Любите ли вы Брамса? Глава 11

Глава 11
Он не видел ее уже 10 дней. На следующий день после того безумного и такого нежного вечера, когда она его поцеловала, он получил от нее записку, в которой она приказывала ему не искать с ней встреч. "Я причиню Вам зло и я испытываю к Вам слишком сильную нежность». Он не понял, что она больше боялась за себя, чем за него; он поверил в ее жалость и не был даже обижен ею. Он просто искал какое-нибудь средство, идею, которые позволили бы ему встретить жизнь без нее. Поль испугалась; она неосознанно ждала, что он придет и заставит ее любить его. Она больше не могла этого выносить: ни монотонность зимних дней, ни вечное шествие одних и тех же улиц, по которым она – одинокая – ездила из дома на работу, ни этот телефон-предатель, на котором она каждый раз с таким сожалением вешала трубку – настолько отсутствующим и пристыженным был голос Роже, - все это вело к обезоруженной пассивности и хотелось, чтобы любой ценой «что-нибудь произошло».
Симон работал. Он был пунктуальным, прилежным и молчаливым. Время от времени он поднимал голову, смотрел на мадам Алису отсутствующим взглядом и рассеянно проводил пальцем по губам … Поль, этот последний вечер, внезапная и почти властная манера, с которой она прижалась губами к его губам, ее закинутая голова, ее нежные руки на его руке, лицо Симона, ветер... Поль поддалась порыву досады, вот и все. Он не пытался преследовать ее с тех пор - может быть, он был не прав? Он по 10-20 раз прокручивал в голове малейшие детали прошедших недель, их последнюю прогулку в машине, этот адский вечер у его матери... и каждая деталь, каждый образ, каждое предположение заставляло его страдать еще больше. Однако дни шли, он выигрывал время или проигрывал жизнь - он уже не мог ни в чем разобраться.
Однажды вечером он спустился с приятелем по темной лестнице и оказался в маленьком ночном кабачке, который был ему неизвестен. Они много пили, заказали еще и снова погрустнели.
- Я отдал бы 10 лет жизни за то, чтобы любить кого-нибудь, - сказал друг Симона.
- А я люблю, - сказал Симон, - и она никогда не узнает об этом. Никогда.
Он отказался от комментариев, но в то же время ему показалось, что ничего не потеряно, что это – невозможно: весь этот прилив в нем - напрасно! Он остался допоздна, один, и вернулся домой на заре, протрезвевшим.
***
На следующий день в 6 часов вечера Симон ожидал Поль перед ее магазином. Шел дождь. Он засунул в карманы руки, которые, как он заметил с недовольством, дрожали. Он чувствовал себя странно пустым и ни на что не реагирующим. «Боже мой, - подумал он, - может быть, лицом к лицу с ней я больше ни на что не способен, кроме как страдать». И он скривился от отвращения.
В половину седьмого Поль вышла. На ней был темный костюм и серо-голубой платок в тон глазам. У нее был усталый вид. Он сделал шаг в ее сторону, она ему улыбнулась, и он внезапно почувствовал себя переполненным таким чувством полноты и спокойствия, что закрыл глаза. Что бы ни случалось с ним, если это случалось из-за нее, он ничего не терял. Поль видела это ослепшее лицо, эти протянутые руки, и остановилась. Ей действительно не хватало его за эти 10 дней. Его длительное присутствие, его восхищение, его упрямство создали разновидность привычки, подумалось ей, от которой у нее не было никаких причин ускользать. Они смотрели друг на друга с расстояния 2-х метров. Симон сделал шаг и заключил ее в объятия.
Он держал ее рядом с собой, не сжимая, его дыхание прерывалось, но большим усилием он сдерживал его. Он прижался щекой к ее волосам и впился взглядом в вывеску книжного магазина, которая находилась перед ним: «Сокровища времени». Он неосознанно спрашивал себя, сколько сокровищ и сколько потерь могло быть в этом магазине. В то же время, он удивлялся тому, что задавал себе такой абсурдный вопрос в этот момент. У него было чувство, словно он решил задачу.
***
- Симон, - спросила Поль, - как долго вы ждете? Вы, должно быть, совсем промокли.
Она вдыхала запах его твидового пиджака, его шеи, и не хотела двигаться. От его прибытия она испытала неожиданное облегчение, словно освобождение.
- Знаете, - ответил Симон, - я совершенно не мог жить без вас. Я висел в пустоте. Я даже не скучал, я был лишен себя самого. А вы?
- Я? – сказала Поль. – О! Вы знаете, Париж сейчас – это не слишком веселое место. (Она пыталась придать разговору нормальный тон). Я посмотрела новую коллекцию, занималась делами, встретила 2 американцев. Стоит вопрос о том, чтобы я поехала в Нью-Йорк…
В то же время, ей казалось, что не нужно было говорить таким тоном в объятиях этого мальчика, под дождем, как 2 отчаянных любовников, но она не могла пошевелиться. Рот Симона мягко скользил по ее вискам, по волосам, по щеке, прерывал ее фразы. Она замолчала, немного сильнее прижалась лбом к его плечу.
