Любите ли вы Брамса? Глава 8

Глава 8
«Я прошу у Вас прощения, - писал Симон. – Я не имел никакого права говорить Вам все это. Я ревновал, но мне кажется, что ревновать можно только то, что тебе принадлежит. В любом случае, я надоел Вам, это очевидно. Скоро Вы избавитесь от меня, я уезжаю в провинцию с моим дорогим начальником, мы будем изучать новый процесс. Будем жить в старом деревенском доме его друзей. Кровати, наверное, будут пахнуть вербеной, в каждой комнате будет гореть огонь, и птицы будут петь перед моим окном по утрам. Но я знаю, что не смогу играть роль деревенского пастушка. Вы могли бы спать рядом со мной, я чувствовал бы Вас рядом с собой, освещенной мерцанием пламени, и не один раз я сдержу себя, чтобы не вернуться. Не думайте, даже если Вы не хотите больше никогда меня видеть, что я не люблю Вас. Ваш Симон".
Письмо дрожало у Поль между пальцев. Оно упало на кровать, потом на ковер. Поль прижалась щекой к подушке, закрыла глаза. Без сомнения, он любил ее… Этим утром она была усталой, она плохо спала ночью из-за одной фразы, которая сорвалась у Роже накануне, когда она спрашивала его о дороге, по которой он возвращался – короткая фраза, на которую она не обратила бы внимания, но на которой он настаивал, и его голос затих до бормотания.
- Конечно, это всегда невыносимо – возвращаться в воскресенье… Но, в конечном итоге, даже если на автостраде полно машин, по ней двигаешься быстро…
Без сомнения, если бы он не изменил интонацию, она ничего не заметила бы. Но он запнулся, и именно ей пришлось через 15 секунд поддержать диалог о спокойных людях. Их ужин закончился в том же тоне, но Поль казалось, что усталость и уныние, которые она испытывала намного сильнее, чем ревность или любопытство, никогда ее не покинут. Перед ней было лицо, которое она хорошо знала, очень любила. Это лицо старалось понять, догадалась ли она, оно искало страдание на ее лице, как палач. И она подумала: "Но разве ему мало того, что он заставляет меня страдать? Неужели это, по крайней мере, не может быть ему все равно?» И ей показалось, что она никогда больше не сможет подняться со своего стула, пересечь ресторан с той легкостью и грацией, которых он ждал от нее, не сможет даже сказать ему «прощай» у выхода. Она хотела бы другого: она хотела бы обидеть его, бросить ему  в голову бокал, изменить самой себе и всему, что она считала достойным, заслуживающим уважения - всему тому, что отличало ее от дюжины маленьких шлюшек, которых он видел. Она хотела бы быть одной из них. Он сказал ей о том, что она значила для него, и что он был именно таким и не хотел этого скрывать. Да, он был честен. Но она спросила себя, не состояла ли эта честность, единственно возможная честность в этой запутанной жизни, в том, чтобы любить кого-то в такой степени, чтобы сделать счастливым.
Письмо Симона все еще лежало на ковре, и она наступила на него, когда вставала. Она подняла его и перечитала, затем открыла ящик стола, взяла ручку и бумагу и ответила.
***
Симон был один в гостиной, потому что не хотел смешиваться с толпой, которая поздравляла его начальника после процесса. Дом был печален и холоден, Симон замерз ночью и видел в окно застывший пейзаж, 2 голых дерева и желтую лужайку. Он читал английскую книгу, странную историю о женщине, которая превратилась в утку. Время от времени он громко смеялся, но его ноги двигались, чувство уродливой внешности мало-помалу проникало в него со страниц книги, пока он не встал, не отложил ее и не вышел.
Он спустился к маленькому пруду в глубине сада и вдохнул запах холода, запах вечера, смешанный с более отдаленным запахом костра из опавших листьев, дым от которого он с трудом различил за изгородью. Он любил этот запах больше всего и остановился на секунду, чтобы глубже его вдохнуть, закрыв глаза. Он не видел Поль уже 7 с половиной с дней. Она должна была получить его письмо. Скорее всего, она слегка пожала плечами, спрятала письмо, чтобы Роже его не нашел и не начал насмехаться. Она была добра, он это хорошо знал. Она была доброй, нежной и несчастной. Она была ему нужна. Но Поль была женщиной, которую нужно было уважать, он не мог обойти стороной этот факт. Он не мог завоевать ее своим шармом. Напротив, он чувствовал, что с ней его внешность служила ему плохую службу. "У меня голова, как у мальчишки-парикмахера", - громко вздохнул он.
Он медленно вернулся в дом, растянулся на ковре, передвинул полено в камине. Скоро вернется мэтр Флёри, скромный в своем триумфе, но еще более уверенный в себе, чем обычно. Он вспомнит об известных делах перед несколькими провинциальными обожателями, которые во время десерта, слегка усталые, начнут поворачивать свои глаза, слегка запотевшие от бургундского, к молодому ассистенту-стажеру, вежливому и молчаливому – то есть, к нему.
Его предположения подтвердились. Но этот ужин стал одним из самых веселых в его жизни: он говорил без остановки, перебивал великого адвоката и очаровал всех присутствующих дам. Господин Флёри по прибытии передал ему письмо, которое путешествовало с авеню Клебер до Дворца Правосудия в Руане. Оно было от Поль. Он опустил руку в карман, почувствовал его под своими пальцами и улыбнулся от счастья. Не переставая говорить, он попытался дословно вспомнить то, что было написано в нем, восстановил его в голове:
«Мой маленький Симон (она всегда его так называла), Ваше письмо было слишком грустным. Я не заслуживаю такой грусти. К тому же, я скучаю по Вам. Я уже не знаю, как мне быть (и она опять написала его имя: «Симон» и затем добавила эти 2 чудесных слова: «Возвращайтесь скорее»).
Он вернется, как только закончится ужин. Он будет гнать до самого Парижа, пройдет мимо ее дома и, возможно, увидит ее.
В 2 часа он уже был у ее дома, неспособный пошевелиться. Получасом позже впереди него остановилась машина и Поль вышла из нее, одна. Он не пошевелился, он смотрел на нее через дорогу и помахал рукой вслед уезжающему автомобилю. Он не мог пошевелиться. Это была Поль. Он любил ее, он слышал эту любовь, когда произносил ее имя, был с ней, говорил с ней; он слушал эту любовь, не шевелясь, с испугом, и ему было печально и одиноко.