Война хуже злой мачехи

   Сегодня Маша проснулась рано. Малыш, как всегда плакал. Мама сильно кашляла и закрывала платком рот. По дому разносился сладковатый запах. Это мама варила компот из сухофруктов для малыша. Другой еды в доме не было. Еще вчера закончилась картошка, которую Маша собрала на «железке».
   Знакомые мальчишки увидели, как при разгрузке вагона на железнодорожный путь рассыпалась картошка. Работавшие там пленные советские солдаты, собрали ее с рельсов, но потом их быстро погнали на другую работу, и картошка, что упала в чахлую траву рядом с рельсами осталась несобранной.
   Вечером мальчишки, позвали Машу и прокравшись незамеченными под шныряющими лучами прожектора, собрали весь картофель. Мама растянула его почти на неделю, и они понемногу ели вкусную рассыпчатую вареную картошку.

   Маша пожевала сушеных яблок, взяла маленькую тряпичную сумку и пошла на улицу. Ноги сами привели ее к длинному забору вокруг стройки. Здесь немецкая кухня готовила еду для немцев, охраняющих эту территорию.
В «засаде» уже сидели неразлучные Вовка и Толик.
- Кто повар, немец? А эти не пришли еще? - занимая, как старшая более выгодную позицию спросила Маша.
- Нет, румын, он и хлеб на столах уже разложил.
Немца - повара ребята боялись, как огня. Однажды он на их глазах разрубил подошедшую кошку, а увидев их однажды за забором, вылил на них кипяток и долго ругался, коверкая русские ругательства.

   Донесся раздражающий аппетит голодных детей запах то ли супа, то ли каши с мясом.
- Если каша, - глубокомысленно заметил Толик, - он выбросит остатки сразу в мусорный бак.
Послышались мужские голоса, это пришли на обед охранники. Они рассаживались за длинным столом под навесом у кухни, смеялись и переругиваясь между собой, принялись за еду.  Маша сквозь щель в заборе видела, как толстый лысый повар, постукивая половником по мискам, разливал суп. Потом он вытаскивал большие куски мяса из котла и укладывал его на большое блюдо. Немцы выхватывали исходящие паром куски мяса с блюда и обглодав, бросали кости на стол. Наконец, обед подошел к концу. Немцы разошлись на отдых и повар, стряхнув со стола кости и недоеденные куски хлеба на блюдо, понес его к баку. Дети замерли.

Но у румына было сегодня сентиментальное настроение. Он заглянул за забор, свистнул и призывно махнул рукой, ставя блюдо на дощатый настил у бака. Потом, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу, ушел на кухню. В одно мгновение дети были у бака. Маша честно разделила добычу и уложила свою долю в сумку.

Несясь домой, инстинктивно шарила в сумке. Выхватывала самые маленькие кусочки хлеба, и почти не разжевав, глотала. Войдя в дом гордо высыпала добычу на стол. Мать, молча, укладывала дрожащими руками кости в котел, залила водой и поставила на огонь.
- Ты ела?
- Да, конечно, - сглотнув слюну, ответила Маша.
Девочка с нетерпением ждала. Суп был жидкий, но плавающие мясные крошки и заправленный в него хлеб делали его для Маши необыкновенно вкусным. Они поели с мамой, Маша пошла спать, а мама выловила из супа гущу, уложила ее в марлевую тряпицу и сунула в рот проснувшемуся и плачущему малышу. Тот замолчал, жадно обхватил соску губами, зачмокал, усиленно двигая деснами.
Утром, как обычно, Маша отправилась на поиски еды. Мать с надеждой глядела вслед восьмилетней дочери, принявшей на свои худенькие плечики непосильный груз проклятой войны.