Любите ли вы Брамса? Глава 13

Глава 13
- Мне нужно позвонить, - сказала Поль. – После обеда будет слишком поздно.
Роже встал, когда она выходила из-за столика, и Поль улыбнулась ему слабой улыбкой, которую не могла запретить себе каждый раз, когда, в силу условностей общества или сердца, она вынуждала его беспокоить себя из-за нее. Она с раздражением думала об этом, спускаясь по влажной лестнице, которая вела к телефону. С Симоном все было по-другому. Он был настолько прилежен и доволен, настолько готов заниматься ею, открывать ей двери, зажигать сигареты, бежать впереди ее малейших желаний, что заканчивал тем, что думал о них раньше нее. В это утро она оставила его полусонным, сказав на прощанье: «Я позвоню тебе в полдень». Но в полдень она встретила Роже и теперь поймала себя на мысли о том, что бросила его одного, чтобы позвонить молодому ленивому любовнику. Заметит ли он это? У него был нахмуренный лоб, озабоченный неудачными днями, он казался постаревшим.
Симон сразу же взял трубку. Он начал смеяться, едва она произнесла «Алло», и она засмеялась тоже.
- Ты проснулся?
- Еще в 11. Сейчас 13.00. Я уже звонил в телефонную компанию, чтобы узнать, исправен ли телефон.
- Зачем?
- Ты должна была позвонить в полдень. Где ты?
- «У Луиджи». Я начинаю обедать.
- А! Хорошо, - сказал Симон.
Наступила тишина. Наконец, она сухо прибавила:
- Я обедаю с Роже.
- А! Хорошо…
- Ты больше ничего не можешь сказать. «А! Хорошо…» Я буду в магазине в половине третьего, чуть позже. Что ты будешь делать?
- Я заберу кое-какую одежду из квартиры матери, - очень быстро сказал Симон. – Я повешу ее на плечики у тебя, а потом пойду за этой акварелью, которая понравилась тебе у Десно.
На секунду ей захотелось рассмеяться. Это было так похоже на него: соединять вместе 2 фразы.
- Почему? Ты рассчитываешь перевести ко мне свой гардероб?
В то же время она искала аргументы, чтобы его переубедить. Но какие?
- Да, - сказал Симон. – Вокруг тебя много людей. Я хочу стать сторожевым псом, но в подходящих костюмах.
- Мы еще поговорим об этом, - сказала она.
У нее было такое чувство, словно она звонила целый час. Роже был один наверху. Сейчас он начнет задавать вопросы, и она, оказавшись с ним лицом к лицу,  не сможет защититься от чувства вины.
- Я люблю тебя, - сказал Симон, прежде чем повесить трубку.
Выходя, она машинально провела расческой по волосам перед зеркалом. Перед ней было лицо, которому кто-то говорил: «Я тебя люблю».
Роже пил коктейль, и Поль удивилась этому, зная, что он никогда ничего не пил до вечера.
- Что-то случилось?
- Почему? А! Коктейль? Нет, я устал сегодня.
- Я давно тебя не видела, - сказала она, и так как он воспринял это рассеянно, она почувствовала, что к ее глазам подступают слезы. Она отвернулась.
- 2 недели, - спокойно сказала она. – У тебя все хорошо?
- Да. По крайней мере, нормально.
Он замолчал. Без сомнения, он ждал, что она спросит: «Твои дела?», но она не спросила. Сначала она должна была рассказать ему о Симоне; затем он сможет довериться ей, не испытывая впоследствии чувства того, что он был смешным.
- Ты развлекалась? – спросил он.
Она замерла. У нее стучало в висках, она чувствовала, как останавливается ее сердце. Она услышала свой голос:
- Да, я виделась с Симоном. Часто.
- А! – сказал Роже. – Этот милый мальчик? Все еще помешан на тебе?
Она медленно покачала головой, затем еще раз, не поднимая глаз.
- Тебя это до сих пор развлекает? – спросил Роже.
Она подняла голову, но теперь он не смотрел на нее. Он внимательно изучал свой грейпфрут. Она подумала, что он понял.
