступает. А жаль, так он парень ничего, можно было бы поближе познакомиться. — Милка подмигнула мне, и нельзя было понять, в шутку это она говорит, или всерьез.

Меня, лично, удивлял ее вкус. Что привлекательного она находила в рыхлом, каком-то заторможенном Вовчике, мне было совершенно непонятно. Вот и «бабушка» его привечала и старалась его похвалить в моем присутствии. Она, впрочем, всех хвалила или вообще ничего о человеке не говорила, как например, о своей заместительнице Алисе.

У меня с Вовчиком сложились ровно-приятельские отношения. «Доброе утро!», «До свидания!», «Хороших выходных!». И все. Как-то был он мне не интересен. А он сам, по моим ощущениям, ко всем окружающим относился одинаково индифферентно и снобистски-презрительно.  Только «бабушку» он выделял из остальных, причем со знаком «минус». Каждый раз, когда она давала ему какие-то поручения, он как-то недобро на нее поглядывал и молча уходил. А еще Валентина Ивановна норовила меня в пару к нему поставить, когда нужно было что-либо отвезти-привезти. В таких случаях мы отправлялись «святой» троицей: я, «бабушкин» водитель и Вовчик. Не знаю, какую благую цель она преследовала, компонуя нашу компанию, но я во время подобных «командировок» отчаянно скучала. Приходилось изо всех сил напрягаться, чтобы наладить мало-мальски приемлемое общение.

— Просто извелась вся. Как-будто лично все эти тюки с каталогами из типографии в машину перетаскала, — жаловалась я Милке в ее айчаровсокй каморке.

— Подумаешь, дело большое. Не на приеме ведь. Молчала бы всю дорогу и дело с концом. Пусть бы мужики напрягались тебя развлекать.

— Да, они развлекут, как же, разбежались! Один о своей ненаглядной армии будет всю дорогу жужжать, а второй экзамены устраивать, какой вилкой десерты нужно есть, и какого цвета чулки под какую юбку надевать. Очень мне это все интересно. Вообще не буду с ними ездить, пусть бухгалтерию отправляют, это их дела — товар принимать, — окончательно заводилась я.

А однажды «бабушка» попросила меня сходить с Вовчиком к ней домой и забрать парочку растений в горшках для парадного оформления вестибюля в связи с ожидающимся приездом «высокого» начальства. Разведение цветов было любимым хобби нашей начальницы. О ее рабочем кабинете нечего было и говорить: он утопал в райских кущах из пахнущих и цветущих растений.

Благодаря щедрым дарам начальницы, и моя квартирка вскоре украсилась живописной драценой, воинственно цветущим спатифиллумом и строгим фикусом.

До того времени я была не особой любительницей натыкивать растения для оформления интерьера. У меня и интерьера-то особого не наблюдалось на моих двадцати шести метрах. Лично я, когда вижу зеленые растения — просто радуюсь, настроение улучшается. А вот у некоторых моих знакомых доводилось лицезреть это увлечение, ставшее самоцелью в том смысле, что неважно, чтобы интерьер в итоге стал красивым, чтобы все гармонично сочеталось, главное — развести побольше цветов и побогаче. Как минимум — розу Джульетту, желательно - орхидеи Ротшильда. Так что для светских бесед об идеях «зеленого» интерьера я слабо годилась.

А тут представился случай и самой проникнуться идеями цветоводства, хотя по началу я слабо понимала особенности этого процесса. Покупать цветы в горшочках я категорически не собиралась. Во-первых, я не знала, какие. Во-вторых, было жалко денег, лучше книжку купить. Вскоре я придумала, как быть. Во время периодических посещений поликлиники, сберкассы, или жека я незаметно для окружающих отщипывала отросток, веточку или листочек от зеленеющих в пыли растений. При этом я руководствовалась железной логикой, что если «это» в таких унылых заведениях растет, то выживет в любых условиях.

Постепенно моя квартирка хаотично заполнилась всякими-разными растениями. Все прутики и листочки прижились, окрепли и предстали во всей своей красе. Фикус огромный — лет немного, но он уже больше полутора метров в высоту. Вроде бы фикусы способны поглощать неблагоприятные излучения, которыми пронизано окружающее пространство. Так ли это или нет, но, глядя на это растение, у меня появлялось ощущение детства и легчало на душе.

Кротон тоже вымахал, будь здоров! Его мне притащила Милка в маленьком горшочке на новоселье и важно объяснила, что кротон считается хранителем домашнего очага, защищает от плохой энергетики. Смешная! Да если бы цветы могли хоть что-то сберечь, я бы натыкала их на каждом квадратном сантиметре! Тем не менее, цветок у меня разросся, да еще как! Прочитала на специальном сайте, что будто бы «…комнатный цветок кротон представляет собой кустик с кожистыми листьями. Его плотные глянцевые листья поражают разнообразием форм и расцветок в осенней палитре». Как бы не так! Мой кротон вымахал совсем не в кустарник, а в приличное дерево с корявым голым стволом и охапкой зеленых листьев наверху. Никаких других расцветок на нем сроду не было. Может быть, это произошло из-за того, что я пренебрегла рекомендациями специалистов и не стала «для формирования красивой кроны» применять обрезку и прищипывание, а пустила дело на самотек?

Пара коробок с кактусами приткнулись на кухне. Эти «ежики» в последнее время прославились как наши защитники от вредного влияния гаджетов. У нас на работе, как грибы после дождя, расплодились «кактусисты». Честно говоря, мне кажется, что слухи о чудесной силе этих растений распускают те, кто их продает. Я лично сомневаюсь, что зеленый «ежик» на телевизоре «вберет» в себя аномальное излучение. Разве что размером кактус должен быть не меньше самого телевизора, чтобы поглощать вредные ионы или электроны, или как там называются источники вредного воздействия техники на наш организм! Поэтому кактусы у меня стоят на кухонном шкафчике единственно из-за того, что занимают мало места и с них ничего не осыпается во время цветения, поскольку последнее отсутствует как класс.

Денежное дерево раскинулось. Не то, чтобы оно особенно способствовало моему обогащению... Просто щупая его мясистые листья, любуясь толстеньким стволом, я мысленно проводила параллели со своим финансовым состоянием. Раз цветок набирает силу и растет, значит и мое безденежье не вечное, скоро и у меня начнется рост материального благополучия.

Шикарной розеткой из могучих листьев развалилось алоэ. Алоэ вера, как определил вездесущий Пим. А по мне — просто столетник. Это чудо природы не раз выручало нас с Максом во время затяжных ангин и насморков. Мой ребенок недавно даже удивился, съев ложку сладющего меда в чистом виде. Он был уверен, что мед бывает только в горько-сладком виде и зеленоватого оттенка.

На тумбочке возле Максова дивана важно стоят два горшка с цитрусовыми. Это его собственное произведение. Однажды мой сынок незаметно для меня запихнул семечки от мандарина и апельсина в горшок с фикусом. Через пару месяцев в горшке приветливо зазеленели множественные росточки. Я поначалу подумала, что это сорняки из некачественного грунта вылезли, и расстроилась. Но однажды кто-то из гостей авторитетно заявил, что это цитрусовые взошли. Макс немедленно завопил, что будет выпрашивать апельсины и потребовал срочно рассадить дистрофичные ростки по отдельным горшкам. Пришлось выполнять волю сына, и вскоре мы стали счастливыми обладателями двух цитрусовых растений. Поскольку я не стала утруждаться специальным уходом, деревца у нас не цветут и, соответственно, не плодоносят, к большому огорчению Макса. Он по-прежнему мечтает об апельсиновой роще на тумбочке. Мне как-то все равно, я даже до сих пор не знаю, кто из них апельсин, а кто — мандарин.

А вот герань категорически мне не подошла. В народе говорят, что данное растение очищает воздух посильнее кондиционера и увлажнителя. Но, по-моему, оно гораздо больше наполняет воздух неприятным запахом. Например, Максик, каждый раз, пробегая мимо, морщился и с воплями затыкал нос. Моя мама утверждает, что геранью или пеларгонией можно вылечить ушную боль. Для этого она советует закладывать листики в уши. У меня как-то образовалась пробка в левом ухе. Я оборвала всю зелень с герани, пытаясь заглушить боль и страдание. Бесполезно. Наоборот, прибавились дополнительные хлопоты с вытаскиванием с помощью пинцета дурно пахнущих комочков. Помогло только квалифицированное промывание в ушном кабинете поликлиники.

Да и эстетически выглядела моя герань довольно непривлекательно: корявый ствол, какой-то узловатый, наверху — чахоточные листики и вкрапления цветков. Пим посоветовал всю эту красоту беспощадно состричь. Я пару раз стригла. Размеры существенно уменьшались, но уродство оставалось. После очередной стрижки, не принесшей приятный глазу результат, я не выдержала и решила избавиться от цветка, который вызывал у меня антипатию, какими бы полезными свойствами он ни обладал. Но не выбрасывать же его! Растение ведь не виновато в нашей с ним несовместимости. Я решила найти ему другой дом и украдкой вынесла нелюбимый цветок в холл соседнего парадного, где наша комендант развела солидный зимний сад. Оглядываясь по сторонам, аккуратно задвинула горшок с обрубком пеларгонии за огромную кадку с веселеньким кружевным деревом и вздохнула с облегчением. Пристроила в надежные руки.

Обращение с цветами у меня довольно спартанское: хорошая земля и широкий светлый подоконник. Как-то мы с нашим водителем ездили в оранжерею забирать цветочные композиции для оформления очередной выставки. Я, пользуясь случаем, прикупила три мешка разного грунта, несколько флаконов с удобрениями и пару интересных вазонов. На этом свою заботу о правильном содержании комнатных растений я посчитала исчерпанной. А так, в воскресенье — полила, побрызгала, потыкала карандашом землю чтобы пропустить воздух. В весенне-осенний период подкормила удобрениями. И на этом все. Даже если иногда не полью вовремя, например, когда уезжаю, ничего страшного. Ну свесит спатифиллум возмущённо свои ветки к низу, ну разбросает денежное дерево слезы из листков по ковру, ну кротон угрожающе направит свои листья-стрелы в пол! Ну и что! А я поздороваюсь с ними, открою все окна на проветривание, вылью двойную порцию воды - и все! Цветочки тут же оживают, а через пару дней выйдешь на балкон — батюшки! А спатифиллум цветы белые повыбрасывал к потолку, как флаги примирения! Жизнь сразу налаживается, душа радуется.

После всех своих экспериментов и наплевательского отношения к цветам, могу честно признать, что не понимаю, как можно обращаться с растением, чтобы оно не росло! Даже если рука «тяжёлая», даже если времени нет, то, соблюдая элементарные правила ухода, можно наслаждаться приятной зеленью на подоконнике. И поменьше обращать внимания на растения, не облизывать их, не затирать каждый листик до дыр, не выискивать панически признаки мнимых болезней. А, поскольку моя рука лёгкая, могу с уверенностью утверждать, что, если растение не растёт и не цветёт, значит оно — не ваше. Подарите его маме!

Итак, для грядущего события, по мнению «бабушки», требовались камелии, выращиваемые у нее дома. За ними мы и отправились…

Вовчик уверенно привел меня к нужному дому.

— А откуда ты знаешь, где Валентина Ивановна живет? — удивилась я. — Ты что, уже бывал здесь?

— С Джетом гуляю, когда хозяйка в командировки уезжает, — неохотно процедил Вовчик. — И по хозяйству иногда помогаю. Прибыть или починить что. В таких «хоромах» вечно что-нибудь ломается. — Мой напарник замолк, явно не желая продолжать разговор.

Дом был старый, так называемой, «царской» постройки. Через арку мы прошли в довольно тесный дворик-колодец и зашли в подъезд. За все мою жизнь в Городе, мне еще не приходилось бывать в таких древних строениях. Все мои друзья-подружки проживали в «хрущевках» или панельных домах, в лучшем случае, в «сталинках». А тут сама история пришла к тебе в гости. Пока я мечтала, примеривая к себе жизнь в подобном доме, мы лихо взобрались на второй этаж по широкой лестнице с коваными перилами. Остановились перед обычной дверью, обитой черным дерматином. Вовчик, по-хозяйски, вставил ключ в скважину и открыл дверь. В молчании мы вошли в квартиру. Из темной прихожей кто-то угрожающе зарычал.

— Свои, — буркнул Вовчик и включил свет. Джет — черно-белый кокер с развевающимися ушами метнулся к нам.

— Сидеть, — кратко приказал Вовчик и схватил пса за ошейник. — Ну ты на кухне посиди, — обратился он ко мне, — а я сейчас, — и он мгновенно скрылся вместе с Джетом за закрытой правой дверью.

Открыв левую дверь, я попала в кухню — совсем небольшую, к моему удивлению. Я-то рисовала в своем воображении картины огромной коммунальной кухни, почерпнутые из старых фильмов о временах нэпа. А тут довольно узкое помещение с маленьким окошком, да еще забранным решеткой. Я подошла вплотную к окну и выглянула наружу. Все стало понятно. Окно выходило прямо на крышу подвала.

В самой кухне было тоже как-то странновато. Я не могла найти объяснение своим ощущениям. Вроде бы кузня как кухня. Мебель самая обычная, пластиковая. Кухонный уголок. Холодильник. Газовая плита, тоже не новая. И только внимательно осмотревшись по сторонам, я поняла, в чем дело. Здесь не было уюта. Чисто и пусто, по-солдатски. Ни тебе вазочек, ни кокетливых зановесочек, ни кухонной техники, ни красивой посуды. Странно. Валентина Ивановна ведь женщина, обеспеченная и со вкусом, живет одна, могла бы позволить себе некоторые изыски в жилище.

Поймав себя на мысли, что я обсуждаю постороннего, тем более, приятного мне человека, пусть и мысленно, я почувствовала себя неловко и, чтобы отвлечься от ненужных мыслей, позвала Вовчика, который уж слишком долго занимался поисками обычных комнатных растений…

Всю обратную дорогу я никак не могла отделаться от мысли, что Валентина Ивановна как-то странно наладила свой быт. Хотела поделиться этими соображениями с Милкой, но в последний момент воздержалась — уж очень сильно это бы смахивало на сплетни.

