О душе Петербурга в Ленинградской социологии

Недавно, в какой уже раз я посмотрел два выдающихся фильма Алексея Балабанова: «Брат» (1997 г.) и «Про уродов и людей» (1998 г.). Я прекрасно знаю содержание этих лент и пересматривал их, чтобы вновь оказаться в дорогих мне районах, уголках, дворах Петербурга. Попробуйте мысленно перенести действия Данилы Багрова и весь сюжет «Про уродов и людей» в любой другой большой российский город, будет (если это вообще возможно) совсем другая картина. Иная тональность, иной ритм, иное освещение... другая душа.   В видео серии «Скажи Гордеевой» Надежда Васильева,  вдова Алексея Балабанова, рассказывает, как он снимал Петербург. Это могли быть отвечавшие его пониманию и видению города улицы и переулки, дома, парадные, лестницы, входы и выходы из дворов, потом через монтаж и создавалась целостность. Так режиссер искал и, по-моему, находил фрагменты души Петербурга.


Я не помню, что заставило меня в 2010 году предложить Ленинградско-тарускому философу и социологу Леониду Наумовичу Столовичу поговорить о душе Петербурга в «Ленинградской социологической школе». Но мне понятно, почему я предложил эту тему именно ему. Он родился в Ленинграде, в юности познакомился с петербургской поэтической культурой, получил образование на философском факультете ЛГУ, известен своими работами по эстетике, аксиологии и истории философии, в которых социологическая проблематика имеет существенное значение, им выдвинута и обоснована социокультурная концепция ценности. Он участвовал в известных социологических семинарах в Кяэрику и долгие годы поддерживал дружеские контакты с рядом ученых, стоявших у истоков современной российской социологи. Наше обсуждение этой темы было опубликовано в статье «Есть ли душа Петербурга в “Ленинградской социологической школе”»? [1], образованной двумя небольшими очерками; Леонид Столович «Я могу говорить о "петербургском духе" социологии» и Борис Докторов «К социокультурным корням "Ленинградской социологической школы"». Мой очерк приведен ниже, но сначала – суть позиции Столовича.


Направление размышлений Столовича было задано моим вопросом: «Леонид Наумович, рискну, задать Вам вопрос, над которым сам давно задумываюсь, но пока не решаюсь ответить на него однозначно. Вы прекрасно помните, что о культурах народов СССР говорили: “национальная по форме, советская — по содержанию”. Мне кажется, что ленинградскую социологию можно назвать советской по содержанию и петербургской по духу. Конечно, Питирим Сорокин и другие социологи дореволюционного Петербурга и постреволюционного Петрограда никакого влияния на становление социологии в Ленинграде не оказали, но в довоенном, военном и в послевоенном Ленинграде еще жило большое число петербуржцев, в школах преподавали учителя “старой культуры”, город хранил многое от Петербурга, в общении сохранялись какие-то дореволюционные традиции. Что Вы думаете по этому поводу?»
Прежде всего, Столович откорректировал мой вопрос, справедливо отметив, что говорили о национальной по форме и социалистической по содержанию. Затем он  показал принципиальное различие «советской» и «социалистической» и, наконец, согласно Столовичу, советской социологией следует называть социологию, возникшую при советской власти, вне зависимости от ее социального содержания. А вот уже советская социология в широком смысле слова могла быть питерской или московской, уральской или эстонской. Что касается собственно “петербургского духа”, то он пронизывал (но, разумеется, не исчерпывал) как форму, так и содержание будь то искусства, философии или социологии, рожденных “на брегах Невы”. Поэтому, пытаясь ответить на Ваш вопрос, я могу говорить о “петербургском духе” социологии, или о присутствии в ней, говоря словами Н.П. Анциферова, “души Петербурга”.


Теперь – заключительная часть размышлений Леонида Столовича, и тогда, и сейчас, они представляются весьма конструктивными. В частности потому, что я многие годы знал и дружил с теми, кого он здесь вспоминал понимаю, что он имел в виду: «Разумеется, ленинградские социологи исследовали главным образом социальные объекты, связанные с родным городом. Духовный ореол, если так можно сказать, исходящий от этих объектов, уже как-то проявлялся в этих исследованиях, влиял на их характер, в особенности, если исследовались ценностные ориентации жителей города с его неискорененными еще традициями. Однако, по-моему, всё дело в том, о каких конкретно социологах идет речь. Что касается, например, Игоря Кона, Владимира Ядова, Адрея Здравомыслова, Бориса Фирсова, то у меня нет никакого сомнения в их укорененности в ленинградско-петербургской культуре.


