Любите ли вы Брамса? Глава 4

Глава 4
На следующий день в полдень, когда она стояла на коленях в витрине, пытаясь убедить кутюрье, что гипсовый бюст был совершенно необходим в качестве подставки для шляпы, появился Симон. Спрятавшись за киоском, он 5 минут наблюдал за ней с бьющимся сердцем. Он даже не знал, отчего оно так стучало: от желания увидеть ее или от желания спрятаться.
Смотря на то, как Поль стояла на коленях в витрине, он хотел бы никогда ее не встретить, и не видеть вот так, через стекло. Что он мог наговорить ей накануне? Он вел себя, как маленький дурачок, это опьянение было нечестным, и то, что он говорил о таких состояниях души, было верхом неприличия... Он едва не ушел, затем бросил на нее последний взгляд. Внезапно он почувствовал желание пересечь улицу, вырвать у нее эту шляпу, оторвать ее от работы и от такой жизни, когда надо вставать на заре, чтобы встать на колени в витрине под взглядами прохожих. А прохожие останавливались, с любопытством смотрели на нее, и, без сомнения, некоторые желали ее, прямо такой, стоящей на коленях, с руками, поднятыми к гипсовому бюсту. Он почувствовал сильное желание к ней и пересек улицу.
Он думал, что она будет рада увидеть его, но она ограничилась сухой улыбкой.
- Вы хотите купить шляпу для кого-то?
Он пробормотал что-то, но кутюрье не без кокетства подтолкнул его.
- Дорогой мсье, вы, конечно, ждете Поль, но сядьте вон там, дайте нам закончить.
- Он не ждет меня, - сказала Поль, передвигая подсвечник.
- Я бы поставил его слева. Немного сзади, – сказал Симон. – Так он больше наводит на мысли.
Она посмотрела на него с внезапно вспыхнувшим гневом. Он улыбался ей. Он уже сменил роль. Он был молодым человеком, который пришел за своей любовницей в элегантное место. Молодой человек с большим вкусом. И восхищение кутюрье-гомосексуалиста, хотя он не отдавал себе в этом отчета, станет предметом шуток между ним и Поль.
- Он прав, - сказал кутюрье. – Так он действительно больше наводит на мысли.
- На мысли о чем? – холодно спросила Поль.
- Ни о чем. Совершенно ни о чем.
Так как она немного отошла от стекла, чтобы лучше видеть, она натолкнулась на Симона, который поддержал ее за локоть на подмостках.
- Посмотрите, - сказал он мечтательным голосом. – Какое солнце!
Солнце, купаясь в воде, пронзало стекло. Оно заливало Поль.
- Да, - сказала она. – Солнце.
Они мгновение оставались неподвижными: она, все еще стоя на подмостках, возвышалась над ним, и, повернувшись к нему спиной, опиралась на него. Затем она высвободилась.
- Вы бы лучше шли спать.
- Я хочу есть.
- Тогда идите поешьте.
- Вы не хотите пойти со мной?
Она колебалась. Роже позвонил ей, чтобы предупредить, что задержится. Она думала перекусить сандвичем в кафе напротив и сделать некоторые покупки. Но этот внезапный солнечный свет делал невыносимыми каменные полы кафе и коридоры больших магазинов. Ей захотелось травы, даже пожелтевшей осенью.
- Я тоскую по траве, - сказала она.
- Тогда едемте, - сказал он. – Моя старая машина со мной. Деревня рядом…
Она сделала защищающийся жест. Деревня, с этим незнакомым молодым человеком, возможно скучным… 2 часа наедине…
- … или Булонский лес, - добавил он успокаивающим тоном. – Если вы будете тяготиться, сможете вызвать такси по телефону.
- Вы все предусмотрели.
- Должен сказать, что мне было стыдно, когда я проснулся. Я пришел, чтобы извиниться.
- Такие вещи случаются со всеми, - вежливо отозвалась Поль.
Она надела пальто: она очень хорошо одевалась. Симон открыл дверцу, и она села, не вспоминая о том, когда успела сказать «да» на этот нелепый обед. Садясь в машину, она зацепилась чулком и слегка застонала от гнева.
- Предполагаю, что ваши подружки носят брюки.
- У меня их больше нет, - ответил он.
- Подружек?
- Да.
- Как такое могла случиться?
- Я не знаю.
Ей хотелось смеяться над ним. Эта смесь робости и решительности, серьезности, порой смешной, и юмора, веселила ее. Он сказал «Я не знаю» тихим голосом, с таинственным видом. Она покачала головой.
- Постарайтесь вспомнить… когда началось это равнодушие ко всему?
- Вы знаете, это, скорее, моя вина. Я встречался с милой девушкой, но она была чересчур романтична. Она напоминала воплощение юности для сорокалетних людей.
Она ничем не выдала себя.
- И что представляет собой воплощение юности для сорокалетних?
- Ну… у нее был угрюмый вид, она неслась на всех порах на своей четверке лошадей, со сжатыми зубами... она курила "голуаз", просыпаясь... а мне говорила, что любовь - это всего лишь контакт двух эпидермисов.
Поль рассмеялась.
- А потом?
- Когда я ушел, она все-таки плакала. Я не горжусь этим, - живо добавил он, - скорее боюсь.
Лес дышал мокрой травой, его осенние дороги постепенно зарастали мхом. Симон остановился перед небольшим ресторанчиком, быстро обошел машину и открыл дверцу. Поль пришлось сильно напрячь мускулатуру, чтобы грациозно выйти. Она чувствовала себя напроказившей девчонкой, сбежавшей тайком.
