Любите ли вы Брамса? Глава 15

Глава 15
Обычно Роже и Поль в феврале на неделю уезжали в горы. Между ними было условлено, что, какова бы ни была их сердечная ситуация (а в этот момент речь шла только о ситуации Роже), они каждую зиму будут проводить вместе несколько спокойных дней. И вот как-то утром Роже позвонил Поль на работу, сообщил, что уезжает через 10 дней, и спросил, брать ли билет для нее. Наступила пауза. На мгновение она спросила себя, что побудило его сделать такое предложение: инстинктивная потребность в ней, угрызения совести или желание разлучить ее с Симоном. Она склонялась к первому варианту. Но она хорошо знала, что, несмотря на все его слова, она не могла быть уверена в том, что не будет страдать во время этого отдыха. В то же время, воспоминания о Роже на вершине горы, переполненном жизнелюбием, мчащимся по трассам, как ядро, и увлекающим за собой ее, перепуганную, раздирали ей сердце.
- Ну, так как?
- Не думаю, что это возможно, Роже. Мы бы притворялись, что… чтобы не думать больше ни о чем.
- Я уезжаю как раз затем, чтобы не думать ни о чем. Уверяю тебя, я вполне на это способен.
- Я бы поехала с тобой, если бы… (она чуть было не сказала: «Если бы ты был способен думать обо мне, о нас», но замолчала)… если бы тебе это было действительно нужно. Но тебе будет хорошо и одному или с… кем-нибудь другим.
- Хорошо. Если я правильно понял, ты не хочешь покидать Париж сейчас?
«Он думает о Симоне, - сказала она себе. – Почему никто не может отделить видимость от реальности?»
- Да, пожалуй…
Наступило молчание.
- Поль, ты сейчас неважно выглядишь. У тебя усталый вид. Если ты не хочешь ехать со мной, езжай с кем-нибудь другим, тебе это нужно.
Его голос был нежен и грустен, и Поль почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Да, он был ей нужен, ей было нужно, чтобы он защищал ее всегда, вместо того, чтобы предлагать ей эти жалкие 10 дней. Он должен был это знать. Всему есть границы, даже мужскому эгоизму.
- Конечно, я поеду, - сказала она. – Мы пошлем друг другу открытки с одной вершины на другую.
Он повесил трубку. В конце концов, он просто попросил у нее помощи, и она ему отказала. Вот какова была ее любовь к нему! Но в то же время она смущенно чувствовала, что была права, что она имела право быть требовательной и страдать от этого, что это было почти долгом. В конце концов, она была женщиной, которую страстно любили. До этих пор они с Симоном ходили в маленькие ресторанчики рядом с ее домом, всегда одни. Но когда она вернулась сегодня вечером, она увидела его на пороге, одетого в темный костюм, идеально причесанного, с торжественным видом. Она еще раз отметила про себя, как он был красив, с длинным разрезом кошачьих глаз, с совершенным рисунком рта, и подумала с удивлением, что этот мальчик, который проводил дни, ожидая ее и зарывшись в ее платья, обладал внешностью солдафона и истязателя сердец.
- Какой ты элегантный! – воскликнула она. – А каков повод?
- Мы идем развлекаться, - ответил он. – Мы идем ужинать и танцевать в роскошное место. Если бы мы съели яичницу здесь, я тоже был бы доволен, но я хочу, чтобы ты вышла куда-нибудь, где весело.
Он помог ей снять пальто. Она заметила, что он был сильно надушен. В спальне на кровати лежало платье для коктейлей, очень декольтированное, которое она надевала 2 раза в жизни.
- Оно нравится мне больше всего, - сказал Симон. – Хочешь коктейль?
Он приготовил ее любимые коктейли. Поль села на кровать в растерянности: она спустилась с горы, чтобы оказаться на светском вечере! Она ему улыбнулась.
- Ты довольна? Ты, по крайней мере, не устала? Если хочешь, я немедленно сниму этот костюм, и мы останемся здесь.
- Хорошая идея, - ответила она. – Тебе так нравится это платье? У меня в нем немного сумасшедший вид.
- Я люблю, когда ты голая, - сказал он, - а это платье оголяет тебя больше всех остальных. Я хорошо искал.