- Да, - сказала она.
- Тебя это развлекает? Или больше, чем развлекает?
Сейчас они смотрели друг на друга. Роже положил свою ложку на тарелку. Она с безумной нежностью рассматривала 2 длинные складки у рта, неподвижное лицо и голубые глаза, слегка очерченные кругами.
- Больше, - сказала она.
Рука Роже вернулась к ложке, схватила ее. Ему казалось, что время остановилось и свистело ему в уши.
- Думаю, мне нечего сказать.
Услышав это, она поняла, что он был несчастлив. Будь он счастлив, он бы к ней вернулся. Но сейчас у него был вид мученика, в которого она бросила последний камень. Она пробормотала:
- У тебя были все слова.
- Ты сама употребила прошедшее время.
- Чтобы пощадить тебя, Роже. Если бы я сказала, что всё еще зависит от тебя, что бы ты мне ответил?
Он ничего не сказал. Он смотрел на скатерть.
Она продолжила:
- Ты бы сказал, что слишком сильно одержим своей свободой, что ты слишком боишься ее потерять, чтобы… наконец, чтобы сделать необходимое усилие, которое вернуло бы меня.
- Я говорю тебе, что ничего не знаю, - резко сказал Роже. – Очевидно, мне ненавистна мысль, что… Он, по крайней мере, одарен?
- Речь не идет о дарах, - ответила она. – Он любит меня.
Она увидела, как напряжение в нем ослабло, и возненавидела его в этот момент. Он успокоился: все это было приступом сентиментальности, он останется – он, любовник, настоящий, мужчина.
- Что бы тебе ни было очевидно, - добавила она, - я не могу сказать, что он оставляет меня равнодушной, в определенном плане.
«Сейчас я в первый раз добровольно причиняю ему боль», - подумала она, оглушенная.
- Признаться, - сказал Роже, - что, приглашая тебя на обед, я не думал, что мне придется выслушивать рассказ о твоих шалостях с молодым парнишкой.
- Ты думал рассказать мне о своих - с молодой девчушкой, - сразу же отозвалась Поль.
- Это, по крайней мере, более нормально, - процедил он сквозь зубы.
Поль задрожала. Она взяла сумку, встала.
- Сейчас, наверное, ты начнешь говорить о моем возрасте?
- Поль…
Встав, в свою очередь, он последовал за ней к выходу, где она растерялась и ослепла от слез в глазах. Он вновь нагнал ее у машины. Она безуспешно пыталась запустить стартер. Он просунул руку вовнутрь и соединил контакт, который она забыла. Рука Роже… она повернула к нему осунувшееся лицо.
- Поль… ты же знаешь… Я вел себя, как подлец. Прости меня. Ты же знаешь, я не думал, что говорил.
- Я знаю, - сказала она.  – Я тоже была хороша. Будет лучше, если мы не увидимся какое-то время.
Он не шевелился, у него был потерянный вид. Она слабо улыбнулась ему.
- До свиданья, дорогой.
Он наклонился к ней.
- Ты нужна мне, Поль.
Она быстро уехала, чтобы он не заметил слез, которые стояли у нее в глазах. Сейчас была половина второго. У нее было достаточно времени, чтобы вернуться к себе, успокоиться, поправить макияж. Она одновременно надеялась и боялась, что Симон уехал. Она столкнулась с ним в дверях.
- Поль… Что с вами?
Охваченный паникой, он вновь начал говорить ей «Вы». «Он видит, что я плакала, он должен жалеть меня», - подумала она, и ее слезы удвоились. Она не ответила. В лифте он прижал ее к себе, осушал ее слезы, умолял ее не плакать больше, невразумительно пообещал «убить этого типа», что заставило ее улыбнуться.
- Должно быть, я выгляжу ужасно, - сказала она, и у нее было впечатление, что она тысячу раз читала эту фразу или сто раз слышала ее в кино.
Позже она сидела на канапе рядом с Симоном и взяла его за руку.
- Не спрашивай меня ни о чем, - сказала она.