И дело не просто в том, что они коренные ленинградцы, а в том, что они обладали такими качествами их личности, из которых я бы обратил внимание на следующие: открытость по отношению к зарубежному исследовательскому опыту, отсутствие опасения того, что это может выглядеть антипатриотично; они в своей научной деятельности проявляли максимально возможную в тех условиях самостоятельность и независимость от вышестоящих указаний. Поэтому, в основном, ленинградская социология не угождала начальству, противостояла сервильной социологии, поэтому тот же Ядов и Кон не могли продолжать работать в Ленинградском университете и даже вынуждены были переехать в Москву, где оказался больший простор для их творческой деятельности, ни в коей мере не утратив свою петербургско-ленинградскую природу. В качестве непременного условия "гнездования" петербургского духа в личности человека, в частности, социолога, я бы назвал интеллигентность. Разумеется, интеллигентность — это не отличительная особенность ленинградца-петербуржца. Она может быть присуща как москвичам, так и жителям всех других городов России. Но для петербуржцев — это необходимое условие петербургского духа, "conditia sine qua non" — то, без чего нельзя. Притом, петербургская интеллигентность включает в себя "петербургский патриотизм", любовь к ценностям родного города, духовную причастность к его истории. Лучшие петербургские традиции в социологии могли продолжаться и вне Петербурга, если их рассматривать, как освоение того, что было обретено блистательной и многострадальной историей Петербурга-Ленинграда. В этом смысле не все проживавшие на Неве были носителями этих традиций (не думаю, что высадившийся в Москве в последнее десятилетие правительственный петербургский “десант” был образцом традиционной петербургской культуры)…».


К сожалению, уже нет Столовича, нет Кона, Здравомыслова, Ядова, но если обратиться к их последним работам, в них обнаружится все то, что подметил и прописал Столович. Еще заметнее петербужскость продолжающего свои исследования Бориса Максимовича Фирсова. Прежде всего отмечу созданный им Европейской Университет в Санкт-Петербурге, одна из лучших в  России учебных и исследовательских институций. Духом города наполнены его книга по истории советской социологии, книги по разномыслию и двухтомник «Невосторженные размышления», содержащий интервью с теми, кто безусловно нес в себе интеллигентность, дух Петербурга». Приведу некоторые имена: К.М. Азадовский, Б.В. Ананьич, Р.Ш. Ганелин, А.Ю. Герман, Я.А. Гордин, Б.Л. Овсиевич, Б.Н. Стругацкий, В.А. Ядов.   


Давно, еще в 2013 году, но тремя года позже беседы со Столовичем я писал А. Алексееву: «я когда-то говорил Ядову, что мысленно нарисовал точки «роста» ленинградской социологии: факультет философии ЛГУ, Меншиковский дворец, заброшенные лабазы на ул. Ломоносова (за Гостиным двором), Таврический дворец, факультет социологии (территория Смольнинского собора)... то получится, что все это центр города, все вблизи от Невы... но пока у Ядова это интереса не вызвало...» [2].
Ниже я привожу на сегодня не полный список ленинградских / петербургских социологов, с которыми я провел биографические интервью. В них – масса информации для раскрытия петербургской природы «ленинградской социологической школы».

      К социокультурным корням "Ленинградской социологической школы" [1]

В 1994 году в Петербурге состоялась представительная конференция, на которой обсуждались вопросы становления и особенности «ленинградской социологической школы»  [3]. Это событие было явно пионерным. В первой половине 90-х наше профессиональное сообщество только начинало осознавать свое прошлое как объект и предмет научного анализа, делались первые шаги по созданию методологии изучения истории советской/российской социологии. За истекшие более пятнадцати лет в этой области многое сделано: предложены подходы к периодизации постхрущевского периода российской социологии, подготовлены обзоры развития ряда направлений отечественной социологии, собран богатый биографический материал прежде всего о социологах «первых призывов», обогатилась методология историко-науковедческих поисков.


Значительно четче, детальнее стала картина развития социологии в Ленинграде-Петербурге. В последние годы при поддержке журнала «Телескоп» мною были проведены интервью с теми, кто стоял у истоков современного этапа советской/российской социологии и у кого в памяти сохранилось многое о том, как начиналась социология в Ленинграде. Есть воспоминания В.А.Ядова и недавно умершего А.Г. Здравомыслова. Опубликованы беседы с А.В. Барановым, Э.В.Беляевым, Я.И.Гилинским, Б.З.Докторовым, Б.И.Максимовым, А.А. Русалиновой, Г.И.Саганенко, И.И Травиным, Б.М.Фирсовым. Много интересных деталей всплыло в беседах с теми, кто примкнул к возникавшему социологическому сообществу в 70-х — 80-х: В.А. Бачинин, Е.А.Здравомыслова, М.Е.Илле, В.И. Ильин, Л.Е. Кесельман, Р.С. Могилевский, Л.В. Панова, Е.Э.Смирнова, Б. Г. Тукумцев, Н.А. Ядов. В одном из ближайших выпусков журнала будет интервью с Т.З. Протасенко, начата беседа с В.М.Воронковым. Очерками о В.Б.Голофасте и Г.В.Старовойтовой положено начало анализа жизненных и творческих путей ленинградских социологов. Уникальная информация о событиях удаленных и близких содержится в мемуарах Я.И.Гилинского, И.С.Кона, С.А. Кугеля и Э. В. Соколова, в воспоминаниях А.Н.Алексеева и Ч. Сымановича. Еще до начала этого проекта в «Социологическом журнале» было интервью с О.Б. Божковым, существует несколько интервью со О.И.Шкаратаном. Серия бесед опубликована «Журналом социологии и социальной антропологии», в частности, с: А. О.Бороноевым, И.А.Голосенко, С.И.Голодом, В.Я.Ельмеевым. Богатый материал о жизни людей нашего профессионального цеха представлен в работах монографического характера А.Н.Алексеева и Б.М.Фирсова.