- Вы хотите поехать в Нью-Йорк? – спросил над ней голос Симона.
Она чувствовала, как двигается его челюсть по ее голове, когда он говорил. От этого ей захотелось рассмеяться, как школьнице.
- США – это, безусловно, интересный опыт. Вы так не думаете? Я никогда там не была.
- Я тоже, - сказал Симон. – Моя мать находит это ужасным, но она всегда боялась путешествий!
Ему следовало бы рассказывать часами о своей матери, о вкусе путешествий, об Америке и о России. Ему хотелось сказать ей сотни общих фраз, произнести сотни спокойных речей, безо всякого усилия. Он больше не думал ни о том, чтобы ее удивить, ни о том, чтобы ее соблазнить. Все было хорошо, он чувствовал себя уверенным и неуверенным в себе одновременно. Ему нужно было отвезти ее домой, чтобы поцеловать взаправду, но он не осмеливался выпустить ее.
- Мне нужно подумать, - сказала Поль.
И она даже не знала, о чем говорит: о нем или о своем путешествии. Она боялась поднять голову, увидеть это лицо подростка рядом со своим, опять стать собой: умной и решительной Поль. Она боялась начать судить себя.
- Симон, - сказала она тихим голосом.
Он наклонился и легко поцеловал ее в губы.
2 дня спустя они ужинали вместе. Поль нужно было произнести всего несколько фраз, чтобы Симон понял, чем были для нее эти 10 дней: равнодушие Роже, его издевки над Симоном, одиночество. Без сомнения, Поль надеялась воспользоваться этой передышкой, чтобы вернуть Роже, или, по крайней мере, вновь увидеть его, восстановить их союз. Но она наткнулась на ожесточенного ребенка. Ее усилия, такие трогательные в своей скромности: ужин, какой ему нравился, его любимое платье, разговор на темы, которые он предпочитал, все средства, которые в женских журналах казались такими смехотворными, низкими и даже хуже, но которые, будучи использованы умной женщиной, достигали цели больше, чем что бы то ни было, - ни к чему не привели. И она не чувствовала себя униженной из-за того, что пользовалась ими.
Проведя таким образом 10 дней, в расчетах и в ложных надеждах, она не могла не быть завоеванной Симоном. Симон говорил: «Я счастлив, я вас люблю» и не был при этом пошлым; Симон лепетал по телефону; Симон приносил ей нечто целое или, по крайней мере, целую половину чего-то. Она слишком хорошо знала, что для такого рода вещей нужно было быть вдвоем, но чувствовала себя усталой от того, чтобы в течение слишком долгого времени быть первой и, очевидно, единственной. Любить - это еще ничего не значит, говорил ей Симон, подразумевая себя самого, - нужно еще быть любимым. И это казалось ей особенно личным. Только в самом начале этой истории, в которую она оказалась вовлечена, она была удивлена тем, что испытывала вместо возбуждения, вместо порыва, который был закономерен, например, при ее связи с Роже, лишь огромную и нежную усталость, которая сказывалась даже на ее походке. И она отворачивалась от своего отражения в зеркале или покрывала его кольд-кремом. Только этим вечером, когда Симон позвонил, когда она увидела его темный галстук, его беспокойные глаза, огромное ликование всей его фигуры, даже его смущение, словно в человеке, который слишком избалован жизнью и унаследует еще, ей захотелось разделить его счастье. Счастье, которое она ему давала: «Вот мое тело, моя теплота, моя нежность; они мне не нужны, но, может быть, под твоими руками они вновь обретут для меня какой-то смысл». Эту ночь он провел на ее плече.
Она представляла себе, каким тоном скажут люди, ее друзья: «Вы знаете? Поль…» И больше, чем страх пересудов, больше, чем страх из-за разницы в возрасте между ею и Симоном, которая, как она хорошо знала, будет подчеркнута, ее охватил стыд. Стыд думать о том, как весело люди это скажут, какой развлекающейся они ее посчитают, с каким вкусом к жизни и к молодым людям, тогда как она чувствовала себя усталой и старой, всего лишь в поисках небольшого утешения. И ей тошно было думать о том, что люди, встретившись с ней, будут одновременно жестокими и льстивыми, что она видела сотни раз в случаях с другими. О ней говорили "бедняжка Поль", потому что Роже ее обманывал, или "эта сумасшедшая, которая ищет независимости", когда она бросила молодого, красивого и скучного мужа, ее обвиняли и жалели тогда. Но к ней еще никогда не испытывали той смеси презрения и интереса, которую она неминуемо вызовет в этот раз.