Симон тут же заказал коктейль, и Поль строго посмотрела на него.
- После прошлой ночи вам следовало бы пить только воду.
- Я чувствую себя прекрасно. И потом, мне не хватает смелости. Сейчас мне нужно будет собраться, чтобы вы не скучали, и я набираюсь сил.
Ресторан был почти пуст. Симон замолчал и молчал, пока их обслуживали. Однако Поль и не думала скучать. Она чувствовала, что это было добровольное молчание, что у Симона был план разговора на этот обед.
- Так он действительно больше наводит на мысли, - внезапно произнес он жеманным голосом, изображая кутюрье, и удивленная Поль расхохоталась.
- Вы всегда так хорошо подражаете?
- Неплохо. К сожалению, у нас мало общих знакомых. Если я спародирую мать, вы скажете, что я возмутителен. И все же: «Вам не кажется, что глянцевая ткань там, справа, создаст особенный эффект теплоты?"
- Вы возмутительны, но подражаете превосходно.
- Что касается вашего вчерашнего друга, я мало видел его. К тому же, он, должно быть, неподражаем.
Возникло минутное молчание. Поль улыбнулась.
- Вы правы.
- А я – всего лишь бледная копия дюжины молодых людей, чересчур испорченных и набитых в свободные профессии, благодаря родителям, и занятых тем, что ищут, чем бы заняться. Вы проигрываете. Я имею в виду: в том, что касается обеда.
Его вызывающий тон заставил Поль очнуться от задумчивости.
- Роже был занят, - сказала она. – Иначе меня здесь не было бы.
- Я знаю, - сказал он с грустью, которая смутила ее.
Все остальное время, пока длился обед, они говорили о своих профессиях. Симон разыграл жестами целый процесс преступления. В какой-то момент он встал с места посреди защитительной речи и направил указательный палец в хохочущую Поль:
- А вас я обвиняю в том, что вы не выполнили своего человеческого долга. Во имя этой смерти, я обвиняю вас в том, что вы позволили любви пройти, пренебрегали своим счастьем, жили, как придется, и были покорны. Вас нужно было бы приговорить к смерти – я приговариваю вас к одиночеству.
Он остановился и залпом осушил свой бокал. Поль осталась невозмутима.
- Ужасный приговор, - сказала она с улыбкой.
- Самый худший, - ответил он. – Я не знаю ничего хуже, и ничего более неизбежного. Ничто не пугает меня сильнее. Впрочем, как и всех остальных. Но никто в этом не признается. А мне иногда хочется завыть: я боюсь, я боюсь, любите меня.
- Мне тоже, - внезапно вырвалось у нее.
И на мгновение у нее перед глазами встала ее стена напротив кровати, задернутые шторы, старомодная картина и маленький комод слева. Все то, на что она смотрела день за днем, утром и вечером, в течение, быть может, 10 лет. Еще более одинокая, чем сегодня. Роже… что делал Роже? Он не имел права, никто не мог так приговаривать ее к старению – никто, даже она сама…
- Я, должно быть, кажусь вам еще более смешным и жалким, чем вчера вечером, - мягко сказал Симон. – Или вы думаете, что это – комедия, которую разыграл молодой человек, чтобы вас растрогать?
- Нет, нет, - ответила она. – Я думала… я думала, что вы чересчур молоды для таких вещей. И что вас, несомненно, слишком сильно любят.
- Таким и нужно быть, - сказал он. – Пойдемте, нужно пройтись по свежему воздуху. Погода такая прекрасная.
Они вышли вместе, он взял ее под руку, и они немного прошлись пешком, не говоря ни слова. Осень пробуждала нежность в сердце Поль. Она испытывала нежность и к этому молчаливому силуэту, который держал ее под руку. Этот незнакомец стал на несколько минут ее спутником, кем-то, с кем она шла по пустой аллее в конце года. Она всегда испытывала чувство нежности к своим спутникам, были ли то спутники по прогулкам или спутники по жизни, одновременно такие разные и такие близкие. Ей вспомнилось лицо Марка, ее мужа, которого она бросила вместе с легкой жизнью, и лицо другого, который очень ее любил. В конце концов ей вспомнилось лицо Роже, единственное лицо, которое ее память воспроизводила живым.
3 спутника в жизни 1 женщины, 3 хороших спутника. Не слишком ли много?
- Вы печальны? – спросил Симон.
Она повернулась к нему, ничего не отвечая. Они продолжили идти.
- Мне хотелось бы, - сказал Симон сдавленным голосом, - мне хотелось бы… Я вас не знаю, но мне хотелось бы верить, что вы счастливы. Я…м-м-м… я восхищаюсь вами.
Она больше не слушала. Было уже поздно. Может быть, Роже звонил ей, чтобы выпить кофе вместе. Она, вероятно, упустила возможность с ним встретиться. Он говорил ей о том, чтобы уехать в субботу и провести выходные в деревне. Сможет ли она разделаться с работой? Хотел ли он этого до сих пор? Или это было одно из тех обещаний, которые любовь и ночь вырвали у него, когда (она это знала) он не мог представить себе жизни без нее, и что их любовь казалась ему такой тяжелой очевидностью, что он больше не сопротивлялся. Но когда он выходил на улицу и вдыхал пряный запах своей независимости, она снова его теряла. По пути она говорила мало, поблагодарила Симона за обед и сказала, что будет рада, если он позвонит ей на днях. Симон неподвижно стоял и смотрел, как она уходила. Он чувствовал себя очень усталым и неловким.