Известно, что в Ленинграде начинался постхрущевский период отечественной социологии. Наличие теперь уже значительного объема данных о полувековом развитии социологии в нашем городе указывает на то, что в опоре на имеющиеся материалы и накопленный теоретико-методологический опыт современный Петербург может стать социокультурным пространством формирования серьезного, ответственного, интеллектуального отношения к истории советской/российской социологии.


Анализ обстоятельств зарождения современной российской социологии и биографий ученых, стоявших у ее истоков, на мой взгляд, не дает оснований говорить о том, что послевоенная советская социология стала продолжением сделанного дореволюционными учеными и прикладных исследований 20-х—30-х годов. То не было возрождением прошлого, но было вторым рождением социологии в России. Вместе с тем, ряд общеисторических и культурологических соображений, а также знакомство с жизненными путями ученых, в первой половине 60-х на Васильевском острове положивших начало «ленинградской социологической школы», подталкивает к допущению о том, что в ее истоках можно найти и капли петербургского духа. Подчеркну, не следы дореволюционной социологии, но именно какие-то отголоски атмосферы, настроений, традиций, темпо-ритмов, эстетики Санкт-Петербурга. В силу многих обстоятельств подобная социокультурная пропитка того направления ленинградской социологии, которое связывается прежде всего с деятельностью И.С.Кона, В.А.Ядова и А.С.Здравомыслова, не была реализацией программы, учитывающей сделанное русскими дореволюционными социологами и социальными философами. Но была следствием их картины мира.


Назову три причины того, почему тема присутствия «петербургскости» в «ленинградской социологической школе» не всплыла на конференции 1994 года. Во-первых, к тому моменту прошло всего три года после возвращения Ленинграду исторического имени, процессы погружения населения в петербургскую культуру и становления соответствующей самоидентификации лишь начинались. Во-вторых, идеи феноменологической социологии, допускающие существование такой субстанции, как душа города, многим казались не научными. В третьих, не существовало установки на поиски связи между личным и институциональным, между "большой", как бы объективной историей науки и личностным, откровенно субъективным отношением к прошлому. Безусловно, многое не ясно в том, как искать дух Петербурга в сердцах и душах тех тридцатилетних, которые полвека назад в почти развалившемся Меншиковском дворце изучали бюджет времени рабочих и их отношение к труду, и конечно же есть сомнения в результатах этого поиска. Но более важным представляется сегодня вопрос о том, зачем искать. Прежде всего к этому подталкивают логика, методология историко-биографических исследований.


Откроем серьезные работы о философах и художниках, ученых и полководцах древности, средних веков и Нового времени. Оказывается, что истоки деятельности всех их лежат в природной, социокультурной и собственно коммуникативной средах, в которых они формировались. Так было, так есть и так будет. И вторая причина лежит в «откровениях» социологов, поясню примерами. Родившийся и выросший в нищете в небольшом городке Дзержинске в 30 километрах от Нижнего Новгорода, никогда не бывший сытым Альберт Баранов в 1948 году в товарном вагоне приезжает в Ленинград, чтобы поступать в Университет. Идет он от Московского вокзала по полуразрушенному Невскому проспекту и не может глаз оторвать от города. И далее: «Пройдя пол-Невского, я знал, что я буду не только учиться, но и жить здесь, и только здесь. Окончательно и бесповоротно».


В бесхитростном стихотворении, написанном Андреем Здравомысловым в 2004 году к 75-летию Владимира Ядова и отражающим начало их жизни, есть Нева, сад у Фонтанки, «Питер, что родил нас / Где застала нас война», есть «мост Тучков на Стрелку» и есть:

Многое чего припомнишь
Что хранится где-торядом
В той каморке, дверь которой
Была долго заперта... Все прошло, что было, было
Все смешалось-обновилось
«Все, что было сердцу мило»...
Не уплыло, не ушло! »


И думается, мне, что поиски «петербургской души» в «ленинградской социологической школе» будут плодотворными вне зависимости от итогов этих историко-науковедческих разысканий.


1. Есть ли душа Петербурга в «Ленинградской социологической школе»? / Телескоп. 2010. №6 (84). С. 13-16. 2. Докторов Б. Письмо друзьям. Эти писатели многое мне дали / http://proza.ru/2022/04/11/195.
3. Ленинградская социологическая школа (1960-е — 1980-е годы)/ Отв. ред. В.Костюшев. М.-СПб: СПб ассоциация социологов. 1998.