На работе дела шли все лучше и лучше. Как-то «бабушка» подкинула мне халтурку — заполнить проектную заявку на получение творческого гранта по открытию библиотечного хаба. Я поднапряглась, изучила в интернете похожие проекты и заполнила. И, представьте себе, проект прошел. Руководство выделило мне денежное вознаграждение. И к очередной зарплате я подходила уже не с пустым кошельком, свистящим от сквозняка, а с кое-каким денежным запасом. В голову стали приходить несмелые мысли об откладывании денег на покупку собственного жилья.

И про диссер свой недописанный вспомнила. Стала записи рабочие перебирать. Куча материала обнаружилась. Кое-что осталось еще с тех времен, когда Ему, любимому писала. Вот и на себя время пришло поработать.

Зато по ночам я стала просыпаться в холодном поту от кошмарных мыслей о том, ка сложилась бы моя жизнь, если бы Петька не захотел оставить свое роскошное пальто в студенческом гардеробе? Боже мой! А если бы я не работала в тот вечер? Ух! Дрожь сотрясала все тело, когда я прикидывала, где бы я тогда очутилась. И я вскакивала, чтобы выкурить внеплановую сигарету, попить воды и развеять страшные мысли…

… На тот злосчастный день была запланирована встреча с иностранной делегацией, интересовавшейся продвижением арт-платформы современного искусства в нашем Городе. «Бабушка» довольно скептически относилась к новомодным, «унитазно-прокладочным», по ее словам, тенденциям, в арт-холлы принципиально не хаживала. Но тут случай был особенный. Светила возможность получить очередной грант для просвещения необразованных туземцев. Поэтому согласие на встречу было милостиво дано. Я, как всегда, обязана была сопровождать начальницу, слушать и записывать, чтобы далее воплотить в конкретные действия туманные намеки высоких договаривающихся сторон.

Не заладилось с самого начала. Во-первых, включая на кухне чайник, я заметила юркнувшего под раковину таракана. Так я и знала, что в казенном доме рано или поздно эти гады обязательно заведутся. Придется теперь втягиваться в изнурительную борьбу на уничтожение.

Во-вторых, выйдя на балкон покурить, я обнаружила на улице проливной дождь с ветром и мокрым снегом. Балкон у меня, нужно заметить, знатный, длинный, на всю квартиру, при этом застекленный. Летом я вытаскивала раскладушку и принимала солнечные ванны, так сказать, в «эконом» варианте. Но сейчас мне было не до ванн. Уныло обозревая пейзажи мокрых железнодорожных путей, я размышляла о том, что придется перекраивать весь свой гардероб, отобранный для сегодняшней встречи. В том смысле, что я запланировала ввиду предстоящего протокольного мероприятия пойти на работу не в обычных джинсах, кроссовках и любимой куртке с капюшоном, а в плаще, колготках и ботинках на каблуках. Теперь, учитывая мокрую погоду, такой наряд мог вызвать серьезные проблемы, поскольку я имела такую особенность походки, при которой во время ходьбы под дождем забрызгивалась грязью вся левая нога до самого колена. Я долго пыталась разобраться в этой аномалии, специально вышагивала по лужам, ступая ногами по невидимой ниточке, но так и не докопалась до причины.

Ситуацию прояснил знакомый тренер по женскому футболу, в чью команду по молодости я стремилась попасть.

— Нет, подруга, и не проси, не возьму.
— Ну почему, канючила я. — Я ведь все детство в футбол с мальчишками проиграла. Я так мечтаю очутиться в профессиональной команде. Ну пожалуйста, Толичек, возьми хоть с испытательным сроком, дай мне хотя бы шанс прикоснуться к детской мечте.

— Да у тебя правая нога кривая, ты что, не знаешь? Видать, сидит травма незалеченная. Как ты с ней быть по мячу будешь? Да мне только на твои больничные тратиться придется. Никакого навару от тебя не будет, одни убытки.

Я вначале опешила от этих слов, потому что никаких травм за собой не помнила. Растяжения да, были, но, чтобы ногу поломать! Не во сне же это было! И тут я вспомнила, что в детстве как-то упала с велосипеда и сильно ушибла колено. Поскольку приключилась эта история у бабушки в деревне, оказать квалифицированную медицинскую помощь было некому. Вечно пьяный фельдшер был не в счет. Так что отлежалась я недельки две на кровати, пока боль не утихла и не сошла опухоль с колена, затем потихоньку стала выползать на улицу. Когда вернулась осенью домой, нога вроде бы уже восстановилась, так что маме об этом происшествии я сообщать не стала. А вскоре и сама забыла.

А теперь вот как мне эта травма аукнулась. Выходит, в ноге тогда некая косточка сломалось, и это сказалось на эстетичности походки. Что в команду не взяли, бог с ним. Обидно, конечно, но не смертельно. Еще неизвестно, чтобы из той затеи вышло. Может, обе ноги переломали. Прав был Толик. Что ни делаются, все к лучшему. Однако из-за детской травмы заимела я недостаток походки на всю жизнь. Получается, что искривленная правая нога как-то специфически отталкивается от поверхности и производит при этом брызги, которые и пачкают соседнюю ногу.

Поэтому, чтобы не ударить в грязь лицом перед иностранцами в буквальном смысле и не явиться к ним по уши запачканной, имелось два варианта решения: или семенить по улице черепашьими шажочками, тщательно обходя все лужи и рискуя прибыть на работу где-то в районе обеденного перерыва, или вызвать такси за бешенные деньги. Имелся и третий вариант: взять запасную пару колготок, чтобы на месте в них переодеться. Беда была в том, что как раз запасных колготок у меня и не было ввиду крайне редкого их использования. Тщательно взвесив все варианты, я остановилась на последнем. Всё-таки колготки стоят значительно дешевле чем такси. И к тому же их можно будет надеть еще несколько раз, а такси второй раз за одни деньги не вызовешь. Да, только место, где можно купить что-либо подобное в такую рань я знала лишь одно — раскладку в подземном переходе на выходе из метро. Значит придется сделать крюк по пути на работу. То есть, нужно уже выбегать, а я не то, чтобы была еще не одета, я просто-таки до сих пор стояла на балконе в пижаме и размышляла о своих печальках.

Итак, с ногами более или менее придумала, как поступить. Но это было еще не все. Главная проблема заключалась в прическе, вернее в ее отсутствии в условиях влажной погоды. Как бы я не старалась уложить свои, мягко скажем, не очень густые волосы, сколько бы литров лака на них не выливала, стоило мне выйти на улицу в сырую погоду, все мои усилия тут же шли прахом, каждая волосинка закручивалась в свою сторону, челка мочалкой падала на глаза, а вихры, наоборот, стремились ввысь. Все вместе выглядело довольно неопрятно.

В юности я справлялась со своими проблемными волосами весьма радикальным методом, а именно, делала химическую завивку и накручивала волосы на мамины бигуди. Все тогда так делали. Когда перманенты окончательно вышли из моды, наступила пора периодического осветления волос, ведь на светлом фоне количество их не так заметно. Но все равно, в зеркало я смотрела на себя с тоской, что в естественном русом цвете, что в серебристом блондине.

Прическа стала моим больным местом, которое постоянно отравляло мне жизнь. Деликатные парикмахерши сочувственно утешали меня фразами, типа: «Под шапкой все равно будет не видно», не зная, что шапок я принципиально не ношу все по той же причине — чтобы не уничтожить хоть какой-то намек на укладку. А более прямолинейные так и рубили с плеча: «Да, тяжело жить с такими волосами», хороня остатки моих надежд на привлекательность. При этом за мои деньги еще и подвергали меня страшным пыткам:

— Вода не горячая?

— Горячая!

— Мыло в глаза не попало?

— Попало!

— Воротник не душит горло?

— Душит!

— Краска не жжет кожу?

— Жжет!

— Фен не горячий!

— Горячий!

— Цвет нравится?

— Не нравится!

— Челка не короткая?

— Короткая!!!

— С Вас двойная цена!

— За что???!!!

— За такие волосы! Измучилась вся с ними!

Так что даже после посещения салона красоты я не могла ходить с гордо поднятой головой. А уж после первого же мытья головы волосы волшебным образом возвращались к своим первозданным растрепанным формам. Результаты самостоятельных упражнений с феном и расческой просто вгоняли меня в уныние от созерцания жиденьких волосиков, хаотично расположенных по периметру головы.

Помню, как-то я катастрофически опоздала на первую пару из-за того, что целое утро промаялась с укладкой, истратив половину флакона лака для волос. Проскользнув в дверь огромной наклонной аудитории, я с опущенной головой прокралась на самый верх. Пим, подвигаясь на лавке, понимающе прошептал: «Проспала и не успела расчесаться»?

Когда все эти издевательства над волосами меня окончательно достали, я плюнула на свои страдания, завела короткую стрижку, нашла хорошего мастера и полюбила себя такой, как я есть…

Итак, я пулей оделась, лихо махнула расческой по волосам и вылетела на улицу. Сами понимаете, в каком настроении я прибыла на работу. Быстро переодев грязные колготки и кое-как пригладив волосы, смотрясь в зеркальце от пудры, чтобы захватить как можно меньше пространства, я посунулась к «бабушке» обсудить последние приготовления к приему носителей передовой культуры Запада.

Дверь в кабинет начальницы была заперта. Странно! Обычно Валентина Ивановна первая приходила на работу, всего лишь выйдя для этого из своего дома и перейдя через дорогу. Если бы она с утра собиралась, как она выражалась: «пройтись по коридорам власти», то предупредила бы. И потом, какие «коридоры власти», если в девять тридцать нам уже необходимо мчаться на встречу с французами?

Мгновенно прокрутив и откинув эти предположения, как невозможные, я немного успокоилась. Наверное, «бабушка» прихорашивается в «дамской» комнате и с минуты на минуту вернется. Я даже засмеялась, представив, как она, запыхавшись от быстрой ходьбы, скажет: «Как Вы, Томочка, сегодня прелестно выглядите. И Ваша туалетная вода — чудо!».

Прошло десять минут. «Бабушка» не возвращалась. Удивленная до последней степени тем, что начальница исчезла баз предупреждения, я спустилась на первый этаж к охраннику. Сегодня дежурил сменщик Вовчика — Игорь, который невозмутимо сообщил, что Валентина Ивановна сегодня пришла на работу как обычно, в восемь тридцать и забрала ключ от кабинета.

Через полчаса под кабинетом начальницы собрался весь личный состав Департамента. Пробовали звонить ей на мобильный. Никто не отвечал. Приложив ухо к замочной скважине, я услышала за дверью тихие аккорды «Лунной сонаты» - ее мелодия звонка. Подождали на всякий случай еще полчаса, вдруг Валентина Ивановна задержалась в каком-то кабинете. Потом попросили Игоря взломать дверь. Внутри просторного кабинета было пусто. На столе сиротлив лежал «бабушкин» телефон. Тут уж все рассредоточились по зданию в поисках начальницы. Через пару минут я услышала громкий крик Милки со стороны черного хода.

Я помчалась в ту сторону и сразу же увидела нашу «бабушку». Она лежала на площадке между пролетами первого и второго этажа. Мертвая…  с разбитым затылком…

Скорая помощь и милиция приехали одновременно, где-то через час. Медики констатировали смерть от удара при падении с высоты, забрали «бабушку» и уехали. А два милиционера остались. Они заняли «бабушкин» кабинет и стали опрашивать присутствующих.

Первой пошла Алиса. Быстро выйдя, она пожала плечами и сообщила, что ничуть не удивлена случившимся, учитывая тот факт, что Валентина Ивановна в ее годы продолжала нагружать себя работой. Наверняка у нее внезапно закружилась голова или схватило сердце, и она не смогла удержать равновесие.

— Никак не хотела снимать руку с пульса, — высокопарно добавила она. — А рука-то уже была старческая.

Мне стало обидно за «бабушку», и я собралась кинуться на ее защиту, но тут вспомнила ее увлечения йогой, все эти стояния на голове и прочее. Может действительно в этом все дело? Странно, а мне она ни на что такое не жаловалась, наоборот, подчеркивала, что ведет здоровый образ жизни и не страдает от возрастных болезней, а уж со мной она была в намного более доверительных отношениях, чем с Алисой.

Милицию же, по-видимому, такое объяснение вполне устроило, потому что всех остальных они пропустили буквально, как по конвейеру. Когда пришли на работу? Видели ли сегодня Валентину Ивановну? Как часто она брала больничный? Больше ничем не интересовались. Через пару минут стражи закона вышли в коридор. Присутствующим объявили, что Валентина Ивановна умерла от удара головой об ступеньку лестницы. Падение объясняется внезапным ухудшением самочувствия. Все. Милиционеры отдали ключ от кабинета Алисе и удалились. Мы еще немного постояли и тоже молча разошлись по своим кабинетам, хотя работать никто не собирался.

Я лично остаток дня раздумывала над тем, с какой стати Валентина Ивановна отправилась спозаранку на черную лестницу, зачем-то упала, да еще и ударилась головой насмерть об ступеньку. Не тех привычек она женщина. А что могло произойти? Например, она могла выйти с кем-то. Только с кем? И зачем? Все деловые встречи она проводила в кабинете или в кафе в подвальном этаже нашего здания. Ну и зачем этому «кому-то» сталкивать начальницу с лестницы? Не представляю. Чтобы занять ее место? Так что, из-за паршивой должности убивать человека? Не может такого быть! Тем более, через год Валентине Ивановне и так на пенсию выходить. Можно было и потерпеть немного.

Так и не придя к вразумительному выводу, я поплелась домой. Даже с Милкой не хотелось обсуждать событие. Просто спрятаться ото всех и горевать в одиночестве.