Она взяла бокал, выпила. Она могла бы вернуться в квартиру одна, лечь в постель с книгой, немного грустя, как это часто случалось до него, но он был здесь, он смеялся, он был счастлив, она смеялась вместе с ним, а он хотел, чтобы она обязательно научила его танцевать чарльстон, он весело состарил ее этим на 20 лет, и она качалась на ковре, танцуя, и упала в его объятия, запыхавшись, и он прижал ее к себе, она засмеялась и совершенно забыла и Роже, и снег, и сожаления. Она была молода, она была красива, она вытолкала его за дверь, накрасилась, как женщина-вамп, надела это неприличное платье, и он затарабанил в дверь в нетерпении. Когда она вышла, он посмотрел на нее, ослепленный, и покрыл поцелуями ее плечи. Он заставил ее выпить второй коктейль – ее, кто не умел пить. Она была счастлива. Восхитительно счастлива.
В кабаре за соседним столиком она узнала 2 женщин немного старше нее, которые иногда работали с ней и удивленно ей улыбнулись. Когда Симон поднялся, чтобы пригласить ее на танец, она услышала: «Сколько же ей сейчас лет?»
Она оперлась на Симона. Все было испорчено. Ее платье было смешным для ее возраста, Симон был слишком красив, а ее жизнь – слишком абсурдна. Она попросила Симона проводить ее домой. Он не возражал, и она знала, что он тоже слышал ту фразу.
Она разделась очень быстро. Симон говорил об оркестре. Ей хотелось остаться одной. Она растянулась в темноте, пока он раздевался. Не нужно было пить те 2 коктейля и шампанское – завтра у нее будут осунувшиеся черты. Она была словно оглушена печалью. Симон вернулся в спальню, сел на кровать, положил руку ей на лоб.
- Не сегодня, Симон, - сказала она, - я устала.
Он не ответил и не пошевелился. Она видела его силуэт на фоне света, пробивающегося из ванной. Его голова была наклонена. Он, казалось, размышлял.
- Поль, - сказал он, наконец, - мне нужно с тобой поговорить.
- Уже поздно. Я хочу спать. Завтра.
- Нет, - сказал он, - я хочу поговорить с тобой немедленно. И ты меня выслушаешь.
Удивленная, она открыла глаза. Он впервые говорил с ней таким властным тоном.
- Я так же, как и ты, слышал, что сказали эти старые перечницы сзади нас. Я не могу допустить, чтобы это тебя расстроило. Это недостойно тебя, это трусость, и меня это ранит.
- Но, Симон, ты устраиваешь трагедию из ничего…
- Я не устраиваю трагедию. Напротив, я хочу, чтобы ты ее не устраивала. Конечно, ты все от меня скрыла бы. Но тебе это не удалось. Я – не мальчик, Поль. Я полностью в состоянии понять тебя и, возможно, помочь. Я очень счастлив с тобой, ты это знаешь, но мои стремления этим не ограничиваются: я хочу, чтобы ты тоже была счастлива со мной. Сейчас ты слишком много думаешь о Роже, чтобы быть таковой. Нужно, чтобы ты смотрела на наши отношения, как на что-то позитивное, и помогла мне строить их, а не считать их счастливой случайностью. Вот так.
Он говорил напыщенно, но с усилием. Поль слушала с удивлением и с какой-то надеждой. Она считала раньше, что он ничего не понимал, но теперь она поняла, что ошиблась, и что он думал, что она могла все начать с начала. Может быть, в конце концов, она действительно это могла…?
- Ты же знаешь, что я не глуп. Мне 25 лет, я никогда не жил до тебя и, конечно, не буду жить после. Ты – та женщина, тот человек, который мне нужен. Я это знаю. Если бы ты захотела, я бы женился на тебе хоть завтра.
- Мне 39 лет, - сказала она.
- Жизнь – это не женский журнал и не цепь прошлого опыта. Ты на 14 лет старше меня, и я люблю тебя, и буду любить очень долго. Вот и все. К тому же, для меня невыносима мысль о том, что ты можешь опуститься на уровень этих старых хрычовок или на уровень общественного мнения. Проблема – для тебя, для нас, - это Роже. Других нет.
- Симон, - сказала она, - прости меня за то, что… за то, что я подумала…
- Ты не думала, что я умею думать, вот и все. А теперь подвинься немного.
Он скользнул рядом с ней и обнял. Она не возражала от усталости, и он доставил ей неистовое удовольствие, которого она раньше не знала. Затем он гладил ее лоб, мокрый от пота, прижал ее голову к своему плечу и, против своей привычки, бережно снял с нее одежду.
- Спи, - сказал он, - я обо всем позабочусь.
Она слабо улыбнулась в темноте и прижалась губами к его плечу – ласка, которую он воспринял с олимпийским спокойствием хозяина. Он долго не спал в ту ночь, испуганный и гордый собственной твердостью.