Любите ли вы Брамса? Глава 9

Глава 9
Озеро Булонского леса расстилалось перед ними в вечернем солнце, блестящее, как зеркало. Симон, сидя рядом с ней, молчал. Он ждал. Она повернулась к нему и улыбнулась. Он посмотрел на нее, не ответив на ее улыбку. Не было никакой дистанции между той Поль, ради которой он пересек целый департамент накануне вечером, и этой спокойной Поль, едва радующейся видеть его, которая дремала рядом с ним на железном стуле, в слишком банальной обстановке. Он был разочарован, и, ложно истолковав свое разочарование, подумал, что больше не любит ее. Эта неделя в деревне, в этом грустном доме, была хорошим примером глупости, к которой его могло увести его воображение. Однако, он не мог подавить в себе этого печального желания, этого головокружения от одной мысли: повернуть эту усталую голову на спинке стула, сжать этот затылок, приблизить свой рот к этому спокойному рту, из которого на протяжении последних 2 часов падали слова похвалы и вежливости, в которых он не нуждался.  Она написала ему: «Возвращайтесь скорее». И больше, чем в ожидании этих слов, он раскаивался в радости от их получения, в своей глупой радости, в своем доверии.
Утром он, как безумный, приехал на авеню Матиньон, и она сразу же дала ему понять, что это письмо ничего не значило.
- Тем не менее, - сказал он, - вы не стали бы писать «Возвращайтесь скорее» неважно кому.
- Я была одна, - ответила она. – И в смятении. Конечно, я не должна была этого писать!
Однако она думала по-другому. Он был здесь, и она была этому рада. Она была так одинока, так одинока! У Роже была новая интрижка (ей не позволили об этом не узнать) с одной девицей, помешанной на кино, и он казался скорее пристыженным из-за этого, хотя никогда об этом не говорил, но его алиби отличались таким разнообразием, которого обычно не было раньше, когда он был всем доволен. На этой неделе они ужинали вместе 2 раза. Только 2 раза. Действительно, если бы ни этот мальчик рядом с ней, несчастный от своей ошибки, она сама была бы очень несчастна.
- Давайте вернемся, - сказал он. – Вы скучаете.
Она поднялась, не возражая. Они сели в маленькую машину Симона, и он горько улыбнулся, вспомнив о том, что должно было быть в его голове, когда они ехали вместе в первый раз: его рука в руке Поль, он ведет левой рукой с восхитительным мастерством, это красивое лицо наклонилось к нему. Он наощупь протянул руку к ней, и она сжала его в своих ладонях. Она думала: "Разве я не могу хотя бы изредка делать глупости?" Он остановил машину; она ничего не сказала, и он смотрел на свою руку, неподвижную в ее приоткрытых руках. Он откинул голову назад, внезапно почувствовав смертельную усталость, смирившись с мыслью, что покинет ее навсегда. В этот момент он постарел на 30 лет, он подчинялся жизни, и Поль в первый раз показалось, что она его узнала.
Впервые ей показалось, что он был похож на нее, на них (на Роже и на нее), что он не был уязвим, хотя ей всегда казалось, что он был именно таким, и она не могла вообразить себе никого, кто мог бы таким не быть. Теперь он показался ей скорее свободным, лишенным всей своей молодости, своей красоты и неопытности, которые делали его невыносимым в ее глазах. Он всегда был для нее узником – узником своей легкости, легкости своей жизни. И вот он повернулся не к ней, а к деревьям, и у него был профиль полумертвого человека, который больше не сражается. В то же время она вспомнила о веселом Симоне, ошеломленном Симоне, которого она встретила в халате, и ей захотелось вернуть его к нему самому, бесконечно охотиться на него, освобождая его от случайных горестей и от тысячи будущих девушек. Время сделает это лучше и медленнее, чем она. Его неподвижная рука оставалась в его руках, она ощущала пульс под своими пальцами и, внезапно, со слезами на глазах (она не знала, появились ли они из-за этого молодого человека, слишком нежного, или из-за ее собственной немного грустной жизни), она поднесла эту руку к губам и поцеловала.
Он ничего не сказал и уехал. Впервые между ними что-то произошло; он знал об этом и был еще более счастлив, чем накануне. Она, наконец, «увидела» его, и если он был так глуп, что думал, что первым событием между ними станет ночь любви, он должен был винить в этом только себя. Ему нужно будет много терпения, много нежности и, без сомнения, много времени. И он чувствовал себя терпеливым, нежным, и впереди была вся жизнь. Он даже мечтал о том, чтобы эта ночь любви, если она будет, была бы лишь этапом, а не привычным достижением, которое он всегда предвидел; чтобы между ними были дни и ночи, и чтобы они никогда не закончились. В то же время, он упорно жаждал ее.