А через пару дней сотрудников Департамента вызвали повестками в прокуратуру…

… Я была по списку последней. Выяснив мои анкетные данные и нахмурившись, услышав мои невнятные объяснения насчет отсутствия прописки, следователь с незапоминающейся внешностью, равнодушно задал мне пару формальных вопросов. Типа, сколько времени я работаю в Департаменте, каковы мои жилищные условия, не была ли раньше знакома с Валентиной Ивановной, были у нее враги. Неприятные, честно признаться, вопросы. Тем более, непонятно, какое они имели отношение к смерти «бабушки»? Я попыталась вклиниться в этот скучный вал расспросов и рассказала утреннюю историю с колготками, пытаясь переключить интерес следователя от своей скромной персоны к дню происшествия. Реакции мой ответ не вызвал. Я продолжала взывать о странном факте пребывания Валентины Ивановны на черной лестнице. Почему она туда пошла утром? Она не курит. К тому же она ждала меня, чтобы ехать на встречу с делегацией. Некстати подумалось о несостоявшихся партнерах. Интересно, они до сих пор ждут нас в гостиничном конференц-зале и чертыхаются от такой безалаберности?

Непонятный разговор угас. Вдруг представитель закона как-то странно глянул на меня и скривился. Мне стало не по себе. Как на мокрицу глянул. Затем следователь неуловимым движением выудил из-под бумажных завалов листок и подвинул мне.

— Что Вы можете сказать по этому поводу?

Я стала читать. Ничего не понятно. О чем это? Какие-то путанные обвинения в том, что Валентина Ивановна провела одновременно два тендера на строительство современного библиотечного хаба, один за бюджетные деньги, второй за грантовые, и таким образом, получила неправомерную выгоду в своих корыстных целях. Две сметы, два договора, два акта приемки работ. Что за бред? Кто это все выдумал? Я перевернула страничку и увидела внизу ряд подписей. Бог ты мой! Буквы вдруг поплыли перед глазами. Ведомость на получение денег. Фамилии незнакомые. А это чья, до боли знакомая, закорючка? Милка! Не может быть! И ты туда же! Но я ничего не понимаю! При чем здесь это? И вообще, о чем это? А как же я?

Я вдруг вспомнила свои корпения над проектом, который «бабушка» предложила мне оформить, входя в мое бедственное материальное положение. И вознаграждение вспомнилось, равное двум сотням условных единиц. А на этом ужасном документе стояли суммы полученных, благодаря моему труду, денег, по сравнению с которыми моя плата была не то, чтобы смехотворной, - просто ничтожной была. И тут вдруг, помимо моей воли, из глаз фонтаном хлынули слезы. У меня началась настоящая истерика.  И заливалась я горючими слезами не от утраты заработанных денег, а от того, что с этим подметным письмом во мне отмерла какая-то клетка любви и доверия к людям…

— Так что скажете, Тамара Николаевна? — сквозь пелену донесся голос следователя.

— Ничего не скажу. Ничего про это не знаю, — сквозь всхлипывания выдавила я.

— Точно отказываетесь? — вкрадчиво переспросил мой мучитель.

— Точно! — завопила я. — Знать ничего не знаю об этих договорах.

— А зачем вы тогда брали деньги?

Действительно зачем? Я вмиг пришла в себя и снова придвинула проклятую бумажку. Еще раз всмотрелась.

— Послушайте, я ничего не брала! Тут нет моей подписи! Что вы ко мне пристали? — орала я, как ненормальная. Истерика перешла в новую фазу.

Следователь отобрал злосчастное «подметное» письмо и сам уставился на последнюю страницу. Потом сверился с какими-то записями в своем блокноте.

— Да, действительно нет. Просто у меня есть список всех сотрудников Департамента, я думал, что все подписали, потому и вызвал всех. А вашей фамилии здесь действительно нет. Странно. Ну что ж, в таком случае я Вас больше не задерживаю …

Посидев в скверике напротив прокуратуры какое-то время, я немного успокоилась. Слезы уступили место гневу: «Ну и работнички! А нельзя было вначале изучить ведомость на выплату, а потом изводить человека подозрениями? Это же надо приложить столько усилий, чтобы выписать повестку, провести допрос, заполнить протокол, чтобы в конце концов выяснить, что допрашиваемая особа не имеет к данной истории никакого отношения! Теперь понятно, почему в нашей стране уголовные дела тянутся годами. Удивительно, что вообще некоторые раскрываются! А я еще мечтала стать следователем и посвятить жизнь благородному делу борьбы с преступниками! Слава богу, что я им не стала. А кем стала»? Поняв, что дальнейшие размышления на эту тему грозят новым срывом, я усилием воли вернулась к последним событиям.

Итак, мысль номер один. В каком гадюшнике я обреталась последние годы! Все эти люди, начиная от Валентины Ивановны и заканчивая Милкой, проворачивали темные схемы с грантами и договорами, используя мои умения «втемную». Но почему? Я тут же осеклась. Да хорошо, видно, изучила меня начальница за короткий промежуток нашего знакомства, чтобы понять, что никакими махинациями я заниматься не буду. Трусливая и интеллигентная. Если бы была в курсе дела, никаких проектов бы не составляла. Не донесла бы, конечно, кишка тонка, но гордо бы отстранилась. А им без моих талантов ой как трудно бы пришлось. Поэтому и заинтересовала начальница творческой работой, новыми горизонтами и прочей ерундой. Еще благодарность объявила! А я млела от доверия и благодарила за подачки. Господи, как противно и мерзко на душе!

Ладно, все уже произошло. Без моего участия, и на том спасибо. Другое странно. Если поверить всему тому ужасу, изложенному в материалах дела, выходит, что наша начальница имела очень приличный теневой доход от двойных заказов. Если на новые библиотеки тратились только бюджетные деньги, а грантовые оседали у участников сговора, то «бабушка» должна была купаться в деньгах. А где они, извиняюсь спросить? Судя по тому, что я успела увидеть в ее квартире, никаким богатством там не пахло. Дальше. Детей у Валентины Ивановны нет. Здоровье было в порядке, насколько мне известно. Стоп! Может у нее была какая-то неизлечимая болезнь, и все деньги уходили на лечение? Нужно будет выяснить.

В мозгу билась какая-то мысль, но я никак не могла ухватить за кончик. Что-то во всей этой печальной истории было не так.

Дошла до работы, но не успокоилась. Мысли разрывали голову. На сердце навалился ком. Я не могла ни сидеть, ни стоять. Решила выйти покурить. Милку звать не стала. Не могла я сейчас с ней разговаривать. Просто слова из себя бы не выдавила.

Прошлась по коридору до конца, открыла дверь и вышла на лестницу. Подергала запертую дверь, ведущую во двор. Окей. Допустим, что «бабушка» сама не падала и не ударялась два раза об ступеньку, как заявил врач, осматривавший тело. Допустим, что кто-то умышленно шарахнул по голове несчастную Валентину Ивановну. Кто же в таком случае это сделал? Получается, тот, кто имел ключ от запасного выхода!

Я вдруг покрылась ознобом, потому что поняла, кто это мог быть! Я вспомнила, как однажды вышла на работу в субботу. Нужно было доделать срочный пресс-релиз по поводу готовящегося концерта к праздничной дате. В пятницу я не успела его разослать, поскольку в здании вырубился свет. Я приехала ранним субботним утром, но дверь в здание была заперта. Я не знала, как быть, и позвонила Валентине Ивановне. Она объяснила, что с целью экономии средств, охрана в выходные дни отсутствует, просто запирают дверь. И что она пришлет человека с ключами от запасного выхода. Я прогулялась в парке полчаса, затем появился этот человек и впустил меня в здание. Спросил, сколько времени я планирую поработать, и через три часа вернулся, чтобы опять закрыть за мною дверь.

Все правильно. У кого ключ был, тот и «бабушку» убил. Но этого не может быть! Зачем ему это делать? Его-то в той злополучной ведомости точно не было, так что следы заметать надобности никакой.

По телу пошел зуд. Всю меня затрясло, наверное, от страха перед сделанным открытием. И я прекрасно понимала, что страх не отпустит меня, пока не выясню все до конца. Я на ватных ногах отправилась в отдел кадров.

— Милка, дай посмотреть личное дело Вовчика, — стуча зубами, мрачно выдавила я, глядя в пол. Вопросы, связанные с допросом у следователя, я решила отложить до лучших времен.

— Зачем тебе? — изумилась та. — Соскучилась? — Милка хитро прищурилась и тоже повела себя со мною, как ни в чем не бывало. А может не знала еще, что я знаю? — Я всегда говорила тебе, что к нему стоит присмотреться.

— Вот я и собираюсь присмотреться. — не обращая внимания на Милкины подколы, я лихорадочно листала тоненькую папку. Так, где это? А, вот. Домашний адрес. Да, это у черта на куличках, отдаленная промышленная зона. Туда полдня добираться. Но зуд докопаться до истины, охвативший меня, не позволил остановиться перед такой незначительной преградой.

— Милка, давай съездим в одно место. Мне нужно проверить кой-какую штуку. По дороге все объясню. А потом, если хочешь, заполню за тебя форму годового отчета по кадрам. — Я бубнила, не давая подруге опомниться. 

— Хочу. — Мой аргумент мгновенно подействовал на ленивую приятельницу. Перспектива избавиться от ненавистного Экселя пересилила ее нежелание отрываться от уютного кресла и занимательной «косынки». — Ладно, поехали. Развеем твою грусть-печаль. А то ты, смотрю, совсем никакая. Разве можно так по начальству убиваться?

Мы неслышно проскочили мимо кабинета Алисы, обычно суровой к незапланированным отлучкам сотрудников, съехали вниз и бегом припустили на крошечную «служебную» стоянку, где гордо красовалась Милкина «Дуня» - видавшая виды вишневая «девятка», отобранная ею у первого мужа-таможенника при разводе. Езда на машине, по Милкиному твердому убеждению, гарантировала от непомерного пристрастия к «зеленому змию». Поэтому она уступила стражу границы «гостинку» и переселилась в мамину дачу, расположенную в черте Города, на берегу реки. Получается, она ни в чем не проиграла, даже выиграла - в свежем воздухе. Я вначале с опаской отдавала себя в ее водительские руки, но со временем привыкла к ее несколько нервной манере езды. Зато я чувствовала себя «крутой» барышней, небрежно захлопывавшей дверку перед носом у случайных прохожих. Как мало, оказывается, нужно человеку для повышения самооценки…

По дороге я кратко познакомила Милку со своими соображениями. Она пожала плечами, но спорить не стала. Пропетляв прилично по незнакомым улицам, мы выгрузились в неуютном дворе между двумя невзрачными «хрущевками». Сверившись с номерами квартир, вошли в темный запущенный подъезд, в котором к тому же и отвратительно пахло. Поднялись по узкой лестнице на пятый этаж.

— Господи, как же надо себя ненавидеть, чтобы в таком кошмаре жить, - пробормотала Милка, отдуваясь и затыкая нос.

— Да ладно, — примирительно сказала я, — твои хоромы что ли лучше были?

— Конечно лучше, — загорячилась Милка. — Мы и замок кодовый сразу поставили. И на уборщицу скинулись. Наш дом, хоть и «гостинка», но ведомственная. Мишкина контора строила для молодых сотрудников. Так что люди все знали друг друга. Стыдно было гадить на глазах. А тут смотри, эти же дома явно заводские. Значит, все свои живут, или их отпрыски. А до чего довели? В таком доме квартиру и продать не сможешь, даже за копейки. Кто пойдет в эту берлогу? Ну что, будем звонить, или ну его, поехали отсюда. Что-то мне не по себе.

Мы стояли перед деревянной, давно не крашенной дверью. Я приложила ухо к проему. Из квартиры не доносилось ни звука.

— Буду звонить, — упрямо заявила я и придавила черную кнопку. Резкий звонок отдался в ушах. Меня колотило мелкой дрожью и почему-то тряслись руки.

— Господи, даже звонок нормальный не поставил. Наверное, как тридцать лет назад прикрутили строители, так и остался, — поморщилась Милка.

Никто не спешил открывать нам дверь. Я позвонила еще пару раз. Все безрезультатно.

— Ладно, чего тут топтаться, вонью дышать. Пошли во двор перекурим, — решительно заявила Милка и, не слушая возражений, поцокала каблуками по ступенькам. Я поплелась следом.

Мы вышли во двор и вздохнули полной грудью.

— О, смотри, и лавка имеется. Двигаем? — предложила подруга и направилась к бывшей детской площадке, превратившейся за давностью лет в пятачок для выгула собак и наркоманов, о чем свидетельствовали разбросанные кучки и шприцы. — И солнышко выглянуло. — Сейчас бы бутылочку джин-тоника шмякнуть и считай, жизнь удалась. — Милка брезгливо застелила вытащенным из сумки пакетом лавочку и вытянулась.

Я осторожно присела рядом. Нервная дрожь не проходила. В добавок начали гулко стучать зубы. Господи, что это со мною? Холодно? Да нет, на улице тепло и солнечно, как заметила Милка. Мне страшно, поняла я. Мне очень страшно. Никогда еще в своей жизни я не сталкивалась с криминалом. В детстве я не водилась с плохими компаниями. В юности спокойно училась и не шлялась по ночам. Друзья и подруги — все из приличных и знакомых семей. Конечно, я знала, что в нашем обществе существует другой образ жизни. Даже в добровольных народных дружинах успела пару раз подежурить. Но сиденье в теплом опорном пункте и заполнение протоколов задержаний не особо приблизило меня к темной стороне жизни граждан. Сегодня я реально приблизилась к грязной истории. Да что там приблизилась! Я стала ее непосредственной участницей. И от неизбежности прикосновения к чему-то ужасному, меня физически мутило. Волна паники накатила на меня. Я не чувствовала ног и поняла, что не смогу сейчас подняться. На мое счастье, Милка не спешила. Она вытащила свою любимую игрушку — мобильный телефон и стала усердно тыкать в кнопки.

Мимо проходила тучная тетка средних лет, в цветастом спортивном костюме, с двумя набитыми пластиковыми пакетами. Она кинула на нас неодобрительный взгляд. Я решила вступить с ней в диалог, чтобы хоть немного отвлечься от своих страхов.

— Скажите пожалуйста, Вы не знаете, случайно, соседа из сороковой квартиры на пятом этаже? — как можно вежливо обратилась я к женщине.

