Была война

   Тётя Зина, немолодая невысокая женщина, с доброй улыбкой на лице, шла неторопливо по аллее пионерского лагеря. Она теперь осталась одна. Выросли дети и внуки,  им не нужна уже её помощь. И чтобы не толкаться без дела летом в городе, она нашла работу в пионерском лагере. Работала на кухне – делала уборку, мыла посуду помогала поварам чистить картошку и другие овощи.
За территорией лагеря – берёзовая роща. Давно хотелось там погулять. А вот и время выдалось. В лагере «мёртвый час», тишина, и у неё есть свободных часа два, и она вышла за территорию лагеря. В лесу было солнечно, но умеренный ветерок спасал от летней жары. Неожиданно тётя Зина вышла на большую поляну. Она скоро поняла, что это была за поляна. Здесь был бой. Воронки от бомб, траншеи с осыпавшимися краями заросли травой и ромашками.  Таких ям и канав было много. Вот как…И здесь война была. А почему – нет? Это же недалеко от её степного края, разорённого войной.
Она задумчиво ходила по поляне и увидела невысокую заброшенную оградку. Странно, в лесу…Внутри оградки – чуть заметный могильный холмик, почти сравнялся с землёй. Деревянная пирамидка памятника, с облезлой краской, подгнила и упала.
- Да… - вздохнула тётя Зина – Одними руками тут ничего не сделать. Приду завтра.
Неожиданно  тишину разрушили звонкие детские голоса. Дети пели, смеялись. Несколько мальчишек подбежали к ней:
- Тётя Зина, что здесь такое?
- Смотрите. Здесь солдат похоронен. Вы потише себя ведите. Место здесь такое, требует тишины.
Ребята примолкли.
- Как вы считаете, что здесь надо сделать? – спросила тётя Зина.
- Оградку покрасить.
- Памятник поставить.
- Могилу поправить.
- Вот этим я завтра и займусь, - пообещала тётя Зина.
- Мы поможем. Отпросимся у вожатой, - поддержали ребята.


   Ночью тётя Зина плохо спала. Перед глазами – одинокий могильный холмик.
- Может, и мой отец где-то так же лежит забытый, - шептала тётя Зина. – Люди, если встретится вам такая одинокая могила, положите цветы. А вдруг это ваш отец, или брат, или просто наш солдат.
Утром тётя Зина взяла у завхоза лопату, краски, веник и пошла в уже знакомый лес, надеясь к обеду сделать намеченную работу.
Лагерь уже просыпался и готовился к подъёму флага. Дети строились парами, звонко смеялись, громко повторяли «речёвки» - у каждого отряда своя.
- Счастливые, - улыбнулась тётя Зина. – Нет войны. А моё-то детство… И память неожиданно возвратила её в первый военный год.


   Восьмилетняя Зина, смуглая, с выразительным взглядом тёмных глаз, грустная, без дела гуляла во дворе. Она не могла понять, как так сразу всё переменилось в жизни. Весной она закончила первый класс и уже готовила учебники для второго. Но летом пришло страшное слово – война. Папа ушёл на фронт. Зина спросила у мамы: - Мама, а фронт – это что? – Это война, - вздохнула мать и строго сказала. – Не ходи без дела. Завтра рано уходим. Одежду я уже собрала. Если хочешь, возьми пару небольших лёгких игрушек -  себе и Нинке, чтоб нетяжёлые были. Идти придётся далеко и долго. И Нинка устаёт, на руках нести придётся.
Нинка – сестрёнка, большая уже, пять лет, но очень слабенькая, чем-то болеет, редко играет с Зиной. Больше любит, когда та читает ей сказки.
- Мама, а куда мы пойдём? – снова спросила Зина.
- Туда, где нет войны. Надо уходить. Пора.


   И потом они всё время шли и шли туда, «где нет войны». А война шла с ними рядом, с толпой незнакомых людей. Знакомые уходили вперёд, обгоняя их, потому что Нинка уставала. Мать сажала её себе на спину, а узел с одеждой отдавала Зине. А узел был тяжёлый. И матери тяжело Нинку нести. Они отставали от знакомых и каждый раз шли в толпе незнакомых людей. Иногда ночевали в незнакомом селении, где добрые люди помогали им, чем могли. Как-то одна бабушка, прощаясь, подала матери серый кусок хлеба с лебедой. И ещё подарила тёплые носки – белые, с синими полосками. – Возьми, - сказала она. – Пригодятся.  Дочке хотела передать, когда их в Германию угоняли. Но конвоир так  ударил чем-то меня по рукам, до сих пор болят. А носки вот остались.
Зине носки понравились. Она попросила: - Мама, можно мне их надеть. Ногам холодно в резиновых калошах. – Пусть полежат. Скоро совсем холодно будет. Осень. Тогда и наденешь, - подсказала мать.


   Как-то ехали в поезде, в душном деревянном вагоне, похожем на большой ящик. Сидели в тесноте на полу. Потом крик: - Немцы, немцы! Грохот. Шум. Вагон тряхнуло. Всё смешалось. Зина очнулась на насыпи среди живых и мёртвых. Люди кричали, звали, искали друг друга. Зина не кричала, недалеко нашла узел с одеждой и пошла вдоль разбитых вагонов. Долго ходила, пока не наткнулась на мать. Та сидела, тупо глядела перед собой и качала на руках неподвижную Нинку. Увидев Зину, сказала – Снарядом убило.
Могилу рыли – кто чем мог – железками, деревяшками, прямо руками. Подошёл солдат с сапёрной лопатой и вырыл небольшую могилу.- Ну вот выкопал, остальное доделаете сами, - сказал он. У нас много работы. Хороним погибших.
Мать развязала узел с одеждой, достала кусок хлеба, разломила. Одну часть сунула в руки Зине, другую отдала солдату. Тот торопливо поклонился и быстро ушёл.
Какая-то женщина подала матери яркий шёлковый полушалок: - Мне-то он ни к чему. Снаряди дочку-то.
Платок одели Нинке на голову, а длинными концами обвернули ей грудь и животик. На ноги не хватило. Тогда мать достала из узла тёплые белые носки с синими полосками, мельком глянула на Зину и молча натянула их на голые мёртвые Нинкины ноги.
Люди, кто остался живой, стали снова собираться вместе и уходить. Зина плакала и с трудом оттащила мать от могильного бугорка, где осталась лежать одна в чужой степи Нинка.