- Не сегодня. Но однажды я спрошу тебя обо всем. Очень скоро. Я не выношу, когда тебя заставляют плакать. Я особенно не выношу, чтобы это получалось у него, - вскрикнул он с гневом. – А я, я никогда не смогу заставить тебя плакать…?
Она посмотрела на него: решительно, мужчины – свирепые животные.
- А тебе этого так хочется?
- Я лучше сам буду страдать, - сказал Симон, и зарылся лицом в грудь Поль.
Когда она вернулась вечером, полбутылки скотча было выпито, и он сказал, что никуда не выходил. С огромной важностью он объявил, что у него были личные заботы, произнес маловнятную речь о трудностях бытия и заснул на кровати, пока она, полурасстроганная, полуиспуганная, стаскивала ему туфли.
***
Роже смотрел на рассвет. Это была одна из тех ферм-гостиниц в Иль-де-Франс, где деревня странным образом воплощает идею, которую создают себе уставшие от города. Но здесь, в этот странный час, когда занимается день, это была настоящая отдаленная деревня из детства, которая только что обрушилась на Роже тяжелым и холодным запахом дождя. Он обернулся и сказал: «Прекрасное время для выходных», но подумал: «Это удивительно. Я люблю этот туман. Если бы я мог быть один». Мейзи повернулась к нему в теплой постели.
- Закрой окно, - попросила она. – Холодно.
Она натянула простынь на плечи. Ей уже сжала горло ужасающая мысль этого дня о том, что надо приехать в это незнакомое место с молчаливым и рассеянным Роже, и эти поля, простирающиеся до самого горизонта… Ей захотелось застонать.
- Я тебя попросила закрыть окно, - сухо сказала она.
Он зажег сигарету «галуаз», первую за этот день. Его утренняя сонливость уже прошла, и он с некоторым нетерпением чувствовал, что враждебность Мейзи поднимается у него по спине. «Пусть бесится, пусть выпрыгнет из кровати, садится в автобус и возвращается в Париж! Я буду гулять в полях весь день, я лучше найду бродячую собаку себе в спутники», так как он боялся быть один.
После этого второго приказа Мейзи заколебалась. Она могла бы забыть об окне и вновь заснуть или устроить сцену.
Она выбрала промежуточный вариант.
- Тебе следовало бы закрыть окно и попросить завтрак, дорогой.
Роже разочарованно обернулся и спросил наобум:
- Дорогой? Что это значит – «дорогой»?
Она рассмеялась. Он продолжал:
- Я не прошу тебя смеяться. Ты хоть знаешь, что означает «дорогой»? Разве ты мной дорожишь? Знаешь ли ты, что, по слухам, означает глагол «дорожить»?
«С меня действительно хватит, - думал он, удивленный собственными словами, - если я начинаю заниматься словарным запасом женщины, это значит, что конец близок».
- Что это на тебя нашло? – спросила Мейзи.
Она приподняла над кроватью голову, почти напуганную, которая показалась ему комичной, и грудь, которую он больше не хотел. Бесстыдница. Она была бесстыдницей!
- Чувства очень важны, - сказал он. – У меня с тобой интрижка. Удобная интрижка. Так что не называй меня «дорогим», особенно по утрам. Ночью – куда ни шло!
- Но Роже, - возразила Мейзи, по-настоящему встревоженная, - я тебя люблю.
- Не говори ерунды! – закричал он.
Он натянул свитер и вышел, жалея о твидовом пиджаке. Но для того, чтобы его взять, нужно было обойти вокруг кровати, а этот маневр снизил бы скорость,  необходимую для того, чтобы уйти. На улице он вдохнул ледяной воздух, и у него закружилась голова. Ему нужно вернуться в Париж, но не встречаться с Поль. Он вернулся оплатить счет и ушел, как вор. Мейзи привезет его пиджак, он пошлет за ним своего секретаря вместе с цветами. «Потому что я не умею жить», - невесело подумал он.
Некоторое время он ехал с нахмуренными бровями, затем протянул руку к радио и вспомнил: «Дорожить, - подумал он, - это были мы с Поль». У него больше не было вкуса ни к чему. Он его потерял.