— Вовку, что ли? — мрачно уточнила та. — Зря ждете, он уже с неделю не появлялся, опять, наверное, прячется.

— Да? Интересно, от кого? — Милка вдруг проявила интерес к нашему разговору, отвлекшись от увлекательного построения «змейки».

— Известно от кого. От дружков своих. Опять, наверное, проигрался в пух и прах.  А отдавать нечем. И так уже из квартиры все уволок. Небось, одно радио и осталось. Орет целыми днями, как сумасшедшее. — Женщина взялась за ручку двери.

— А можно с этого места поподробнее? — ухватилась за говорливую соседку Милка, окончательно запихнув ненаглядный телефон в сумочку. Я же впала в новый, еще более глубокий ступор. Что мог проиграть тихий, незаметный Вовчик? Я вообще перестала понимать происходящее.

— Да чего поподробнее, — огрызнулась та. — Сами, небось, все знаете, раз к нему приехали. Небось тоже должок выбивать. Нечего тут рассиживаться на чужой лавочке. Убирайтесь, а то мужа позову, он вас быстро наладит отсюдова. — Женщина внезапно разозлилась.

— Не кричите, — поморщилась Милка. — Лавочка — это не ваша частная собственность. Кто хочет, тот и сидит.

— Ну сейчас, получите, прошмандовки чертовы. — Тетка воинственно подхватила пакеты и яростно хлопнула дверью.

— Ладно, и нам пора, чего ты и вправду расселась. Поехали из этих трущоб, в машине все обсудим. — Милка царственно поднялась и поплыла к машине. Да, умеет моя подруга подпустить снобизму. Я по сравнению с ней, чувствую себя полнейшей простячкой. И не важно, что у одной два высших образования за спиной и папа-профессор, а у другой — заочный «кулек», как в народе именуют институт культуры, и огород в Конотопе. Образование тут ни причем, уверяю вас. С этим надо родиться.

— Слушай, Милка, я ничего не поняла про Вовчика. Что эта баба нам наговорила? Какой игрок? — Мы неслись по просторной трассе. Милка включила кондиционер и под струями ледяного воздуха я немного пришла в себя.

— Ты, что, дурочка? — подруга дико поглядела на меня. — Наш тихоня Вовчик оказался законченным игроком. Сечешь? Ничего не соображал, когда играть садился. Остановиться не мог. А когда проигрывал, скрывался ото всех. Чтобы долги не платить. Это же как социальная болезнь неизлечимая. Похлеще алкоголизма. — Милка приободрилась, наверное, вспомнив свое мизерное, по сравнению с этим, пристрастие. — Теперь понятно, почему его и с работ всех нормальных поперли. Я же видела его трудовую книжку. За десять лет одиннадцать записей. Наша на последней страничке умостилась.

— А во что он играл? — продолжала я тупо допытываться.

— Господи, ну какая разница? Не в шахматы же! В карты или в рулетку, или на «бандитах одноруких». Да во что угодно, лишь бы ставки делать. Мог на бега или футбол ставить. Я тоже пару раз поставила. Ты знаешь, затягивает. Пока не спустила все, не смогла оторваться.

Я во все глаза уставилась на Милку. Все услышанное было полным откровением. Мои познания в данной области сводились к просмотренному в глубоком детстве фильму «Игрок» по Достоевскому. Дело происходило в те стародавние времена, когда в телевизоре наличествовало всего три канала, и все фильмы, по ним транслировавшиеся, являлись обязательными к семейному просмотру. Но тот, один из редких, показался мне до того скучным, длинным и однообразным, что я с огромным трудом высидела до конца, исключительно соблазнённая следовавшими за ним «Мелодиями и ритмами зарубежной эстрады». Казино видела — тоже в заграничных фильмах. Больше с проблемой игровой зависимости я не сталкивалась. Конечно, в карты я и сама поигрывала. Начиная с «дурака» и заканчивая преферансом, постепенно поднимаясь к высотам профессионализма. Но, во-первых, на деньги я никогда не играла, исключительно на спички. А во-вторых, я не подозревала, что это может оказаться таким затягивающим и болезненным пристрастием.

— Господи, Воинова, ну и темень ты необразованная! Село без церкви. И чему тебя в твоих аспирантурах учили? — не преминула уколоть меня Милка. Но видя мое совершенно ошарашенное лицо, не стала добивать. — Ладно, поехали в контору, а то наша примадонна выпишет нам за прогул. Хотя все равно скоро всех повышвыривают. Подруга приуныла, видно вспомнив о грядущей расплате. Моя же голова была полностью забита вновь полученными сведениями.

— Но зачем, зачем, он «бабушку» убил? — тупо скулила я всю обратную дорогу.

— Мало ли зачем. Может, она деньги ему занимала, а отдавать было неохота, да и нечего. Вот и решил проблему одним махом, — равнодушно рассуждала Милка, лихо руля по загруженной дороге. Проблемы Вовчика, по всей видимости, абсолютно померкли для нее по сравнению с обрушившимися личными невзгодами. — Если он игроком, законченным, был, значит «крыша» точно поехала. Я давно это заметила.

Я слушала Милку вполуха, потому что одновременно обдумывала пришедшую в голову мысль. А не связаны ли все те финансовые махинации, которые, как оказалось, проворачивала, обожаемая мною Валентина Ивановна, с пагубным пристрастием Вовчика? Может, это ему требовались те огромные суммы, которые получала «бабушка» в результате манипуляций со строительством библиотечных хабов? Тогда понятным становятся спартанские условия жизни самой Валентины Ивановны. Все деньги улетали в «черную» дыру карточных долгов. Но зачем, черт побери, она это делала? Кто ей этот жалкий Вовчик? Сват, брат, кум? Кто???

— А может они вместе человека убили, — меланхолично обронила Милка, «подрезая» зазевавшегося водителя «Ланоса» и не обращая внимания на отчаянные сигналы жертвы. Оказывается, я терзалась вслух.

— Мил, а ты ничего такого не слышала о них? Может, какие-то истории были тайные? — осторожно спросила я.

— Да нет, ничего особенного не слышала. Знаю только, что Вовчика к нам привела лично Валентина Ивановна. Я тогда только устроилась, сидела тише воды. Документы оформляла и никаких вопросов не задавала. Это надо у ее старых знакомых поспрашивать, но я таких не знаю. — У меня моментально промелькнула мысль, кто может пролить свет на эту историю, но прикинув, сколько новых душевных ударов может принести мне этот разговор, я прогнала всезнайку назад в извилины измученного мозга. Так, в подавленном молчании мы доехали до работы…

Следующие дни я смутно помню. Милиция, начальство, похороны, поминки, перешептывания — все слилось в один тягучий фильм, щелкающий серо-черными слайдами по кругу.

На девятый день устроили поминки в нашем подвальном кафе. Сквозь все ту же пелену я разглядела среди присутствующих Петьку. Я надеялась затеряться в уголке и не попадаться ему на глаза. Не тут-то было. В роскошной дубленке и с приличествующим моменту лицом он сам возник передо мною и пророкотал своим рокочущим басом:

— Ну что, Воинова, хватит прятаться. Я тебя нашел. Поехали помянем нашу Валентину Ивановну. Царство ей небесное, железная женщина была.

Сопротивление было бесполезным. Мы поехали ко мне домой, по дороге заехали в супермаркет и накупили еды и напитков. Я опять провалилась в какой-то туман, поэтому смутно воспринимала происходящее. Помню, что жарила свою фирменную картошку и слезы капали в сковородку. Петька сидел рядом за столом и молча пил то ли виски, то ли коньяк. Когда молчать не было больше никаких сил, я заговорила, медленно выталкивая слова и боясь, что каждое следующее окажется роковым.

— Петь, скажи честно, ты зачем устроил меня на работу в Департамент. Ты что-то знал об их делах? — Я собрала всю свою волю в кулак и взглянула Петьке прямо в глаза.

Тот медленно опустил стакан на стол, прищурился, оценивающе разглядывая меня.

— Ну что ж, ты первая затеяла этот разговор. Не обижайся потом. Готова?

Я зажмурилась.

— Да, готова, готова. Я просто взорвусь, если не узнаю правды. — Я уже кричала на Петьку, ничего не соображая.

— Спрашивай, что ты хочешь знать, - спокойно ответил он.

И правда, что?

— Петя, ответь, почему Валентина Ивановна все это делала? Откуда она выкопала Вовчика и зачем ему помогала? И причем тут я?

— А ты не догадываешься? — Петька выдержал театральную паузу. Я тоже молчала, изо всех сил пытаясь справиться с накатившим ужасом.

— Вовчик был приемным сыном Валентины Ивановны.
— Что-о-о-о-о???
— Что слышала. Дело давнее. Мало, кто помнит. Сколько всего поменялось с тех пор. Ладно, тебе расскажу. Уже не имеет значения ничего. Знаешь, еще при «совке», в семидесятые годы наша «бабушка» вступила в ряды так называемых диссидентов. Не спрашивай, зачем. Не знаю и не интересовался. Может, скучно жилось ей, может хотелось вылезти из рутины. Может по идейным соображениям. А может личный интерес был. Она ведь интересная женщина в молодости была, а пару так и не нашла. — При этих словах Петька покосился на меня. Но я, как каменное изваяние, слушала текст, отключив эмоции, поэтому никаких намеков не воспринимала.

— Ну вот, — неохотно продолжал Петька. — Она тогда работала методистом в центральном Дворце культуры. Работка не пыльная, но скучная и не денежная. Зато можно было на законных основаниях открыть так называемый молодежный клуб. Разные непризнанные гении отечественной культуры устраивали в нем театральные постановки, выставки авангарда, проводили дискуссии о путях развития современного искусства и прочие полулегальные сходки. Дальше — больше. Стали почитывать и распространять самиздатовскую литературу, Солженицына, Синявского, кого-то из местных. Выкапывали истории о репрессиях против деятелей национальной культуры. В общем, все, как обычно. Через пару лет клуб закрыли. Народ разбежался, кто куда. Кого-то арестовали, кто-то покаялся. Валентину Ивановну уволили и пришлось ей устраиваться библиотекарем в районную избу-читальню. А самая отчаянная активистка и к тому же подруга Валентины Ивановны просто пропала. Вышла утром из квартиры и не вернулась. Так и не нашли до сих пор. А может нашли не там, где надо. У барышни остался муж и маленький сын. Муж вскоре спился, а мальчонку забрала к себе «бабушка», бессемейная и бездетная. Но усыновлять не стала, чтобы ребенок не потерял право на родительскую квартиру, между прочим, трехкомнатную и в самом центре Города. Да ты, наверное, в ней была? Сама понимаешь, сколько стоит. Оформила опеку. Как ты догадалась, тем мальчуганом и был наш Вовчик. Продолжать или хватит?

— Говори, — глухо выдавила я, понимая, что еще не все страшное я услышала из Петькиных уст.

— Ты вискарика-то хлебни, сразу попустит, легче воспринимать будет, — посоветовал серьезно Петр и не дождавшись от меня реакции, сам наполнил наши стаканы, залпом опрокинул свой и дождался, пока я не повторю его маневр. Почему-то сорокоградусный напиток не произвел никакого действия в моем организме, просто растворился бесследно.

— Окей, продолжаю. Вовчик рос-рос в родительской квартирке под благодатным оком Валентины Ивановны, получил блестящее образование. Валентина Ивановна тоже потихоньку выкарабкалась из неприятностей. Доросла до заведующей библиотекой нашего универа. С моей маман познакомилась как-то на курорте. Стали они дружить. В гости друг к другу ездить. Я, когда поступил, только не говори, что при ее содействии, скажем так, при лояльном отношении на вступительных экзаменах, первый год у них жил. Потом съехал в общагу, не мог больше их ссор выносить. Да и свободы захотелось. А может, к тебе поближе? — Петька на секунду опять переключился на ироничный тон, но, не получив поддержки, снова посерьезнел.

— А потом наступили новые времена, и те, кто раньше был в опале, стали героями наших дней. Старые друзья, оказавшиеся на руководящих постах, вспомнили о Валентине Ивановне и устроили ее директором городского Департамента культуры. Вовчика тоже пристроили в ведомство по иностранным делам, женили, и все бы катилось, как в сказке с хорошим концом. Одна беда. У Вовчика с отрочества прокинулась пагубная страсть к азартным играм. Уж не знаю, гены это, или дружки-товарищи, а может история с родителями так подействовала или с матерью приемной не сдружился. Но начал наш герой лихо проигрывать сначала свою мидовскую зарплату, потом родительское добро, потом и к квартире начал ручки протягивать. Я слышал краем уха, что была какая-то некрасивая история, вроде бы облава была в каком-то игорном притоне, Вовчика зацепили и открыли дело. Но дело замяли, свои люди везде были. С работы, конечно, его выперли. Жена бросила. Пришлось Валентине Ивановне купить Вовчику «убитую» квартирку, чтобы на эту соблазн меньше был покуситься. Ну и на работу к себе взяла, чтобы на глазах, соответственно, был. Фамилии-то у них разные. Делать что-либо Вовчик категорически уже не хотел. Лечиться тоже отказывался. Да и не вылечишь эту заразу. Это как наркотик. Раз попробовал — все. На всю жизнь прилепится. Вот и маялся у вас охранником. Но делишек своих не прекратил. Периодически уходил в «загулы». Продолжать дальше, или сама все сообразила?

— А что я должна сообразить? - тупо спросила я. — Это все понятно. Значит он выносил все из квартиры «бабушки», а она зарабатывала для него деньги. Но я так понимаю, что это еще не все? Во всем этом еще и мне какая-та роль отведена? Ведь зачем-то «бабушка» меня к этому Вовчику пристраивала. Зачем? Она же знала, каков он на самом деле.

— Сообразительная, — усмехнулся Петька. — Ну, представь. Ситуация безвыходная. Вовчика не излечишь. Жизни из-за него никакой. На работе тоже обстановка накаляется. Люди ведь не слепые. И не добрые. Выход один — избавиться от нестерпимого пасынка и перестать спонсировать его страстишку. Но не убивать же его!