   Снова шли туда, «где нет войны». А война была рядом и даже обгоняла. В одном селении жители остановили их: - По этой дороге не ходите. В соседнем селе вчера высадились немцы. Много. Кругом посты. Не пройдёте.
- А у вас?
- В нашем селе тоже немцы. Но они расквартировались по хатам  небольшими группами. Укрыться-то можно, но не безопасно.
Мать выдернула Зину из толпы и быстро повела к лесу за село. На отшибе стояла покосившаяся баня. Ясно, что в ней никто не жил. Зина с матерью укрылись в этом жилище. Повезло. Баня стояла на краю обрыва, внизу протекал большой ручей, там – вода. В бане можно было разжигать печь и кипятить чай и можно спать вдвоём на полкЕ.
Но их нашли. Утром распахнулась дверь, и солдат со свастикой, про которую Зина уже знала, ткнув матери в грудь автоматом, скомандовал: - Матка, шнель! – и увёл её. Зине было страшно, не знала, вернётся ли мать. Мать вернулась к обеду.  – Мама, где ты была? – плакала Зина.  – Немцам обед варили. Чистили кур.


   Женщины, не сговариваясь, запустили кур в котёл вместе с потрохами, не почистив. Суп сварился горький, есть его нельзя. Солдаты, оставшись без обеда, разозлённые, забирали из хат хозяек, гнали к центру села на расправу.
Пришёл солдат и за Зининой матерью. Когда она открыла дверь, раздался выстрел. На какую-то долю секунды раньше выстрела мать захлопнула дверь, и пуля застряла в трухлявой, но толстой доске дверного полотна. Это мать показала Зине, когда солдат громко и зло ругаясь, ушёл.

   Дня через два солдат снова увёл куда-то Зинину мать. Девочка осталась одна, голодная и испуганная. Проходили дни, а мать не приходила. Зина уже не плакала, просто сидела, обхватив руками ноги, вздрагивала от выстрелов и громких криков в селе. Уже и есть не хотелось.
Мать вернулась в грязной, мокрой одежде, хромая. Нога перевязана цветной тряпицей.  – Окопы рыли, - устало сказала она. Зина даже спрашивать не стала её ни о чём, только чуть слышно, произнесла: - Поесть бы чего-нибудь. Мать отозвалась сердитым голосом: - Так чего ты сидишь? Пошла бы, попросила у людей.
 - Немцев боюсь. Стреляют.
- Стреляют, - повторила мать. – А так от голода умрём. – Она отвернулась к стенке и замолчала, может, заснула.


   Зина тихо вышла из бани, пошла по улице к дому, который был больше и крепче  приземистых хат. Уже в сенях она услышала громкие крики и смех. Зайти было страшно, но к дому подходили такие же громкоголосые мужики в военной форме. Солдаты. Стало страшно и неожиданно для себя Зина открыла дверь и вошла. За столом солдаты играли в карты, громко ругались. Возле горящей печки стоял солдат – повар в переднике поверх формы. Он достал из печки большой чугун. Запахло мясом. У Зины закружилась голова. А повар быстро раскладывал по котелкам кашу с мясом. Солдаты смахнули со стола карты и принялись за еду. Стало тише. Повар увидел Зину, подошёл, двумя пальцами поднял её подбородок и заговорил: - Киндер…киндер. Айнс, цвай, драй…- считал повар, опуская каждый раз ладонь. Зина поняла, что у него пятеро маленьких детей и кивнула ему.
Кампания солдат с улицы уже стали заходить в хату. Снова стало шумно, некоторые стали смотреть на Зину. Тогда повар, выталкивая её в сени, быстро сунул ей в  руки котелок с кашей. К маме в баню Зина шла, прячась по огородам.


   А потом они опять шли, шли, и нигде не было места, где «нет войны». Кругом враги, смерть, голод. Война. Война была всюду, где бы они не шли.


- Ну, всё, - прервала тётя Зина свои воспоминания. – Вот и оградка. Надо к обеду всё сделать. Подальше от могилы, среди траншей и воронок, тётя Зина нарезала острой лопатой крупные пласты дёрна и обложила ими могилу. Холмик получился довольно высоким, с цветущими ромашками. Красной краской покрасила пирамидку, убрала из оградки мусор, унесла подальше. Когда она уже покрасила половину оградки, прибежали вчерашние пионеры. Они принесли прибитый к деревянной рейке лист фанеры, на котором красной краской, немного неровно, но старательно и крупно, было написано:
 «Здесь лежит неизвестный солдат». Управились быстро – докрасили оградку, укрепили пирамидку и рейку с фанерой.
   Дети вернулись в лагерь, а тётя Зина ещё стояла у солдатской могилы. Откуда-то в её памяти проплыли строчки:
   «Те слова и серьёзны и строги,
   Ни имён, ни фамилий, ни дат.
   Но волнуют неровные строки:
   «Здесь лежит неизвестный солдат».
   Я смотрю на простую фанеру,
   На могилу без мраморных плит.
   И теперь я особенно верю,
   Верю в то, что никто не забыт».