— И тут появляется Воинова со своими материальными и жилищными проблемами, — я заговорила медленно, с усилием, как на уроке для слабослышащих. — Поплакалась тебе в жилетку. А перед этим точно также плакалась Валентина Ивановна. И в твоей голове созрела гениальная комбинация. Соединить меня с Вовчиком! Так?

— Слушай, подруга дорогая! Ты что, только на свет народилась? Не понимаешь в каком мире живешь! Ты что думала, вот ты, без роду, без племени и можешь на что-то претендовать? Да кому ты нужна со своими талантами? Кто о тебе должен заботиться? Люди о себе думают! Своим помогают! Слышишь? Сво-им! А ты чья? Ничья? Девочка из провинции, без средств и связей! Вот я и решил тебе помочь. Ты же сама меня об этом слезно просила! Умоляла даже! — Петька попробовал изобразить что-то наподобие праведного возмущения.

— Так меня специально взяли на работу, чтобы за Вовчика отдать? — в ужасе пролепетала я. — Вы мне такой удел отвели, связать пожелали с прожженным игроком? Чтобы он меня в гроб вогнал?

— Может и не вогнал бы. Может, ты бы его перевоспитала, — без особой уверенности протянул Петька. — Вы же нормально друг с другом общались. А ты что думаешь, все супруги обожают свои половинки? Между прочим, самые крепкие браки знаешь какие? Не те, где неземная любовь. А те, где выгода обоюдная. У тебя самой, между прочим, великая любовь была. Ну и где она? Сплыла? Так в девках и ходишь. Короче, Воинова, ты сама не знаешь, чего хочешь. Принца на белом коне? Так они в твоем троллейбусе не ездят! Зато друзья у тебя есть. Ты попросила, я помог, как сумел. И квартира шикарная в конечном итоге тебе бы обломилась. Не могла ради этого потерпеть?

Я уже ничего не отвечала. Спазмы схватили горло обручем. Бог ты мой! Выходит, что горячо любимая «бабушка» расчетливо подставляла меня под Вовчика, заманивая подачками и доверительными разговорами! И никаких дружеских чувств по отношению ко мне она не питала, а просто хладнокровно расставляла сети, чтобы в нужный момент захлопнуть ловушку! Но каким образом? Я не собиралась сближаться с угрюмым и несимпатичным охранником. Хотя, а что еще мне оставалось? Может, со временем и привыкла бы. По крайней мере, «бабушка» на это очень рассчитывала. Сегодня чаек, завтра — прогулки под луной. Квартирой бы заманивала. А там: «стерпится — слюбится». И Милка, вот, тоже советовала. Понятно, за кого они меня принимали!

Теперь меня прошиб холодный пот. Наверное, виски так специфически подействовал. И, как ни странно, немного прояснилось в голове.

— Хорошо, это проехали. Все про вас теперь знаю. А с Вовчиком-то что будет?

— Что-что, — передразнил меня Петька, устало и тоскливо. — Искать будут, наверное. Сейчас он в бега подался. Кто первый найдет — кредиторы или органы, те и разбираться будут. А может и рассосется со временем. Забудут или другие дела навалятся. Всплывет наш Вовчик и дальше поплывет по жизни. Законный и единственный наследник родительской квартиры.

Петька замолчал окончательно. А у меня наступил полный провал в сознании. Видно, алкоголь все же оказал свое роковое действие, и я полностью отключилась. Наступила тьма.

Когда очухалась, оказалось, что уже утро следующего дня, и рядом со мной на диване посапывает Петька. Настроение чуть улучшилось. Значит вчера после разборок была и культурная программа. Но уже без обвинений и слез. Господи, ничего не помню.

Мы молча позавтракали, не глядя друг другу в глаза. Петька неловко чмокнул меня в щечку и ушел. А на столе, придавленная сигаретной пачкой, осталась лежать зеленая купюра с изображением лысого дядьки с длинными волосами. Первый раз мне заплатили за интим. И я, подавленная вчерашним ворохом откровений, никак не могла сообразить, как должна к этому факту относиться.

Не зря говорится, что все плохое, что может произойти, обязательно случится. В моей жизни наступила именно такая полоса. Все негативные события нахлынули на меня, толкаясь и сбивая друг друга. Я вяло отодвигалась, не в силах сопротивляться и все крепче прижимаясь к невидимой стене отчаяния…

Вскоре нам назначили новую начальницу. Как вы уже догадались, ею стала прогрессивная заместительница – Алиса. Тут уж она проявила свои стервозные таланты во всей красе. Публичные порки на планерках и швыряние документов в лицо, лишение премии за малейшее опоздание, график работы «пока не уйдет начальство» - все эти прелести вкусили мои коллеги сполна. Ко мне же были применены спецмеры. Подготовленные документы браковались, презентации коллективно высмеивались, задания выдавались в последний момент и снова отменялись. Я не могла понять, отчего моя квалификация так внезапно понизилась. Но недолго я недоумевала. Первым же приказом нового директора в Департаменте была произведена внутренняя реорганизация. А вторым — кадровым, был в связи с этим сокращен ряд должностей. Моя красовалась в приказе первой. Как сквозь зубы объяснила Алиса на блиц-собрании трудового коллектива, держать целые штатные единицы для выполнения одной-двух функций — непозволительная роскошь для бюджета. Тем более — когда специалист оказался профнепригодным. Теперь каждый сотрудник будет обязан трудиться по всем направлениям и составлять в случае необходимости презентации и пресс-релизы в своей сфере.

Милка, выдавая трудовую книжку, полушепотом добавила, что вся эта полномасштабная реорганизация была спланирована с одной целью — освободиться от нас, замазанных. Она — на очереди. Кто бы сомневался!

По этому грустному случаю мы дома изрядно накатили, прикончив бутылек водки, хранившийся у меня для технических целей: компресс сделать, коктейль смешать, настойку черничную… Последнее, что я запомнила, это Милкин голос, истошно требующий по телефону, чтобы такси забрало ее на пятом этаже. Утром на кухне царил живописный разгром. Дрожащими руками я смела грязные рюмки и тарелки в раковину и все-таки умудрилась сварить кофе.

А еще через неделю я вытащила из почтового ящика уведомление от управляющей компании о том, что, ввиду моего увольнения, договор аренды расторгнут и в течение месяца мне надлежит освободить занимаемую квартиру…

Я и все, все, все

Снова позвонила Милка и позвала отпраздновать свой день рождения. Как легко по жизни идет моя приятельница! Все ей нипочем! Такие проблемы навалились, с работы вот-вот уволят, а она празднует! Вот бы мне так!

Я колебалась, идти или нет. И даже не из-за последних событий. Для меня они как раз были делом привычным. Перманентным, можно сказать.  И не из-за отсутствия наряда. С этим тоже было все в порядке. Недавно одна из моих подруг, та самая Наташка, за чьей болящей дочкой я когда-то присматривала, решила перебраться в Штаты. С мужем-медиком она давно развелась и решила начать новую жизнь за океаном. Перед отъездом она позвонила мне. В глубине души я размечталась, что она решила оставить мне на сохранение квартиру. Я была не против. Не зря говорится, у кого что болит, тот о том и говорит. Но вместо этого Наташка торжественно вручила мне огромный мешок с одеждой, не нужной ей в новой жизни. Среди ношеных джинсов и футболок в нем оказалась пара приличных платьев. Особенно мне приглянулось одно — ажурное алое, на чехле, без рукавов, сзади разрез. Просто прелесть. Только куда бы я его надевала? На рынок за картошкой? А тут такой случай! И лодочки у меня были к нему. Тоже пылились без дела в коробке.

Нет, дело было не в одежде. У меня не было денег на подарок. Петькины были не в счет. Они сразу очутились в керамической копилке для заветных сбережений на квартиру. Достать их можно было, только применив грубую физическую силу в виде молотка. Денег не было не то что свободных, их вообще не было. Полный расчет я уже получила, а следующей работы на горизонте не наблюдалось. В отчаянии я сдала документы на пособие для малообеспеченных граждан, но первая выплата предстояла только через месяц. Опять по утрам приходилось вытряхивать все карманы и сумки в надежде отыскать завалявшуюся мелочь, чтобы хватило на проезд в городском транспорте.

Но Бог, видимо, существует. Примелся Пим и, верный своему обещанию не забывать меня, попросил срочно отредактировать автореферат. Работа, с которой я управилась за один день, принесла мне целых пятьдесят долларов. Снова появился повод задуматься о странностях оплаты женского труда. С одной стороны, полученная сумма равнялась половине моей месячиной зарплаты в Департаменте, а с другой — столько же принесла одна приятная ночь с мужчиной. Не придя к вразумительному выводу, я не стала зацикливаться на странностях диалектики, а пулей метнулась в ближайший спортклуб и купила абонемент в бассейн. Я знала, что Милка обожала плавать, так что мой подарок придется очень кстати.

Забыла сказать. С Пимом в очередной раз мы встретились на сборище выпускников так, будто виделись вчера. Моя жизнь в Департаменте еще сияла своей парадной стороной. Пим также пребывал в новом имидже. Короткий «ежик» с благородной сединой, «профессорская» бородка, пенсне, синий костюм «тройка» в полоску. И это все в сочетании с утиным носом, шаркающей походкой и нерастраченным кладезем черного юмора.

Мою душещипательную историю Золушки он выслушал с иронической усмешкой, перебивал саркастическими комментариями, чем довел почти до обиды. Но, видя мою реакцию, быстро предложил помочь с подработками и предложил притащить бэушный компьютер, коих множество пылилось на складе института археологии. Поскольку в этом действительно была насущная необходимость, я передумала обижаться и быстренько пригласила его в гости в ближайшее воскресенье. Компьютер Пим, как и обещал, притащил. Старенький, ободранный, с тяжеленным системным блоком. Но для меня это был предел мечтаний, окно в большой мир, из которого меня хотели всеми способами выдавить. Первым же сайтом, на который я зашла сразу, как только подключила интернет, был файлообменник. С него я скачала все фильмы про Настю Каменскую. Трудилась до утра и полностью удовлетворенная сделанным, заснула крепким сном.

… В кафе набилось довольно много народу, из которых я знала меньше половины. Как мне объяснила подруга, это были коллеги с ее многочисленных работ. Никогда не думала, что Милкино обаяние настолько велико. Вот если я когда-нибудь разбогатею и смогу позволить себе нечто подобное, то все приглашенные свободно поместятся в моей малогабаритной кухне. И церемоний никаких не понадобится, можно будет принимать их в спортивном костюме, поскольку связей ни с высшим, ни со средним обществом у меня не имелось. Пускать пыль в глаза будет попросту некому.

И вот в разгар тостов, плавно переходящих в танцы, появился Он с букетом орхидей. Милка расцеловалась с Ним, хитро мне подмигнула и усадила Его рядом с шутливым наказом всячески ухаживать.

Первые минуты я просто сидела молча. Краешек сознания зацепила неприятная мысль о том, что даже во времена страстной любви никаких букетов мне Он не дарил, не считая ландышей, которые мы как-то вместе собрали в лесу и которые ни в коем случае нельзя было светить перед женой.

Он, напротив, ничуть не смутился, увидев меня. А может Милка ему заранее сообщила. Спасибо, что хоть с женой не пригласила. Ведь они знакомы еще с тех времен, когда Милка отправляла Его детей в летние лагеря по профсоюзной линии.

Постепенно меня отпустило. Можно было уже взять тарелку и что-то в нее наложить, не опасаясь, что она выскользнет из дрожащих руки и разобьется со всем содержимым. Он произнес какой-то штампованный тост, после чего с аппетитом накинулся на еду. Попутно сделал мне комплимент по поводу платья, в том духе, что я в нем настоящая леди. Каламбур такой вышел пошленький. Затем завел какой-то чепуховый разговор, как будто мы видимся каждый день. Я, сцепив зубы, односложно отвечала на вопросы и все ждала, когда Он заведет главный разговор обо мне, о нас, о Максе. Да, живу в Городе, да работаю. Да, ребенку уже шесть лет, в этом году пойдет в школу.

Постепенно интерес в Его глазах угасал. Тогда я решилась на отчаянный, но многократно мною проверенный шаг — пригласила Его на медленный танец. Он охотно согласился, и мы закружились. Конечно - под Криса де Бурга.

— Ты ничего не хочешь мне сказать? — поскольку мне до чертиков надоели все эти многолетние реверансы и поклоны, я пустила в ход свой основной козырь — прямоту. От отчаяния я даже на «ты» перешла.

— Я многое тебе уже сказал и могу еще раз повторить: твои сияющие глаза — лучшие из всех женских глаз, в которые я смотрел. А видел я их немало. — Он деликатно обнимал меня за плечи и внимательно вглядывался в лицо.

— То есть, ты просто коллекционируешь женщин? — зачем-то уточнила я, уже понимая, что напрасно затеяла весь этот разговор.

— Я их просто люблю, — уточнил он. Но любить и жениться — это разные вещи, Тамара. Я женат уже двадцать лет и разводиться не собираюсь.

— Но зачем ты тогда… - пробормотала я.

— Что зачем? Разве я что-нибудь тебе обещал? Наоборот, я предупреждал, что тебе тяжело будет самой воспитывать ребенка, без жилья и без помощи в этом Городе. Ты же меня не слушала. Наверное, рассуждала так: «Пусть только родится ребенок. Он не устоит. И квартиру мне купит, а потом может и женится». Я прав?

Хорошо, что проклятая мадам в красном как раз закончилась, а то я разрыдалась бы у всех на глазах.

Сдерживаясь изо всех сил, сцепив зубы и глотая злые слезы, я молча вырвалась из Его рук и быстро выскочила из зала. В туалете, как пишут в дамских романах «дала волю слезам». Глянула на себя в зеркало. Да, с такой опухшей физиономией свекольного отлива только на всеобщее обозрение выползать. Отчаянно захотелось курить. Постояла на улице пару минут, подумала и решительно направилась ко входу в метро. Здесь мне делать было нечего. А Милка и так все поймет…

… Оправившись за пару дней от душевного удара, нанесенного встречей в кафе, я решилась позвать в гости Пима. В этом была железная нужда. В моем винтажном туалете отвалилась лейка душа. Как я не пыталась пристроить ее обратно, и клеем приклеивала, и скотчем обматывала, проклятая лейка с грохотом валилась на пол. Из стены злобно торчал обрубок трубы, мыться под которым не было никакой возможности. Пускай меня и выселят скоро из этих «хором», но без мытья ведь не проживешь и дня. Пим охотно откликнулся на мой призыв.

Стоя на коленках и щедро обмазывая поверхности цементом, Пим обстоятельно докладывал мне о последних достижениях на поприще сватовства.


Дело в том, что, помыкавшись несколько лет в «девках», Пим снова решил обзавестись семьей. Жена давно с ним развелась, найдя в Америке нового мужа-москвича, и укатив жить в Москву. Вскоре она родила дочь. Их общий сын вырос и отправился на учебу все в ту же проклятую Америку. А бедолага Пим, вернувшись в Город и купив-таки вожделенную «гостинку», стал куковать сам-один. Будучи по своей натуре человеком общественным и семейным, Пим сильно затосковал в вынужденной домашней изоляции. Вот и решил он разрубить узел одним махом — жениться.

Верный себе, Пим подошел к делу сватовства с научным размахом.  Прежде всего дал объявление на сайты знакомств. С этой частью работы он уже справился лично, моим мнением не интересовался. Меня Пим привлек в качестве эксперта и консультанта по отбору невест. На дворе стояло лето, Макс укатил на три месяца с дедушкой в деревню, я наслаждалась свободой и одиночеством. Получив очередное письмо и обработав его в своей дурацкой базе, Пим распечатывал анкеты и волок ко мне на консультацию. Не скажу, что обсуждение чужих достоинств и недостатков приносило мне дикое удовольствие. Только ради старой дружбы выслушивала я разбор по косточкам очередной претендентки на Пима великолепного, а затем сполна высказала свои возмущения.

— Как ты можешь так обращаться с бедными одинокими женщинами? —бушевала я. — Энтомолог несчастный! Да если хочешь знать, хоть ты своих невест и препарируешь как лягушек, все равно в результате получишь «кота в мешке», а не вторую половинку. Вот не буду из женской солидарности ничего с тобой обсуждать!

— Вот-вот, как раз из своей женской солидарности ты и должна помочь товаркам по несчастью. Ты же меня лучше знаешь, чем они. Вот и прикинь, кто из них мне больше подойдет. Чтобы сразу сузить круг претенденток и не обижать девушек крушением их надежд.

Я несколько обалдевала от такой формы объяснения, но, сраженная железной логикой, бралась за талмуды. Попутно, просто для общего развития, выясняла Пимовскую методику отбора.

Поступающие ответы (чтобы вы не сомневались — их было море!), Пим вводил в специально созданную для этих целей базу данных. Тут все было поделено на колонки: возраст, телосложение, образование, семейное положение, жилищные условия, привычки и т.д. Вот удивительный мы — женщины, народ! Первому встречному, даже не встречному, а вообще незнакомому человеку - открывать все свои персональные данные! Это же как нужно стремиться замуж, чтобы идти ради этого на такие жертвы!

В настоящий момент Пим приступил ко второму этапу брачной кампании. Заполнив все колонки в таблице невестиных характеристик и выбрав претенденток с наибольшим количеством «плюсов» в последней колонке, озаглавленной торжественно «Годность», он завязывал с дамами переписку. На мой возмущенный вопрос о том, зачем так долго мучить бедных женщин, если можно сразу встретиться и все увидеть своими глазами, Пим невозмутимо пояснял, что таким образом проверяет интеллектуальный и культурно-образовательный уровень претенденток.

Вот и сегодня с самого утра он примчался с набором инструментов и толстой картонной папкой под мышкой. Сидя на унитазе и прилаживая лейку к трубе, Пим стойко выслушивал мои насмешки и язвительные замечания.

— Эх, Воинова, глупая ты женщина. Ведь объяву на сайт кто угодно может помочь сочинить. Правильно? Ведь вы все хотите казаться не такими, какими есть на самом деле. Хотя это глупость несусветная. А дальше как жить? Ведь всю жизнь притворяться не будешь, правда то все равно вылезет.  Вот я в переписке и выясняю аккуратно, каков человек на самом деле.

Я похолодела. Неужели Пим с его проницательностью имеет в виду меня? А вдруг ему попалось на глаза мое объявление, и он догадался, кто автор такого дурацкого опуса? Нет, не может быть. Он, как и я, человек прямой, сразу бы мне выложил. Почему-то мне не хотелось, чтобы Олег знал о моем отчаянном шаге. Странно, казалось бы, что если обращаешься ко всем мужчинам на свете, то мнение одного ничего не значит, но именно от Пима мне хотелось бы скрыть тот факт, что я ищу спутника жизни через интернет. Я даже покраснела. Боже, как будто от мамы пытаюсь утаить запах сигарет. Дожилась.

Сквозь пелену моего смущения пробился скрипучий голос Пимоненко. Оказывается, он продолжал развивать свою теорию.

—И потом, допустим, я им понравлюсь. — Эти слова Пим произнес, скромно потупив глазки и выводя большим пальцем ноги загадочные круги на плитке. — Начнут доставать меня звонками. Вы, женщины, такие прилипчивые. А виртуальные отношения всегда легче завершить, чем личные. И травму душевную никто не успеет получить.

— Послушай, ты - знаток женских душ, — я не упустила случая подпустить шпильку. — Что-то ты со своей женой десять прожил бок о бок, а так ничего о ней и не понял. Не зря она на какого-то нищего москвича тебя променяла. И сына в придачу оставила.

— Опять ты ничего не поняла, одинокая ты душа. — Пим не полез за словом в карман. — Тебе, закоренелой холостячке, хоть и с ребенком, не понять наших семейных устремлений. Я потому и разработал систему, что хочу нормальной семейной жизни, а не мечтаю о неземной любви, как некоторые. Опыт кое-какой приобрел. Так что в этот раз, не переживай, не промахнусь. Разве что ты, дурында беспросветная, одумаешься и наконец захочешь вступить в семейные ряды.

Завершив свою тираду, Пим глубокомысленно замолчал. Я тоже онемела, ошарашенная услышанным. Пауза затягивалась. Поняв, что я не Станиславский, я поспешила как-то вырулить из опасной ситуации. Безопаснее всего было обратить дело в шутку.

— Это как понимать прикажешь? Это ты что же, такими словечками, изысканными, предложение мне делаешь? В таком месте? Лучшего не нашел? И почему ты решил, что я вообще хочу замуж? По-моему, мы уже это проходили лет двадцать тому назад? — выстрелила я в ответ залпом.

Стрелы попали точно в цель. Пим несколько смешался, даже покраснел слегка, но быстро пришел в себя.

—Ты Воинова не хорохорься, а лучше пораскинь мозгами своими, не замутненными кандидатской степенью. Ты одна сколько лет мыкалась, теперь с ребенком. Хотя могла все сделать наоборот, сначала мужа найти, потом ребенка завести. Все принца ждешь. А ведь еще пару лет пройдет, стареть начнешь, толстеть. Никого приличного точно не найти. Потому что не хочешь ты ни под кого подстраиваться, сама правила устанавливать желаешь. В семье мириться нужно и терпеть. А ты к мужикам нетерпимая. Тот храпит, этот чавкает, третий мало зарабатывает. С таким подходом век в девках куковать будешь.

Теперь наступила моя очередь срочно вытаскивать соринку из глаза, чтобы скрыть замешательство.

— Злая ты, вот женюсь, кто тебе краны ремонтировать станет? — угрожающе надвинулся Пим и попытался в шутку обнять. Я, не менее шутливо, развернулась вокруг своей оси и выскользнула из цепких Пимовских рук. Неуклюже вылезла боком из тесного санузла, цепляясь за расставленные ноги моего нового-старого ухажера и бросилась на кухню делать чай.

Быстро управившись с моей нехитрой сантехникой, Пим гордо отказался от угощения и удалился, традиционно бросив мне на прощанье:

— Эх-хэ-хэ! Глупая ты женщина, Воинова.

Выпроводив Пима, я, по своему обыкновению уселась на балконной табуретке и, глядя на снующие поезда, в очередной раз принялась представлять Пима в образе мужчины, а не друга. «Вот он подходит ко мне, снимает очки и тянется с поцелуем. Нет! Нет! Я не хочу этого! Я не смогу это сделать с ним! Я или расхохочусь, или провалюсь на месте от стыда!». От полученного результата я сильно загоревала. Да, видать, душевные раны совсем еще не затянулись. Заноза той, Великой, любви все еще торчала в моем сердце. А я-то, наивная, думала, что за шесть лет все выветрилось без следа. Не тут-то было. «Так что, Воинова, так и будешь до старости в печали и тоске мыкаться?». Напрашивающийся ответ был крайне неприятен…

… А через несколько дней позвонил Петька и тоже напросился в гости. Господи, чего им всем от меня надо? После всех потрясений я пребывала в полной прострации и физически не могла никого видеть. Петьку особенно. К тому же я чувствовала себя несколько неловко, вспоминая последнюю проведенную вместе ночь. Поэтому предпочла бы разговор на нейтральной территории, чтобы не было соблазна повторить пройденное. Но увы, Петр категорично настоял на немедленном свидании, причем у меня дома. Сил на сопротивление не было никаких. Даже на переодевание. Кое-как провела расческой по волосам, переодела футболку на более свежую и поволоклась встречать очередного гостя.

Петька зашел с видом победителя, потрясая бутылкой брюта, и с порога взял быка за рога.

— Значит так, подруга. Что было, того не возвратить. Хватит стену плача устраивать из судьбы своей загубленной. Выслушай меня и не обижайся! Ты хорошая девчонка, и я всем сердцем желаю тебе добра и счастья, чего ты вполне заслуживаешь. Не судилось тебе стать законной наследницей имущества покойной Валентины Ивановны. Так что у тебя по-прежнему - ни кола, ни двора.  Поэтому слушай мое крайнее предложение: не угодно ли ехать со мной в Париж на выставку? И полное обеспечение на всю жизнь! А? Вспомнила? - И он по привычке оглушительно расхохотался. Но глаза были серьезные.

Я ошеломленно смотрела на Петьку и не понимала, возмущаться мне или стесняться, или радоваться. Сравнение с бесприданницей конечно было в точку, единственное различие было в том, что топиться, естественно, я не планировала. У меня ведь имеется Максик. И родители. И вообще. Чтобы не обострять ситуацию, я решила подыграть:

— Да, еще скажи, что ты ни на одну минуту не задумался бы, жениться на мне, если бы не был женат.

— А то! Серьезно, подумай, Воинова! Если скажешь: «Да», с этой минуты я сделаюсь самым точным исполнителем всех твоих желаний и капризов, как бы они странны и дороги ни были. Для меня невозможного мало, — с «выражением» додекламировал мой старый друг отрывок бессмертного произведения. — Ну, и далее по тексту.

Чувствовалось, что Петька основательно подготовился к разговору. Столько лет ждал удобного момента. И дождался, чтобы отплатить мне за тот ночной отказ.

А мне, наоборот, стало смешно.

— Мне почему-то кажется, что недавно ты уже получил по всем счетам. Даже больше, чем тебе причиталось. Или мне это приснилось?

— Да, наша ночь оправдала все мои многолетние ожидания, — торжественно подтвердил Петька. — И даже превзошла. Поэтому горю от нетерпения, предвкушая продолжение. Как можно быстрее и чаще.

Наш театральный диалог явно затянулся.

— Петя, подожди, я не совсем понимаю, о чем ты говоришь. Что ты конкретно хочешь от меня? Опять остаться? Так и скажи. А то я себя чувствую героиней пошлого дамского романа.

Петька решил больше мне не подыгрывать.

— Воинова, перестань. Ситуация конкретная и ясная. Ты — шикарная женщина. Глаза горят, голова вздернута, ум ясный. Любовница классная опять же. Что еще нужно? Спору нет, лоска столичного тебе не хватает. Но это дело наживное. Новые тряпки, пара выходов в приличное общество и светская львица из тебя хоть куда. Я могу хоть завтра переселить тебя в одну квартирку, где будешь жить - не тужить. Парня своего заберешь. Пристрою его в приличную школу. Потом и тебе мужа подыщу стоящего. Не вскидывайся, не такого, как Вовчик. Считай, что это был пробный шар. На работе тебя восстановят. Если не хочешь, другую найдем. Все в этой жизни можно устроить для своих друзей. Ну что, согласна?

—  Пе-тя, остановись, замри, не руби с плеча, — я пыталась остудить воинственный пыл друга, совершенно не представляя, как вести себя в этой дурацкой ситуации. Чтобы скрыть замешательство и выгадать время, я закурила. — Ты прекрасно знаешь, как я к тебе отношусь. Но у нас и так все хорошо. Зачем произносить еще какие-то клятвы? Тем более, на всю жизнь. Мало ли что произойдет завтра? Вдруг ты найдешь кого получше, помоложе? А ведь уже мне будешь должен. — Я кокетливо глянула на Петра, но он по-прежнему не принимал моего игривого тона и в упор разглядывал меня, сверкая дорогущими линзами.

Пришлось опустить глаза и сосредоточиться на помешивании ложечкой в турке, где давно сварился и уже остывал кофе. Шампанское мы так и не открыли. Петька тоже молчал.

— Ну все, Тамара Николаевна. Ты меня забавляешь своими детскими отговорками. Разговор окончен. Думай. Надумаешь — звони. Сам звонить не буду. Обижаться тоже не буду. Наверное. — Петька, как всегда, оглушительно хохотнул, стремительно поднял с табуретки свои сто девяносто сантиментов, вытащил из портмоне очередную купюру, засунул под пепельницу и исчез.

Я молча смотрела на эти, ставшие привычными, манипуляции. Смеяться уже не хотелось. Но и обдумывать Петькино предложение не хотелось. Вернее, тут и обдумывать было нечего. А горше всего было то, что мне страстно и горячо захотелось, чтобы подобное предложение мен сделал совсем другой человек. На Его предложение я бы согласилась безо всяких дополнительных бонусов. С Ним я была готова ехать не только в Париж, но и на край света. От Него мне не нужно было никаких денег. Только, чтобы был рядом. Но Он как раз этого и не захотел.

От неудержимого желания позвонить меня всю затрясло. Уже годы прошли после нашего расставания, а я все не решалась стереть Его номер. А вдруг Он позвонит, а я пропущу звонок или не буду знать, что это Он? А так сразу будет видно в «пропущенных». И представится чудная возможность снова услышать Его голос: «- Мне кто-то звонил. Я подумала, что это были Вы». Самое смешное заключалось в том, что мы действительно так и не перешли на «ты». За исключением ночей, естественно.

Бедный Петька. Он-то пребывает в полной уверенности, что я тщательно обдумываю его царское предложение. А я в это время готова руки себе отрубить, только чтобы они не смогли нажать на кнопки. Так, хватит. Я включила телефон и молниеносно, чтобы не успела передумать, стерла утлую надежду из телефонной книги…

Пришло время решать

Всю неделю стояла отвратная погода: дул холодный ветер и светило солнце. Сочетание, которое не способны вынести даже чрезвычайно крепкие нервы. Мои же и так были на изломе. Как результат, всю неделю я провела в глубокой хандре.

Утро понедельника принесло новые потрясения. Во-первых, пришел ответ на мою жалобу по поводу незаконного выселения. В нем мне предписывалось в обязательном порядке освободить занимаемую жилплощадь в течение месяца под угрозой принудительного выселения судебным исполнителем.

Но на этом сюрпризы не закончились. Позвонили Милка и сообщила удивительную новость. Оказывается, на бывшей работе подошла моя очередь на получение жилья. Я и забыла совсем в вихре закрутившихся событий, что в свое время, по настоянию Милки, в нее встала, причем сразу в первые ряды как одинокая мать. Надежды не было абсолютно никакой, поэтому об этой возможности я благополучно забыла. А тут оказывается, вот такая штука. Я ведь не окончательно уволилась из нашего Департамента, а взяла декретный отпуск без содержания на год. То есть, до сих пор числилась в штатном расписании. И вот ведомству выделили пять квартир по программе «50/50». Это означало, что пятьдесят процентов от стоимости квартиры платит государство, а пятьдесят — сам счастливчик. Не все сотрудники, ожидавшие квартиры, были согласны на эти условия, поэтому очередь докатилась до меня.

Я не поверила, но через пару дней вытащила из почтового ящика уведомление о том, что мне предлагается заключить договор на приобретение жилья и в течение двух месяцев внести восемьдесят процентов от моей доли. Не успев порадоваться, я снова расстроилась.

—Ты что, Милка, подумай, ну откуда у меня такие деньги? Если бы хоть однокомнатную предлагали, ещё бы можно было стянуться. Так нет, двухкомнатную подсовывают, на нас с Максом. Это же сумасшедшие деньги - пятнадцать тысяч баксов отвалить нужно. — И я расстроилась еще сильнее от того, что, вот, не было жилья и перспектив никаких, так и горевала привычно и не остро. А тут появилась реальная возможность, а сделать ничего нельзя.

Я кинулась за помощью к верной Ольге и предложила вложиться в квартиру на паях. А когда получим, продать и купить две однокомнатные. Тем более я знала, что Ольгин сын — моряк, ходит за границу и наверняка сможет помочь матери. Но мом надеждам не суждено было сбыться. И здесь я опоздала. Оказывается, Ольга устраивалась на новую работу в детский городок для детей-сирот, и там ей выделяли служебную квартиру — целый домик в сосновом бору, в десяти километрах от Города.

— Кем же ты там будешь работать — воспитателем при сиротках? — уныло спросила я, полагая, что такую привилегию дают за очень тяжелую работу.

— Да нет, воспитателей будем набирать по контракту, — гордо ответствовала Ольга. — Меня взяли в штат психологом. А зарплата тут такая, что за пару лет на однокомнатную квартирку я точно соберу. Так что спасибо за предложение, но уже не актуально. Слушай, а ты не хочешь идти к нам воспитателем? Как я о тебе забыла? Контракт на три года. Хотя стой, тебя не возьмут, у тебя маленький ребенок. А здесь такое условие — чтобы вообще без детей или чтобы дети взрослые были и жили отдельно. Жаль. Извини, Тамарка, не смогу тебе помочь. Если совсем на улице откажешься, смогу приютить тебя ненадолго. Потому что здесь порядки строгие, иностранцы платят и строго следят. Это тебе не аспирантская общага.

Ну вот, здравствуйте, приехали. Это что за насмешка судьбы такая? По второму кругу отправлять меня с чемоданом по подружкиным углам? А Макс как же? Его что, в котомке за плечами носить? Ну нет, такого испытания я точно не выдержу еще раз.

Скомкано поблагодарив Ольгу за предложение (как говорится, «никогда не говори «никогда»), я кинулась обходить банки в надежде получить кредит. И тут меня ждало горькое разочарование. Чтобы получить кредит на новое жилье, нужно было дать в залог старое. А у меня ничего не было.

Впав в полнейшее отчаяние, я в очередной раз кинулась со своей проблемой на шею Пиму. Успехи Пима на женском фронте к этому времени стали все более неоспоримыми. Почти каждый день приносил он охапки распечаток с новыми личными данными или фрагментами нежных переписок. С некоторыми барышнями дело уже дошло до прогулок под луной. Причем барышни все были местные, не приезжие искательницы приключений! К тому же молодые, красивые и материально обеспеченные. Как Пим с его, мягко скажем, не выдающейся внешностью и экстравагантной манерой одеваться смог покорить столько женских сердец?

Честно признаюсь, что где-то в глубине души я всех этих обожательниц понимала. Пим, хоть и поносил меня последними словами, но на деле все выглядело несколько иначе. В каждый свой приход он притаскивал полные сумки продуктов, из которых сам же и готовил, пока я изучала очередные анкеты. При этом сам Пимоненко был крайне неприхотлив в еде, мог довольствоваться кефиром с булкой или тарелкой каши. Мяса он практически не ел, предпочитал овощи и фрукты. От меня требовалось только соорудить ему крепкий чай с домашним вареньем. Попутно Пим производил мелкий ремонт, в котором нуждалась моя казенная квартирка. Он самолично поприбивал все карнизы, подвесил светильники, заменил пару розеток. Из старой квартиры умыкнул незаметно для бывшего тестя работающий обогреватель, много лет пылившийся в тещиной кладовке. А как-то приволок откуда-то (подозреваю, что с барахолки) вычурную ножку от торшера. На ножке не было ни патрона, ни плафона, но благодаря Пимовским золотым рукам, вскоре я коротала одинокие вечера на диване с книжкой под уютным абажуром из крашенной трехлитровой банки, светившей дивным коралловым светом.

Дело как раз было в воскресенье, и я готовила фирменный воскресный салат. Пим притащил финальный вариант своего конкурсного отбора, то есть, победительницу, с которой планировал начать серьезные отношения.

— И что, на ком ты остановил свой идеальный взор? — ехидно поинтересовалась я, чтобы не дать разговору опять скатиться в серьезное русло наших личных отношений.

— Да вот, выбрал одну. Директор частной школы, вдова, дочь-школьница, квартира в центре Города. Переписываемся два месяца. Думаю, назначить ей первое свидание. — Пим, нарочито скромно доложил о своих успехах, наслаждаясь произведенным впечатлением.

— Да зачем же ей ты, с такой устроенной жизнью? — Я аж задохнулась от непонимания.

— Ну не все же такие убежденные холостячки, как ты. Есть много нормальных женщин, стремящихся к совместной жизни с надежным мужчиной. А я, как ты, надеюсь, давно поняла, отличный вариант. Между прочим, на мое объявление откликнулось триста женщин возрастом до сорока лет. Я отбраковал где-то половину. В переписку вступили восемьдесят адресатов. Личных встреч было около двадцати. Все они готовы на совместную жизнь. — Пим важно оглашал свою победную статистику, с сожалением поглядывая на меня и не забывая аккуратно поглощать салат, заедая жареной картошкой.

— Знаешь, что, — обиделась я за всех неустроенных женщин мира. — Ты так занудно излагаешь о своих победах, как у нас на совещаниях директора библиотек докладывали о пополнении книжных фондов. А будешь обзываться, вообще не ходи сюда. Директрисе своей расскажешь, как ты ее препарировал, прежде чем выбрать. Тоже мне, образец семьянина. Не забудь своей избраннице признаться, на кого твоя жена тебя променяла.

— Темень ты, Воинова, беспросветная. К тому же шуток не понимаешь. — Пим пошел на примирение. — Я ведь тебе зачем все это говорю? Затем, что времени у тебя уже на раздумья не осталось. Если с Надеждой (это так директрису звали) получится, все, больше искать никого не стану. Мне тоже эта возня порядком. Так что твое время истекает, хватит меня использовать без отдачи, думай быстрее. Тем более, в твоем-то положении! Денег лишних нет. На машину отложил, жене в подарок. Зато квартира имеется. Чуть поменьше твоих хором, зато возле метро. Никак не приедешь в гости. Боишься, что ли, за свою невинность? Дурочка! Поэтому ты бы носом не крутила, а холила и нежила меня, а еще лучше —подумала бы дурьей своей башкой, что можешь в последний раз пролететь мимо кассы. А вариантов все меньше будет.

С этими словами Пим как-то придвинулся ко мне. Мне показалось, что он хочет поцеловаться, и я инстинктивно отпрянула. Мы оба покраснели. Пим поднялся, молча покрутил пальцем у виска и ушел. Еще один мужчина ушел от меня. Наверное, самый лучший из всех. Я по-прежнему, осталась одна…

… Ночью мне приснился Кирилл. В неизменном свитере с пестрым узором и надписью на груди он надвигался на меня, размахивая светящейся указкой и выкрикивая почему-то сердито: «Штурм, штурм! Учи «Штурм», помни о «Штурме». Я пятилась от него, не понимая, за что он на меня сердится и пытаясь убежать подальше. А ноги не слушались, они будто приросли к полу, и я закаменела на месте, не в силах пошевелиться. Я понимала, что вот-вот должно случиться что-то непоправимое, ужасное и фатальное, но уберечься не могла. И тогда я закричала, что есть силы: «Нет! Нет! Не хочу! Не буду! А-а-а-а!». От животного страха, охватившего меня, я проснулась, вся в липком поту, и поняла, что я не кричу, а еле слышно стону: «Не-е-е-е-т!». 

Не сразу я пришла в себя. Сначала разжал свои тиски страх. Потом тело стал сотрясать озноб внезапного холода. Я с усилием сглотнула пересохшим от крика горлом и поняла, что жутко хочу пить. Пошарив в темноте ногой по полу и не найдя тапочки, я босиком поплелась на кухню. Выпила, не отрываясь, полный стакан ледяной воды. Горло разжалось, зато отчаянно захотелось курить. Примостившись на хрупкой табуретке с сигаретой, я уставилась в черное заиндевевшее окно.

Сна не было и в помине. А главное, кружились, кружились мысли… Все мои бывшие любови пришли и встали передо мною, но я не испытала ни минутного сожаления о не свершившимся.

Я прислушалась к себе. Какая-то не оформившаяся мысль упорно лезла в голову. Ох, не зря память услужливо подсунула мне напоминание о тех временах, когда Кирилл учил нас, сопливых аспирантов, премудростям компьютерной грамотности. Как жестоко посмеялась надо мной судьба за то неверие в превосходство искусственного разума! Ведь все эти годы жизнь неоднократно подсовывала тот, компьютерный выбор. А я гордо его отвергала, не хотела замечать и шла дальше своей неуклюжей дорожкой.

Так, Тамара, стоп!  Пришло время принять главное решение моей жизни. Именно сейчас, глухой зимней ночью, без всякой программы, а просто с помощью слез и платочка. Сколько бессонных ночей я уже провела в мучительных поисках выхода из безнадежной ситуации. Сколько еще проведу? Утром я обязана наконец-то, в тридцать пять с хвостиком лет, перестать метаться и все ждать кого-то или чего-то. Ведь так всю жизнь прождать можно и не заметить, как она пройдет. А второй, судя по всему, не будет. Пора начинать жить по-настоящему. А это как? Как все? А может, я не хочу, как все? А может я уже давно живу по-настоящему, только нестандартно, по-своему?

Значит нужно еще раз разложить все по порядку. Не зря «Штурм» вспомнился. Извини Пим, что подсмеивалась над тобой. Ты, как всегда, мудрее и дальновиднее оказался.

Зажгла любимый торшер, включила компьютер. Создала новый файл, расчертила таблицу. От привычных механических действий постепенно установился порядок в голове, перестали дрожать пальцы.

Первым делом нужно озаглавить столбцы. Буду писать по порядку, потом видно будет, сколько их всего получится. Столбец первый. Конечно же — «Любовь». Никак иначе, только так. Второй. Уже приходится задумываться. Подпишем, наверное, «Квартира». Прекрасно. Идем дальше. Следующая колонка, без сомнения, «Богатство». А что, не будем мелочиться. Что еще осталось неохваченным? «Семья»! Нехорошо, конечно, что в середине оказалась ячейка общества, но у меня все колонки равны и все важны. Дальше обязательно колонка «Секс», куда баз него. Все, что ли? Нет не все. Украсим-ка мою матрицу колоночкой «Для души»! Это как запасной вариант при прочих равных показателях.

С колонками покончено. Теперь нужно решить, как их заполнять будем. Малодушно проставим «плюс» - «минус»? Эге, не пойдет. Чувствую, что минусы зашкалят, и просто не из чего будет выбирать. А выберем-ка мы оценочную шкалу. Хоть бы и по десятибалльной системе. Тогда уж точно появятся хотя бы символические суммы и можно будет увидеть победителя. Решено: от нуля до десяти буду оценивать перспективы жизни со своими мужчинами.

Ну что ж, полдела сделано, форма составлена. Осталось закинуть в нее кандидатов для оценивания.

Итак, альтернатива первая. Кто? Конечно, Петр. Выскочил, как черт из табакерки, первым. А ведь и в самом деле! Петька предлагает тебе любовь и содержание в придачу. Я ведь всю жизнь мечтала цветочек на восьмое марта получить. А тут тебе все сразу: и квартира, и работа, и мужа еще найдет. И за все это расплата какая? Да никакая, одно сплошное удовольствие. Потому что Петька нормальный классный парень.

Но ты по какой-то причине не бросилась ему на шею прямо здесь, на кухне, когда он все это выложил? А должна была. И не бросилась. Ну, давай, вытаскивай занозу. Ведь свербит все это время, не дает покоя. Значит, что-то не так в этом предложении, что-то тебя не устраивает. А не устраивает тебя, моя милая, то, что это не твоя жизнь будет, а чужая, кем-то придуманная и тебе навязанная. Вот что царапает тебя! Вот куда ведет эта дорожка! К тепличным растениям, красивым, но подневольным! А ты хочешь прожить свою, тобою лично выбранную и выстраданную. И с Петькой давно бы были другие отношения, если бы ты на него «запала». А ты — нет. Почему? Потому что дура. Правильно Пим тебя обзывал. Дура и есть. А теперь рыдаешь и куришь от тоски. Не хочется, видите-ли под Петькино крыло идти! А под чье хочется?

Ладно. Рассмотрим вариант второй — Кирилл. Как мне казалось тогда, что сама судьба преподнесла мне этот подарок. И внутренняя близость была. И жизненные условия у нас похожи — оба в люди выбиваемся. И даже ребенок в семье уже был. И главное, он первый ко мне потянулся, не я его соблазнила, не из семьи увела! Ведь я поначалу думала, что мы просто так гуляем, что я для него интересная собеседница! А он, скорее всего, думал совсем по-другому. Иначе, зачем бы он тогда, ночью, ко мне пришел? Но вот что странно. Мы так долго друг к другу присматривались, привыкали. А потом так быстро соединились и тут же разбежались. Как два, бешено крутящихся диска, на мгновение соединились по касательной и стремглав полетели дальше, каждый по своей орбите. Вернее, Кирилл помчался, я-то отделяться не собиралась.

Чья вина, что так быстро разорвались связывающие нас нити? Кто больше виноват? Наверное, он. Но и я, конечно, тоже. Понять — значит простить, что я давно должна была сделать.

А с другой стороны, если подумать - пришел, перезимовал, а потом нашел лучший вариант - с квартирой, и съехал. Это и я, значит, для него уголочком была. Какой ужас! А меня он что, ни капельки не любил? Или любил, а потом разлюбил. А я не смогла удержать, как говорили в старых фильмах мудрые женщины. Так что ли получается? Выходит, так.

Прекрати рыдать, Воинова. Еще не хватало, из-за мужиков слезы лить. А если встретиться еще придется, обязательно так и врежь ему, как ты умеешь: «Так, мол, и так, Кирилл, а ты оказался порядочной свиньей. А я считала тебя хорошим человеком».

Поехали дальше. Бог знает, как мне этого не хотелось, но пришлось переходить к кровоточащей ране — Великой Любви! Ого! А я-то думала, что время залечило ранку. Где там! Вот вспомнила — и сразу закололо сердце. Спокойно, три глубоких вдоха и выдоха. Все, можно работать дальше. Смотри-ка, оказывается, любая болезнь излечивается.

А что, собственно, можно рассматривать в этом варианте. Да, он самый правильный, но абсолютно нереальный. Ну что ж, окей. Пускай в теории, но всё-таки необходимо рассмотреть до конца этот вариант, чтобы вырвать его как занозу из пальца. Конечно, мне до слез хотелось его любви, а Максу — отца. Но все перегорело и завяло. Если Он до сих пор не решился вернуться ко мне, значит уже не вернется. Ни сейчас, ни в будущем. Так что, не стоит обольщаться!

Поэтому, дорогая Тамарочка, придется сделать тебе ампутацию без наркоза. Просто взять и навсегда вычеркнуть Его из своей жизни. Все, торжественно обещаю, что больше никогда о нем не вспомню. Клянусь! Разве что, внучке расскажу, когда станет кавалера себе выбирать.

Но Боже мой, почему же так больно и горько! Рука инстинктивно потянулась к телефону. А звонить некому. Какая я молодец, что одним махом удалила проклятый номер из телефонной книги! Ведь Он так и не позвонил ни разу. А теперь может узваниваться, сколько влезет. Я на незнакомые номера не реагирую.

Придется возвращаться к тем, кто есть. Следующим по списку идет несравненный Василий Иванович.

Да, и он попал в компанию моих героев. А почему, черт побери, и нет? Стремящийся к семейной жизни, положительный, с углом, с крепким достатком, как сказала бы бабушка. То, что несимпатичен тебе, это ничего не означает. Вы и виделись всего раз. За один день не привыкнешь к человеку. А ты чего ждала — любви с первого взгляда? Смешно. Зато письма он писал грамотные (Пим — твой критерий на высоте!). Внешний вид непрезентабельный? Так все в твоих руках! Причешешь, оденешь, отмоешь, зубы вставишь — и вперед! Хоть ко всем своим подругам води на выставку — никто не покрутит пальцем у виска.

Посмеиваясь мысленно над несовершенством статистического анализа, я наскоро распихала по колонкам несравненные «колы». Управившись с Василием, я решила передохнуть и вздремнуть на рассвете. Но внутренний голос не дал мне этого шанса.

«Не хитри, Томка, хотя бы перед собой. Не передохнуть ты хочешь, а увильнуть. Ведь остался самый реальный вариант — Пим. Вариант, который должен стоять под номером «один», но который ты малодушно отодвигала двадцать лет. Больше отодвигать некуда.

Итак, подруга. Пим — старый, надежный друг, товарищ и брат, почти что святой человек! Долгие годы нас связывала огромная любовь к свободе, без оглядки на мнение других. Мы стали как единое целое. Тем не менее, это была скорее братская, вернее, сестринская, любовь. Осознание этого факта пришло лишь спустя много лет. С моей стороны, разумеется.  Мужчины, говорят, не могут дружить с теми женщинами, которые им не нравятся. Как женщины. А женщины — наоборот. Ох, совсем я запуталась, пытаясь найти для себя оправдание.

И еще одно меня смущало. Эти его поиски жены в интернете! Выходит, что ему просто нужна постоянная женщина. Не конкретно я — Тамара Воинова, а просто женщина, отвечающая его внутренним критериям. Я, конечно, лучше, чем другие, все-таки проверенная, но и другие сгодятся. Обидно. Вот и пришлось объяснять Пиму, что люблю его, как угодно, но только не как мужчину. Обидела старого друга. А я, дура, надеялась, что мы будем дружить до старости и вместе выгуливать внуков.

Ну вот, основные варианты рассмотрены. Ай, не все, не все. Оставался еще Вовчик, которого так упорно подсовывала мне «железная» «бабушка». А она знала о жизни побольше меня. Но думать о Вочике совершенно не хотелось. Рука с «мышкой» машинально расставила цифры по колонкам. С этим вариантом все было ясно. Даже твердая «десятка» по «квартире» никак не заглушала оглушительных «баранок» по всем оставшимся показателям.

Ну вот, теперь очно все. Все виртуальные кандидаты в спутники жизни оценены по заслугам. И что? Ничего не получились. Ничем не помогла дурацкая математика. Не облегчила выбор. Не соединила любовников и друзей в мужья. Я стремительно удалила бесполезный файл и стерла его даже из корзины.

… А за окном - ночь длинная. Вдали тепловозы заунывно гудят. Луна желтой головкой блестит. В доме окна темные. Спят все люди на земле. Одна Воинова на целом свете мается. Думу думает. С чашкой кофе и сигаретой. На промерзшем и угрюмом балконе. Вот и думай. 

В голове вяло копошились мысли о несостоявшихся женихах, потерянной работе и грядущем выселении. Даже попытка подумать о Максике, что неизменно приводило меня в позитивное расположение духа, не удалась. 

Итак, что мне осталось? Смириться с неизбежным? А если смириться невозможно?

И тут крамольная мысль закралась в мою бедную головушку. А что, если я вообще не по мужикам? Меня даже потом прошибло. Вдруг все мои неудачи на, как говорится, личном и семейном фронте, именно от того, что я не там ищу? Вдруг я глубоко внутри не женщина, а… Кто??? Недаром я все детство прогоревала от того, что я уродилась девочкой и не могу гонять с мальчишками на равных в футбол и играть в войнушку. Так, нужно срочно проверить данную гипотезу.

Я представила всех своих любезных подружек: от Нателлы до Милки и стала мысленно проделывать с ним по очереди сеансы стриптиза и интимного сближения. Но я не добралась даже до поцелуев, как мне стало скучно и противно все это представлять. И, конечно, никакого томления и вожделения я не испытала. Тьфу, гадость какая. Зато стало ясно-понятно, что, по крайней мере, сексуальная ориентация у меня такая же, как и у большинства людей на планете.

Я яростно рванула с тумбочки охапку газет. «Буду читать все подряд, вплоть до установки памятников, пока не выброшу всю эту муть из головы!». Кофе успел остыть, сигарета потухла. Пришлось все делать заново — греть чашку в микроволновке, вытряхивать пепельницу, прикуривать следующую сигарету.

Наконец я все приготовила, устроилась за кухонным столом на хлипкой табуретке и принялась перебирать печатную продукцию, выбирая, что посвежее. На глаза попался «Коммунальный вестник» - бесплатная газета местного депутата, заботливо распространяемая по всем почтовым ящикам его избирательного округа. Ха-ха, а у меня вообще прописки нет никакой. Последняя — временная, в аспирантском общежитии, уж лет десять как закончилась. Так что на выборы я не ходок. Ладно, почитаем, какие-такие радости сыплет наш благодетель на головы бедных прихожан. Ага, в нашем микрорайоне открыта новая общественная приемная. Отец родной! Чтобы мы без нее делали? Читаем дальше. В воскресенье будет праздник в зоопарке с бесплатной раздачей мороженого. Боже, какая экономия могла меня ожидать, если бы я пошла с Максом. Но, во-первых, Макса нет поблизости. Во-вторых, я категорически не могу смотреть в глаза грустному слону. В-третьих, не люблю навязанных удовольствий. Вот специально куплю завтра упаковку семейного мороженого и буду объедаться, пока не заболею ангиной.

Так, объявления пошли. Продам-куплю. А мне и продать нечего, и купить не за что. Потому что денег нет. Так, стоп, снова опасный поворот. Порадуемся за других, хоть у них полно всего ненужного.

Еще программа телепередач на неделю имеется. Надо же, оказывается, свежачок читаю. Можно и объявления о работе поискать. Мало ли, вдруг кому-то офис-менеджер требуется или корректор? И не для красоты, а для работы! А я тут как тут.

Вот и последняя страничка. О-па! А это что?

«Объявляется конкурс на замещение вакантной должности старшего преподавателя кафедры политологии. Требования…» Так, понятно. Не думала, что такие вакансии размещают в депутатских листовках! Видно, что-то неладное с этой кафедрой. Ага, вот, «…обязательное условие — знание английского языка, достаточное для разработки и преподавания курса для иностранных студентов».  Так, теперь все понятно. Кто же станет за нынешнюю зарплату рядового преподавателя возиться со своим курсом, да еще на английском, да еще лекции читать и на вопросы отвечать? Не иначе, как завкафедрой с этим депутатом дружит, вот и разбрасывает свои призывы где ни попадя. Даже я прочитала в своем затворничестве. А когда, интересно, последний день подачи заявлений? Так, смотрим, где оно… От волнения руки затряслись, и газетка колом застряла в руках. Пришлось положить ее на пол, чтобы распрямить. Теперь начал текст расплываться. Глаза, что ли слезятся? Наконец, разобрала. Завтра, вот когда!

Боже мой! А что, если плюнуть на всех недоухажеров и недоженихов. Вдруг это мой собственный путь, который я пройду сама, как смогу и как захочу? Ведь я запросто могла еще вчера отнести все в мусорный контейнер! Но вместо этого я решила разворошить кучу с залежавшейся макулатурой и дочиталась-таки до этого объявления!

И тут как тут зароились сомнения. А вдруг меня не возьмут? Ведь у меня степени нет и подходящего опыта работы кот наплакал. Или возьмут, да ничего с этим навороченным курсом у меня не получится и меня изгонят с позором? А к тому времени меня из квартиры уже выселят судебные приставы с еще большим позором. А может у них общежитие есть для преподавателей? Заберу Макса, отправлю его в школу, сдам на продленку, а сама буду вкалывать до седьмого пота. Деньги на квартиру зарабатывать. Да, но мне через месяц уже нужно заплатить всю сумму. Где я ее возьму? А я у Пима займу, подождет его машина. Ну и что, что не ответила взаимностью! Ведь мы лучшие друзья уже двадцать лет! Так и останемся ими. А любить каждый пусть будет по отдельности. Может, в этом и есть я настоящая?

И вновь зашевелился чертик в мозгу и завопил изо всех сил: «Ой-ой-ой! Опомнись, Тамара! Что за «потемкинские лестницы» ты строишь? Ничего у тебя не выйдет! Выбирай быстрее, к какому из мужиков прилепиться. Вон сколько вариантов имеется. Или ни одного?»

За окном уже серело. Из открытого балкона потянуло утренней стужей. Веселее загрохотали промерзшие поезда на путях. Новый день начинался. И ждал моего решения. Как и с кем дальше жить. Как хочется или как лучше. Так что решай, Воинова, решай быстрее.

Ну нет! Не дождетесь!!! No Pasaran!!! Never give up»!!! Ведь непогрешимый «Штурм» доказывает, что из любой ситуации есть минимум два выхода. Нужно только выбрать лучший. И начать жить. Своей жизнью. И ничего не бояться. И бросить курить. Все будет хорошо.

А в зимней утренней дымке гасли огни большого Города. Города моей вечной любви, безответной и безнадежной.